Полная версия:
Про то, как враг народов войну выигрывал
В то самое время как генералы вражеской армии, до чего дальновидно пронюхав о буквально всеобщей советской неразберихе, ясное дело, что сделают все, дабы с самой максимальной пользой и толком ею ведь, как надо затем и воспользоваться лично так себе разве что на руку.
Нацистские генералы были явно так в состоянии верно и лукаво считай уж тактически на целый шаг вперед и вправду предсказать все те самые плачевные последствия подобного хаоса.
Ну а как раз именно потому и оценить при этом все свои возможности по созданию должных условий к его лишь разве что только дальнейшему последующему усилению.
И главное, явно так при этом сходу же и получилось нечто навроде каши из топора, где коммунистическая партия буквально всем и вся разом снабдила Гитлера для его довольно-то скорой грядущей победы вроде бы и «над своим», однако сколь же естественно более чем неизменно полностью чужим ей народом.
37
Советская власть довольно уж долго и тщательно готовила свое собственное вторжение в Западную Европу, для чего она и свалила возле тех совсем недавно возникших западных границ всю ту попросту несусветную гору оружия и всяческой военной амуниции.
А тут и заглянул на дружеский огонек немецкий ефрейтор, да и засунул в наш котелок свой топор, и это как раз вот тогда КПСС, все компоненты для его уж вполне вроде бы на редкость удачливого продвижения вглубь собственной территории и выложила все разом по-хозяйски щедро на стол.
Вот только, кто это вообще мог от нее ожидать подобного рода более чем искренне радушного гостеприимства?
И ведь надо было всем тем исключительно так доблестным гитлеровским войскам столько-то сил никак не прикладывать, а разве что и впрямь вступать в бой с той еще некоторой более чем явной ленцой.
Раз та немыслимо всесильная бюрократическая система, что была на редкость твердолобо убеждена во всей своей чрезвычайно могучей победоносности, на деле так оказалась довольно уж тяжеловесна в принятии каких-либо здравых и до конца всецело последовательных и верных решений.
А как раз потому и все то, что было весьма заблаговременно и истинно, так про запас более чем вдоволь поднакоплено советской сколь уж безумно гигантской мощью, и могло бы безо всяческих каких-либо серьезных потерь полностью и целиком, разом достаться именно вермахту.
Ну а из всего того само собой до чего сходу попросту само собой следует, что тому и близко никак не стоило устраивать ковровую бомбежку всего того, что могло послужить всем тем лишь разве что грядущим его победам.
Причем – это надо скольких бесчисленных единиц доподлинно славной военной техники, они и вправду затем сколь беспутно не досчитались в результате того самого своего, надо бы сказать, и впрямь на редкость более чем опрометчивого шага…
Однако, совсем же навряд ли, что хоть кому-либо из армейской верхушки гитлеровских войск и вправду так довелось в полной мере осознать, всю ту наивысшую степень абсолютной неподготовленности всего того советского руководства к какому-либо вообще, словно гром среди ясного неба разом последующему чисто так ошеломительному фашистскому удару.
Да только и без тех вдребезги разбитых и разорванных в клочья вооружений фрицам всякого того или иного воинского добра явно досталось, как говориться в более чем самом полном избытке…
И те брошенные в кювете советские танки (после мелкой поломки или, скажем, попросту оставшиеся вовсе так без горючего), вполне еще, ясное дело, что были немцами недолго думая, затем наскоро перекрашены, да и брошены в бой в лобовую танковую атаку, причем именно за то самое как есть пресловутое немецкое жизненное пространство.
38
Причем наиболее главной причиной тому и стало как раз-таки то, что в качестве дико бессмысленной и нелепой тактики боевых действий всеми теми штабными деспотами и бездарями весьма вот повсеместно тогда применялось именно то, самое слепое выпроваживание лютого нацистского зверя как раз-таки сходу обратно в его же берлогу.
Абсолютная несостоятельность до чего еще отчаянно примитивного политического лозунга «Не пяди родной земли» была явно как-никак во всем тогда налицо, как и на полнейшую одной лишь агитацией крайне неряшливо уж чисто так насилу отстиранную кровавую свою изнанку.
