скачать книгу бесплатно
Иммигрантский Дневник
Николай Накропин
Герой этой истории бежит из СССР в Германию. После вывода американских войск ему угрожают депортация и тюрьма. Он ищет выход из создавшейся ситуации, вместе с соратниками изменяет немецкий закон, и, в итоге, получает реабилитацию в России. Эта борьба за элементарные гражданские права имела политический резонанс. Она стала одной из причин введения нового «Закона об иностранцах» в 2005-м году – того самого, по которому иммигранты живут в ФРГ в настоящее время.
Иммигрантский Дневник
Николай Накропин
Редактор Борис Цейтлин
© Николай Накропин, 2021
ISBN 978-5-0053-9883-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие
Пью за друзей, мотивирующих меня на эти строки
Не скрою, я люблю выпить. Предпочитаю красное сухое вино и коньяк. Что может быть лучше бутылки и закуски на кухонном столе в сумрачный день? Выпил, закусил, и вот загорелась надежда в глазах. Осознание «прекрасностей жизни» приходит после третьего стакана – когда волосы на голове начинают приятно пошевеливаться, а кожа лица становится тягучей и эластичной. И море по колено и галоши точно не промокнут. Пить в компании старых друзей – это прекрасно. Слушая рассказы о моем побеге из армии в то далекое, уже поседевшее время, все они в один голос твердят: «Пиши книжку. Ведь тебе есть что сказать».
В глубине души я соглашался: почему бы и нет? Однако матушка-лень и возлияния побеждали мои благородные побуждения. В одном интернет-портале однажды я опубликовал заметку о своей поездке в Крым. Слово за слово, и я уже не мог остановиться. Иногда прихожу с работы, открываю Word и пишу, смотрю Google Maps, освежая в памяти «места боевой славы», достаю кучу фотографий, на которых лица моих сотоварищей, со многими из них я поддерживаю контакт до сих пор, и они смотрят на меня, повзрослевшие, но все такие же верные.
Поднимаю стакан за все то, что когда-то было… так давно. За всех иммигрантов самого начала 90-х годов, на свой страх и риск уехавших в поисках счастья в эпоху, когда не существовало интернета и мобильных телефонов, а Советский Союз представлял из себя лишь бледную тень. Нас гнали молодость, жажда приключений и безысходность.
Почти все хотя бы частично знающие мою историю говорят о книге до сих пор, не подозревая, что на моем компьютере давным-давно живет текст, растущий из месяца в месяц. Это каприз и побежденная лень, а вино мне не удалось победить – оно стало помощником в деле. Да, мне есть что сказать!
Высоко в темном небе движется светящаяся точка. Наверное, это интернациональная космическая станция ISF или как там ее. Воспоминания переполнили меня.
Это реальная история. Имена изменены.
Итак, понеслась.
Первая часть
1. Анадырский проезд
1
Закрывая глаза, я думал о…
…холодном февральском утре 1992-го года, зеленом уазике и сидевшем в нем озябшем майоре по фамилии Цыбарьков. За окном пурга, девятиэтажки были едва различимы во мгле. «Ага. Вот и школа», – подумал майор. Машина ехала вдоль дома, который почему-то не кончался. «Сейчас бы чайку. И к телеку. Не погода, чтобы за тридевять земель ездить из-за этого идиота. Под «идиотом» он подразумевал меня.
Наконец-то приехали. Вылезать из уазика было в облом. Цыбарьков поежился. Надо было заниматься пренеприятнейшим делом, и, судя по всему, перевод воинской части в Гатчину будет ускорен. Да хрен. Хватило венгров и немцев на всю оставшуюся жизнь.
Московские окраины – чистилище России. Угрюмо смотрят улица Коминтерна, магазин «Дары природы», киоски и люди. Собака стояла на обочине и хотела упасть. В зимней судороге скукожилась осина во дворе дома по Анадырскому проезду номер сорок семь, где машина остановилась. Подъезд найти нетрудно – их всего четыре. Майор и два сопровождающих его милиционера отворили полузанесенную снегом дверь и вошли в пахнущее кошками и машинным маслом полутемное помещение. Стало тепло. Кнопка лифта, обезображенная спичкой какого-то юного негодяя, не хотела нажиматься. Наконец-то лифт ухнул, крякнул и загудел. Все трое поместились в него с трудом, и один из ментов нажал другую обгоревшую кнопку с меченной огнем цифрой 6. В лифте воняло уже не так, как в парадной.
