Прощай, Сколопендра!

И запрыгала в поисках своего мобильного (а он у нее – всегда на груди).

А я – не спешил. Я услышал знакомый голос.

– Привет, – вымучил я. – Привет, Хай-Тоба.

– С кем ты говоришь? – Встрепенулась Машка.

«Мы – идем!», ответили мне. И я понял, что – наконец-то! сошел с ума (как и предрекал наш опекун дядя Жора). Он так и говорил: «Сначала ты УСЛЫШИШЬ голоса, а потом их – УВИДИШЬ.»

…Нерешительно стронулись с места створки окна (словно их кто-то придерживал в ладонях). И тут же в узкую щель протиснулась нахальная клешня мрака. И оттуда – будто зеленая молния! что-то спрыгнуло мне на темечко, потом – врезалось в Машкин айфон – и забилось, затаилось где-то в недрах комнаты.

Тогда я спокойно перегнулся и сдвинул створки рамы (отрубив от «клешни» большой коготь…). Потом я сделал то, что делал каждый вечер: глянул на себя в темную прорву окна. И увидел дурака, испугавшегося грозы.

Гость

Развернувшись, я направил коляску к сестре. Тишина меня напугала. Да и Машка, честно сказать… Стоит, как зомби – и глаз не сводит с моего стола. А на столе – подумаешь, ужас! гуляет кузнечик. Кузнечик как кузнечик, разве что чуть крупнее обычного. Наверно, ему буря мозги повредила: и лапки, гляди! разъезжаются, и головой непрестанно трясет – как баба Улька из верхней квартиры.

– Выкинь его! – Очухалась сестрица. – Немедленно выкинь эту пакость!..

Пакость, ага. А паук Сережа в ванне – дар небес?

Я не сводил с него глаз. Мне показалось, что он – раскланивается, держа на отлете невидимую шляпу.

– Чем он тебе помешал, старая вздорная мымра? (Одно из ее домашних прозвищ: кстати – успокаивает…)

– Он – …страшный! И появился неожиданно. – Голос Машки окреп, но суетливость в жестах осталась. – Ты видел где-нибудь, чтобы насекомое не боялось людей…Ты – присмотрись: он как хозяин бродит. Он – мутант, говорю тебе! Ой, он сейчас прыгнет…

И он – прыгнул! Он прыгнул мне на плечо.

– Царь Даниил! – Взмолилась Машка. – Я же теперь не засну: хоть убей!

…Когда это ее самочувствие меня волновало, скажите?

– …У него, может, семья за окном: детки плачут, мамку ждут… – Продолжала Машка свою ахинею. – Им же плохо без мамки.

– Да? – Удивился я.

– Ну хочешь, я сама его выброшу… Через дверь, конечно.

– Зачем? – Я уже цапнул живой трофей.

– Нет, царевна Марья, сделаем по-другому. Он же – необычный, правда? Крупнее и …общительнее. Вдруг – это очень редкий вид? Наш дядька Мотыль не поскупится.

– «Блуждаете во мраке, юноша!». Правильно папа говорит.

Но для меня Родитель№ 2 – не указ. Тут больше бобо Худай подойдет:» Не слушай женщин, джигит, и тогда останешься мужчиной.»

И я подкатил к нашему трехстворчатому монстру, открыл древнюю, как мир, дверцу – и зашвырнул туда добычу. «Ступай к Филимону!».

А утром я проснулся в дурдоме. Правда, я там никогда не был, но у меня же есть старшая мудрая сестра, которая знает все в этом мире (правда – не точно…).

На цыпочках она прокралась в мою комнату. Тихо – не скрипнув! потянула на себя тяжелую дверцу – так, немного, где-то на четверть ладони, – и строго приказала; «Эй, ты где? Давай быстрее – на свободу! В поля, луга, пампасы…».

И отбежала к окну, распахнула в во всегдашнюю ширь – и, приманивая рукой, еще раз позвала:» Цып-цып, насекомое… Или ты хочешь к злому дядьке – в «зоокружок»?».

