Хрупкие танки

* * *

s-1.

Тот ужасный день звучит в моей голове как вой сирены. Она гудела так истерично и так сильно, что стоять у Края было тяжело не только новособранным, но и нам: гул вибрации мощно дробил наши виски; огни машин слепили людей: стоящие рядом со мной Николас и Анна то и дело закрывали лицо руками. Наконец на электронной доске стали появляться имена. Стоило заметить букву «s», как я напрягла все имеющиеся шестьсот сорок пять мышц. S-2, s-8, s-15 и я, наконец. По сигнальному выстрелу я села на аппарат и пристегнулась. Это была, пожалуй, страшнейшая перестрелка на моей памяти.

Андроиды, которым не было еще и двух дней сидели у Края. Среди них был и U-23. До чего он был странным… Слишком сочувствующий и боязливый для новичка. Многие узнали о нем в тот же день, как он пришел к Краю. Парень был с браком… За один вечер он признался в любви нескольким андроидам. Его пытались игнорировать, а он плакал. Его ремонт был запланирован как раз на тот ужасный день.

Он сидел на скамье и беспокойно вертел головой, пока на Край не приземлился чужестранец. Инопланетный робот направил пушку на выстроившихся в ряд наших бойцов. Те, кто вооружен автоматами, включая меня, были вынуждены приземлиться, дабы защитить безоружных.

Я помню, как стояла ровно за его спиной и направляла оружие ему в затылок. Было страшно недооценить его реакцию. Мы не знали, успеет ли он убить пару из нас уже после того, как я выстрелю. Пара секунд длилась как вечность. Наконец он развернулся ко мне, и я успела его разглядеть: вместо глаз был прямоугольный экранчик, на котором возникла белая надпись на английском языке. Послание было о том, что им поручено забрать троих из нас, если перестрелка не прекратится. Получив пленников, они обещали сами прекратить стрельбу из любого оружия.

Я оглянулась. Бой отнюдь не близился к концу. Правильно ли будет жертвовать собой? Никого из нас не убедит бросить оружие даже команда сверху: ярость каждого андроида была на пределе.

Было достаточно тех десятков потерянных аппаратов и людей. Следовало положить этому конец.

И я сказала:

– Возьмете только одного. Но можете увезти меня вместе с машиной.

Снова пахло людской кровью и страхом. Каждый смотрел на меня так, будто я умираю. Удивительно: существуют моменты, в которые даже эти железки ведут себя как люди.

На экранчике инопланетыша снова возникла надпись.

«Только если они не будут стрелять». Он показал рукой за спину, где стояла сотня андроидов. Я посмотрела на них, и на меня напали сомнения: могу ли я ручаться, что они не откроют огонь? Я, пожалуй, даже была уверена, что пальбы было бы не избежать, если бы не риск, что робот убьет своего пленника.

– Они не будут стрелять, – наконец сказала я и села на колени. Я сомкнула руки перед собой, и он направил на меня голубой луч.

Он собрался в идеальный круг, который повис на уровне моих глаз, а затем заключил мои руки в светящиеся оковы. На его прямоугольнике вновь загорелась надпись: «Машина мне не нужна».

Я села на его аппарат. Полет был неприятный: машина отчего-то сильно шумела. К тому же, я сидела близко к носу, поэтому единственное, что удерживало меня, – руки робота, сидящего позади: он держал руль так, что я оказалась зажатой между ними.

И тут начался еще больший кошмар.

U-23 вскочил со своего места, подбежал к аппаратам и мгновенно взлетел на одном из них. У Края началась беготня. Десяток андроидов брали автоматы и садились на машины. Неисправный новособранный в небе, да и, к тому же, вряд ли он собирался беречь патроны.

Как же сильно он все усложнил… Все должно было быть не так: он думал, что спасает меня, но все было спланировано и на такой случай. Андроиды годами разрабатывали планы выкупов из плена или побега. Это было бы просто: я обещала, что никто не откроет огонь сейчас, но не обещала, что они никогда не выстрелят ради моего спасения. Нам был нужен только повод проникнуть к краю чужестранцев, только возможность посылать оттуда сигналы.

А теперь все возможности обмануть растворились в воздухе как дым.

Бездействовать было нельзя: U-23 находился довольно близко и уже начинал целиться.

Как бы я ни старалась, разделить руки было невозможно, но до рычагов я отлично доставала; резким движением я опустила их вниз до щелчков, и машина перевернулась. Раздались два выстрела, ядрышки просвистели над перевернутым аппаратом.

