Криминал-шоу. Повести

Арина, устроившись в кресле с ногами, обхватив колени, сидела понуро, ничего не ответила. Посидели в тишине. Зоя, не глядя на Арину, выдавила, вымучила вопрос:

– Скажи… у вас – продолжается?

Арина, так же уставившись в пространство перед собой, молчала минуту, вторую, заставляя сердце Зои биться всё надрывнее, больнее, прерывистее.

– Не надо об этом…

Снова – безмолвие.

«Молчи! Молчи! – молила Зоя. – И правда – не надо!»

– Не надо бы… – раздумчиво, медленно, из глубины себя повторила Арина, – но, знаешь, я сегодня, сейчас, поняла…

Взглянула на Зою, встряхнулась.

– Короче, близких людей на свете – мало. Я скрывать не буду: Игорь мне дорог…

– Но ты его любишь? – Зое так и хотелось вывернуть всё наизнанку.

– А ты? – серьёзно, даже с какой-то злостью в тоне спросила Арина. – Ты любишь? Или просто боишься под старость остаться одной?

– Зачем ты? – вздохнула Зоя, не поворачивая головы, всхлипнула. – Я его так люблю, так… Господи, да только б он живой – всё ему прощу!.. И прощать буду!

Арина дотянулась через столик, положила руку на плечо подруги.

– Я ведь уезжаю, Зоя. Насовсем. Так что… Слушай, а нет ли у тебя чего выпить, а? А то ведь мы свинтимся с резьбы. Шампанское, что ли, открыть?

Зоя, сперва недоуменно на неё глянула, вытерла уголки глаз, вздохнула, встала.

– Сейчас.

Она пошарила в шифоньере за полотенцами и наволочками, выловила там стограммовый бутылёк коньяка «Варцихе», грустно-победно показала.

– Вот! Принёс однажды, пьяный, в дипломате штук шесть, я один припрятала – он и не заметил.

Арина взяла бутылочку, как-то странно долго и молча рассматривала её, вертя в руках, потом открыла, разлила по рюмкам. Молча выпили. Разом глянули на часы – четверть восьмого. Лицо Зои начало кривиться, морщиться.

– Не надо! – прикрикнула Арина. – Не надо! Может, они его где-нибудь за сто километров держат, в лесу где-нибудь – пока довезут…

Но Зоя уже не смогла подавить тоскливый тонкий плач-вой, который вдруг всплыл из глубины горла, вырвался наружу. Страшное предчувствие стиснуло душу.

Зоя поняла – сейчас у неё будет разрыв сердца. Арина подскочила к ней, обхватила за плечи, пытаясь зачем-то поднять с кресла.

– Зоя! Зоенька! Что ты?..

И в это время тренькнул звонок.

IX

Ехали совсем недолго.

Боров чересчур усердно укутывал голову Игоря дурацкой сумкой, передавливал горло – отыгрывался напоследок, пёс смердящий. Но вот машина плавно развернулась, успокоилась. Жирный стащил-таки с Игоря сумку, толкнул его мясистым плечом.

– Выкатывайся, пидор! Хватит на «мерсе» раскатывать, сиденья марать!

Игорь поправил очки, охотно выбрался, выпрямил спину. Он очутился на том самом месте, откуда украли-увезли его два дня назад.

– Возьмите, – поэт, приоткрыв дверцу, протягивал ему фотоаппарат.

– Ты чего, дурак! – вскипел мордоворот, кинулся перехватить «Зенит». – Это ж Лорка себе взяла!

– Остынь. Я ей сам куплю, новый, – не оборачиваясь, осадил Вадим.

Игорь взял «Зенит», протянул поэту руку, крепко пожал его шершавую ладонь.

– Спасибо тебе! Если б не ты… Пиши стихи, обязательно пиши. А этих брось – как можно быстрее. И – вставь зубы, до свадьбы вставь: негоже такому парню щербатым ходить. Ну давай, счастливо тебе!

Потом наклонился к задней дверце, к открытому окну, и прямо в рыло пидору вонючему впечатал:

– А ты помни: цирроз – неизлечим. Осталось – два месяца.