Но терпение – оно не вечное (особенно в августе, на исходе жары, когда тебе – дуре! семнадцать и ты хозяйничаешь в комнате младшего брата). И старая рассохшаяся дверь моего склепа-гардероба распахнулась полностью: зло и безжалостно.

ЛЮ-Ю-ДИ, такого визга я отродясь не слышал!..

Куда уж тут притворяться, что давно не спишь…

А эта безмозглая курица еще взяла – и отшвырнула от дивана, где я сплю, мое домашнее кресло. Все – я в ловушке!

– Это ты, ты, гад? Когда успел только?

– На место поставь! – Зарычал я. – Давай сюда «клячу»…Рехнулась?

– Там, там… – Машка судорожно кивала (и рукой и головой – одновременно) в распахнутое нутро старого шкафа.

– Что – «там»? Дай мне встать (что означало: тащи коляску).

Лавируя подальше от моего гардероба, сестра толчком направила «клячу» к дивану. Балансируя на руках, я привычно перекатился на кожаное сиденье – и развернул колеса.

– Стой! – Запоздало обеспокоилась сестрица. – Может, сначала – полицию?..

– Не все же здесь бабы! – Буркнул я.

И тут я – попался…Крик скопился у меня в горле, но позади была Машка. Отступать некуда!

ОНО занимало всю, свободную от Филимона, площадь. И стояли они молча, как два привидения: одно – хоть и страшненькое, но давно знакомое. А другое…Другое, я полагаю, был кошмар, «галлюцинация» в стиле дядьки Мотыля!..

– Дверь была закрыта, – Произнес я сквозь зубы. – Никого не было: я бы услышал!..

– Может, это – сволочь Андрэ? – Вдруг вполне рационально прикинула Машка. – Отомстить хотел – за Филимона, а? Хоть и не испугался даже…Ну да, – она хлопнула меня по плечу, – у него же мама – костюмер, помнишь?

…Нужен мне твой Андрэ – с его мамой в придачу!

И тут я заметил простую, но чем-то неизъяснимо знакомую вещь: этому, незваному чучелу, в шкафу было элементарно тесно. Странной своей башкой ОНО прямо-таки упиралось в верхнюю полку, где хранились головные уборы Филимона. И – неожиданно! тонкий писклявый голос оборвал наши переговоры.

– Еды и тени под каждым листом!..П-п-простите!.. В-внедрился, ж-жалею, з-здрасте! – И это страшилище еще попыталось склониться в поклоне. (Но антресоль явно мешала.)

– Ты кто? Тебя Андрэ подослал? – Закричала из-за моей спины Машка.

А я спросил строго: «А Чего ты пищишь, как девчонка?»

– Модулируюсь… – Поправил гость. – Я – ИМАГО.

– Кто, кто он? – Переспросила сестра.

– Учить надо было зоологию в седьмом классе!

Гость уже выставил из шкафа огромную голенастую лапу, поразминал ее (явно испытывая облегчение) – и вдруг прямо-таки выпал из своего узкого гнезда. И ВЫРОС! Стал охлопывать себя по плечам и пузу, заодно отряхиваясь от помощи (ну как пацан после купания в море, когда взрослые лезут к нему с полотенцами).

Лапки впереди у него были маленькие и беспомощные (что мне сразу понравилось). Так что сверху он выглядел беззащитным. Ну – а с нижними «костылями» реквизитор перестарался: ну не может аниматор ходить с такими ногами, не может! Три шага – и обо что-то да споткнется!

– Привет, артист! – Ответил я бодро. – Как ночевалось в нашем «гробу»? Или ты с утреца проник, агрессор несчастный?

– Внедрился, жалею, здрасте… Здрасте, внедрился, жалею…Жалею, здрасте, внедрился… – Затрещал он быстро, словно отстукивая азбуку Морзе. – И вдруг – выдал:

– Это же ваш Код Встречи, земляне. Наставник Хэм не мог ошибиться: он часто бывает на вашей планете…Давайте попробуем еще раз…Я желаю вашей культурной фауне – пищи и крова под каждым листом!