– Что за черт?! – крикнул робот за моей спиной, и я даже не успела удивиться, что у него есть голос.

Кивком головы я указала ему на U-23. В следующий же миг неисправный андроид выстрелил в моем направлении красным лучом. Я закрыла глаза. Как глупо умереть из-за его безумия.

Однако я недооценивала его меткость: лазер удивительно точно перерезал мои «наручники». Робот с ужасом посмотрел на мои руки. Я не успела моргнуть, как он приставил автомат в моей груди. Оружие было направлено точно в центр, где располагается аккумулятор.

Безумец U-23 остановился. Его глаза болезненно дрожали, фонарик мигал с пугающей скоростью, из ноздрей пошла кислота. Легкий для андроида автомат он сжимал с такой силой, что на руках выступили все мускулы, он дышал как человек-марафонец, беспокойно и часто. Я не видела раньше более грустного зрелища: не успел прожить и недели, как уже умирает.

– Если дернешься, застрелю твою подружку! – сказал чужак.

Но безумный будто не слышал. Он часто моргал и поглядывал на меня.

– Прошу, не надо, – шептала я, – прошу, остановись.

От тишины можно было сойти с ума. Но я слышала звук двигателя.

«Километров сорок», – только и успела подумать я. И ухватилась за ствол чужака.

– Убери руки, – забасил он.

Но слушаться его было нельзя.

Он повторил:

– Убери.

Я закрыла глаза. Думать надо было еще быстрее, чем действовать. Мысленно досчитала до трех и изо всех сил подняла и оттолкнула оружие влево. Но как я ни старалась, это было чудовищно медленно по сравнению с выстрелом: хоть он и не убил меня, зато про левое ухо можно было забыть. На его месте теперь плясали голубые искры.

Выбить автомат из его рук было не сложно: оказалось, что инопланетыш не отличался внимательностью. Зато дрался он превосходно. Настолько устойчиво находился на аппарате и наносил удары, будто и вовсе не боялся упасть. Я же, наоборот, после второго же удара в горло буквально висела на руле. Последнее, что мне удалось сделать: ударить его в грудь обеими ногами так, что он сам едва не соскользнул.

«Меньше километра», – подумала я.

И через пару секунд меня подхватил s-89 на своем аппарате. Я обхватила его как ребенок и почувствовала облегчение.

– Не спеши так, – усмехнулся он, – сейчас примешь управление.

Я было хотела объяснить, что из меня сейчас не лучший рулевой: из-за ранения в глазах темнело, а руки едва меня слушались. Но на капризы не было времени, поэтому я послушно кивнула.

Мы подлетали к Краю спина к спине: я вела машину, a s-89 стрелял в чужака. Мои руки отпустили рычаги, я была в полуобмороке, мы теряли высоту. Последнее, что я смогла позже вспомнить: s-89 положил свои руки поверх моих, громко прокричал: «Да, я его застрелил!» – и стал управлять сам.

Не менее страшный кошмар начался позже.

Я очнулась в отделении ремонта. Рядом со мной никого не было. Я посмотрела в зеркало напротив и обнаружила, что вместо моего прежнего уха стоит временный протез белого цвета. Я вскочила и направилась к выходу. Дверь оказалась закрыта, что так сильно меня разозлило, я выстрелила в нее. Раздался железный грохот, и стало понятно, что я слышу только правым ухом.

Выбить дверь было легко. Я шагала к Краю уверенно и быстро. Оттуда слышались шум и голос Адольфа.

– Вопиющий случай, – говорил он, – андроид нарушил договоренность, завалил подготовленную операцию… Это еще не говоря о том, что он и вовсе не должен был в ней участвовать. Новособранный!!! Будто это бракованное железо не знает правил. Так нет же. Бунт! Бунтари хуже чужаков. Разве это не очевидно?! Бунтари рушат систему своих команд. Бунтари – мусор! Металлолом. Особенно тогда, когда подвергают опасности бойцов. Лучших бойцов, которые каждую перестрелку приносили новые сбитые аппараты. А что сделал тот бунтарь для своих земель?!

Сплошная дрянь. Безумен и глуп. Он – большая ошибка. Прилюдно извлечь аккумулятор и перерезать провод памяти – единственный выход, который я вижу. Затем предателя отправят на свалку.

Я вздрогнула.