Дверь открыла невысокая женщина лет пятидесяти двух.
– Здравствуйте, – сказал майор. Милиционеры буркнули у него за плечами, напоминая чопорных полупингвинов. – Здрасьте. А вы по какому делу?
Пришли, как нетрудно догадаться, по делу пишущего эти строки. Женщину звали Ариадна Яковлевна. Хмммм… странное греческое имя. Его моя мама придумала себе сама. Когда-то ее звали Маргарита, но мало кто знал об этом – тем более сегодняшние посетители. Да и что им абстрактная греческая мифология? Конкретной для полупингвинов была московская прописка, которая светила через несколько лет как пить дать. Ведь за нее стоит трудиться на благо всем. Майор был политруком в воинской части, откуда смылся сынуля Ариадны – то есть я. Прописка ему не нужна. Правдами или неправдами сынулю необходимо найти. Политрук точно знал, что делать с теми, кто нарушил присягу Родине.
Пару деньков назад Ариадну Яковлевну уже посещали сотрудники особого отдела и заламывали руки другому сыну – Боре, перепутав его со мной. Милиция с усатым рыжеволосым майором производила сумбур в ее голове. Как с ними быть? С одной стороны, она уважала свое государство даже в полном развале. С другой – она глава когда-то большой семьи и не раз спускала с лестницы соседских матерей и бабок, приходивших с жалобами на обоих сыновей. Она пользовалась противоречивой репутацией у подруг и не стеснялась рукоприкладства. Мои дружбаны побаивались ее и меж собой величали не иначе как «Каляна мать». В этот раз, к сожалению, нельзя просто хлопнуть дверью или другим образом приструнить пришедших. Пахло керосином, и Ариадна Яковлевна это прекрасно чувствовала. Пришлось впустить в квартиру представителей власти. Все трое рысцой бросились по комнатам в надежде увидеть самого Каляна.
– Его здесь нет, – сказала Ариадна, едва сдерживая свой темперамент.
Через три-четыре минуты пришедшие успокоились и пристроились у старинного письменного стола в кабинетной комнате. Появились два листка бумаги, и между ними майор засунул копирку. Ариадна Яковлевна увидела, как на ней большими буквами было выведено слово «Протокол».
Допрашивали недолго. Четвертым или пятым был вопрос о моем местонахождении. Ариадна Яковлевна, внешне спокойная, но внутри накаленная до предела, мрачным голосом ответила:
– Даже если бы знала, неужели вы думаете, что мать выдаст своего сына?
Майор понял – толку не будет. Глаза у Ариадны Яковлевны становились все злее и злее. Ее сильно раздражало, что в собственной честно заработанной кооперативной квартире субъект в погонах пытается ее обвинить в укрывательстве любимого чада.
Пришла пора подписываться. Это был предел. Ее переклинило. Выхватив оба листка у майора из рук, она бросилась к туалету. Посетители оцепенели. Тaкой поворот событий не входил в их планы. Тинейджерская прыть от этой уже не молодой женщины не ожидалась. Бросая бумаги в унитаз, Ариадна истошно заорала:
– Вон отсюда! Еще не хватало! Ходют тут всякие!!!
Вода забурлила, унося протокол в бездну канализации. Под это бурление широко распахнулась входная дверь. Против обезумевшей волчицы шанса не было. Ариадна оказалась замаскированным Минотавром.
Майору с сотоварищами пришлось ретироваться. Они услышали, как с треском хлопнула дверь за спиной. «Блин. Во придурошная-то, но от этого не легче». Майор уходил с пустыми руками. Сев в машину, попросил пока не отъезжать, достал из портфеля лист бумаги и ручку, призадумался и начал писать.
Николай, здравствуй!
С наилучшими тебе поздравлениями и пожеланиями в честь твоего двадцатилетия! Желаю счастья и здоровья! После твоей удачной поездки в Брест с Ариадной Яковлевной я было подумал, что ты совсем пропал. Не беда, что нам не удалось встретиться за время моей командировки. Впереди, до наших встреч целая жизнь. И все это из-за одного твоего непродуманного шага. Для чего ты это сделал? Неужели не понимаешь, что придется теперь тебе, Николай, всю жизнь прятаться? Да, если бы ты вернулся в январе без документов, по голове бы тебя не погладили. Пришлось бы немного посидеть на гауптвахте. Экая беда!
