скачать книгу бесплатно
Это был конец июня. Я вспомнила тот момент. Если бы я только знала, что на самом деле происходило, настоящую причину отмены выступления…
Она уже была в курсе, что больна и молчала.
А эта совместная поездка в парк…
В памяти всплывает солнечный теплый день, мама, Ив и отец. Мы так весело провели время, катаясь на байдарках, а после устроив пикник у пролива. Мы болтали, рассказывали шутки, танцевали, Ивонна пыталась нарисовать наши портреты. Я помню ярко-синее небо, лениво плывущие взбитые облака, щекочущий ноздри запах зеленой травы и… знакомый задор матери с едва заметными грустными глазами. Она иногда задумывалась о чем-то, но я и представить себе не могла, что мысли в ее голове были страшными.
1. Индифферентность – безразличное отношение к чему-либо.
Глава 3
Битое стекло мелкими осколками усыпало всю комнату. Я опять выместила свое гневное недержание на мебель. Хотя лучше уж так, чем на чью-нибудь физиономию. За мной помнится много разбитых чужих носов и челюстных травм. Признаться честно, уже надоело веселиться в полицейском участке после драк. Надоело видеть адвокатов отца, отмазывающих меня от очередного загула.
На-до-е-ло!
Вокруг меня одно дерьмо. Мне жить не хочется, но и умирать я тоже не собираюсь. Я не повторю «геройский подвиг» своей мамаши. Это она поступила, как отчаянная трусиха, я же такой не являюсь. Поэтому я все еще дышу и порчу всем существование своим поведением. И, думаете, меня это волнует? Нет, не волнует. Пускай терпят или уходят.
А ушли многие. Все мои друзья в Нью-Йорке за прошедший год вычеркнули меня из своей жизни. На каждой из четырех стадий скорби меня кто-то оставлял. Вы спросите, почему не из пяти? Ответ на поверхности – до последней я так и не дошла.
На первой, когда я все отрицала, с дистанции сошли двое, самые отвязные и взбалмошные, им стало скучно.
На второй, когда все во мне начало дышать злостью, ушла одна ранимая девочка, не выдержавшая агрессии.
Третья была самой короткой. Я осознала невозвратимость произошедшего, поняла, что моя мать неизбежно ушла, но принять так и не смогла. Я сидела у могилы, торгуясь с Всевышним, и молила, чтобы это все было страшным сном, забытым при пробуждении. Решившие, что я свихнулась, еще два человека из моего окружения тихонечко закрыли свои двери.
И самое веселенькое осталось на десерт – депрессия, но не обычная, а с примесью раздражительности, нервозности и той самой агрессии. К этому состоянию я уверенно приросла и по сей день так из него и не вышла. Самые стойкие друзья терпели все, поэтому я сама их вышвырнула. Как ненужные шмотки, они оказались на помойке моих воспоминаний.
Меня больше не волновали чьи-то жизни, не интересовали чьи-то проблемы и радости, даже свое будущее не беспокоило, что уж о других говорить. Я не вернулась в Джулиард, чтобы продолжить ранее намеченный путь к мечте. Те цели построила другая девушка вместе с матерью. Но ни той, ни другой не стало. Так в чем смысл что-то продолжать?
К черту выпускной курс, к черту успешное будущее. К черту все.
Весь год я паразитировала. Изводила нервную систему отца, его адвокатов, наших охранников и экономку; связалась с мутной компанией на темных улицах Нью-Йорка. Потом мы уехали из родного мегаполиса, оказавшись в Городе братской любви и моей сильнейшей неприязни к нему.
Отец надеялся, что с переездом все изменится, я изменюсь. Он даже предложил мне восстановить курс хореографии в университете искусств Филадельфии. На что был мягко послан куда подальше. Я не хочу больше танцевать, а уж тем более возвращаться туда, где фамилия «Коуэн» более чем известна и значима.
Начать снова заниматься танцами – сродни распарывать ноющий шов всякий раз, когда он начинает затягиваться.
***
Я устала открывать глаза утром и придумывать причины, чтобы встать.
Сегодня семнадцатого августа. Позади неделя молчания. Я ни с кем не разговаривала, никуда не выходила и почти ничего не ела. Я даже не вымещала свой гнев! Мнимое равнодушие внутри клубами свинцового тумана прилипло к телу. Я забила все эмоции в гроб и надежно заколотила крышку прочными гвоздями.
Я каждый день открывала фотографии, видео матери и бесчувственно смотрела на кусочки прошлого. Если раньше они вызывали страдания, то теперь от них ничего не исходило. Пустота.
