скачать книгу бесплатно
Тест был неслучаен, это факт. Вопросы, которые знает пятиклассник, не рассказали бы ничего об умственном возрасте пациентов. На самом тесте не было даже сноски для подсчёта баллов и разъяснение промежуточных результатов.
Он думал, что водит их за нос, но за нос водили как раз его… Премерзкое чувство загнанности.
***
Ближе к ночи Павел нашёл себя, сидящим на кровати. Он глядел в окно, и кривое отражение, размытое каплями летнего дождя, наводило на него тоску своим безмолвием. Он так и не вышел больше оттуда, и никто не приходил, чтобы навешать ему новой лапши на уши, кроме медсестры, занёсшей вечернюю порцию таблеток. Ожидание давило. Что делать дальше – не понятно. Павел решил, что будет продолжать хитрить и не признается первым. Он не сдастся, ведь этого они и ждут. Нет уж. Игра продолжается.
Он уже лгал своему доктору, своим новым знакомым. И если первое время он отводил взгляд, сдерживая неприятные спазмы в горле, то со временем стало легче искажать действительность.
Проворная доктор, эта сестра Рэтчед, проницательнее других, надо заметить. Вернее, Павел так начал думать теперь. Он смотрел ей прямо в глаза всякий раз, когда говорил очередную чушь о своей «депрессии», и вездесущей взор её понимал то, что заложено между строк. Там было понимание, которого Павел не видел ещё ни у кого. Нужно собраться и начать думать. Даже если он будет неподвижно сидеть и пялиться в окно, он не должен терять бдительность.
Значит ли это, что доктор-стажёр Инга больше других задействована в Системе и стоит выше главных врачей? Возможно. Значит, рано или поздно она тоже мобилизуется и подкинет ему свинью, дабы приручить или припугнуть.
«Её нужно устранить», – подумал Паша, и это была последняя мысль перед тем, как он уснул.
Часть 4. Интеллект
Суббота. С новым днём к нему подошла медсестра, которая подрабатывала только по выходным, попросила принять таблетки и сообщила, что лечащий врач хотел бы побеседовать с ним. Значит, доктора Инги сегодня не будет. Хорошо.
Паша оглядел новую девушку. Исходя из его личных убеждений, она была невинным цветком и не причастна ко всеобщему заговору, значит, корить её не за что. Приходящий работник. Ведь в Системе тоже бывают выходные и праздники. Но теперь он думал, что мог и ошибаться. Всё не то, чем кажется, и ему по-прежнему никому нельзя доверять. Он покорно проглотил капсулы, чтобы она ушла. Затем собрал свои конечности с белой постели, глянул на соседнюю кровать – там спал пациент-однодневка. К Павлу подселяли кого попроще, кого достаточно откапать, снять симптомы ломки и можно отправить на волю. Поэтому Паша перестал даже с ними знакомиться. Видимо, того, кто скрыт одеялом и немного подрагивал, привезли ночью и в бессознанке положили к нему. Ну да, больше же некуда. Спасибо за подарочек, сестра Рэтчед.
Главное теперь держать марку перед врачом. Сеанс назначен сразу после завтрака, и у парня есть время, чтобы прийти в себя. Его доктор, по сути, хороший человек. Павлу повезло с ним. Тот относился к Паше лояльно и вел себя подобающе профессионалу. Просто золотой набор добродетелей, а не человек. Доктор Крашник. Он работал с пациентами полжизни и знал своё дело. Павел, конечно, что-то приврал ему насчёт прошлого, что-то пришлось приплести из личной биографии: например, неудачную попытку завести отношения и дальнейшие страдания юного Вертера. Да, с кем не бывает. И он призвал всю свою зыбкую харизму, чтобы доктор Крашник, этот вечно занятой дядька, не просто не скучал с ним, как с обычными пациентами, а, возможно даже заинтересовался его случаем. Может, это была и ошибка, но Павлу с самого начала чем-то приглянулся этот психиатр. И шутил он не так пресно.
