скачать книгу бесплатно
– Вы предпочитаете опасные профессии?
– Именно так. Те, где неумелые гибнут первыми.
– А что, в науке они гибнут первыми? Насколько мне известно, физические лаюоратории достаточно безопасны.
– Я работаю в поле.
– Получается, вы один из… камикадзе?
– Нас называют и так. Опасность – моя профессия.
– А Раймонд Чандлер – один из любимых авторов?
– Да. Хотя в летние месяцы я предпочитаю Бианки.
Я стукнул опустевшим стаканом по столу и дал понять официанту, что неплохо бы повторить.
– Похоже, что вы любите физику и опасность в равной мере. Как и ваш прославленный родственник. Случайно не он повлиял на ваш выбор жизненного пути?
– Товарищ Шубин, конечно, величина,– я поднял стакан и мысленно пожелал ему счастливой посмертной судьбы,– И его вклад совершенно невероятен. Но увы, он мне не родственник. Фамилия, соглашусь, редкая, но не настолько, чтобы это что-нибудь значило. Мы просто однофамильцы. Так вас устраивает?
– Но вы ведь читали его работы.
– Их может прочитать каждый.
– И что вы об этом думаете?
– О работах такого уровня не «что-то думают», а пытаются вникнуть в каждую запятую. Физик вроде Шубина, Шрёдингера, Фридмана, Фейнмана, Ландау, – он не жук, которого забавно рассматривать в лупу. Это гора, на которую не каждый взберётся.
– У вас ещё есть время для этого. Вы молоды.
– Дело во времени. Шубин вёл научную работу всего несколько лет. Год чудес Эйнштейна случился, когда ему было двадцать пять.
– Но тебе же только двадцать два,– заметила Воробьёва.
– Как Бобби Фишеру. Или Полу Морфи.
– Вы и в шахматы играете?
– Да. Но трезво оцениваю свои шансы. И в физике, и в шахматах. Кто видел этот огонь вблизи, тот уже не польстится на блёстки. Вот были в тридцатые годы два молодых профессора – Шубин и Ландау. Оба гении, оба троцкисты. Оба этого не стеснялись. За первое их ненавидели коллеги, а за второе – советская власть. И вот обоих сажают. Но Капица сумел выцарапать Ландау. А вот для Шубина Капицы не нашдось. Сначала сослали в Свердловск, разрешили возглавить кафедру. Потом взяли снова и поставили к стенке. Покойному было тридцать лет.
– Как по вашему, профессор Тамидзава, когда проектировал Башню, опирался на работы Шубина?
– Командор, все немногие научные работы кандидата Шубина общедоступны!
– Мне важно ваше экспертное мнение. И, я полагаю, там могли быть и неопубликованные рукописи.
– Все рукописи Шубина издал в 1988 его ученик профессор Величковский. И именно от Величковского услышал эту фамилию профессор Томидзава. В 1987 году, на тихоокеанском конгрессе теоретических физиков. Во Владивостоке дело было. Башня к тому времени строилась десятый год.
– Но два года назад в физике случилась крошечная революция и про подход Шубина написали даже в Nature.
– В физике постоянно что-то происходит. А Nature выходит раз в месяц.
– Через месяц в Токио пройдёт специальная конференция, посвящённая эффекту Флигенберда-Ватанабэ.
Он нанёс мне удар в самое сердце.
Именно сейчас, за столом, до меня дошло, что я изрядно напутал в воспоминаниях. День, когда я стал предателем, был, конечно, летний, и с годом я угадал. А вот Объект 104 из Саппоро мы не могли.
Потому что до волны его не было видно ни из Токио, ни из Владивостока, ни даже из Саппоро. Разглядеть её можно было только начиная с Фурано.
И эффект Флигенберда-Ватанабэ – он именно про это.
Перевёл дыхание и ответил как можно проще:
– Я не планирую участвовать в этой конференции.
– Жаль, очень жаль. Ведь Ватанабэ – ваш бывший одноклассник по лицею. А Флигенберд – ваш бывший научный руководитель.
Я смотрел очень внимательно. Но не на него. На неё. И отлично заметил, как она дёрнулась.
Нет, это не она рассказала ему об успехах теоретической физики. Он исследовал сам.
И знал намного больше, чем положено.
Как известно, обыватель добывает знания из двух главных источников. Он либо что-то слышал, либо где-то читал. А там, где он читал, про это писал другой обыватель, который где-то что-то слышал.
Эшенди был кем угодно, но не обывателем.
– Да, мне повезло. Я лично знаю несколько значительных физиков.
– Когда есть такие друзья, стать крупным учёным легче.
– Это так. Но я им не стал.
Я нахально улыбнулся. После двух бокалов ром-колы это получалось очень естественно.
– Вы поразительный человек,– сказал Эшенди,– Я видел много людей, которые работают под прицелом, Но таких скромных, как вы – никогда. Поэтому я склонен думать, что и насчёт успехов в физике вы скромничаете. Уверен, вы знаете немало, а умеете ещё больше. И отказались от участия в конференции по той же причине, по которой не выпускали из Советского Союза великого Сахарова. Вы знаете слишком много. Вдруг вы решите остаться в большой Японии навсегда?
– А что, в Метрополии нехватка физиков?
– Физики всегда в цене. Как вы могли слышать, научный центр в Сугинамо работает всего несколько лет и уже в чём-то опережает то учреждение, в котором вы имеете честь состоять. И – конечно это только достоверные слухи – этот успех во многом заслуга бывших сотрудников вашего института.