Дебил жирный вскинулся было что-то пролаять в ответ, кулаком в лицо достать, но Вадим даванул на акселератор, «Мерседес» рванулся и помчал в сторону вокзала. Игорь глядел ему вслед, пока тот не свернул перед пышным привокзальным фонтаном: так и есть, дом с гаражным бункером затерялся где-то совсем рядом, в лабиринтах улочек и переулков за рельсами.

По уже предвечерней улице дефилировали отдыхающие горожане. Грязный, мятый, всклокоченный, небритый, с кровавым бинтом на руке, Игорь стоял ещё минут пять в центре этого праздника жизни, улыбался во всю мощь своих скул и озирал через улицу дом-громадину, где в маленькой уютной родимой квартире его сейчас ждали горячая ванна, бритва, чистое бельё, жена Зоя, ужин и – покой, покой, покой…

На его звонок, через секунду мельтешения теней в глазке, дверь распахнулась, и тут же Зоя, не дожидаясь, пока он войдёт, бросилась ему на шею, обхватила крепко, прижалась, всхлипнула.

– Игорю-ю-ша!

Игорь в момент заметил, как она похудела, осунулась лицом, похлопал успокаивающе правой ладонью по спине, забормотал:

– Ну-ну, успокойся, родная. Всё уже позади. Я – дома. Не надо. Всё теперь будет хорошо – по-другому. Будем теперь жить и радоваться…

Вдруг он вздрогнул и замер – в проёме комнатной двери, напротив входа, стояла, прислонившись к косяку и сложив руки под грудью, Арина, смотрела на него ласково, с улыбкой…

А потом Игорь отмывался чуть не в кипятке, барахтаясь в пенной ванне. Он закрылся на запор и почему-то не открыл даже Зое, хотевшей потереть ему спину.

А затем женщины делали ему перевязку. Они охали, ахали, кривились от страха и даже, глядя на жуткий обрубочек, всплакнули – обе, разом.

А после повели Игоря в комнату, куда был перенесён из кухни раздвижной стол, покрыт праздничной скатертью и уставлен яствами. Не такими, конечно, как в штаб-квартире черномазого мафиози Карима, но всё же на уровне. Были здесь и консервы – кильки в томате, и колбаса была «Студенческая», и салат из огурцов с луком, и разогретая печень с картошкой… У Игоря слюнки закипели. А посреди стола возвышалась бутылка французского золотого шампанского. Игорь хотел объявить о своём сухом законе, но лишь заикнулся, обе его женщины замахали в негодовании руками: как можно! По такому случаю! С того света, можно сказать, вернулся! Пришлось выпить бокал, потом и второй.

А дальше – Игорь рассказывал подробности своего житья-бытья в плену, описывал своих похитителей, почему-то выставляя всё в несколько комическом виде, пошучивая. Но Зоя с Ариной всё равно слушали, округлив глаза, вновь охали и ахали. А после рассказа мужа, уже Зоя расписывала, как собирала по крохам денежки, как убила её мерзавка цыганка, и как спасла всё в конце концов Арина. Если б не Арина – конец бы всему! Арина – настоящая подруга! Жаль, что столько лет не общались… И жаль, что она, Арина-то, насовсем уезжает…

Да, да! Завтра. Арина засобиралась домой: уже смеркается, а ей завтра утром на самолёт с дочкой, сначала до Москвы, где уже ждёт муж, а там и – за кордон. Так что – ауфвидерзеен.

Игорь пошёл проводить гостью…

* * *

Они сидели с Ариной в «Центральном», пили дагестанский коньяк, закусывали шоколадом и яблоками.

Игорь сначала не хотел сюда идти, но Арина убедила: у неё остались ещё деревянные, их всё равно надо потратить, да и проститься следует по-человечески, путём. А домой, к Зое вернётся через часик – ничего страшного…

Знакомая горячая волна уже плескалась в организме Игоря, приподымала его, бодрила. Он уже сам подливал и себе, и Арине, он уже не мог отвести взгляда от её влекущих бездонных глаз, он уже, даже не посмотрев окрест себя, притянул к себе Арину и прижался истосковавшимся ртом к её родным податливым губам…

– Как же я буду без тебя? Как? – выдохнул он, прервав поцелуй, но не отнимая лица от лица.