Паша читал о выбранных для себя диагнозах, чтобы соответствовать поведением. «Депрессия» и «навязчивое влечение к женским ступням». Они накладывали незаметный отпечаток на человеческую жизнь, и потому лечение этих заболеваний можно считать равносильно лечению опухоли.
Лирическое отступление: ни того, ни другого он не имел. Но вполне мог вжиться в свою роль.
Он на самом деле много чего мог бы. Даже притворился бы, что Системы нет и что он просто параноик, каких свет не видывал. Но было одно «но»: он имел в себе то самое рациональное зерно. Всегда имел. Теперь это зерно проросло в нечто могущественное в нём – в умение понимать тонкости и хрупкость мира, понимать собственную ведомость. И теперь, ради шанса уничтожить ведомость Павел обязан был пойти на этот шаг – лечь в больницу. Ему нужны ответы, и только так он сможет их получить.
Доктор в эти его планы не входил, но Павел не против общаться с этим специалистом, потому что зачастую тот тоже говорил занимательные вещи и бесил его меньше остальных.
Завтрак прошёл без эксцессов. Каша была в меру горячей и пресной, чем не вызывала никаких чувств, кроме равнодушия. Так что с вполне расслабленной физиономией Павел направился к кабинету врачевателя.
Ему повезло, что дежурил сегодня именно доктор Крашник. Ни с кем другим парень не нашел бы общий язык. Он только пришел на смену и, уже получив отчёт от ночного дежуранта, был готов принять Павла. Тут можно даже не гадать: его зовут обсудить случившееся.
Паша постучал костяшками по двери и выждал паузу, прежде чем войти. В кабинете было теплее, чем в общем зале. Тонкий луч света заливал золотом аккуратно рассортированные бумаги на столе врача и телефон-селектор. Сотового телефона Павел давно ни у кого не видел в стенах этой больницы: кто имел – скрывал. Врачи и медсестры в свою очередь надежно прятали свои в кабинки. Паша искал этому объяснение, но ни к чему так и не пришёл. Разве что эту нужду диктует то, что телефон – трубка Дьявола.
Доктор уже ждал его. Парень заметил в руках врача медицинскую карту, куда после каждой беседы специалисты, с которыми он общался тет-а-тет, заносили свои наблюдения. Доктор Крашник был тяжелее своей необходимости, но не толстяком, седина струилась по его вискам, спускаясь к шее. Он напоминал зачерствевшего в боях с пациентами дядьку, который теперь только и рад посидеть покропотливее над делами пациентов, что поспокойнее.
Доктор поправил оправу очков.
– Доброе утро, Павел, – произнёс он и с уверенностью протянул руку для рукопожатия. Павел тут же ответил:
– Доброе.
– Присаживайся.
Паша со всей грацией плюхнулся на жесткий диванчик, решив, что ему стоит начать объясняться первым.
– Как твоё самочувствие? – опередил его врач.
– Сегодня уже лучше. Спал как убитый. Вчера я немного расстроился на групповом сеансе.
– Подробнее, пожалуйста, – попросил он, – и ты же знаешь, для меня куда важнее не как всё произошло, а почему это произошло.
Паша удивленно посмотрел на мужчину, что был старше него на целую жизнь. От его искреннего небезразличия захотелось говорить:
– Не знаю даже, весь день наперекосяк шёл. Меня только выпустили из волшебной комнаты, а я всякого успел себе там понадумать. Ну, что это моя вина. Что это я неправ, – на секунду парень прервался, ибо это были не те слова, что он готовил первоначально. Эти мысли были не придуманные, а настоящие, его собственные, и слова сами рвались наружу.
– Мне это знакомо, – пожал плечами доктор и улыбнулся: – я в такие моменты побыстрее ложусь спать, пока совсем не расклеюсь.
Чёрт.