Я веду твое дело. Без сомнения, это дело уголовное. Оно может быть прекращено только при одном условии – явка с повинной. Подумай хорошо.
Если тебе необходимо, я могу выслать в твой адрес заверение из прокуратуры. Повторю: в случае явки с повинной уголовное дело может быть прекращено. Если выберешь другой путь, ни образования не сможешь получить, ни карьеры в работе не сделаешь. Будешь сидеть всю жизнь на шее у брата. А это при нынешних ценах весьма накладно.
Тебе 20 лет. Ты умный, грамотный, сообразительный парень. Не ломай себе жизнь. Живи своим умом. Маме привет передай. Впервые в жизни встречаю мать, которая решила покалечить судьбу своего сына. А сам-то ты что, рассудка лишился? Своей головой думай, парень. Законы гуманны. Николай! Решайся, пока не поздно. Желаю тебе всего хорошего.
Поставил подпись и сказал:
– Трогай. К почте едем.
Там он аккуратно свернул письмо и вложил в купленный за две копейки конверт с изображенной на нем улыбающейся Индирой Ганди.
2
Ариадна Яковлевна прошла на кухню и закурила. Что теперь? – было непонятно. С годами она разучилась плакать. Молчали птицы за окном, молчали соседи, молчало радио, было слышно только пургу. Так шли недели, до тех пор пока не зазвонил телефон, и знакомый голос тихо сказал:
– Привет. Это я.
– Тсссс, – прошипела моя мать. – Ничего не говори! Я хочу знать только одно: тебя могут обнаружить?
Мой ответ состоял из двух слов и паузы между ними.
– Нет! Никогда!
И я услышал облегченный вздох.
Она выглянула из окна на зиму и Москву. Сквозь серо-голубую мглу было видно, как с небес на нее смотрело чье-то доброе лицо и улыбалось. Ариадна улыбнулась ему в ответ. По телу пошел электрический ток. В телефоне послышались короткие гудки – наш разговор закончился.
2. Москва – Польша
1
Я стоял в тамбуре вагона в шинели и с черным чемоданом, вдыхая кислый запах вокзала. До отправления оставалось минуты три, а моя седеющая мать давала последние напутствия:
– Ну давай, мой мальчик. Ты должен!
Только ехать мне никуда не хотелось, тем более в месторасположение моей воинской части – в Виттенберг, где всемирно известный еретик Мартин Лютер ввел в непонятку миллионы людей, вывесив на двери Замковой церкви бумажонку, впоследствии получившую известность под названием «Девяносто пять тезисов». Смотря на мать, я представлял, как она нырнет в метро и скоро будет дома, а мой отъезд казался нелепым сюрреализмом.
– Граждане пассажиры, поезд Москва – Брест отправляется с третьего пути!!! – прогремел зычный женский голос.
Проводник с грохотом закрыл дверь вагона, и состав медленно, подергиваясь и полязгивая на стрелках, отчалил из Москвы. Мимо поплыли вокзальные постройки, силуэты провожающих, кособокая индустрия и огни, огни, огни.
Поезд набирал ход, все чаще стучали колеса, а огней становилось все меньше, и в один прекрасный момент стало совсем темно. Едва различимыми стояли корявые деревья, и чувствовалось, что едем через непрекращающийся лес.
Соседом по купе попался тихоня-старик. По выговору я догадался, что мой попутчик из Белоруссии. Явно уставший от поездки в Москву, он был молчалив. Развязал свой узелок, достал вареную курицу, яйца и прочие типичные для поезда причиндалы. У него имелся журнал «Огонек». Читать, как назло, было нечего, и я подумать не мог, какую роль в моей истории сыграет этот лежащий на столике журнал.
Старик аппетитно занялся поеданием уже холодной курицы. Раскачка вагона была на уровне землетрясения в 4 балла по шкале Рихтера. Белоруса это ни капельки не отвлекало. Он устало кивнул головой в ответ на мою просьбу позволить почитать журнал, манящий статьями о Пушкине или Гоголе, черно-белыми фотками политических деятелей, популярных певиц, танцовщиц, бронетехники, комбайнеров и прочей информацией. Как полагается любому уважающему себя советскому журналу, там находился раздел с художественным произведением – длинным рассказом о том, как в далекие семидесятые невыездной геолог несколько лет подряд готовился к бегству из СССР на дикий запад, как он тренировался плавать, бегать и карабкаться по утесам, закалял иммунную систему, подготавливался ментально, читал разные религиозные книги. Все думали, что он просто занимается спортом, а у него был план. Он истязал себя как только мог.