– Не надо так говорить, не надо о плохом, – ласково, призывно улыбнулась Арина. – Я ж квартиру не продала, на бабушку оставляю – она уже приехала вчера. Я ж буду тосковать, я ж буду приезжать… А может – если не понравится – и совсем вернусь. Так что, милый ты мой, родной и разъединственный Игорюша, всё у нас только начинается…

И она сама впилась в его губы ненасытным влажным поцелуем. Потом отстранилась, деловито, решённо сказала, вынимая кошелек:

– Не надо здесь время терять. У меня дома получше коньяк есть.

Игорь хотел возразить: «А Зоя?» – но вместо этого выскочило:

– А бабушка?

– Ей восемьдесят лет и она уже не очень хорошо слышит, – усмехнулась Арина. – Не дрейфь.

Он вздрогнул, услышав знакомое словцо, что-то было мелькнуло в памяти, но он отогнал прочь все чёрные мысли. Голова кружилась мельничным колесом.

– Идём! – решительно пристукнул Игорь по столу левой рукой и скорчился от дикой боли.

Свежий бинт начал медленно набухать алой кровью.

СПОРТЛОТО-91

Рассказ

1

Савелов всё ж таки не сдержался, саданул кулаком по баранке «рафика» и, нарушая обет, смачно матюгнулся:

– В мать вашу так! Бабы чёртовы! Только б по магазинам шастать!

В салоне микроавтобуса, несмотря на распахнутые дверцы, – как в духовке: хоть пироги пеки. Владислав Евгеньевич расстегнул последнюю пуговичку на вороте безрукавки, собрал пот с шеи мокрым платком, протёр краем рубашки запотевшие очки и выбрался из-за руля на волю. Но на воле, на раскалённой асфальтовой улице, слаще не стало – июль залил город густым киселём зноя. Савелов выудил сигарету из пачки, подпалил: дым повис, закачался плотным облачком на одном месте.

Та-а-ак, на часах уже почти два. Пока соберутся, пока доедут, пока с зарплатой управятся – часов пять звякнет. Как бы на собственный юбилей не опоздать – вот хохма-то будет. Чёр-р-рт дери этих женщин! Самому, что ли, в ГУМ смотаться? Да разве бросишь эту дурацкую сумку с деньгами. Тамарка оставила все тыщи на сидении, а ты, изволь, сторожи…

Владиславу Евгеньевичу сегодня, 7 июля 1989 года, настукало ровнёхонько сорок. Роковой рубеж в судьбе любого мужика – прощай молодость! Празднество затевалось раздольное, гостей наприглашали аж из Москвы. И вот, пожалуйста, – такая обидная закавыка. Директор совхоза кайфует в отпуске, где-то на югах, шофёр его, Петька, само собой, тоже с «волжанкой» отдыхает, а ему, главному инженеру Савелову, пришлось в собственный день рождения играть роль водителя – везти бухгалтершу с кассиршей в область за зарплатой. Он и в обычные-то, проходные дни рождения всегда отгул брал и отдыхал на всю катушку, а тут… Чтоб вас и так и этак!..

Впрочем, стоп! Дал же зарок сегодня не злиться, не ругаться – Бога не гневить. А с завтрашнего дня – решено намертво – он, Владислав Евгеньевич Савелов, начинает новую, совершенно другую жизнь. Даже опохмеляться не будет и потом позволит себе стопку лишь на Новый год. Курить бросает напрочь. С матерками завязывает. По утрам – физзарядка и бег трусцой, как Славик Дольский. Всё, пора начать жить по-человечески, хватит свой век укорачивать. Он глянул в зеркальце микроавтобуса: вон, мешки под глазами, на висках седина проблёскивает…

– Ой, Владислав Евгеньевич, здрасте! Ой, как хорошо! Вы уже домой сейчас?

Савелов обернулся: девчонка, маленькая, пухлявенькая, с каталкой, в каталке ребёнок таращится. Рядом – громадная сумка. Кто это?

