Погоня за судьбой

Мы вновь ехали сквозь город, а я с заднего сиденья пялилась по сторонам, разглядывая дома, уличные фонари и проезжающие мимо машины. Город жил своей жизнью, цвёл и сиял чистотой. По тротуарам прогуливались семьи с колясками, влюблённые молодые парочки и пожилые люди. Мимо проплыл засаженный деревьями парк и ансамбль фонтанов, бьющих бирюзовыми лучами в небо. Вскоре мне в глаза бросилась большая группа людей с плакатами, одетых в рабочие спецовки. Кое-кто держал в руках каски, кто-то сидел на тротуаре, а вокруг постепенно собиралась разреженная толпа зевак. На здании напротив красовалась вывеска: «Департамент экономической интеграции». С плакатов в глаза бросались надписи:

«Ты нужен шефу, а он тебе – нет!»

«Звонит будильник! Первое унижение за день!»

«Мы требуем и просим! Но лишь пока!»

«Снимите Землю с наших плеч!»

Я повернулась к молчавшему всю дорогу Рамону и спросила:

– А кто это? И чего они хотят?

– Заводчане бастуют. Хотят известно, чего – справедливости и денег. Не знаю, как у вас в хозяйстве, а наёмным рабочим сейчас нелегко.

Я вспомнила сетования дяди Алехандро на обязательные концессионные отчисления. Метрополия изымала львиную долю урожая, к тому же наше поле было собственностью Конфедерации, сданной в аренду агрокорпорации, у которой его в свою очередь взял в концессию на много лет дядя Алехандро, и только после истечения срока аренды он мог попытаться его выкупить – если, конечно, к тому моменту он будет жив, и у него хватит денег.

– Не только наёмным, сейчас всем нелегко, – пробормотала я.

– Корпорации гребут под себя и закручивают гайки. Всегда так было, жадность капиталиста не знает границ, – сказал Рамон. – Здесь люди ещё как-то держатся друг за друга, пытаются отстаивать свои права в профсоюзах, а на Земле крупный капитал давно уже всех заткнул за пояс…

Вскоре над нами нависла громада больницы, возвышавшейся на добрый десяток этажей, и Рамон закатил джип на подземную парковку. В холле он оформил какие-то документы, а затем приветливая медсестра провела нас через лабиринт сияющих белизной коридоров и открыла перед нами дверь в операционную. В блестящем чистотой помещении нас уже ждали трое трансплантологов и пара медсестёр в халатах и медицинских шапочках, а в углу недвижимо возвышался большой робот-хирург со множеством манипуляторов.

– Меня ждут дела в Олинале, – сказал Рамон, повернувшись ко мне. – Тебя прооперируют и поместят в палату на отдых. Обо всём договорено, за всё заплачено. Если что-то понадобится – обращайся к медсестре.

Рамон вышел через раздвижную дверь. Самый пожилой из докторов сделал шаг вперёд и вежливо предложил:

– Пожалуйста, все ценные вещи передайте сестре. Разденьтесь вот за этой ширмой и укладывайтесь на операционный стол.

Я послушалась, и уже через минуту лежала на столешнице совершенно обнажённая. В полутьме надо мной нависала огромная круглая хирургическая лампа. Вокруг стояли люди в белом, и мне было ужасно неловко. Я пыталась успокоить себя мыслью о том, что им всё это уже вполне привычно, но не особенно получалось.

– Раскиньте, пожалуйста, руки в стороны… Вот в эти ложементы. И раздвиньте ноги…

На моих плечах защёлкнулись зажимы. Откуда-то справа послышался лёгкий металлический перезвон и гул резиновых колесиков, катившихся по кафелю. Я рефлекторно сглотнула, а бархатный женский голос успокаивающе произнёс:

– Не волнуйтесь, мы дадим вам общий наркоз. Вы ничего не почувствуете.

В поле зрения появилась рука в резиновой перчатке с дыхательной маской. Я закрыла глаза.

– Считайте вслух от десяти до одного, – мягко попросила женщина.

Многочисленными белыми огнями вспыхнула яркая лампа. Я начала считать, и голос мой отдалялся и таял в пространстве.

– Десять… Девять… Восемь…

Чёрная мгла окутала паутиной моё сознание, заволокла его, и мир вокруг перестал существовать…

* * *

Человек всегда стремился расширять горизонты своих возможностей – будь то физические горизонты высоты, глубины, дальности или физиологические ограничения – силы, скорости, ловкости. Подводники покоряли бездны океанов, шахматисты сражались с совершенным искусственным интеллектом, а спортсмены своими телами творили доселе невозможное – дух соперничества на протяжении всей истории питал человека, неумолимо толкая его вперёд и вверх. Даже если вокруг никого не было – человек находил способ побороться сам с собой и неизменно рос.