Однажды настал день побега. Попав на круизный корабль, не заходящий ни в один порт, где-то в океане геолог прыгнул в воду и за десять часов доплыл до островка, находящегося под американским протекторатом. На берегу его, измученного и усталого, подобрали туземцы. Впоследствии он стал профессором университета, если не ошибаюсь, в Израиле.
История была красочная и очень романтичная, отдаленно напоминающая рассказы Джека Лондона. Мне представились пальмы, аборигены, геолог, благодарящий бога акул за то, что его не съели, не знающие снега загорелые представители местных органов управления, подходящие к нему в набедренных повязках.
Вот тут в мою буйную голову и закралось: а чем я хуже того человека? СССР лежал лицом в грязи, меня ожидали четыре года дисциплинарного батальона за симуляцию и невозвращение из отпуска. Власти на закате своего существования усиленно практиковали общественно-показательные суды, проводимые, как правило, в клубах воинских частей. Такой суд не на шутку страшил меня.
Терять нечего. Напротив уснул старик-белорус. Ну, а мне было не до сна – передо мной возник другой мучительный вопрос: кто меня там ждет?
Ответ на него нашелся удивительно быстро и как бы сам собою: там никого! Не было ни знакомых, ни родственников, ни знакомых знакомых, ну просто полный ноль. Только где-то в далекой Новой Зеландии проживал мифический брат моей покойной бабушки, попавший туда после Великой Отечественной.
Мой юношеский оптимизм даже в этом жутковатом ответе при десятиградусном морозе за окном купе нашел преимущество: никто не ждет – ну и не надо! На юге Европы теплее. Туда и рвану!
Читая Монте-Кристо в школьные годы, я уже знал о французском городе с названием Марсель и выбрал его окончательной целью. Там растут пальмы – значит, не бывает зимы. Одежды с собой не было, кроме шинели и военной шапки-ушанки. Выкручусь! Денег двадцать пять советских рублей. Выкручусь! Из документов только военный билет. В чемодане чушь, никак не пригодная для моего зародившегося плана: теплые носки, крайне необходимый в армии кипятильник. Ну, еще справки от разных врачей и подполковников. Будь что будет! Я выкручусь. Обязательно выкручусь! Геолог же спасся.
Колеса стучали. Глядя на пролетающие мимо фонари и закрытые шлагбаумы, убаюканный своей идеей, я уснул.
2
Проснулся от толчка поезда. За окном было уже светло и виднелось большое белое здание. Народ с чемоданами и мешками толпился в проходе – приехали в Брест. Накинув шинель и смешную солдатскую ушанку, я стал протискиваться по направлению к выходу.
– Мдаа. Мамины пирожки закончились.
Нынче я самый что ни на есть обыкновенный рядовой, возвращающийся из отпуска в родимую, горячо ненавидимую воинскую часть. Только вот отпускной у меня просроченный месяца так на три, и там не хватало необходимой печати из комендатуры.
На перроне слышались крики, бежали потертые люди. Вся сцена напоминала кадры фильма о гражданской войне. Для полноты пейзажа не хватало лишь матросов с патронташными лентами, распевающих революционную песню и тянущих за собой пулемет «Максим». Слышалась польская речь – аккуратно одетые поляки о чем-то испуганно переговаривались между собой. До Варшавы отсюда ближе, чем до Минска. Приятно ночью в купе думать о далеких аборигенах. Но совершенно другое, упадническое настроение овладело мной на вокзале Бреста.
В отличие от того геолога, я не проходил никаких многолетних тренировок. Разве что дворовые подвиги в детстве-отрочестве, да еще дедовщина в армии. С гордостью отмечу: первый год службы мне удалось выдержать, в общем-то, достойно, и меня удостоили чести перевести в так называемые «черпаки» – некое подобие «деда». Это когда тебя уже не лупят, а ты имеешь право лупить молодняк и всячески над ним измываться. Избивать новобранцев в каптерке желания не возникало. Но посчастливилось почти месяц насладиться другими радостями черпачьей жизни – по ночам втайне от офицеров пить дешевое вино с шоколадом, отсутствие физической работы, а самое главное – никаких ночных прокачек, сопровождавшихся обильными тумаками.