– Я – Галя Лукошко. Не узнали, Владислав Евгеньевич? У меня мама – на ферме, дояркой, Прасковья Фёдоровна…

– А-а-а, – припомнил главный инженер, – да-да… Здравствуй. Здесь, в городе теперь живёшь?

– Да я уж второй год. Муж-то у меня на заводе, на «Электроприборе» слесарит. Вот с дочкой, с Катериной, к маме – надо с огородом ей помочь… И как я хорошо вспомнила: думаю, сегодня же получка в совхозе – должна машина в банк приехать. И – точно. Вот повезло!

– Гм-м, – Савелов построжел, загмыкал. – Тут это… э-э-э… Галя, не положено с нами-то: деньги везём. Инструкция есть…

Девчушка распахнула голубые глазищи, вмиг затуманила их слезой.

– Ой, а как же? С коляской, с сумкой, с дитём в автобус в пятницу и не пробиться… Вы ж знаете…

Владислав Евгеньевич скривился: ну и денёк! Он уже предугадывал, что уступит девчонке (ишь, захлюпала), но по инерции ещё кочевряжнулся:

– Ладно, сейчас придут Зинаида Григорьевна с Тамарой, если согласятся – возьмём.

– Ой, спасибочки! – воспрянула Галя Лукошко, подхватила на руки гукающую Катерину и сложила коляску, нимало не сомневаясь – женщины возьмут её сторону.

2

Тамара Кузовкина поспешала рысцой вдоль бесчисленных колонн областного ГУМа, растопырив руки с тяжёлой сумкой и объёмистым коробом. Можно подумать – рвалась на вокзале к поезду. Пот заливал глаза, грозя размыть тушь, сердце ухало, но Тамара задорно напевала «тру-ля-ля» от радости и восхищения собой. Надо же, как ловко всё провернула!

Когда Зинаида Григорьевна увязалась за ней в магазин, Тамара подумала: всё, задание коллектива сорвёт. Как водится, дотянули до последнего: сегодня уже провожать Зинаиду Григорьевну на заслуженный, как говорится, отдых, а подарка ещё нет как нет. Разведали, правда, повыспросили конторские – главной бухгалтерше давно мечтается о фарфоровом чайном сервизе.

И вот какая она, Тамарка, всё же молодец, как придумала – недаром Славик всё твердит, что она у него умница. Завлекла Зинаиду Григорьевну в подарочный отдел, понаблюдала: старушка как прилипла взглядом к одному сервизу, так и отойти не могла. Да и то! Дрезденский тончайший фарфор, по густо-сиреневому фону роспись золотом, изумительная плавность линий. Тамара прикинула: денег выделенных – тютелька в тютельку, даже рубль ещё остаётся на ленту атласную.

Потом потащила Зинаиду Григорьевну в детский отдел. Та, бабушка двух внуков, сразу закопалась с головой в ползунках, пинеточках, комбинезончиках, а Тамара бегом, бегом назад к сервизу – купила, упаковала и потащила к микроавтобусу. Коробка с подарком ловко упрячется за последним сиденьем, так что для старушки вечером будет полнейший сюрприз-сервиз.

А главное-то, главное: Тамара успела в обувном отделе отхватить белые «лодочки» к свадьбе. А то всё пошучивала сквозь тревогу: мол, вот в этих самых адидасовских кроссовках, в каких сейчас бегает, и к венцу идти придётся. Но вот купила-таки: одна пара её размера, 34-го, и случилась – редкий номер. А ещё она – вот тоже удача так удача! – в комиссионном отделе высмотрела новёхонький комплект французского белья и опять-таки точнёхонько её размера. У неё фигура-то именно французская – пацан пацаном. Славик в первую брачную ночь обалдеет: какие кружева, какие вырезы и разрезы, всё полупрозрачное.