– Данька! – Не то восхитилась, не то все-таки оскорбилась Машка. – За кого он нас принимает, за мошкару, что ли?

– Нет-нет! – Испуганно вскинулось чучело – и вдруг две шикарные антенны уперлись в потолок: это были «усики кузнечика»… (Такой бы прикид – да на карнавал: не все же Машке изображать цыганку…).

– До «мошкары» – вам …высоко! «Мошкара» – может подняться в воздух, а вы – только на железных птицах.! Без них вы – просто гусеницы…П-простите, я знаю – нежданный гость – хуже саранчи, так, человек?

Теперь он обращался только ко мне. (Понял, кто в доме – хозяин.)

Я благосклонно кивнул.

– А ну – снимай маску, чувак. Нам все понравилось, пора и честь знать!

И вот тут ОНО издало какой-то клекот (должно быть – давилось смехом под своей личиной). И вдруг… один из его роскошных усиков изобразил в воздухе ЗНАК ВОПРОСА.

А потом и вовсе: произнес такое, ЧТО сестрица Марья квалифицировала позже как вселенский терроризм.

– Я бы съел ваших учителей, сударь! (Тут мы с Машкой переглянулись; скорей – заинтересованно, ем возмущенно.) – А потом бы назначил других, более компетентных…пусть даже стажеров!

…И снова его длинный блестящий ус-антенна изогнулся вопросительным знаком.

(Ага, понял: ОНО – вверх совершенства, а я, стало быть, папуас: понимаю только вербальные символы…).

– Но я прибыл сюда с миром! – Воскликнул он пафосно. И я заметил: жвалы его при этом даже не дрогнули, а круглые зенки – выставились, не моргая.

А Машка уже тыкала мне в спину мобильничком: давай, царь Даниил, предпринимай что-нибудь!..

– Ты сам, человек, поместил меня в карцер…Нарушил святое право гостеприимства!

– Куда, куда я тебя поместил?

– швырнул меня в темный чулан!.. – Продолжало обвинять пугало. – Хотя я и отношусь к классу высокоорганизованных членистоногих…

– Псих! – Радостно зашептала сестра в спину. – Полицию, Данька! Нет, стой: «смирительную рубашку» лучше…

Как все девчонки, она не просчитывала шаги. А я помню, как наш опекун недавно сказал – в ответ на ее явную глупость: «Так, ребята, давайте определяться: или – взрослые, или – дети…Дом – или интернат?»

– И поскольку… – Продолжал явный проходимец, – я, как и вы, вхожу в Царство животных, я требую, чтобы ко мне…

ОНО еще и требовало, плыть – не – всплыть!

– Погоди – ты, долговязый! Ты хочешь сказать, что это маленькое насекомое, которое я зашвырнул вчера в…

– Да-да! Спрятал…Залжил на хранение!. Вчера. В свой пищевой запас.

– Куда, куда?..

– В место, где вы храните свою еду.

– Мы храним там еду? – Дернулись мы вместе с Машкой.

– Надо же где-то ее хранить. – Благоразумно ответило чучело. – Там, откуда я прибыл, у меня то же есть тайник с припасами. Я – такой же хищник, как и вы.

– Ты охренел, приятель! Ты – каннибал?

А Машка вдруг зашлась истерическим смехом:

– Данька! Мы съели Филимона…Мы Филимона съели, въехал?..

– На здоровье, – буркнул я. Меня зацепило совсем другое.

– Слушай, таракан! – Спросил я по-простецки. – Ты хочешь сказать, что ты и есть тот самый «прыгун», которого я самолично забросил в шкаф?

– Именно. Сам. Невежливо.

– Ты будешь мне сейчас впаривать, что ты – тот самый глупый кузнечик, что залетел с к нам с ураганом?..

Его верхние короткие лапки возмущенно забегали по грудине.

– Ураган – это совпадение. А у меня – иной транспорт.