Каждый день я изучала сайты, описывающие болезнь и безотрывно пялилась на экран с жалкими изображениями несчастных, чью судьбу безвозвратно изменил страшный недуг.
Прикованные к инвалидному креслу немощные тела, обездолено свисающие ослабшие руки, странное и даже в каких-то местах пугающее выражение лица… Я старалась представить мать в этом положении, и, честно, не могла. Кого угодно, но только не эту, полную жизни и энергии, женщину.
Вероятно, она тоже искала информацию о диагнозе и чувствовала себя зверем, угодившим в смертельный капкан. Вот ты есть и одновременно тебя уже нет. Ты не умираешь стремительно, но уже и не живешь. Ты медленно и мучительно таешь, сгораешь, испаряешься. Вот она и приняла решение. НИ СКАЗАВ МНЕ ОБ ЭТОМ АБСОЛЮТНО НИЧЕГО!
Ночью она мне приснилась в красивом бордовом платье, исполняющая соло. В ее изящных плавных движениях сквозило бессилие и усталость. В глазах блестели молчаливые слезы. На ее губах застыла вымученная ассиметричная улыбка. Это был танец отчаяния, танец принятия непростительного решения.
Бешеное громыхание в груди принуждает разомкнуть веки. Втянув истерично воздух, я не ощущаю грани реального и вымышленного. Я вижу ее призрачный силуэт, витающий по комнате и выглядывающий из окон. Она пришла сюда, чтобы напомнить о себе, о том, что она сделала, о том, что бросила меня.
– Убирайся, убирайся, убирайся!
Мой крик полирует горло наждачкой и заставляет всех проснуться в глухое летнее утро. Спустя минуту врывается отец, позади которого уже стоят наготове телохранители, решившие, что сюда пробрался вор.
– Милая, что случилось? – Он подбегает ко мне и внимательно присматривается, пока Стив с каким-то парнем обшаривает каждый уголок комнаты. – Ты такая бледная! Почему тебя трясет? Ты заболела?
Да какая к черту разница, что со мной?!
На шум прибегает миссис Данн со стаканом воды и таблеткой успокоительного.
– Выпей, маленькая моя, выпей, зайчик. – Она заботливо убирает волосы с моего мокрого лица. – Все хорошо, мистер Коуэн, она будет в порядке. Ей всего лишь приснился кошмарный сон. Правда, детка?
Я лишь холодно смотрю на них всех, побуждая негодующим взглядом оставить меня в покое. Они знают, что если ослушаться, будет истерика, поэтому молча выходят.
Я уже привыкла держать всех на расстоянии. Малейшая попытка нарушить его причинит другим кучу проблем и пробудит боль в глубине моей черствой души. Мне не нужно ни того ни другого.
– Сегодня же ровно год… Бедная девочка, – причитает экономка за дверью, думая, что я ее не слышу.
– Заткнитесь! Я не хочу, чтобы меня жалели! – ору я, кидая стакан воды в стену.
Я не бедная, а разбалованная истеричка.
Так и настал очередной гребанный день. Уровень паршивости моей жизни близится к критической отметке. Еще пару событий и датчик взорвется, а всех накроет ударной волной. И черт его знает, насколько эта волна станет губительной для окружающих.
Уже два часа я трясусь в машине на пути к кладбищу Грин-вуд. Холодные капли разрисовывают стекло, выстраивая незамысловатые узоры. И именно сегодня дождь решил поплакать, ветер протяжно позавывать, а свинцовые облака со скорбью понаблюдать. Природе приспичило побыть на подпевках у горя, устроив очередные похороны.
Теперь я не понаслышке знаю, что когда тебе плохо, все вокруг начинает строить декорации к твоей трагедии. Тучи прогоняют солнце, над морем властвует шторм, мрачные лица прохожих появляются на каждом шагу. Да, судьба полюбила надо мной издеваться. Чувствую себя школьницей, которую чмырят занозы-старшеклассницы. Вот сейчас меня явно окунули башкой в унитаз.
Малышка Ив смиренно сидит на заднем сидении, уцепившись в свою куклу и напевая ей какую-то глупую песенку. Она единственная в семье, кто не понял, что толком произошло. Она лишь знает, что ее любимая мамочка уехала в прекрасную сказочную страну и больше оттуда не вернется. Бедная девчушка, ее ждет взросление без материнской поддержки. Ее волос никогда не коснется теплая рука родной женщины, а переживаний никогда не успокоит мягкий голос. Надеюсь, это не помешает ей стать хорошим человеком, а не той, кого из себя теперь представляю я.