Когда человек научился эффективно модифицировать своё тело, ему открылось новое поле возможностей. Свои слабости можно было превратить в преимущества, попросту заменив часть тела на искусственный аналог. Отказала печень? Вставь новую! Слабые руки не справляются со штангой? К чёрту их, механические – к вашим услугам. Работаешь на высокотоксичном производстве? Вот тебе новый токсирезистентный кожный покров. Лишь бы денег хватило…

Одновременно с этим возникла необходимость контроля таких изменений, и в первую очередь она коснулась спорта – той самой сферы, в которой наиболее ярко проявлялся дух соперничества. Допинг-контроля было уже недостаточно – какой смысл брать анализ крови у мехмода, чья печень заменена мощным искусственным механизмом, идеально абсорбирующим все чуждые примеси в крови? Как понять, кто жмёт сейчас штангу – честный спортсмен, потративший годы жизни на то, чтобы добраться до арены, или биомод, нарастивший мышцы синтетикой?

В Конфедерации был разработан свод правил и законов, касающихся изменения своего тела – общим для всего человечества было правило пятидесяти процентов. Наполовину изменённый человек – уже не человек. И отношение к тем, кто перестал быть людьми, хоть и разнилось от планеты к планете, от региона к региону, было примерно одинаковым – поражение в правах, контроль за передвижением и необходимость постоянно отмечаться в органах правопорядка, а то и полный запрет на нахождение под линией Ка͐рмана.

Люди боялись модификатов, которые всё менее походили на самих людей – и это было естественно…

* * *

… Я медленно подняла тяжёлые веки. Слабость и тянущая боль сковали тело, но, похоже, всё было позади – надо мной белели резные наличники потолка палаты. Свет был приглушён, рядом никого не было. Накрытая белой простынёй, я полулежала в механизированной койке, в подлокотнике которой переливался огоньками целый ряд разноцветных кнопок управления. На столе стояла ваза с цветами и лежала пара книг. Наклонив голову, я прочла на корешках:

Гандил и Делавье. «Анатомия боя». А. и Б. Стругацкие, «Полдень, XXII век».

Кто их тут оставил? Весьма странный набор…

Палата была одноместная, и я мельком подумала – сколько же денег стоит такой больничный уход? Мне, наверное, за всю жизнь столько не заработать… Почувствовав отсутствие привычного наушника транслятора, я принялась шарить взглядом по столику с вазой и книгами. Сделала движение рукой, плечо тут же отдалось дикой болью, и я, сжав зубы, с трудом сдержала крик. Попыталась повернуться на бок и не смогла. Не могу двигаться, опять это долбанное бессилие!

Подумав вдруг о том, что я даже в туалет толком не смогу сходить, я беспомощно застонала, слёзы сами покатились из глаз. Так я и лежала с глазами на мокром месте, не в силах их вытереть, пока не открылась дверь и не вошла медсестра, услужливо поинтересовавшись:

– Лиза, вам что-нибудь нужно?

– Да, – прогундосила я. – Вытрите мне лицо, пожалуйста…

Она подошла и обтёрла меня салфеткой, проверила все жизненные показатели и скрылась за дверью, пообещав, впрочем, вскоре вернуться.

Я лежала и глядела в потолок, и вдруг меня осенило – я услышала медсестру на чистейшем русском, а транслятора-то в ухе нет! Тут же проснулись новые ощущения в затылке, я почувствовала какой-то инородный предмет. Больно не было, но мне явно что-то вживили. Неужели нейроинтерфейс?! Встроенный прямо в мозг вспомогательный компьютер с множеством функций, о котором я лишь читала в сети…

Прошло несколько часов без движения. Спать я не могла и не хотела, а медсёстры, которые периодически заходили меня проведать, все, как одна, повторяли, что мне нужен отдых. Наконец, я собрала всё мужество, которое имела, и попыталась пошевелить рукой. Под покрывалом началось движение. Вскоре, сквозь боль в плече, мне удалось согнуть локоть, покрывало сползло, и передо мною предстала моя новая конечность. Анатомически идеальная, она тускло поблёскивала серебристым металлом. В суставах между элементами проглядывали синеватые искусственные мышечные приводы.