Плоская зеленая башка закачалась в знак возмущения (как зрелый подсолнух на ветру). Я не верил ему…И стал судорожно вспоминать, как Леха «базарит» с бомжами:

– Слышь, мужик…Бери ноги в руки – и греби отседа. Дорогу отыщет непьющий, усек? Вали давай…

– Ты мне до сих пор не веришь? – С ужасом переспросил детский альт (ну точь-в-точь, как у меня в прошлом году, когда голос «ломался»…)

– Не верю! – Хотел я воскликнуть. Но тут в моем сознании ожили знакомые ритмичные удары: «Хай-Тоба, Хай-Тоба…». И я – заорал.

– Ты – кто? – Заорал я.

И тут он сложил на груди все свои – лишние сейчас? лапки, а взамен, пугая жестким шорохом. – выросли – и развернулись (как два косых паруса!) два огромных крыла. И усики-антенны заколыхались: каждое – над своим.

– Позвольте представиться! – Шаркнул исполин своей «арматурной» ногой. – Сто тридцать восьмой потомок из рода Длинноусых Кавалеров… – И так тряхнул башкой, что усики тут же «перекатились» над его выпученными зенками, и одно коснулось меня, а другое…

– Не дергайся! – Приказал я Машке. – Это – действительно…кузнечик. Тот самый, вчерашний. Так у них – знакомятся. Через обоняние.

– Чушь какая-то.! – Проворчала сестра. – Мы – в реале, или – где? Может – это голография?

– А где хотя бы две лазерные пушки? Помнишь, как над фонтаном?..

– Все-равно не поверю, – трясла головой сестра. – Не поверю, пока…

– Пока – что, ИМАЖКА?..

– Кто-кто?

– Имажка – полноценная женская особь. Я – имаго, ты – имажка.

– Машка-имажка, – смехотнул я, хотя мне было совсем не до веселья. – Так чего ты хочешь от нашего…э-э, гостя?

– Чтоб он опять стал таким же маленьким, – и она изобразила руками крохотный чуланчик: не больше спичечного коробка.

Этот громила уставился на меня. И я ему подмигнул: «Давай!».

8. Мы не одни в этом мире

Защитник

В дверь забарабанили: упорно и настойчиво…

Машка рванулась на выход: дурочка думала, что посторонние сейчас – уместны. Я еле успел затолкать эту зеленую дылду обратно к Филимону.

Первым влетел в комнату огромный лохматый Тристан. И с ходу, заметьте, принялся облаивать убежище нашего внезапного гостя. Следом вразвалку вошел Черноухов – и то же, представьте, поперся к шкафу. Я только и успел, что показать Машке страшенный кулак (усугубив его зверской рожей).

И Машка врубилась. Что ни говори, а семейные ценности у нас – на первом месте. Вот и сейчас: отодвинув пса, сестрица заняла сторожевую позицию перед шкафом.

– Так! – Изрек Петька, засовывая руки в карманы своих вечных черных джинсов. – Что за крик, граждане жильцы первого этажа? Я думал…

Но он – не только думал. Он медленно и настойчиво подбирался к цели. Туда, где Машка распласталась по всем дверцам сразу: крест – накрест (если кто видел северянок в разгар сезона занимающих место на пляже, – тот сразу поймет!).

Чтобы усилить защиту, я сделал вираж – и подкатил к Машке. Однако я не учел, что и для Петьки я был всего лишь «бедным мальчиком на колесах».

Для начала Черноухов только приказывал: мне, собаке и Машке (всем – сразу!).

– А ну – брысь… Сейчас я с ним разберусь.

Приплыли!..Жилец сверху точно был уверен, что у нас в шкафу (нет, не террорист!), – скорей – Машкин поклонник, с которым вышел конфликт.

Но сестра стояла насмерть, словно приклеенная монтажной пеной.

Однако, он быстренько справился. Машку – на диван; меня – к окну… Потом он погладил собаку, спросив ее – так, что все слышали: «Гнать негодяя?». И пес облизнулся: видно «гонять негодяев» – было его любимой забавой.