Во времена буквально всякой войны маневрирование войсками есть самая неотъемлемая часть всех боевых операций на любом уровне управления военными действиями.
Ну а тупо идти вперед и только вперед – это в точности то же самое, как, к примеру, на той, как есть самой обычной дороге все те встреченные светофоры сколь опрометчиво же чисто сослепу разом проигнорировать…
Нет, может, кому и посчастливится целым все-таки проскочить, но подавляющее большинство при этом точно, до чего всенепременно попередавят: – кого насмерть, ну а кто навсегда до полусмерти же покалечится.
Советская военная доктрина все те светофоры, что поистине вдоволь встречались на всем ее беспристрастно ясном комиссарском пути весьма последовательно, раз за разом сходу так вовсе сослепу проигнорировала.
Поскольку было ей явно никак не до того, а как раз потому она, будучи и впрямь «помидорно» же красной от той самой немыслимо ужасной натуги, только-то и старалась выдавить все чужеродное из всего того, что неизменно только лишь и было тогда вот вокруг.
Или это до чего запросто как-никак, а на самом-то деле было возможно более чем верно сравнить с весьма поспешным переходом вброд реки…
Широкая река солдатской крови действительно так некогда отделяла дальний берег победы от всех тех как-никак, а кровно и искренне в ней вполне конкретно же заинтересованных руководителей СССР.
Однако тот поистине стоящий того брод, то есть именно то самое место, где будет хоть сколько-то менее немыслимо так глубоко, они во всех тех серых мыслях своих вовсе уж, никогда и близко ведь не искали…
Да и те чудовищно так непростые решения, что были затем всецело чреваты совсем так незамысловато обильной кровью, давались им на удивление просто и легко, а между тем вся эта их восторженно праздничная самоуверенность стоила народам СССР целых миллионов напрасно и бесцельно загубленных людских жизней.
Советской власти во время авральных выступлений сугубо вперед надобно было фактически так чисто наперекор всему почти уж стихийно создать явный, а главное, и сколь наглядно видимый перевес на каком-либо довольно узком участке фронта.
Ну а дальше вперед, в атаку, и лютая и безликая смерть косила народ безо всякого разбора и здравого смысла.
Причем того самого наиболее мордастого и отчаянно смелого, как раз-таки уж в области подобного рода тактики ведения боевых действий, вполне ведь искренне теперь и возводят чуть ли не в ранг святого Георгия Победоносца.
39
Ну а генерал армии Ватутин, совсем без боя (после долгой перепалки со ставкой) надо же до чего «безответственно» додумавшийся: сдать тот лишь как-никак до чего еще недавно на тот момент времени, отвоеванный у врага город Житомир…
Нет, подобным ему у нас героями после войны вовсе-то никогда, прилюдно, и близко затем нисколько не слыть.
И то вот, кстати, считай до конца времен по всей на то видимости так и останется неизвестно, а почему это он до общей славной победы явно так никак не дожил.
А между тем генерал Ватутин, Житомир сдал разве что лишь затем, дабы всецело суметь всеми теми при этом освободившимися силами чисто так наглухо прикрыть жизненно важные подступы к городу Киеву.
Ну а не сдал бы Ватутин относительно небольшой город Житомир, ну а затем в тот второй раз мать городов русских, Киев, сколь еще недвусмысленно во всем героически ему и впрямь еще должно было у герра Манштейна до чего так немыслимо вот славно отбить…
Действуя, как и всегда, во всеоружии марксистского мировоззрения, да и всецело напрягши тугие мышцы народных масс.