Как завороженная, я бесшумно сгибала и разгибала пальцы, любуясь изяществом конструкции и восхищаясь тем, как механика без малейших задержек повторяет тени моих намерений. Я уже не помнила, каково это – иметь полноценные руки, и вот забытые ощущения вновь возвращались ко мне…

Где-то через час дверь палаты отворилась, и на пороге возник Рамон.

– Ты проснулась? Очень хорошо. Как тебе твоё новое тело?

– Это просто нечто! – воскликнула я, чуть ли не захлёбываясь от радости. – И ноги такие же?

– Да. Правда, доктора́ откусили намного больше, чем оставалось, чтобы замена оказалась полноценной. Предплечья, бёдра…

Моё бедное, несчастное тело… Была ли я готова к такому? Протезирование давно и прочно вошло в мир, я много раз видела на экранах людей, лишившихся руки или ноги, но протезы дали им возможность жить полноценной жизнью после несчастного случая. Моё же тело с каждой операцией всё менее походило на человеческое. Неужели скоро я стану киборгом? Неужели когда-то мой мозг просто заменит компьютер, и я превращусь в набор нулей и единиц? Рамон, прочитав эмоции на моём лице, поспешил меня успокоить:

– Зато теперь, когда будешь кататься на роликах, тебе не надо будет беспокоиться о щитках.

– А нейроинтерфейс? Как им пользоваться?

– Сейчас в нём активны только переводчик и сопряжение с биомеханикой. Примерно за сутки он вместе с мозгом сформирует все необходимые нейронные связи, по мере этого остальные функции будут подключаться автоматически. Ты это точно не пропустишь. И да, первое правило: отключить принудительное обновление прошивки. Тебе же не нужны рекламные пуши?

– Мне в голову будут транслировать рекламу?! – воскликнула я. – Почему сразу не предупредили?

– Не переживай, это всего лишь полминуты мелькания брендов, проплативших эфир, да и те гонят, пока ты спишь. Но базовая прошивка чиста, как слеза. Главное – не обновлять её по официальным каналам со всяким корпоративным мусором. Впрочем, даже если обновишь – никто не мешает тебе спать в железном экранированном контейнере

Рамон усмехнулся – впервые я увидела улыбку на его лице.

– Так. Значит, не обновлять прошивку, – сказала я, мысленно загибая палец. – Ещё правила будут?

– Второе правило: не пользоваться общественными сетями. Да и вообще, лучше не пользоваться глобальной сетью. Происхождение твоих протезов отследить не смогут, но к чему Большому Брату знать о тебе хоть что-то? Ты всё это время была безымянной тенью, ею и оставайся.

– Это всё, наверное, безумно дорого стоит? – спросила я, задумчиво разглядывая свою новую руку.

Рамон посерьёзнел, поправил галстук и пробасил:

– Ты права. Это передовые технологии, последнее слово военной кибернетики и материаловедения. А ещё это – аванс. Очень щедрый аванс, который тебе придётся отработать. Осваивайся со своим новым телом, с завтрашнего дня начнётся реабилитация. А через неделю мы с тобой отправимся домой и приступим к тренировкам…

Глава XV. Прикосновение

… Мне не спалось. Чтобы развеяться и убить время, я прошла ещё один раунд боевой симуляции, после чего выбралась в коридор. Из каюты дяди Вани раздавались незнакомые голоса, через дверной проём на протянувшийся вдоль коридора пёстрый ковёр падали мерцающие отсветы голопроектора. Заинтересовавшись, я подошла поближе и заглянула внутрь.

Дядя Ваня монументально расположился посреди комнаты, профессор Мэттлок сидел подле него в мягком кресле. Напротив дальней стены торчащим из потолка излучателем на полкомнаты выводилась объёмная проекция какого-то старинного фильма. Я тихо подкралась, аккуратно присела на подлокотник кресла рядом с Мэттлоком и присоединилась к просмотру.

Сцена была в разгаре. Женщина со свечой в руке растерянно отступала в темноту, а человек в очках и смешном старомодном парике недоумённо воскликнул:

… – И ты не нашёл ничего лучше, чем сказать это на суде?

Взволнованный длинноволосый усач в белой рубахе и жилете беспокойно метался по комнате, словно загнанный в угол зверь, и силился объяснить что-то окружающим:

– Ну причём здесь суд? Мне было важно сообщить об этом людям, и я это сделал… Ну, куда же деться от фактов? Ну не идиоты же мы, чтобы отказываться от лишнего дня в году! Томас! Ты доволен, что у нас появилось тридцать второе мая?