Тут же, без паузы, Черноухов резко рванул на себя дверцу – и отскочил в боксерской стойке. И собака ринулась внутрь… Что-то там – загрохотало, захрустело, даже зачавкало (?!). Потом она испуганно взвизгнула, выбилась задом наружу: не то – таща что-то, не то, наоборот, от чего-то освобождаясь…

И тут Машка мы просто всхлипнули от смеха, когда Петька приказал шкафу: «Выходи, Белый, я жду…». Но, вместо соблазнителя, на свет божий из мрачной норы явилась его престарелая ищейка; только на миг! – и обратно втянулась, и опять что-то трещало, сбивалось и уминалось в неведомую композицию.

Шкаф покачнулся (а такого сроду не бывало…). Но главного Петька не просек: как оттуда, одним гигантским скоком, взлетел «маленький зеленый штурмовик», – и спикировал в мою коляску. А следом…

Следом (разъяв от ужаса пасть), вывалилась из чужой страшной будки пожилая учебная собака…А на ней – Филимон! Плохой ездок, Филя почти лежал на мохнатой спине, и его длинные конечности жутко трещали, грозя расстаться с собственным стовом. Но галстук и цилиндр (в котором Филимон встречал Андрэ), сохранились. И радостный оскал – то же.

Пока Тристан мотался, тыкаясь куда попало – Черноухов зачарованно молчал, а Машка уже рыдала от смеха… Всем было весело. Особенно – мне: в голове у меня настойчиво и тревожно звучал знакомый писклявый голос: «Царь Данька, Царь Данька – ты меня слышишь?..Плотоядное псовое похитило твою добычу из охраняемого склада! Могу вмешаться, могу вмешаться…»

Честно, я думал – что после этого случая Петька будет обходить стороной нашу полоумную семейку…Но уже под вечер этого дня Машка нежно щебетала с ним через контрольно-пропускной пункт: подоконник.

А он (снаружи!) старался говорить тихо, чтобы старушкам, навострившим уши, и крохи не доставалось от чужой беседы.

– …Что ты прицепился к Белому? – Светским тоном дразнила Машка. – У него сейчас – другая симпатия: Екатерина Худайбердыевна Миллер! «Дочь трех культур», как утверждает фрау Эмилия. Ты бы видел, какая у них суматоха в доме!..Все носятся, чистят, скоблят… ББГ – не дурак: зачем ему офис в городе открывать? А у Катьки – места, хоть завались! Надеюсь – они и шофера своего заберут: а то сидит в дупле, как белка. Бедный Челюскин… только кругами все бродит и бродит вокруг скамейки.

– А у меня – другие сведения, – не соглашался Петька. – Они всю ночь колбасились, эти соседи: баба Улька заснуть не могла. Потом – эта катавасия у вас! Тристан из-под койки не вылезает…Одно хорошо: научился препятствия брать. Как он сиганул отсюда, из окна – я аж обрадовался. Сколько с ним бился: никогда барьер не брал! А теперь, правда, из-под кровати не вытащишь. Как его учить? Может, опять напугать?

– Страхом, Петр, только заик лечат. Испортишь…

Остальное мне было не интересно. Я выехал, чтобы не мешать их воркованию. В коридоре потрепался с Катькой по домашнему телефону (сестрица предупредила, что ее «для этой крысы – нет!»). Неутомимая от счастья Кэтрин тут же завалила меня какими-то хозяйственными проблемами, «а бобо Худай – на своей идиотской службе!», в доме – завал, мужских рук не хватает… ей вызвали парикмахера… смотрел ли я затмение луны… какие у них чудные обои… чего Машка дуется, она – не права, ей, Катьке, такое предложили, что все прямо охнут!..

А в Машкиной комнате была особая красота жизни: здесь было ТИХО.

Одно окно, всегда зашторенное. Плакаты (все – с психологическими изречениями и графиками «изучения личности»), три светильника – два в постоянном режиме: для освещения целой грядки горшков с целебными растениями: (идея Гренадера, помешанной на здоровом образе жизни). Стол, конечно: блокнотики, комп, бесплатные флаера. Узкая девичья кровать с неизменной мягкой игрушкой… Что на этот раз? Ага, пингвинчик.