А это само собой кое-что на деле явно же подразумевало…
И ведь столь безоглядно и обезличено давя фашиста одной той всемогущей живой силой…
ДВЕСТИ ТЫСЯЧ ЖИЗНЕЙ, ОТДАННЫЕ РАЗВЕ ЧТО ЛИШЬ ЗАТЕМ, ДАБЫ ДО ЧЕГО РАСТОРОПНО ПОСПЕТЬ К ПРАЗДНИКУ 7 Ноября – ЭТО ЕЩЕ явно, НУ СОВСЕМ НИЧЕГО…
40
Надумай Ватутин 400 тысяч солдатских жизней в ту никак пока до конца не оттаявшую украинскую землю ПОЧТИ так зазря вовсе же бестолково положить чтобы Киев был снова взят к дню рождения Ильича…
И все это разве что только дабы на долгие века затем оставить о себе вполне как есть более-менее доброе имя…
Нет уж, ясное дело, как раз ведь тогда и мог бы он весьма вдоволь купаться в лучах той и близко так никогда не меркнущей боевой славы…
И уж как-никак, а может при подобном раскладе, Ватутин и вправду имел бы хоть какие-то шансы на деле – вот оказаться с тем самым НАИБОЛЕЕ ЗАГЛАВНЫМ ГЕРОЕМ ВОЙНЫ, ШТАБНЫМ ПОЛКОВОДЦЕМ Жуковым после победы в правах, хоть сколько-то, пусть и издали в чем-то затем еще на деле явно уравнен.
Что, впрочем, как-никак, а всецело навряд ли!
А этот самый В-Е-Л-И-К-И-Й сталинский стратег подо Ржевом дел и тел наворочал неисчислимо великую массу, а город, как и понятно, он тогда и близко так вовсе не взял.
Жуков, в некоем том чисто стратегическом смысле, был разве что тем еще жутким сталинским пугалом в армейском огороде, в чьи задачи неизменно входило быть именно тем вороном, что глаза людям, сверху надменно налетая, разом так безо всякого счета то и дело спешно выклевывает.
Матерный координатор действий фронтов, он души своей черной никогда не жалел и мостил весь свой путь к победе делами вполне достойными Георгия Черепотворца.
41
Ржев высший жандарм Красной армии Жуков не освободил, а только лишь безо всякой в том пользы только лишь и залил все к нему подступы ручьями и реками солдатской крови.
Немецкие части, в конце концов, попросту сами оставили город, угроза неминуемого окружения их нисколько никак явно уж никак так совсем не прельщала.
Причем все данные о тогдашних потерях были в сущие разы произвольно принижены, поскольку настоящие данные о безвозвратной убыли простой людской силы – это до сих самых пор наиболее главная тайна, хранимая в секретных архивах за всеми семью печатями.
И если бы немецкие военачальники имели точно ту суровую закалку и никак не благородное происхождение, то и они бы своими людьми во все стороны точно так же швырялись…
А между тем своих солдат немцы за спички в коробке никак тогда не считали.
А потому и впрямь-таки отчаянно и неутомимо сражаться за город Ржев они никак уж вовсе совсем вот не пожелали.
Ну а неутомимо ярый сталинский стратег Жуков мог бы и далее зазря копья на подступах к городу ломать.
Однако в данном конкретном случае высшее нацистское политическое руководство в ход войны совершенно не вмешивалось.
То есть ему было наплевать на Ржев, поскольку тот никогда не был переименован именем бессменного вождя всей коммунистической партии.
Да и не были еще советские войска на самых подступах к воротам Рейха, как это было в куда поболее поздние времена до чего немыслимо славной операции «Багратион», проведенной подлинным гением той войны Константином Константиновичем Рокоссовским.
Да только, впрочем, обо всем этом несколько позже.
42
Доблестный полководец Жуков вообще уж и близко никогда не освобождал никаких городов, поскольку он сколь рьяно и доблестно трудился на одной той единственно верной и чисто исконной своей ниве беспрестанного и неистощимого на выдумку истребления недисциплинированности и расхлябанности.
Ну а все остальное данного «гениального стратега» волновало на редкость мало, если хоть сколько-то и впрямь волновало когда-либо вообще.
Ему совсем не само по себе продвижение вперед к победе было, как есть уж действительно нужно, а одна лишь безупречно праведная сформированность рядов армии.
Поскольку по его в ней должен был править железный порядок, а никак не сентиментальная слякотность всяческих интеллигентских пространных дискуссий.
А между тем город Ржев нисколько не был непреступной твердыней, его попросту никак нельзя было брать тупо и наобум.
Но Жуков был весьма расторопным и доблестным вертухаем при том самом единственном во всем СССР неизменно так никем вовсе незаменимом начальнике тюрьмы народов.