Знаете, эту банальное чувство, когда чувствуешь себя не очень и хочется найти понимание в глазах других, а не только плохо скрытое осуждение и желание дать совет. Хочется найти хоть мизерный отклик даже в незнакомце и тут же выложить душу. Паша чувствовал сейчас эту свою уязвимость и осознавал, как он скучает по обычному общению и той отдаче, что можно получить из разговора.
Как же ему не хватало друга.
– Правы мы или нет, покажет только время, – Доктор Крашник решил заполнить образовавшуюся пустоту собой. – Под чувством вины заложены по большей части наши прошлые сожаления. Мы помним наши ошибки. И мы не хотим повторения, потому чувствуем вину даже тогда, когда ничего плохого не произошло. Что-то ещё было в изоляторе, что тебя потревожило?
– Я… – в носу защипало, но Паша прочистил горло и продолжил: – Я хочу верить в то, что я следую правильной дорогой по жизни. Но те дни взаперти сделали из меня селедку, и я мариновался в собственных воспоминаниях и сомнениях. Проблема в том, что иногда я как будто просыпаюсь, смотрю вокруг трезвыми глазами… Я словно удивляюсь своему безумству. Ну… Вы понимаете, о чём я. И когда я что-то опять замечаю, тогда надежда рушится… мне становится физически нестерпимо находиться в собственном теле.
– И что ты делаешь в такие моменты?
– Обычно шёл курить. Сейчас ничего. Лежу и думаю об этом, пока не усну. А во сне эти вопросы наслаиваются и превращают моё сознание в личный бал Сатаны. Это заставляет задуматься, не обычный ли я псих с завышенным эго?
– Но вчера ты не выдержал, – деликатно направил доктор их беседу в нужное русло, пока Паша не развил тему со снами.
– Кажется, я порвал тест, потому что он мне показался абсурдным, и выругался на доктора Ингу… – Паша изобразил стыд, как это делают шаловливые дети, скривив подбородок и выпучив нижнюю губу. Психопаты, лишенные совести, так же кривляются, когда им зачитывают список их прегрешений – Паша видел в документальных фильмах. – Блин. Звучит не круто, я знаю. Но в тот момент это было словно наитие.
Доктор понимающе кивнул. Кажется, картина из слов парня привела его к какому-то умозаключению.
– Как ты думаешь, какое у тебя IQ? – задумчиво спросил он, снисходительно осматривая Павла. Последний занервничал.
– Я не уверен. В принципе, я слушал, что рассказывали в школе. Какую-то информацию я помню.
– Тот тест, который вы проходили на групповой терапии, не имеет ни малейшего отношения к твоим умственным способностям. Его цель была немного другая. Тест на психику – слышал про такие? По сути, это обычные тесты, которые дети могут проходить на уроках. Ни у кого не возникает с ними проблем, когда тесты проходят в «здоровом» мире. Но если дать «нормальный» тест психически нездоровому человеку, это вызовет у него резонанс. При медосмотрах ограничиваются простыми вопросами: «как вы относитесь с апельсину?» или «чем отличается соль от сахара?» и т.д.
Паша внимательно слушал, только сейчас осознав, как неосознанно сам провалил тест «на нормальность».
– Но тем не менее, мы сейчас не для этого здесь, – вкрадчиво продолжил специалист, – я спрашиваю о твоих аналитических способностях, умственном возрасте, логическом и пространственном мышлении, умении сопоставить данные и создать цепочку сложных выводов. Вот что такое IQ.
Паша молчал, потому что прекрасно помнил такое. В институте они углубленно занимались по «Психологии». И потому отвечать не спешил.
– Хотел бы ты пройти один из таких тестов, – настаивал психиатр, – чтобы я мог дать оценку твоим действиям и помочь тебе в том тупике, который привёл тебя сюда?