Здесь я открыл клапан карманчика. Кузнечик выскочил сразу – и давай обшаривать стол. И ведь нашел, что искал: тень между двумя стопками журналов. Я услышал его голос, как бы царапающий ушную перегородку.

«Есть хочу…Ты слышишь, человек? Гонша хочет есть.»

– Какой еще Гонша… Еще Гонша будет?

«Это – мое лужайное имя. Вот у тебя домовое – царь Данька. А у меня – Гонша. Бабушка так назвала.»

– А почему – «лужайное»?

«Потому что «гонша» – это луговая собачка. Подвижный я очень…Личинок давай, тлю собери; ну там – мушек на десерт…»

– Слушай, нахал: ты совсем бакен-бок?

«А что такое: бакен-бок?»

– Это когда башка на бок…С приветом, в общем.

«Понял… Не беспокойся: никто бы не послал сюда необразованную букашку. Вот тебе твой привет: Еды и тени под каждым листом. Тащи личинки…»

– Да перестань ты пищать. Не девчонка!

Он, по-моему, обиделся. Он сказал, что их имажки – вообще не стрекочут. Что это – сугубо «мужское дело». И вообще: я еще не слышал сверчка в брачный период; так что разговаривать со мной – не о чем.

Но тут я его срезал:

– То же мне – сверчок! Если бы у тебя была старшая сестра…

На что мне заметили, что «ни старших, ни младших сестер» в их лужайном царстве нет; все потомство – одного возраста, с раздельным воспитанием. И вообще: где личинки?

– Достался мне голодный бомж, – психанул я, уже подбираясь к заветным грядкам.

Но мне тут же как по мозгам ударили:

«Имей уважение к старшему брату… Мой род древнее твоего на четыреста миллионов лет!»

– Ага, – поддержал я его:» И все личинками питаетесь?..»

Но он уже прытко ковылял в сторону выбранного горшочка…А потом я почти услышал, с каким наслаждением он вгрызается во что-то нежное и съедобное.

Потом он икнул, а потом рассудительно заметил: «Перекусить – сойдет. Ну – есть же у вас кормовые поля…Я же не инфант после первой линьки. Я – сто тридцать восьмой потомок великого ордена…

– Да знаю, знаю, – оборвал я его. – Аристократ, а трескаешь, как саранча!

…Лучше бы я этого не говорил… Он даже листом подавился.

«Не смей меня сравнивать с Короткоусыми Пожирателями…Это – не благородно.!»

– Да не вопи: у меня уже – звон в ушах!..И какая разница: кузнечик там, саранча?..

«Простая… Как у человека – с обезьяной.»

– Ну прости, Гонша. (Тут я почему-то припомнил дядьку Мотыля: когда он сокрушался об упадке знаний.)

Но усики его обиженно трепетали…Потом один из них выпрямился столбиком: это был знак прощения. Жор продолжался.

Опять звонок! Нет, что хотите, но домашний телефон – это для террористов! В нем нет «черного списка».

И я просто вернулся в свою комнату. Машки уже не было. Было открытое всем ветрам окно, второе от залива (если мыслить эпохально.) Только и достался мне, как приз, чудовищный треск Петькиного драндулета. Сбежала, негодяйка… С тем, кого весь день хаяла, обвиняя в излишней подозрительности. А все-равно: «маленький злобный циник» – это я, собственной персоной. ЛЮ-Ю-ДИ, если я не прав – кто первый бросит в меня комментом?

Возвращение блудной сестры

На крышке ноута сидел мой кузнечик. Мы говорили: он на своем птичьем, я на своем человечьем языке.

Уже зажглись огни – в доме, стоявшем на особицу. Там, на шестом этаже, жил дядька Мотыль со своей коллекцией. Тень хозяина уже бродила из комнаты в комнату (отсюда казалось, что он там проходит через стены).