Строить воинственные рожи и расстреливать, расстреливать и расстреливать всех ему сходу не подчинившихся ему было никак так совсем попросту уж не впервой.
Он был палачом и главарем команды палачей…
Ржев был только одним из выдающихся этапов всей его военной палачеграфии…
Взять город ему оказалось никак не по зубам, зато жителей деревень тамошних он явно так от всяческой дальнейшей судьбы, как есть, и впрямь сколь непоправимо же безо всякого счета тогда вот на деле считай что избавил… почти поголовно их всех «освободил».
Брали их раз за разом и назад отдавали, а мирное население, оно, куда только вообще деться-то может от всех тех так и летящих во фрицев пуль и снарядов?
43
Да только разве важна была великим стратегам из генштаба хоть чья-либо вовсе так напрасная смерть или жизнь без рук, без ног?
И истинно главным для них было одно лишь то, чтобы никак не иначе, а обязательно так буквально всякое свое безумно бравое наступление под какую-либо светлую дату до чего непременно ведь подобострастно, вполне подгадать…
А между тем с этим делом еще уж надобно было и довольно-таки на редкость старательно поспеть, а то вдруг товарищ Сталин сильно и весьма недобро опечалится.
Поскольку вот он светлый праздник, 7 ноября, а Киев, мать городов русских, нисколько не был никем еще взят и полностью навсегда отныне освобожден от проклятущих нацистских полчищ.
Да и во второй раз его взять ко дню рождения Ильича тоже, без тени сомнения сколь разом действительно так всецело же стоило…
И если бы Николай Федорович Ватутин со Ставкой долгими неделями почти безо всякого толку не препирался, а все ведь делал, как то ему и было заранее велено, то именно тогда и быть бы ему тем напыщенно бравым послевоенным маршалом.
44
Причем явно так оно похоже на то, что всевластный хозяин – этот титул не за фрицев, убитых своим генералам, млея от всей их преданности сурово же жаловал.
Нет, маршалом (как Лаврентий Берия) у него становился тот, кто, немало не жалея живота своего, совсем не единожды тогда разом и поспособствовал сущему обескровливанию при помощи жестокой войны СВОЕГО собственного народа (включая грузин).
Не надо бы забывать, кем это именно был по национальности великий герой войны 1812 года Багратион.
Ну а тот пресловутый гений Жуков и есть наиболее естественный символ советской армии, не считавший людей даже за винтики, а разве что за полностью взаимозаменяемые боевые единицы, которым следовало всячески так гордиться, что им по самой их должности положено помереть, а все равно не дать ни пути, ни броду подлому (внезапно осмелевшему) «вероломному» врагу.
45
Ну а вражеским генералам, что и вправду были вполне настоящими знатоками военного дела, все это было исключительно на руку, они без лишней словесной трескотни попросту рассекали советские воинские соединения и били их с боков, отрезая их от всего на свете, а значит, и лишая их буквально всякой хоть сколько-то возможной активной боеспособности.
И до чего плохо ведь доведется всем тем бравым военным, над которыми сверху всевластно восседает всласть обрюзгшая от осатанело тупого безделья чисто же политическая задница.
Нет, конечно, есть и над нею, пусть и вконец угоревшая от самых бесконечных и бесчисленных каждодневных фимиамов довольно-таки мудрая голова, однако в целом командует обстановкой слезливая и трусливая псевдогероическая истерия…
Вот только бы тех отступивших безо всякого спросу на том самом месте разом расстреливать, дабы душу свою черную хоть сколько-то смело и воинственно, и впрямь бы еще разом так отвести…
46
И вполне естественно, что все эти трусы и доносчики, ставшие во главе армии именно после той отчаянно суровой ее великой чистки, были-то с политическим начальством на самой короткой ноге, ну а в руке все с тем, что и в революцию (имеющим решающие слово) товарищем маузером.
И надо бы прямо на то ведь конкретно так указать, а именно, что все они до чего уж частенько весьма самодовольно пускали его прямиком в ход, разом при этом сваливая на кого угодно другого свое собственное головотяпство.
Ну а всю ту нерадивую и спесивую тупость, ставя себе в одно лишь истинно так большое большевистское достоинство.