Пожилой Томас поморщился и покачал головой:

– Вообще-то не очень, господин барон… Первого июня мне платят жалованье.

Барон застыл, будто поражённый молнией, и с горькой улыбкой, полной разочарования, пробормотал:

– Ты не понял… Вы рады новому дню? – повернувшись к играющим неподалёку в карты работягам, вопросил он.

– Смотря на что падает. Если на воскресенье, то это обидно. А если на понедельник? Ну зачем нам два понедельника?..

Я хмыкнула. Мне нравились фильмы двухвековой давности, которые иногда ставил дядя Ваня – особенно в трёхмерной обработке. У старика была целая фильмотека, и меня всегда удивляло – откуда он их достаёт? Неужели подобные вещи остались ещё где-нибудь, кроме запечатанных и отключенных за ненадобностью казённых цифровых архивов?

Внезапно я услышала шёпот в собственной голове:

«Соприкосновение… Оно нужно тебе…»

Какое соприкосновение? Опять шутки Мэттлока?

«Оно ждёт тебя… Иди к нему…»

Я украдкой посмотрела на профессора – он был увлечён просмотром фильма и, казалось, не замечал ничего вокруг. Дядя Ваня вопросительно повернул в мою сторону механическую голову, а харизматичный голографический усач тем временем прошагал через комнату и обратился к своей обескураженной спутнице:

… – А ты, Марта? Ну ты-то понимаешь, что я прав?

Заплаканная девушка остановилась на полпути к выходу из комнаты.

– Извини, Карл. У меня всё перепуталось в голове. Наверное, ты прав. Я плохо разбираюсь в расчётах. Но нас уже не обвенчают – это я поняла. Я ухожу. Не сердись, милый. Я устала…

«Иди к нему… Томас…»

Томас? Я наконец поняла – мой собственный голос в голове выражал мысли, которые думала не я. Это был Томас, и он звал меня. Джангалийская гусеница вступила со мной в контакт! Я легонько тронула Рональда Мэттлока за плечо:

– Профессор, я могу зайти в вашу каюту?

– Да-да, конечно, там открыто, – рассеянно ответил археолог, не отрываясь от просмотра.

Я бесшумно поднялась и направилась в каюту Мэттлока. Дверь отворилась, и среди скромного быта профессора я увидела Томаса, который расположился прямо в изголовье кровати. Существо выжидало, не отрывая от меня взгляда своих синих блюдец.

– Ты хочешь мне что-то сказать? – спросила я.

Оно слегка наклонило голову, по омутам глаз пробежала рябь.

– Я не понимаю, – развела я руками.

«Соприкосновение… Нужно соприкосновение…»

Приподнявшись на паре рядов задних лапок, оно подалось в мою сторону. Соприкосновение, значит? Надо просто дотронуться до него? Как в прошлый раз. Надеюсь, профессор прав, и в этот раз я не проглочу собственный язык в каком-нибудь приступе…

Я аккуратно присела на кровать, с опаской протянула руку к гусенице, навстречу выпущенному в мою сторону желтоватому усику, и зажмурилась, готовясь снова потерять сознание. Уж в этот раз я буду готова к любому повороту событий и хотя бы отключусь прямо на кровати. Усик и рука неумолимо сближались…

Непроглядная тьма обжигающе полыхнула прямо в закрытые глаза…

* * *

Тело стало лёгким, невесомым, а вокруг воцарилась совершенная, идеальная тишина. Собравшись с духом, я досчитала до пяти и разомкнула веки.

Синее ночное небо было щедро усыпано целыми горстями незнакомых звёзд. Неподвижные продолговатые шлейфы туманностей протягивались вдоль небосклона, источая нежно-голубое сияние, а далеко-далеко внизу расстилалась бескрайняя изумрудная гладь. Она изгибалась, сводилась аркой вслед за искривлением поверхности планеты, уходя за горизонт, а между небом и землёй, неторопливо и вальяжно вращаясь, прямо в воздухе парили огромные пурпурные обломки острых скал.