Паша думал достаточно долго, по его определению, но так и не решался. Перед ним специалист. Настоящий. Не преподаватель института, который разбередит прошлые раны и по окончании курса бросит, поставив оценку в зачетку. Когда ещё будет такая возможность объяснить самому себе значение тех цифр?
Паша помнил как это было в студенчестве. Они, конечно, проходили многие тесты, но тест на IQ – страшнейший из вещей. Результат тогда его напугал. Его не взялась объяснять даже препод по «Психологии», и ему самому пришлось искать толкование в интернете. Преподавала у них женщина, которая раньше работала в комиссии военкомата – давала заключение об отсутствии у призывников наклонностей, которые помешают им отдавать долг Родине (когда эти невинные подростки успели задолжать, не уточнялось). В общем, предмет её деятельности был серьёзным, а допущенная ошибка стоила жизни. Эту женщину побаивались. Нет, она не выглядела угрожающе, не сидела за столом с указкой, отбивая им ритмы армейских песен. Она была в меру улыбчивой и понимающей. Так все думали, пока к концу курса она не задала каждому написать зачётную работу. И темы она распределила индивидуально. Так Павлу попалось следующее: «Хроническое одиночество и способы борьбы с ним». До этого момента Паша и не задумывался, что его обособленное поведение в обществе является такой уж большой проблемой. Другим повезло меньше. Девушке, которую негласно считали нимфоманкой и чутка завидовали, выпало: «Сексуальные девиации: способы проекции детских травм на будущих партнёров». Было такое чувство, что преподаватель мастерски подстебнула её сексуальную распущенность, но нет – через несколько дней однокурсница призналась, что писала эту работу в слезах.
Парню, потерявшему родителей, тоже досталось. Как и другому, грызущему ручки. Она виртуозно наградила каждого диагнозом, пока они наивно полагали, что ничего не видно. Как рентгеном просветила. Так всей группе стало известно, что среди них сидел гомосексуал, который яростно ненавидел свою природу. Его работа называлась: «Нетрадиционная сексуальная ориентация: история, способы лечения, психотерапия, шоковая терапия».
С той поры Павел побаивался психиатров и имел на это причины. Ну а теперь-то куда ему бежать? Он уже в смирительной рубашке. Так, может, дать шанс доктору Крашнику?
***
– Ну что там, док? – Паша высматривал через отражение в очках цифры на планшете врача. Они проходили тест Айзенка, расширенную версию, где в конце дополнительно показывается соотношение главенствующих областей мозга и результат более подробен.
– Ты проявил себя кинетиком, эмпатом с сильно развитым образным мышлением, это было и так понятно, – начал зачитывать мужчина, авторитетно пролистывая на ходу все ответы, чтобы перейти к заключению. Вопросов было полсотни, и они сидели уже полтора часа. – У тебя есть потенциал, который ты скрываешь от нас. Удивительно.
– Хоть цифру назови, док, – почему-то зачастил с таким фамильярным обращением Павел. Энергетика была у психиатра такая, что казалось, будто они собрались в микромире и никаких других пациентов вокруг нет. Мнимая исключительность.
– Результат 168 говорит тебе о чём-нибудь?
Да.
– Нет. Это хорошо? Для человека моего возраста это нормально? – вопрошал Павел. Доктор всё меньше уделял внимания ему и всё больше – тесту.
– Это нормально. Об относительности оценки этого теста всё еще спорят, но я считаю, что какой бы ни был результат, он нормален для определенного человека. Не в моей привычке сравнивать людей и вешать ярлыки «здоровых» и «больных».
– Погодите, – не понял парень, – но это же как раз ваша работа – вешать ярлыки.
– Я хочу сказать тебе, мой мальчик… – от обращения стало теплее, – что все мы больны. Идеально здоровые и уравновешенные люди встречаются только в сказках. Да и то порой так и хочется наградить диагнозом какую-нибудь Белоснежку или Лунтика.