И вот он, тому наиболее явный и принципиально наглядный пример, и если бы, то был какой-либо чисто единичный случай, в книгу большого писателя он уж и близко никак нипочем бы тогда не попал.
Астафьев. «Прокляты и убиты. Книга первая».
«Танки те заскребены были, собраны по фронту, большинство машин чинены-перечинены, со свежими сизыми швами сварки, с царапинами и выбоинами на броне, с хлябающими гусеницами, которые, буксуя в болотной жиже и в торфе, посваливались, две машины оставались и после ремонта с заклиненными башнями. Танкисты, через силу бодрясь, заверяли пехоту: зато, мол, боекомплект полный, танк может быть использован как вкопанное в землю забронированное орудие.
Но с ними, с танкистами и с танками, никто не хотел сражаться, их били, жгли с неба. Когда черным дымом выстелило чахло заросшую пойму и в горящих машинах начал рваться этот самый полный боекомплект, вдоль речки донесло не только сажу и дым, но и крики заживо сгорающих людей.
Часть уцелевших экипажей вместе с пехотою бросились через осеннюю речку вплавь. Многие утонули, а тех, что добрались до берега, разгневавшийся командир полка или бригады, одетый в новый черный комбинезон, расстреливал лично из пистолета, зло сверкая глазами, брызгая слюной. Пьяный до полусмерти, он кричал:
«Изменники! Суки! Трусы!» – и палил, палил, едва успевая менять обоймы, которые ему подсовывали холуи, тоже готовые праведно презирать и стрелять всех отступающих.
И вообще, за речкой обнаружилось: тех, кто жаждал воевать не с фашистом-врагом, а со своими собратьями по фронту, гораздо больше, чем на противоположном берегу боеспособных людей».
Трусы – они и есть трусы и это именно из-за их панического страха кадровая армия вся в струпьях ранений и контузий и впрямь-таки в самом начале войны, словно в том еще гиблом болоте, разом увязла…
И крайне, кстати, нисколько нетипичным случаем, куда скорее могла быть разве что та далее уж в этой книге совершенно так внезапно последовавшая смерть всех тех тупомордых карателей…
А есть еще, между тем, и самая отъявленная и преступная безответственность всех тех, кто те танки безо всякого прикрытия с воздуха или, на худой конец, сопровождения зенитной артиллерии в бой вперед и с песней совсем так бестрепетно сколь нелепо разом вот вдаль отсылает…
Поскольку любой даже и самый современный танк для воздушного противника, он-то все равно, что тот таракан для широкой ноги.
Причем у таракана явно же шансов, куда разве что во всем значительно больше.
47
Да, но дело оно безусловно так ясное, смелость есть смелость – пуля храброго боится.
Конечно, боится, когда ружье кремневое, его пока заново перезарядишь…
Ну а когда у немцев в пулемете MG-42 250 патронов…
Тут уж всенепременно бы надо было сколь на деле панически бояться до чего ведь сходу совершать все те совсем бессмысленные массовые атаки, а еще и по многу раз на день.
И лента новая в – это чудо немецкой техники очень-то быстро считай уж заново более чем бесперебойно чисто так мигом тогда вставлялась…
Впрямь оглянуться не успеешь, а он снова точно также беспрестанно строчит и наших людей, словно колхозник сено, косит.
Да и перегрева, как «Максим», он почти не боялся, а потому на одного подобного пулеметчика за день боев до 2000 советских жизней порой приходилось.
И это никакое не преувеличение!
48
И сам собою из чисто так исподнего дна души разом уж тогда сходу и возникает именно тот более чем вполне законный вопрос…
И зачем это наших солдат, так и дрожа при этом от ярости из-за любых до чего только веских возражений своих младших командиров, тупомордые воители безостановочно и слепо как есть напропалую разом бросали никак не в бой, а чисто на убой?
И к чему это вообще могло бы привести подобное самоуничтожение, если бы, конечно, не огромные человеческие ресурсы необъятно широкой страны?
Да только чего тут вообще еще только попишешь, именно таково и было, свойство почти уж всякого начальственного страха…
Вот ведь, он тот чисто вымышленный автором диалог, но при этом вполне он явно сколь еще в духе тех самых умопомрачительно мрачных былых времен.