U-23 сидел рядом в стеклянном ящике и напоминал аквариумную рыбу. Он не дрожал и не плакал: только беззвучно уставил в пол. Должно быть, его охватило болезненное отчаяние.

– Но он же неисправный, – послышался мужской голос из толпы.

Адольф яростно завопил:

– Кто это сказал?

– Я.

Николас вышел вперед.

– Человек?!

Злости Создателя не было предела. Он был настолько разгневан, что на лбу выступила вена, а глаз дергался как сумасшедший.

– Что ты хочешь этим сказать?

Все мигом посмотрели на Николаса. Еще бы! Нам было за него страшно.

А вот он сам напуганным вовсе не выглядел. Он глубоко вздохнул и стал говорить:

– Я хочу сказать, что U-23 не виноват во всем, что вы сказали. Виной всему, должно быть, какая-то техническая ошибка на производстве. Он не делал бы ничего из этого, если бы на вашей фабрике не случился какой-то сбой.

– Что ты говоришь?! – орал Адольф.

– То, в чем вы сами боитесь признаться.

По Краю протекло эхо безумного смеха Создателя.

– И кого же мне бояться, щенок? Не тебя ли?

Николас улыбнулся и ответил:

– Чужих сомнений в вашей системе. Боитесь, что U-23 – только начало, да? Поэтому избавляетесь от него как от хлама? Ни один андроид такого не заслуживает.

Николас был прав. Мы сильные, прекрасные и самые умные изобретения человека. Хоть безумец и отличался от нас, он стремился быть героем ради тех же людей, которые хотят от него избавиться. К тому же, он подвергался ремонту…

– Защищаешь железяку как родного брата?! – сквозь злобный смех проговорил Адольф. – Может, ты хочешь быть на его месте? Хочешь пережить его наказание, да?

Раздался выстрел, которого никто не ожидал. Создатель стрелял в U-23 цепкими пулями. Боль от них безумная, а стоит убрать их с тела, как от раны не останется и следа. Андроид душераздирающе завопил.

– Давай же, отстоишь все за него.

– И что это докажет?

– То, что ты сейчас откажешься! То, что ты бунтарь. А бунтари часто смелы только на словах. А на деле трусливые крысы. При малейшей опасности такие твари бегут с тонущего корабля. Давай же, – и он выстрелил в Николаса, тот упал на колени и скрючился от боли, – можешь доказать, что ты другой.

Он продолжал стрелять. Никому не пожелаю наблюдать картину. Одно только воспоминание о том, как он отвернулся в позе эмбриона, и раздавался режущий крик, когда он принимал пули в спину. В конце концов он лег на живот и отключился: его тело мгновенно побледнело, пальцы рук стали темно-фиолетовыми.

– Разбудить, – скомандовал Адольф.

Несколько андроидов, включая меня, подбежали к Николасу. Мы перевернули его, поили водой и били по щекам, s-8 применила все загруженные знания первой помощи. Он открыл глаза и с болью и усталостью посмотрела на Создателя.

Тот дико, по-бесовски засмеялся:

– Может, тебе и удалось переубедить меня. Может, не стоит его выбрасывать, если человек, – он иронично выделил последнее слово, – чуть было по глупости не умер от боли ради него.

U-23 разобрали и выбросили через два дня…

* * *

s-1. Настоящее время

Я шла оттуда с гневом и горечью. Когда-то я думала, что если буду усердно трудиться, то забуду обо всем человеческом во мне, что мешает жить: обиды, горечь, жажда славы и похвалы; но чем больше я выкладывалась, чем сильнее изводила батарею, тем больше во мне было злости оттого, что судьба не сделала мне никакого подарка. По правде говоря, я не знала, чего бы сама хотела, но меня всегда преследовало ощущение, будто то, что мы делаем, – не настоящее, и однажды наступит другая жизнь: та, в которой нам тоже будет за что бороться.

Я оседлала аппарат и разогналась.

Руки дрожали, мысли были где-то в кабинете: я представляла себя человеком. Может быть, люди гораздо лучше нас. В них нельзя взять и заложить программу. Подростки прогуливают школу, взрослые могут бросить работу, сменить город; а некоторые вообще пытаются сбежать из тюрьмы. Они могут сойти с ума и поддаваться любой безумной мысли, возникающей в воспаленном сознании, с каждым поступком пьянея от ощущения свободы и счастья. Они живы, поэтому любят так, что пересекают города и страны, чтобы увидеть человека, казалось бы, похожего на соседа по лестничной клетке; бросают курить, ночуют в обнимку в холодной палатке, а когда ссорятся, бьют тарелки и указывают на дверь, надеясь, что их во что бы то ни стало ослушаются.