– Но…
– Человек – это сосуд, наполненный травмами прошлого, грёзами о будущем и плавающим настоящим. Прошлое наиболее сильно влияет на формирование как ребёнка, так и взрослого. Если не закрыть этот сосуд, туда рано или поздно нальют кучу дерьма.
– Я – сосуд? – удивился Паша. Экзистенциальность врача поражала.
– Сосуд, который закрыт настолько, что даже тесты не могут приоткрыть понятие о его содержимом.
– В смысле?
– В прямом. Показатели IQ высокие, это факт. Но картина мира искажена, и потому мне непонятно, как законы, действующие в твоём сознании, могут действовать и в реальном мире.
Кажется, Павел должен обидеться. Однако вопреки тому, что его только что назвали психом, он зацепился за другую часть предложения. Значит, если его психически нездоровые «законы» действуют наяву, то либо весь этот мир нездоров, либо парень откопал истину там, где её скрывали. И, что самое главное, он не сумасшедший!
– Ого, – выдохнул Паша. Осознание припекало где-то глубоко в душе.
– Это тебя шокирует? – спросил подозрительно терпеливо психиатр и отложил планшет.
– Мне нужно подумать, – уклонился Паша. Пальцы теребили нитку на диванчике. Он не помнил, в какой момент он положил руку и почувствовал короткий хвостик под пальцами. Это странно. Настолько был занят тестом?
– Подумай. – Доктор отклонился на стуле, покопался в ящике стола и достал неизвестную литературу. Затем протянул парню. – А это можешь полистать, может, что-то понравится.
Книги в здешней библиотеке были только в качестве техники релаксации. И, очевидно, не тяжелые сюжеты, доводящие до истерики среди ночи, а что попроще. Сказки Чуковского или Пушкина. Ничего хватающего за душу. Паша взглянул на обложку и тут же спрятал под рубашку, словно такой подарок могли забрать.
– Спасибо.
Врач доверительно кивнул. Может Павлу и показалось, но взгляд доктора и это недоверие к нему, как к пациенту, больше отдавали заинтересованностью в новой загадке, чем желанием разоблачить. Или не показалось. Он «эмпат», видите ли, значит склонен понимать тайные мотивы людей.
– Док, – напоследок сказал Паша, потому что интуитивно беседа подошла к концу. – А какой диагноз вы мне поставили?
– Зачем тебе это? – уточнил психиатр.
– Ну… кто-то следит за чистотой своей кредитной истории, вовремя отдает долги и поддерживает имидж примерного кредитоплательщика. А я слежу за историей своей болезни… – пояснил Павел, куда более приободрённый, чем за все предыдущие дни вместе взятые.
– Психопатии сложного генеза. Расстройство спектра в легкой форме.
– Оу…
– Я бы хотел поговорить с тобой повторно. Возможно, я неверно расставил приоритеты в вопросах твоего лечения, – закончил за них двоих доктор и для пущего утверждения встал, провожая пациента. – Теперь можешь идти.
Часть 5. Пути познания
Лечить свою болезнь не страшно. Страшно прожить всю жизнь, так и не узнав о своей болезни и думая, что это твоя изюминка. Тревожность. Мания по несколько раз проверять, закрыты ли двери, – не педантичность, а ОКР. Стремление доказать миру, что ваши плохие поступки не определяли вас, – не безответственность, а атрофированная совесть. Этих людей, по словам врача, намного больше, чем кажется. Каждый второй. Каждый первый. И разница между теми, кто заперт внутри, и теми, кто ходил снаружи, лишь в одном: куда они сбрасывают свой мусор – в мусоросборник или на голову другому человеку.