«– Ты чего не воюешь?
– Как это не воюю, у меня каждые два часа новые атаки!
– А взять, почему уж тогда вовсе так совсем ничего не можешь?
– Так людей у меня мало, товарищ полковник.
– Лишних нет! Придется тебе атаковать теми силами, что у тебя есть, а там-то далее поглядим, может свежие резервы где-нибудь и наскребем».
Вот это и есть тот наиболее типичнейший разговор двух «талантливых» в одной лишь бескрайне суровой бесслезности крайне же одутловато туповатых горе-стратегов сталинской эпохи.
О, как они сколь безнадежно вовсе так никак не любили всяческую совершенно напрасную трепотню, тех, кто думал, а не только соображал и юлил, стараясь как можно получше набить себе руку на тупой и отчаянно лихой бесноватой лютости.
У большей части всего того высшего командования было новое и не просто пролетарское, а именно как у того еще истукана твердокаменное и чудовищно невежественное лицо.
И ведь все это совсем не иначе, а только поскольку, что все те, кто на редкость много язвил да умничал, давно уж по разным лагерям свои длинные срока отбывали…
А у этих коньячных вояк всегда была одна та на всех до чего непримиримо лютая храбрость – чужими жизнями жизнелюбивого врага неистово же смело раз за разом надрывая при этом от натуги легкие так и лая в трубку весьма смело без конца и края одолевать…
Причем без той еще адской твердости любой боевой командир это попросту явная размазня!
Но вот без конца раздавливать в самую пыль свои войска могли только нелюди, вовсе уж никак явно не считающие своих бойцов за живых существ.
Нет только лишь и держали эти тупорылые держиморды своих бравых солдат за те самые разве что вполне наличествующее средства что как-никак явно имеются у них на руках, а потому и должно бы их совершенно так безудержно тратить во имя защиты рубежей их самого же исконного владычества.
49
Причем может быть некогда в самой глубокой древности сам по себе человеческий фактор чего-то там весьма многозначительно уж явно решал.
Да только в условиях всякой современной войны довольно многое предрешает совсем не отчаянная солдатская храбрость, а как раз-таки ведь до чего здравое умение принять до конца взвешенное, продуманное и подчас единственно правильное решение, да и в самый нужный момент, поскольку все события развиваются буквально-то лавинообразно и никак, так и близко вовсе так неподатливо расчету на счетах – стремительно…
Никогда ранее еще не бывало этакой маневренности войск, их совершенно беспрецедентной подвижности, а то вот подчас и той самой более чем неотвратимо смертоносной молниеносности…
Причем во время самого же начала той войны главную работу выполняли авиация и танковые крылья, а пехота могла и несколько подотстать.
Поскольку ее задачей было лишь разве что одно никак немилосердное добивание окруженных и подчас полностью деморализованных частей Красной армии.
И вполне, то возможно, что кому-либо и по сей день искренне так явно кажется, что буквально всякого агрессора на российской земле всенепременно ждет на редкость неминуемое поражение.
А все это разве что, потому что у нас, в конце концов, сходу так весьма спешно отыщется способ, как это его всеми силами сколь бестрепетно и массово уж до чего верную рукой разом еще одолеть.
Стоит лишь, тупо и неутомимо, навалившись на вероломного врага, все его силы более чем нарочито и наскоро всячески обескровить.
Как раз для того и воспользовавшись впрямь-то более чем всеобъемлюще подавляющим преимуществом в сколь неизменно над всем и вся бестрепетно преобладающей людской силищей…
Для чего и надо бы разом вооружиться самой безукоризненной бескомпромиссностью, а также и чьей-либо совсем уж безыскусно подневольной чужой храбростью.
50
Товарищ Сталин, был большим ученым, именно в подобного рода «отчаянно бравых» делах, а именно в смысле на редкость чудовищно же безоговорочного принуждения ко всяческим сущим чудесам полностью, на все времена до чего еще бездумно бессмысленного и исключительно же, обескровливающего армию солдатского бравого бесстрашия…
Вот какую телеграмму он отбил во время Кронштадтского восстания, март 1921.