Такой роскоши я не могу себе позволить, иначе Адольфа давно бы уже не было. Я много раз представляла, как уничтожила бы его и систему, которую он создал. Иногда я думала, что он уже забыл, за что мы боремся: мы знаем сотни техник, как убивать, но никто не потрудился заключить в нас любовь к прекрасной Земле. Все наши знания – результат общения с людьми, влюбленными в планету и до боли скучающими по ней. Они сражаются за запах свежескошенной травы и кустов сирени, за возможность лежать на песке и смотреть на море. Каждый день где-то человек старается описать красочную картину роботу вроде меня, но в ответ получает только железные поддакивания, которые, наверное, кто-то вписал в инструкцию по общению с людьми.

Я бы убила Адольфа, если бы не этот вечный звон в ушах. Мы бы спустились на Землю, а затем были бы влюблены в нее до дрожи и жара в груди. А потом бы вернулись и бились так, что не жалко было бы никакого аппарата. Я бы поставила его на колени и заставила умолять. Люди так не хотят умирать, что готовы на любое унижение. Унизить, поставить на то же место, на котором был когда-то Николас. Не стоит убивать одним выстрелом. Я бы задушила его. Я бы обязательно выбрала такой путь, чтобы углядеть тот момент, как он посмотрит в лицо Смерти и испугается. Наслаждение от возможности видеть его страх горячим бальзамом разлилось бы в моей железной душе. Я бы не побрезговала сделать это голыми руками, без перчаток. И это было бы последним прикосновением к поганому телу.

Но ничего. В полете гнев утихнет, и я буду в полном порядке.

* * *

S-1.

Когда я приблизилась к Краю, на меня нашло какое-то бессилие. Я смотрела на выстроенные в ряд аппараты, но они совсем не манили меня, как пару часов назад. Нужда в подзарядке тоже давала о себе знать: я перестала ощущать кончики пальцев и распознавать запахи. Поэтому о том, что Николас стоит за моей спиной, я узнала по его голосу.

– Полетишь? – спросил он.

Я оглянулась, а в глазах потемнело окончательно.

– Знаешь, я… Наверное… Сегодня…

– Плохо выглядишь.

Я услышала улыбку в его голосе.

– Я, конечно, могу понести тебя и делать вид, что мне не тяжело.

– Не можешь, – я посмеялась и дала ему руку.

Он довел меня до зарядки и подключил к моей груди. Тьма стала рассеиваться, и я увидела родное лицо.

– Уже гораздо лучше, да? – спросил Николас.

– Да, но я не уверена, что сегодня хочу…

Я не могла себе в этом признаться. За мои семь с лишним лет это был первый раз, когда я отказывалась от тренировки. Даже в голове это звучало дико: на долю секунды у меня закралась мысль, что я неисправна, но еженедельный техосмотр предугадал бы возможность поломки…

– Не хочешь летать?!

Я не знала, как ответить. Повисла пауза.

– Давно не видела тебя таким удивленным, – наконец, сказала я, – и да, я сегодня не хочу…

– А чего хочешь?

– Наверное, ничего не хочу.

Он уставился на меня опечаленным взглядом.

– Не пялься так. Просто… – я зависла, глядя на подключенный ко мне провод. – Просто я все думаю про того парня, который раздавил чужака и украл аппарат…

Я чувствовала, как снова накатывает горький гнев: он как цепкий репейник прилепился к груди. Я все думала, как избавиться от него, но ни разу у меня не получалось сделать это быстро.

Злость сжирала меня, сколько я себя помню: удивительное дело, как ее кислота жрет даже железо, оставляя дыры, словно какая-то моль. В моей груди было несколько таких дыр. Они болели с каждым воспоминанием, увеличивались с каждой неудачей. Это причина моей энергии и жажды побед, но именно они порождают страх собственных чувств. На что способен такой убийственный прибор, как я, на самом деле? Могу ли я убить невиновного? Могу ли бросить то, для чего создана, из-за своей ярости? А может, я и вовсе получала бы удовольствие от чужой боли…

Честно говоря, я не знаю, что хуже: хотеть причинить боль или быть равнодушным. Люди, в которых я замечаю последнее, пугают меня гораздо сильнее. Садизм – это своего рода болезнь, следствие травмы и опасная странность, – что может быть более человеческим? Что касается равнодушия… У равнодушного человека уж очень много сходств с мертвецом. Не чувствовать – значит, не жить, разве не так? Иначе в чем суть такой короткой людской жизни? Люди такие хрупкие и устроены так неловко, что единственная сила, пожалуй, в чувствах.