– Имена?
– О чём вы?
– Я могу узнать имена этих счастливых беглецов?
– Я думал, вы знаете их не хуже меня. Большинство – камикадзе, которые не вернулись из сектора А. Например, Долматов. Или Семецкий.
– Младший научный сотрудник Долматов мёртв.
– Вот как?
– Да, именно так. Как видите, слухи вас обманули.
– То есть вы думаете, что все рассказы об успехе института Сугинамо – это неправда?
Я многозначительно огляделся.
– Я думаю, что это не лучшее место, чтобы обсуждать такие вопросы,– сказал я вполголоса,– Столичный кооперативный ресторан, открыт русскими. Вполне может быть, что здесь всё в жучках, и решительно весь персонал завербован. Впрочем, мистер Эшенди, вам это лучше известно.
Я отставил пустую тарелку, подозвал официанта и попросил ещё одну ром-колу. Эшенди заявил, что желает нечто особое – коктейль «Веспер». Хорошенько взбить в шейкере сухой мартини три пальца «Гордона», один – водки, полпальца вермута Хорошо взбейте в шейкере, а потом положить большую дольку лимона и подать в большом бокале.
– Хорошо, мы не будем это обсуждать,– сказал Эшенди, когда закончил с официантом,– Давайте поговорим на нейтральную тему. Например, о политике.
– Если для вас этот нейтральная тема – будем говорить о политике.
– Я не знаю, сообщили ли это по вашим новостям. У вас, насколько я знаю, ещё действует цензура.
– Может и действует, но это не важно. Я новости всё равно не смотрю.
– Джейн Шарп утверждена полномочным консулом по вопросам стратегического взаимодействия. По BBC сказали, что это большой шаг к демократии.
– Разве они ещё не дошли?
– Джейн Шарп росла на Окинаве и японский язык для неё – второй родной. Ндля американцев назначить полномочным консулом человека, который знает язык страны – это просто невероятное достижение.
– Она на военной базе росла?
– Да. Вы угадали.
– Похоже на нашего Ватанабэ,– заметила Алина.
– Но она не просто чиновник или сорокалетняя девушка из пресслужбы. Джейн Шарп – специалист с мировым именем по вопросам демократии. Её книга «Переделать диктатуру в демократию: ментальные основы освобождения» уже переведена на тридцать языков и вдохновила десятки борцов по всему миру.
– В таком случае, странно, что её назначили в Токио, а не в Саппоро.
– Почему?
– Здесь она была бы поближе к борцам и могла бы давать мастер-классы.
– Почему вы думаете, что почётный консул Джейн Шарп будет давать мастер-классы?
– Все американские авторы книг так делают. Вот я подумал…
– Вы подумали совершенно правильно. Если хотите, я дам вам эту книгу. YMCA уже выпустила русский перевод Новодворского.
– Спасибо, не стоит. У меня три полки на прочтение.
– Вот именно! Образованные молодые люди, которые читают научную фантастику —и есть зерно демократии в обществах советского блока.
Я представил себе Москаля-Ямамото и попытался найти в нём хоть одно зернышко демократии. И решил, что даже природу Будды там отыскать будет легче.
– Подумайте сами,– продолжал Эшенди,– почему выжил Ландау, но не выжил ваш тёзка? Ландау спас Капица, то есть – научное сообщество! Если таких объединений нет, то человек остаётся один на один с государством, партией, диктатором. И будет раздавлен. Вы понимаете?
– Кажется, понимаю.
– Поэтому какие-то организации, кружки, союзы просто обязаны быть. Пусть неформальные. Обычно у них нет даже названий. Взять, к примеру, унионистов.
– Давайте лучше не будем их брать.
– Почему?
– А они у нас до сих пор под запретом.
– Жалко, здесь Гриши Пачина нет,– вдруг сказала Арина,– Он бы нам всё объяснил. Ты не знаешь, чем он сейчас занимается? По-прежнему протестует, или женился?
– Больше не протестует,– я старался говорить как можно непринуждённей,– и не будет.
– Остепенился?
– Нет. Умер. Простите, мне надо отойти.
Я пошёл в сторону туалета. Убедился, что за мной не наблюдают и быстро выпрыгнул на улицу. За угол и в лакировано-чёрную телефонную будку. Возможно, её тоже прослушивали, но вероятность меньше. В уличных прослушках дежурные краболовы вечно не на своих местах.
Я снял трубку и только потом задумался, кого набирать.
Конечно, стоило бы связаться с краболовкой. Разумеется, она не оставила своего номера. Но это и не требовалось. У меня в кармане была стандартная книжечка работника особой зоны, где служебные телефоны пропечатаны прямо со внутренней стороны чёрной обложки. Достаточно набрать короткий номер и попросить дежурную соединить меня с лейтенантом Накано для конфиденциального разговора.
Я набрался мужества и и решил, что раз лейтенант Накано послала меня в «Банкири» – значит, ей и виднее. Если спросит – расскажу всё.
Поэтому я не стал даже доставать книжечку. И накрутил совсем другой номер, который помнил наизусть.
Трубка прогудела, а потом сказала голосом Антон.
– Моси-моси! База торпедных катеров слушает!
– Антон, у меня новости.
– Плыви дальше.
– Объявляется приём в мозговые рыбаки.
– Ого! Каков рыболов?
– Синий с красным. Островитянин.