До свадьбы оставалась ровно неделя. В следующую субботу она, Тамара Кузовкина, станет Тамарой Ивановной Дольской. Дай-то Бог! Тамара до сих пор боялась верить своему счастью. И что он, спорторганизатор совхоза, секретарь комитета комсомола, сильный, гибкий, красивый, с ямочкой на волевом подбородке (ух, как на певца Александра Серова похож, особенно когда поёт под гитару!), что он углядел в ней, в Тамаре? Её мальчишки-то до сих пор Тамаркой да Томкой кличут, совсем за девчонку держат. А отчим, как узнал об их отношениях со Славиком, охладил зло: кому, дескать, дура безмозглая, веришь? У тебя ж ни рожи ни кожи – балуется он с тобой… Как же, «балуется»! Через неделю супругами официально станут. Не она же к венцу Славика потащила, сам предложил…

Тамара, совсем захлебнувшись, подскочила к «рафику», прервала заворчавшего было Савелова:

– Владислав Евгеньевич, миленький, у-у-ух, простите! Знаете же – тёть Зине подарок покупала. Вот – спрятать надо. Она сейчас уже тут будет. У-у-ух! Привет, Галя! Домой?..

Только коробку заныкали, показалась через дорогу от светофора семенящая Зинаида Григорьевна. По лицу её читалось: понабрала пискунам своим целое беремя подарков. Владислав Евгеньевич повеселел, засуетился.

– Быстренько, бабоньки, быстренько! Время не ждёт. Ну-ка, опля!

Он помог Гале Лукошко затащить коляску, сумку. Все устроились, расселись. Савелов обежал микроавтобус, взгромоздился за руль, дал двигателю питание, поправил бодро очки.

– Ну, с Богом!

В это обеденное пустынное время машины на московской трассе встречались редко. Савелов, выбравшись из города, поддал газу. Сейчас прокрутят пятьдесят кэмэ, свернут на свой родной просёлок, а там до Глазково всего-то восемь вёрст. По обе стороны дороги сплошными зелёными стенами с белыми столбиками берёз тянулись дремучие лесополосы. Время от времени, на перекрёстках, они обрывались широкими проломами, и тогда в просвет далеко были видны сочные ворсистые ковры овсов, свёклы, молодой кукурузы. Жизнь бурно цвела в красках обильного лета. В салоне «рафика» при открытых окнах приятно провевало, наносило запахом зеленей. Хорошо, покойно – самый отдых, когда хлопоты позади и ты в дороге.

– Зинаида Григорьевна, – на миг обернулся Савелов, – вы уж меня простите, но, честное слово, не могу я сегодня вас проводить.

– Куда? – искренне удивилась главбух.

– Как куда? На заслуженный отдых, конечно. Ведь у вас девятого, в воскресенье, юбилей? Ну вот мы и решили сегодня устроить торжественные проводы на пенсию – понедельник-то день тяжёлый. Так что – готовьтесь. Я уже с парторгом всё обговорил. А у меня, сами понимаете, свой сегодня юбилей. Брат из Москвы приехал, сына из Воронежа ждём… Вы уж простите!

– Да что вы, что вы, – замахала сухой коричневой ладошкой Зинаида Григорьевна. – Я вообще не хочу никаких торжеств. Что вы!

– Нет, нет, Зинаидочка Григорьевна, миленькая! – всполошилась Тамара. – Тридцать пять лет на одном месте… Это же раз в жизни бывает – как свадьба!

– Ну, свадьба и не одна может быть, – хохотнул Савелов. – Я вон дважды на собственных свадьбах гулял.

– То вы, Владислав Евгеньевич… А кстати, Владислав Евгеньевич, вы домой уйдёте, а нам с Зинаидой Григорьевной отдуваться, да? Ведь дали только половину – всего сто четыре тыщи. Да и гляньте, в каком виде: одни сотенные и полусотенные – что я с ними буду делать, как делить?

Тамара вжикнула молнией клеёнчатой хозяйственной сумки и показала всем содержимое – толстые пачки 50- и 100-рублёвых купюр.

– Пожалуйста! Только-толечко четыре тыщи дали десятками. Ну как я зарплату буду выдавать? И кому? На всех не хватит.

– Ну, во-первых, – веско, начальственным голосом распорядился Савелов, – всем конторским выдашь, чтоб не лаяли. Потом – дояркам и скотникам, свекловичницам обязательно. Ну, а что останется – передовикам. Там с парторгом решите – кому. Остальным объясняйте – получат в понедельник.