Я стояла на одном из таких обломков, утопая босыми ногами в синем ворсистом мху. Поверхность планеты отсюда казалась недосягаемой, какой-то призрачной, а воздух был безвкусным и бесцветным. Нет, не так. Воздуха просто не было, потому что я не дышала. Тут же накатила паническая волна, и мне огромного труда стоило осознать, что я нахожусь во сне. Я ущипнула себя. Ничего не произошло. Похоже, это даже не мой сон…

Чуть поодаль резвилась пара небольших странных зверушек. Почему-то они напоминали мне собачек какой-то комнатной породы, однако у них не было ушей, вместо двух задних лап была всего одна, а вся мордочка представляла собой один большой чёрный фасеточный глаз. Они гонялись друг за другом по полянке, меж торчащих из мха цвета индиго длинных извивающихся стеблей с огоньками на концах, словно светящихся улиточьих глаз.

Меня обдало порывом ветра – и пришёл звук. Он хлынул со всех сторон – протяжно запели далёкие туманности; низко заговорил ветер; забавно повизгивали и похрюкивали зверушки, нарезая круги вокруг меня; и мимо, почти на расстоянии вытянутой руки с утробным гулом проплыло огромное скатоподобное существо с длинным хвостом. Крылья создания медленно поднимались и опадали, оно удалялось вниз, к поверхности планеты.

Спокойствие и безмятежность царили в этом чуждом и далёком месте.

Стоило лишь мне об этом подумать, как зверушки бросились наутёк и скрылись меж пурпурных сталактитов, а на скалу медленно наползла зловещая тень. Я подняла голову и оторопела.

Прямо надо мной расплывалось гигантское чёрное пятно – настолько чёрное, что не отражало вообще ничего, полностью поглощая любой свет. Закругляясь, пятно нависало и заслоняло собой почти всё небо, и я почему-то уже точно знала, что будет дальше.

Прямо в центре этой невообразимой сферы заалела кроваво-красная язва. Медленно раскрываясь, чёрный шар обнажал горящее багряное жерло в брюхе, в которое пылающими извивающимися нитями со всех сторон потянулись всполохи атмосферы, распадающейся на составляющие.

Зрелище завораживало и лишало воли. Я стояла, запрокинув голову вверх, к багровому вулканическому жерлу, и не смела шелохнуться.

Земля под ногами дрожала, воздух наполнялся басовитым треском, а тело захлестнула волна холода. Красные всполохи над головой закручивались в темнеющий смерч. Возникшая будто из ниоткуда, чёрная туча стремительно расширялась, клубилась электрическими вихрями и опускалась вниз.

«Это было, и это будет…» – оглушительно прошептал Голос в моей голове, и осколки звёздного небосвода окончательно скрылись во мгле.

Стремительный чад, вздуваясь и проглатывая всё вокруг, накрыл меня с головой…

Я стояла в узеньком коридоре. Сбоку от меня – закрытая раздвижная дверь, за которой теплилась жизнь, а с другой стороны – треплются на ветру лёгкие занавески на прямоугольном окне. Мир вокруг шатался и ходил ходуном, за стеклом беспорядочно мелькали тени – слева направо, слева направо…

«Не дай помешать…»

Спереди, прямо сквозь дверь в крошечный вагонный тамбур на меня быстро надвигалась аспидная чернота, кромешный непроглядный мрак.

Я выставила перед собой руки, меня сбил с ног стремительно несущийся вихрь, и…

* * *

Я сидела на кровати профессора Мэттлока, а рядом, приподнявшись на задних ножках, стоял Томас. Моё сердце бешено колотилось, по лицу струился пот. Существо слегка, будто вопросительно, наклонило голову – излюбленная его поза, так напоминавшая человеческую.

Не говоря ни слова, я вскочила и пулей вылетела в коридор. Будто обухом, в голову ударили воспоминания – страшная радиотрансляция, замерзающий школьный автобус… Рука Отто в моей ладони – и я разжимаю ладонь… Десятки фотографий заслоняющего звёзды угольно-чёрного пятна, несколько лет назад облетевшие весь мир… Голова закружилась, и мне пришлось облокотиться на стену.

Что это было? Предостережение? Предупреждение? Мне предстоит встретиться с тем, что погубило мой мир? Но что мне делать с этой встречей? Как подступиться к мести, так поспешно взятой на себя несколько лет назад, подзабытой, и теперь вновь всплывшей, словно набухшее тело утопленника? Это же просто невозможно…

Я стояла, пытаясь отдышаться, а сквозь туман в голове из каюты дяди Вани доносились крики.

… – Томас! Ты принёс то, что я просил?!

– Да, господин барон! Вот он!

– Этот сухой? Проверенный?!

– Да уж, рванёт так рванёт!