Интересно, как долго мучилась Мать-Природа, прежде чем оказалась в клинике? Она была странноватой в школе, её избегали сверстники, родители считали, что с возрастом пройдёт? А потом, конечно, ничего не прошло. Она так и осталась зависимым от природных явлений ребёнком, который не вписывается в мир, и была изгнана сюда. Так ведь обычно поступали с неугодными – обособляли, определяли вокруг них капсулу, как вокруг гнойника, и ждали, пока человек самотечно разорвётся, не запятнав окружающие ткани. Это место, с одной стороны, – сплошь карбункулы – гнойник на гнойнике; неугодные, собранные в одном месте, чтобы подчистить видимую часть города от психов. Хорошо, что нынешнее время более гуманное, чем два столетия назад, и психов не расстреливали на улицах, как бродячих собак.
Чтобы не думать об этом слишком долго, потому что его настроение стало более нестабильным после того, как доктор заменил ему таблеточки, и он стал чаще расстраиваться и уходить в себя, Павел переключил внимание на всё ту же Мать-Природу. Когда-нибудь он запомнит её имя. Стоял равномерный гам, словно на рынке сельхозпродукции. Разговоры заполнили всю комнату отдыха, большинство из которых было монологами. К его удивлению, Луиза тоже была там, сидела поодаль чуть задумчиво и вроде бы поглядывала на него, словно бы решаясь подойти. Но эту мысль он сразу отбросил подальше. Даже в растянутой по-домашнему футболке и разбросанными по плечам волосами, он не знал, чего от неё ожидать. Какое-то предчувствие подсказывало держаться подальше.
К его удаче, среди девушки, снующих медсестёр, санитарок, и прочих пациентов, что занимались своими делами, была и Мать-Природа. Она забилась в угол и смотрела на шероховатость больничной стены, как будто это был морской пейзаж Айвазовского. Взгляд её был более-менее осознанным, заинтересованно следящим. Паша достаточно всё проанализировал, прежде чем оставить недоеденную пресную кашу и пойти в сторону сестрицы по несчастью, игнорируя зеленоглазую девушку в другом конце холла. Когда он подошёл, и тень его легла на лицо Матери-Природы, она обратила на него внимание.
– Я присяду? – спросил он.
– Только тихо, – пришикнула она.
Паша неуклюже приземлился на пол рядом с ней. Достаточно близко, чтобы её слышать, и достаточно далеко, чтобы не приносить дискомфорт им обоим. Подсознательно он уже сам попытался проникнуть в её голову и понять её подход. Взгляд его прошествовал той же дорогой до ближайшей стены, на которую таращилась девушка. Внешняя отделка напоминала покрытую сталактитами пещеру – выровненную, но на месте дыр оставались бугры краски. Кажется, это называется декоративной штукатуркой.
– Что показывают? – искренне задался он вопросом. Может, он последует её примеру завтра: просто усядется и будет смотреть один и тот же канал на рельефах стены. В его заинтересованности ведь нет никакой тайной подоплёки? Он надеялся, что не напугал девушку и не показался ей грубым. С новыми знакомыми всегда существует этот страх.
– Где? – повернулась девушка, уперев свои высохшие глазницы в парня. Несколько капилляров лопнули, и с такого расстояния Паша мог их все рассмотреть.
– А на что ты смотришь тут? – кивнут он в том же направлении.
– Тебе не увидеть, – заключила она. – Здесь проходит путь паука.
Паша прикинул в уме и смутно вспомнил только одно понятие «пути паука», как и «пути пчелы», как и «пути муравья», но вряд ли Мать-Природа сейчас говорила о «путях познания» по Френсису Бекону.
Путь паука, по Бэкону, – получение знания из «чистого разума», то есть рациональным путем, взглянуть на проблему изнутри и понять её суть. Пауки «ткут паутину мыслей из своего ума». Путь муравья – метод получения знаний на практическом опыте, сборе разрозненных фактов, доказательств; полная противоположность пауку. Путь пчелы – идеальный способ познания, – брать достоинства паука и муравья и избавляться от их недостатков – то есть, сбор данных, накопление опыта и посредством этого создание чего-то нового.
Павел обладал мышлением пчелы, поэтому предположил:
– По этой стене проходят пауки?
– Да.
– И ты их ждёшь?