Савелов опять на мгновение обернулся, заметил, как заворожённо уставилась на радужные пачки Галя Лукошко, усмехнулся:

– Что, громадные деньги? Да-а-а, здесь бы на одного, так и до конца жизни можно не работать…

Минут пять ехали молча. Савелов глянул в зеркальце:

Зинаида Григорьевна клевала носом, клонилась в дремоте к коленям. Галя Лукошко, нимало не беспокоясь, выпростала большую сдобную грудь и прижала притихшую Катерину к вкусному шоколадному соску. Тамара копошилась в своих свёртках, доставала, видно, туфли свадебные – похвастаться. Сумка с деньгами преспокойно валялась на втором сидении.

«Рафик» вдруг дрогнул, почуяв тормоза, замедлил бег и начал прижиматься к обочине, останавливаться.

– Что случилось?!

3

К пяти часам вечера у конторы совхоза «Глазковский» собралось всё село. Пересуды, реплики, охи, ахи.

Микроавтобус с главным инженером, бухгалтером, кассиром и зарплатой исчез бесследно, словно растаял и испарился под безжалостным солнцем. Главный агроном на своём «пирожке» уже сгонял в город, узнал в банке: деньги, правда в половинной сумме, были выданы ещё в час дня. Тёмно-зелёный «рафик» от здания банка отъехал около двух – это зафиксировал водитель «Нивы», загоравший на стоянке с утра. Агроном с участковым снова помчались по дороге в областной центр, надеясь что-либо обнаружить. Уже позвонили и в милицию – дело серьёзное.

Несколько особняком – так как-то само собой получилось – у конторы стояла кучка людей, на которых остальные избегали смотреть: уже зарёванная дочь Зинаиды Григорьевны с ребёнком на руках, тоже плачущая беременная жена Савелова, рядом – мрачные его брат и сын. Матери Тамары Кузовкиной не было видно, она, пользуясь затишьем в конторе, спешила отмыть в ней полы. Насупленный же отчим Тамары держался от родственников пропавших чуть в стороне, поближе к толпе.

И тут гомон стих, все уставились, наблюдая, как к конторе подкатывает на своём спортивном велосипеде Славик Дольский. Он был, вероятно, единственным человеком, кто не знал ещё о зловещем ЧП. Катил Славик как-то странно: переднее колесо его велика явно выписывало вензеля. Белые лампасы на адидасовских штанах Славика испачканы зеленью, локоть левой руки кровавится ссадиной, жокейская шапочка с большим пластиковым козырьком сползла на самые брови.

Что такое? Батюшки! Да неужто совхозный спортсмен и вожак молодёжи в зюзю пьян?! И правда, Славик Дольский находился явно в крепком подшофе, что – не будь сейчасных обстоятельств – тоже посчиталось бы чрезвычайным происшествием.

Колька Тулин, ближайший Славин дружок, кинулся ему навстречу первым сообщить новость.

– Слыхал, Славик?

– Чего? Про убийство?

– Типун тебе! Ты чё? Какое убийство?

Славик встряхнулся, напряг скулы.

– Да болтают старухи, уже слыхал…

– Так пока не знаем ничё. Ищут вот – пропали. Томка там… А ты где это нарезался? Ты ж трезвенник-язвенник…

– Да так, случайно…

И тут раздался вскрик: «Едет!»

Все вскинулись, подумав – «рафик». Но на околице показался синий «москвичок» агронома. Он отчаянно пылил по просёлку, торопясь на всех порах с какой-то вестью.

Весть эта оглушила глазковцев. Жена Савелова взвыла в голос, тут же захлебнулась криком и грохнулась оземь – мужики и подхватить не успели. Зарыдала и дочь Зинаиды Григорьевны. Завсхлипывали-заахали бабы в толпе. У матерей, чьи дочки с малышами наезжали теперь из города, остановились от жуткого предчувствия сердца. Славика Дольского начало трясти крупной дрожью, он заскрипел зубами, из глаз его выдавились слёзы, губы покривило судорогой. Он развернул велосипед, разогнал, вскочил на ходу в седло, но сорвался на раму, чуть не грохнулся, однако удержался, нашарил кроссовками педали и рванул прочь от людей – стыдясь, наверное, ненужных слёз.