Темно-красные розы, которые она любила, упали на кладбищенскую землю, ставшую ей последним пунктом назначения.
Не знаю, зачем я сюда приехала. Что я здесь забыла?! Смотреть туда, где разлагается ее тело; на понурые лица тех, кто решил почтить ее память? Это же добровольное глумление! Все говорят, какой талантливой и хорошей была Мередит Коуэн, но никто и рта не раскрывает, чтобы заметить, как мерзко и подло она поступила.
Все знают, но молчат. Показуха.
Стоя отрешенно вдали ото всех, я не плачу, ревет во все горло моя душа. Я не кричу от пустоты, кричат мои трясущиеся руки, сердитый взгляд и учащенное горячее дыхание.
Дождавшись подходящего момента, я незаметно покидаю место вечного упокоения.
Идти по знакомым улицам единственное, что приносит удовольствие. Последний год я часто зависала в Бруклине, сбегая из Верхнего Ист-Сайда. Здесь самые нормальные ночные клубы, куда не ходит опостылевшая манхэттенская элита. Здесь основная тусовка плохих девочек и мальчиков. Здесь разбивались рандомные морды. Здесь центр всех сумасшедших событий моего агрессивного периода жизни и здесь до меня никому не было дела. Я была вольна творить все, что вздумается и не вздумается.
А вот и один из зачуханных баров, в котором я часто зависала, – Блэк Кэт. Грех не зайти!
Я распахиваю скрипучую дверь, и паб окутывает меня знакомым запахом жженой карамели и хмельного пива. Приглушенный, словно в подвале, свет пляшет по кирпичным стенам, содрогаясь от топота.
Людей не много, как и принято в такое время: сейчас еще около шести. Но дайте этому месту пару часов, и здесь будет целая толпа желающих надраться и выплеснуть свою энергию в неумелых танцах.
– Даки, ты ли это?! – Басистый голос бородача Джексона встречает меня прямо у порога, как старую добрую приятельницу.
– Привет, дровосек!
Я усаживаюсь на высокий стул и по-хозяйски закидываю ногу на ногу.
– Ты куда пропала-то?
– Меня затащили в Филадельфию.
– Во дела! Так ты что, как всегда, сбежала?
– Типа того.
– Что ж… – Почесывая свою жесткую растительность на лице, меняется в голосе он. – Давай угощу чем-нибудь за счет заведения! Как обычно, джин с колой?
– Без колы.
– Ты сегодня по хардкору, малышка.
– Ну а чего тянуть?
– Действительно. Вся суть Коуэн в одном выражении.
Бармен внимательно смотрит, как стремительно пустеет стакан и смеется.
Горчащая ядреная жидкость проникает в горло. Вкус можжевельника и пряных трав пробивает нос и вызывает слезы. Джексон уже протягивает стакан с колой, но я трясу головой и громко взвизгиваю, от чего все посетители сразу же обращают на меня внимание.
Несколько пар хищных глазищ местных альфа-самцов задерживают свой взгляд чуть дольше. Я знаю, о чем они думают – проходила. И я знаю, что их ждет, если они попытаются завязать со мной контакт. Разбитая рожа и урок на всю жизнь – вот что.
А вот и папаша спохватился. Мне не хочется принимать очередную волну беспокойных отцовских возгласов с просьбами вернуться обратно. Я выключаю пиликающий от беспрерывных звонков телефон и громко кладу его на столешницу, одновременно показывая жестом бородачу повторить заказ.
Да, тварь я еще та.
– Лихачи спрашивали про тебя.
Бармен имеет в виду одну банду, с которой я «имела честь» связаться. Они мотогонщики, а еще дилеры. За шлемами скрываются тупоголовые имбецилы, не знающие ничего, кроме гонок, продажи, употребления наркотиков и беспорядочных драк с их злейшими врагами. Я понравилась главарю, вот они и разыскивают меня повсюду. Даже номер пришлось сменить, дабы не названивали. Не то чтобы я одумалась, просто мне с ними быстро наскучило. Источник азарта иссяк, а потребность в нем чувствовалась значительная. Но в их компании я была достаточно времени, чтобы набраться гадостей. Зараза хорошо ко мне прилипла.
– И что им было нужно?
– Интересовались, куда ты подевалась.
– Пусть и дальше интересуются.
– Правильно. Хантеру будет зажирно. Он не заслуживает такой красотки.