– Прощайте, господа. Сейчас я улечу, и мы вряд ли увидимся. Но когда я вернусь в следующий раз, вас уже не будет. Дело в том, что время на небе и на Земле летит неодинаково. Там мгновения, тут века. Всё относительно… Впрочем, это долго объяснять…

Кое-как очухавшись от наваждения, я сделала несколько осторожных шагов по коридору и остановилась у приоткрытой двери в каюту Марка. Мне срочно нужно было поделиться с ним впечатлениями от увиденного.

Марк сидел на своей кровати спиной ко входу, свет был приглушён, а на жидком кристалле монитора была изображена молодая женщина. С кем это он по видеосвязи болтает? Собравшись было позвать Марка, я замерла и вслушалась в тихую беседу.

… – А вчера Арчи снова сбежал с поводка, просто выскользнул… Хорошо, что это случилось в подъезде, а то нам пришлось бы по всему городу за ним гоняться!

Марк тихо произнёс, вторя своему голосу из колонок:

– Кому же понравится, если его посадят на поводок?

Ага, значит, это запись… Девушка усмехнулась:

– Да уж. Вы, мужчины, чересчур свободолюбивые, вам на месте не сидится. – Девушка сделала паузу, в голосе зазвучало сожаление: – А ведь всё могло быть совсем иначе… Кстати, вот и… Мария из своей комнаты спустилась… Мэри, хочешь поговорить с папой? Иди сюда скорее…

Откуда-то сбоку появилась девчушка лет четырёх, нехотя взгромоздилась девушке на колени и принялась хмуро теребить косичку. Марк протянул руку к экрану и коснулся изображения, а его голос в колонках с наигранным весельем воскликнул:

– Здравствуй, дочь! Как ты поживаешь? Хорошо себя ведёшь, не расстраиваешь маму?

Девушка гладила малышку по волосам, робко улыбаясь. Мэри очень серьезными карими глазами взглянула с той стороны прямо сквозь экран и сказала:

– Дядя, я вас совсем не знаю… У меня уже есть папа, зачем же мне второй? И вообще, мама, ты ведь мне запрещаешь разговаривать с незнакомыми людьми!

Женщина прижала её голову к себе:

– Ну зачем ты так, Мэри…

Девочка вырвалась и убежала куда-то за границу видимости. Марк шумно вздохнул.

– Прости, Марк… Тебя слишком долго не было рядом, она успела вырасти…

Почувствовав моё присутствие, мой сводный брат обернулся. Увидел меня, выключил экран и понурился, глядя в пол. Отвечая на мой немой вопрос, сдавленно произнёс:

– Это единственный разговор с ними, который у меня сохранился. Пересматриваю иногда.

Я оторвалась от дверного косяка, закрыла за собой дверь, бесшумно прошла в комнату и присела на кровать рядом.

– Как много, оказывается, я о тебе не знаю, Марк! Почему ты скрывал, что у тебя есть дочка?

– Я плохой отец. Вернее, даже не отец вовсе, а так… Что бы ты обо мне подумала, если бы узнала, что от мимолётной связи у меня появилась дочь, а я вместо того, чтобы принять ответственность за семью, улетел в дальние края? Нет, я, конечно, поначалу посылал им деньги, но она вскоре отказалась от передач – у неё появилась своя полноценная семья… Я опоздал. Теперь у меня осталось только вот это. – Он махнул рукой в сторону экрана.

– Но ведь самое главное, чтобы они были счастливы, – попыталась я утешить его. – Неужто ты ни капельки не рад за них? Сам же посуди – твой образ жизни совсем не располагает к осёдлости. Какая тут семья, если постоянно мотаешься по всей Галактике? Да и к тому же, если подумать, у тебя тоже есть семья – это мы.

Я мягко коснулась его лица, а он посмотрел на меня намокшими глазами. Сердце защемило – я никогда не видела его таким несчастным, – и я обняла его, прижавшись волосами к небритой щеке.

– Ну что ты, Марик? Ты живой, ты не один, у тебя есть я, наконец…

Он всхлипнул. Страшно и непривычно было видеть его таким. Страшно было от пережитого в каюте Мэттлока, от рухнувших на меня воспоминаний. Страшно было из-за синдрома отмены – организм выводил «Персистенс», который, словно миксер, в очередной раз беспощадно перемолол мой гормональный фон.

Среди всех этих страхов мне вдруг захотелось почувствовать себя в безопасности, буря эмоций овладевала мною. Хотелось схватить Марка и спрятать его вместе с собой где-то глубоко-глубоко, куда не доберутся ледяные ветра, ошибки прошлого и отходняки.