– Да-а, Славик-друг, – пробормотал Коля Тулин. – Вот чё жизнь-падла делает, чтоб её!..

4

Милицейский наряд с трудом обнаружил совхозный «рафик» в четырёх километрах от села, за лесополосой.

Навела на него большая галдящая стая ворон. Он стоял вплотную к деревьям и кустам, сливаясь с ними цветом. Из открытой дверцы салона зелень травы густо закапала-запятнала уже застывшая на жаре кровь. Плотная туча опьяневших мух гомозилась над ало-вишнёвой лужицей, гудела внутри микроавтобуса. Даже видавший виды майор, первым заглянувший в «рафик», невольно вздрогнул.

Впереди, уронив половину головы на руль, ссутулился труп мужчины. Именно – половину: затылочная часть черепа была снесена полностью, вокруг кошмарной раны топорщились забрызганные кровью и мозгами абсолютно седые волосы. В салоне были обнаружены три женских трупа: старая женщина, скорчившись, прижав руки к изрешечённой картечью груди, лежала на полу в луже крови. Одна девушка сидела, откинувшись навзничь на спинку сидения, вместо лица кровавился у неё бесформенный кусок мяса. Вторая девушка прислонилась головой и плечом к стенке автобуса: у неё зарядом картечи разворотило шею и верхнюю часть обнажённой левой груди. На коленях трупа подёргивался и попискивал ребёнок, весь в крови…

Кольца, серьги, кошельки – всё осталось при мёртвых, лишь пропала сумка с совхозной зарплатой. Судя по всему, убийцы (или убийца) действовали хладнокровно. Отпечатков пальцев не осталось, лишь по полу в салоне на быстро загустевшей крови, как на воске, отпечаталась подошва старого кеда китайского производства, размер – сорок четыре. Две сыскные собаки никак не брали след: от места преступления вдоль лесополосы уходила остропахучая, непереносимая для овчарок махорочная дорожка. Милиционеры потащили ищеек на поводках, надеясь, что махорочная засыпка вскоре кончится, и след откроется, но через километр путь прервала речушка. Собаки и вовсе уткнулись в тупик, забастовали.

Громадные силы – милицию, прокуратуру, КГБ – бросили на раскрытие этого чудовищного преступления. Ключевой вопрос, который волновал угрозыск: почему микроавтобус остановился и съехал с дороги за лесополосу? И главный инженер, и бухгалтер с кассиром инструкцию знали: при транспортировке денег строжайше запрещено останавливаться даже по требованию инспектора ГАИ. Кто их смог остановить?.. Кто-то смог. И этот «кто-то» отлично знал, что в «рафике» везут большую сумму денег. А знать об этом могли все работники совхоза «Глазковский», а также их родственники, проще говоря – все жители села от мала до велика. Плюс ко всему о «денежном» микроавтобусе знали несколько банковских служащих и те их знакомые, кому они при желании могли сообщить соблазнительную информацию по телефону или лично. Ну и, разумеется, не исключалась и версия случайного ограбления – чего только не бывает в сегодняшние смутные времена в наших глухоманных палестинах.

В конце концов, следствие пришло к следующему предварительному выводу: убивал и грабил один человек, стрелял он из обреза двуствольного ружья 16-го калибра по всей видимости марки ИЖ-58, всаживал в жертвы волчью картечь номер 7,15. Первой погибла главбух. Затем, вероятно, преступник под дулом заставил Савелова съехать с дороги за лесополосу и уже там снёс ему голову. После этого на глазах у парализованных страхом Кузовкиной и Лукошко он перезарядил обрез и расстрелял их в упор. Ни единой гильзы преступник не оставил, но на теле Кузовкиной, в вырезе кофточки, обнаружился пыж, скомканный из обрывка областной молодёжной газеты. Это подкрепило версию о том, что грабитель – местный, из своих.