В армии не бьют по лицу, чтобы избежать синяков, заметных любому офицеру. В армии бьют в «фанеру», то есть в грудь. Со всей силы, так, что захватывает дыхание, глаза на мгновение выпрыгивают из орбит, а потом по телу льется мерзкая боль. Тебе дают откашляться, а потом еще раз… и еще. В общем, «фанера» неприятно побаливала – только теперь-то какая разница. Размышляя, я уселся в зале ожидания и стал просто сидеть, смотря сквозь проходящие мимо меня туловища пассажиров. Я ничего не ждал, и жутко хотелось домой. Позади лежали болотистые равнины Белоруссии. Впереди, всего в нескольких сотнях метрах, огромная колючая проволока, по периметру обволакивающая Советский Союз.
Господи, че делать-то?
Громкий голос вывел меня из сонливой задумчивости:
– Товарищ рядовой, предъявите документы!
От неожиданности я вздрогнул и поднял глаза. Передо мной стояли лейтенант и два сопровождающих его солдата с красными повязками на рукавах – однозначно патруль. Порывшись во внутреннем кармане шинели, я достал военный билет и вручил лейтенанту.
– Таак! – протянул тот, листая страницы билета. – Мы как раз таких, как ты, ищем. Сейчас набирается команда для разгрузки вагонов с углем, и ты пройдешь с нами.
Такой расклад никак не вписывался в мои планы.
– Какие еще вагоны с углем? Этого еще не хватало.
Узкоглазый солдат, стоявший за спиной лейтенанта, буркнул:
– Ну, и на водку нам надо.
Ах, дело ясное. Достав кошелек, я смущенно отсчитал двадцать пять рублей – все мои деньги. Лейтенант кивнул и посоветовал не шляться по вокзалу, а идти в небольшую воинскую часть, находящуюся неподалеку. Там не будет патрулей, там тепло и покормят.
Холод не располагал к прогулкам по бесцветному зимнему Бресту. Но пришлось брести, спрятав нос в поднятом воротнике шинели, по названному адресу. Позвякивание мелких денег в моем кармане и хрустящий снег под ногами создавали некое подобие джаза. В него колоритно вписывались карканье ворон и сигналящие автомобили – ну, ни дать ни взять соло на тромпете. Под это соло я позвонил во входную дверь контрольно-пропускного пункта. Солдатик, высунувшийся из будки, со скукой перелистал мой военный билет:
– Все в порядке. Проходи.
Дверь открылась, и меня пропустили на территорию крохотной воинской части, состоящей из этого КПП, одноэтажной казармы и зеленого забора вокруг. Общая площадь двора не превышала трехсот квадратных метров, а единственным его предназначением был сбор так называемой команды военнослужащих, допущенных к пересечению границы для службы за рубежом.
Тот же самый солдат записал мое имя в тетрадку:
– Ну, располагайся. Иди в казарму и ищи свободную кровать.
Многочасовое сидение на вокзале и последовавший за ним джаз-марш по Бресту утомили меня. Наконец-то тепло и сухо. Еще больше радовало безразличие солдатика, никак не среагировавшего на то, что по документам я должен уже три месяца назад быть на территории части для прохождения воинской службы. То ли он не заметил, то ли ему было все равно. Так что у меня появилась легкая надежда пересечь государственную границу. От тревоги сосало под ложечкой. Ведь любой офицеришка или прапорщик с ненужными вопросами в самый неподходящий момент мог поломать мой замысел переместиться на родину д'Артаньяна. Офицеришки в поле зрения не было, и тяжелая дума о воинской части в городе Лютера смешивалась с мечтой о раскидистых сочно-зеленых пальмах в марсельском порту.
Ночевать пришлось на деревянной лавке и без признаков постельного белья.
Так в этой казарме спали все солдаты. А на следующее утро подъем в семь утра. За время пребывания дома я успел поотвыкнуть от ранних подъемов. Зима, холодрыга, за окном темно, надо продирать глаза и идти куда скажут.
– Буцанец!
– Я! – Касатиков! – Я! – Иващенко! – Я! – Плакса! – Я!
…и так далее, по списку. На небольшом плацу перед казармой некто пузатый в офицерской шинели и фуражке громко зачитывал фамилии солдат, стоявших перед ним по стойке смирно.
«Блин. Зачитают ли меня?» – крутилось в голове, а проклятый список не заканчивался.