Машка мне рассказывала, как она однажды водила туда Эмилию Карловну. Отобрав для подарка нужные экспонаты, фрау Мюллер долго торговалась, потому что хозяин никак не хотел «пойти навстречу немецкому сообществу», решившему оригинально встретить своих земляков…Когда они вышли из высокого дома, было (по словам Машки) тепло и грустно. Решили до Гезлевских ворот пройтись пешком. В сквере – прислушались: под ногами копошилась еще непойманная живая жизнь.

И тут замерцали светляки (Машка сказала: «Будто – звездные ясли!..».)

И мамаша Миллер перешла в наступление…Чопорно так семенила в своем длинном платье, но вообще-то бойко сновала за светящимися задами насекомых. Это жутко как обогатило предполагаемые презенты…

…Красавица наша явилась к полуночи; две мощные руки подсадили Машку с наружной стороны окна – вот она! – ни дать ни взять – Золушка, проморгавшая полночь. Сидит прямо на моем пульте управления: мокрая, босая и – счастливая (не видать мне финиша раньше Лехи!). Счастье – это прежде всего ВОЛНА, – так что не спрашивайте.

Меня эта ВОЛНА накрыла, понятно?

Гонша вспорхнул мне на плечо: то же чувствует настроение. К тому же – он охотник, ночной охотник.

Ругаться мне не хотелось. Но Родители были далеко… А Машка «впервые опечалила мне сердце «(как сказала бы Родитель№ 1). И я сделал строгие глаза старого постника, ударив о пол домашней тростью. И даже проскрипел; до изумления гадко…

– Доброй полуночи, мадмуазель! Или уже – мадам?

– Хам Хамыч! – Бросила Машка тоном незабвенной Меланьи Сидоровны.

«Скажи ей, царь Данька, что ночью много охотников на беспечных самок…»

– Да заткнись ты!

– Пацан! А не рано ли ты начал? (это уже – Машка!)

– Это я не тебе…Это я ему. – Только тут она разглядела моего оппонента.

– Как, он еще здесь?

Она спрыгнула с «космической панели», собираясь удалиться в свою комнату.

Я выставил свою трость как шлагбаум.

– Да, он со мной. В отличие от тебя.

Она ухватилась за эту трость, как за штангу. Сейчас как дернет – и вывалюсь я из кресла. Даже без крика.

– Подурачились – и хватит…Поскакал, понял?

Я смахнул насекомца в кармашек.

– Сама – скачи…А он прилетел ко мне. Это – раз! Он искал меня – это два…

– И он нашел дурака – это три!

Машка нагнулась ко мне, изучая зрачок, а точнее – признаки психзаболевания. (Новая тенденция ее любимой психологии.)

– Ты хоть знаешь, домашний дикарь, что творится сейчас в мире?.. Плащ-невидимку изобрели; мысли читают!.. Жука телепортировали на метр семьдесят…А ты все веришь в сказки, Козленок. Выкинь всю свою фантастику…С букашкой вместе!

И она-таки выдрала трость…Я – накренился, но она меня словила. (Заботливая сестрица.)

«Это кто – букашка?», услышал я просевший от обиды голос. «Сейчас я во всем разберусь…»

И он был уже на подлоктнике, в боевой позе: передние лапки подогнуты, задние – огромные, как опоры моста! ноги чуть дрожат в нетерпении…Сейчас прыгнет! На Машку…А Машка – девушка простая (прихлопнет, как пить дать…).

И я прикрыл «смертника» теплым щитом ладони.

_ Надо в серьезные сайты заходить, – буркнула сестрица напоследок. – Ты и не заметил, что детство кончилось?..

– Еще – неделя. – Сказал я. – Целая неделя детства. А потом – тревожная юность, незабываемая зрелость и – благополучная старость…На старт, Гошка! Да, я буду звать его – как захочу… Он – Гошка, поняла?!

– Господи, – вздохнула Машка (уже одной ногой в коридоре). – Он уже и имя своему таракану придумал…Осталось – совершить с ним несколько подвигов. Ну там – мир спасти, к примеру.