Я не удостаиваю его комплимента ответом и лишь делаю еще пару глотков. Я привыкла, что меня считают «красоткой». Я действительно не серая мышь. Природа меня сполна одарила прекрасной фигурой и смазливым личиком. Только такая внешность притягивает всяких моральных уродов, жаждущих заглянуть под юбку. Я часто натыкалась на придурков, на которых и вымещала весь свой гнев.
Благодаря танцам, мышцы у меня в тонусе, руки, ноги сильные. Этого хватало, чтобы влезать в драки или зачинать их. На самом деле достаточно врезать пару раз и меня отпускает, поэтому до смертельного состояния я никого не доводила, но в полиции бывала частенько. Там не соскучишься. Доставляло особое удовольствие общаться с копами, с пеной у рта угрожающими заключением. Но их слова – лишь вода, которая только и может, что плескаться в стакане. Благодаря прекраснейшей работе адвокатов, меня отпускали почти сразу же.
Проходит час, два. В крови уже блуждает достаточно джина. Народу становится больше, воздуха меньше. Отовсюду разит дешевым парфюмом и примитивными разговорами. Мне становится скучно. Поэтому, попрощавшись с Джексоном, я покидаю Блэк Кэт.
***
Такси привозит меня на Мэдисон-авеню. Прямиком в жерло вулкана, а если быть точнее, то в танцевальную студию имени Мередит Коуэн.
Какого черта я тут забыла?
Спросите что-нибудь попроще. Видимо, мне требуется еще больше, чем есть, издевательств над собой.
Просторное здание с шикарнейшим фасадом, от каждого кирпичика веет благородством. Я здесь занималась. Это место было мне вторым домом. Каждая ступенька родная.
За студию взялся друг нашей семьи, небезызвестный хореограф Брайан Хатчерсон. Он многое сделал, чтобы она не провалилась к чертям собачьим после смерти ее прежней владелицы. Может и хорошо, что ее не закрыли. На улицу полетело бы много действительно талантливых людей.
Свет горит лишь в двух оконцах на втором этаже.
Там раньше был кабинет матери.
Я вспоминаю ее, сидящую за столом и увлеченно что-то пишущую в блокноте. В глазах начинает неприятно щипать, будто в них кинули щепотку перца.
Захожу внутрь неизвестно зачем. Что меня сюда потянуло? Я не была здесь ровно год и обходила это место стороной всякий раз, когда была неподалеку.
Прямо в фойе у лестницы воссоздали постамент мамы в красивой балетной пачке и с розами. Рядом стоит много зажженных свечек, оплакивающие горячим воском годовщину ее смерти. Бесконечное количество всяких милых записочек а-ля: «Мы вас помним», «Вы в нашем сердце навечно» и в том же духе так и напрашиваются на то, чтобы их сожгли прямо в этом пламени скорби. Она все равно этого не увидит, эти почести – лишь бесполезная условность.
Открываю первую попавшуюся дверь в зал. Я так отвыкла от этой обстановки! От станков с дубовыми поручнями вдоль панорамного окна, открывающего шикарный вид на улицу и бутик Джорджа Армани. От зеркал во всю стену, величественных рельефных потолков и огромных люстр, источающих яркий свет. Все такое родное, но в то же время далекое. Каждый дюйм этого помещения ассоциируется с его мертвой хозяйкой.
– Дакота, что ты здесь делаешь? Тебя отец повсюду ищет! – Мужчина в деловом костюме разбавляет одиночество, появляясь передо мной.
– И тебе привет, дядя Брайан.
Давно я его не встречала. Он постарел… Мельком скольжу взглядом по поседевшим волосам, отчетливым морщинкам у губ.
Куда делся тот самый человек, которого мама в шутку называла молодым перцем?
– Я, кажется, тебя сто лет не видел. Ты так изменилась!
– Для целого века я довольно неплохо сохранилась, да? Папаша рассказал, каким монстром я стала?
– Дакота Мерси Коуэн, не говори так о себе!
– А что тут такого?! Монстры живут в каждом из нас. Некоторые их годами удерживают в голоде, некоторые прикармливают, а некоторые устраивают для них знатные пирушки. Как думаешь, к какому типу отношусь я?
Дядя ничего не отвечает, а просто подходит и зачем-то меня обнимает. Я же все равно ничего не почувствую. Его руки крепкие, как и ведется у танцоров, но я ни черта не ощущаю, ни тепла, ни приятных мурашек по коже.
– Твой монстр кофе не хочет? – похлопывая меня по плечу, сочувственно предлагает он.