Некоторые из них, наверное, представляют угрозу и для нас. Человеческое имеет свойство обезоруживать, накрывать своей штормовой энергией. Волна Их тепла вызывает небывалую дрожь, бьет электричеством куда-то в живот и дарит какую-то сладкую боль, которую хочется испытывать снова и снова.

В последнее дни я все чаще ловила себя на мысли, что восхищаюсь людьми. Вот, например, удивляюсь, почему Николас тогда решил возразить? Он умный и, наверное, понимал, что может получиться… Беда в том, что он об этом не думал: любовь к справедливости кипятила кровь в его теле так, что от него повалило жаром, который плавил весь металл вокруг. Расплавило тогда и меня, и его чувства стали еще одной моей дырой: почему мы не могли так же?!

Мне уже начинало казаться, что во мне рождается человек, но я гнала эту мысль: как ни крути, нам это не освоить. Люди родились с феноменальными способностями, а сами не понимают этого и даже не пытаются ценить. Одно только умение вызывать слезы радости вдохновляет меня. Подумать только: одна лишь энергия, один лишь свет в чужой, неизведанной душе, которая, быть может, и вовсе никогда не откроет свои тайны, заставляет человеческое сердце пылать и вдохновляет на великие вещи.

И они сражаются с фортуной вместе, выигрывая эту жизнь, в то время, как мы смертельно одиноки и имеем право только на проигрыш.

Первый мой проигрыш рождается во мне уже сейчас: никто не знает, до чего меня доведет эта растущая во мне жажда жизни, и какую волю мне придется проявить, чтобы снова жить своим предназначением.

Тот парень явно был охвачен гневом, потому и победил так дерзко и безрассудно. Он явно не думал о том, как стать человеком…

– Я пойду играть, – наконец проснувшись, сказала я.

– Играть? – переспросил Николас.

– Да. Уничтожу кого-нибудь вдребезги.

Я выжимала из себя улыбку как могла, но он все равно смотрел с недоверием.

Наконец, он кивнул, и я отправилась в путь.

* * *

s-1

У меня было полно карточек, но сегодня я хотела не просто победить, а разбить кого – то быстро и феерично, поэтому жалеть оружия было нельзя.

Лабиринт из стеллажей в салоне я знала как свои пять пальцев. Остановившись на нарядах, которых у меня было меньше всего, я стала набирать карточки в корзину. Хоть я и знала, что редко «переодеваю» своего персонажа, меня захватило проснувшееся во мне позерство. Вот еще одно мое сходство с простым смертным человечком.

– Там внизу новинки, если что, – вяло подсказал консультант.

Я опустилась на корточки и стала разглядывать холодное оружие. Мои мысли уже были в игровом зале и заказывали дурманящие заряды. Сегодня мне хотелось забыться и не думать ни о чем, кроме игры. Сейчас это сделать было трудно: в голове звучал голос Адольфа, да и в салоне тоже мешали лишние разговоры: какому – то парню – новичку объясняли суть жетонов. Я закатила глаза и отключила звук. Теперь, сидя на полу в тишине, я ощущала себя гораздо спокойнее. В моей корзине уже было несколько находок, когда я стала подниматься.

Голова закружилась от жесткого удара по щеке, казалось, внутри что – то трещит как сломанные ветки.

Парень схватился за плечо и торопливо растирал его. Откуда он вообще взялся? На его лице застыло вопросительное выражение. Он на секунду он показался мне знакомым. От обиды я прикусила губу. Еще и жутко раздражало его противное лицо.

Гнев укусил меня за горло, и я стала палить слова, не думая ни секунды:

– Ты что слепой? Или решил начать биться прямо здесь? Тебя собрали из металлолома, поэтому ты такой идиот?

* * *

S-1.

Парень выиграл меня в этом бою. А хуже всего то, что он был новеньким и дрался честно. Давно я не злилась настолько сильно.

Я бежала из клуба как ненормальная. В голове гудели мысли о том, как жалко, должно быть, я выглядела в зале и каким мерзким, все-таки было лицо этого парня.

То, что он преследует меня, я поняла не сразу. Но это меня и не испугало. Я думала, парень быстро сдастся и отстанет от меня, но он оказался весьма настойчивым.

Через каких-то десять минут он уже мне надоел. В конце концов, у меня стали появляться мысли, что он просто хочет попасть на мою сторону. Пришлось остановиться… Не хотелось тащить этот грязный танк к своим.

Вблизи его лицо оказалось совсем другим. Темные густые волосы, высокий лоб, карие глаза и острый лисий нос: все это отдавало чем-то по-человечески теплым. Его кожа была гораздо смуглее моей. Форма ему была великовата: темно-зеленый рукав спускался чуть ниже запястья. Кисти рук сильно отличались от всех, что я видела: они выглядели сильнее и, пожалуй, теплее. Теперь, когда он смотрел на меня в упор, его взгляд был уверенным, но при этом будто детским. Он ждал каждой моей реакции, каждого ответа так неравнодушно, будто это моего одобрения ждал маленький ребенок. Он стал что-то говорить о человечности, которую не надо выкидывать из нашей железной жизни, но я почти не слушала. Ему не стоило думать, что он пытается меня убедить: я все это знала и думала так же. Но, наверное, мне нравилось говорить аргументы в противовес, чтобы наблюдать за его попытками со мной «спорить». На мое имя парень отреагировал как какой-то блаженный… Хоть и пытался это скрыть. Уж не знаю, какие имена здесь у этих танков, но от моего он явно пришел в восторг. Еще более забавным оказалось то, что его зовут Мун.

Странное столкновение солнца и луны в игровом зале, учитывая его победу, и вовсе тянуло на «солнечное затмение».

* * *

s-1

Странное дело. Этот Мун засел у меня в голове. Воспоминания о его бурных речах почему-то заставляли меня улыбнуться. Ему так хотелось доказать мне, что мы можем дружить… Я вела себя нелогично и странно: мне и самой хотелось видеться с ним, но я всем видом показывала свое сопротивление, вот до чего мне хотелось, чтобы этот парень убеждал меня. В какой-то момент у меня даже появилась мысль: «Если я и соглашусь, то это должно выглядеть так, будто я делаю ему одолжение». Какая глупость. Как и то, что я вообще говорила с тем, кто меня сделал в честном бою. Я отлично себя знаю… Единственное, чего бы мне хотелось раньше, это уничтожить соперника, выпустить гнев наружу, а после этого долго летать, наслаждаясь своей свободой от прожигающей злости. Это все как раз те чувства, в которых я живу. Вечный круговорот: во мне просыпается злоба, а потом я пытаюсь от нее избавиться… Но не сегодня. Сегодня я проснулась с незнакомым ощущением: казалось, будто я только что дважды использовала дурманящий заряд. Воздух снаружи моей комнаты, как мне показалось, приобрел новый запах: опьяняющая свежесть, от которой кружилась голова, была словно из хрусталя, и я боялась лишний раз шуметь или шагать слишком громко, чтобы не спугнуть прекрасный аромат свободы. Но во мне было столько энергии, что идти спокойно просто не получалось. Я понеслась сломя голову. До Края было слишком близко, поэтому я сделала несколько кругов вокруг корпусов, но странное чувство все не утихало. Я бы давно начала бояться, если бы это не было так приятно. Как же это вредно и опасно, должно быть, вот так сломаться, как я. Один лишь день, даже несколько часов, и вот уже и андроид чувствует себя…

Счастливым?..

* * *

L-309

На следующий день я был занят новой работой. Вернее, работой Владимира. Странно, но после вчерашнего он не собирался вставать, хоть и время это считалось для людей послеобеденным. Но он еле открывал глаза. Должно быть, вчерашний поход в игровой зал и его разговоры в баре его слегка утомили. Так или иначе, если бы аппараты не обслуживались, то наверняка моему несчастному приятелю не поздоровилось бы. Я легко находил неполадки и переворачивал машины, не говоря уже об их заправке. В этот день мне хотелось улыбаться. Аврора всеми силами старалась показать, что не захочет снова сыграть со мной. Она пыталась меня обмануть, а выглядело это мило и забавно. Зачем говорить имя тому, с кем не собираешься общаться? Вот почему я думаю, что мы с Ней хотим одного и того же. Вот только Она затеяла какую-то игру, а я был не против играть по ее правилам и охотно подчиниться ее капризу. Должно быть, первый ход за мной… Все усложняет то, что Она живет на той стороне.