Сборник рассказов «Женские слёзы»

После возвращения Анастасия почему-то увидела в своём доме старую колдунью. Волшебница лишь недовольно поджала узкие губы и сказала:

– Не сберегла ты его… Только вот не простой цветок это был… Любовь твоя в пустоту обратилась. Завяла, как этот цветок. Не стану больше тебе помогать, Анастасия. Любовь – это счастье. Но истинное чувство нужно подпитывать, не давая ему стать пустым звуком… Не все способны оценить глубину любви, почувствовать её тонкий чарующий аромат!

P.S. Спустя несколько лет после смерти мужа у Аллы родилось двое внучек. Их с Павлом любовь не угасла до сих пор. Она будет жить до тех пор, пока жива память о чувстве, когда-то охватившем «два одиночества». Вот такая сложная любовь им выпала…

3. «Роковая ватрушка»

Все было, как обычно. Но только на первый взгляд. В тот рождественский день Анна неторопливо дописывала очередную статью. Повседневные копирайтерские заботы. Вечером муж пришёл с работы, как обычно, поужинал и решил ненадолго съездить с детьми на горку. Привычный зимний ритуал…

А Анна никак не могла дописать ту небольшую статью. Она была совсем не сложной, да и тема казалась изученной до последней буквы. Но слова, как безжизненная, тусклая солома, застревали где-то в далёком стогу воображения. Наконец та статья была закончена. А муж и дети по-прежнему не вернулись. Анна же решила ненадолго отойти в магазин. Она купила детям конфет «Алёнка» в небольшой упаковке, несколько помидоров, пакет молока. Совершенно неожиданно какая-то странная, непонятная рассеянность овладела ею. Дома девушка так и не смогла найти пакет с теми помидорами. Видно, оставила их в магазине. Странный, совершенно необычный для Анны поступок.

Девушка выпила чай с недавно купленными печеньями и решила прочесть несколько страниц книги «Гроздья гнева» Стейнбека. Но с творчеством известного писателя ей пришлось знакомиться недолго. В замочной скважине с отчаянием раненого волка заволновался ключ. На пороге показался совершенно растерянный, разом поникший, муж Анны и младший сын Серёжа.

Словно сам не веря в сказанное, мужчина тихо произнёс:

«Максим в больнице. Не знаю, жить будет или нет. Дай какие-нибудь тёплые вещи…»

В мгновение ока схватив старую пижаму, муж вскоре скрылся за дверью. Анна, с трудом различая хорошо знакомые предметы через горькую пелену слёз, стала расспрашивать младшего сына.

Взволнованный мальчик сбивчиво и невнятно произнёс: «Максим полез на горку. «Ватрушка» отлетела в сторону, и он со всей силы ударился об дерево. Потом приехала скорая. Но врачи Максима пока не спасли. Он так и не открыл глаза. Мама, а Максим будет жить?»

Анна, с трудом стоящая на ногах, уложила маленького шестилетнего Серёжу спать и стала звонить мужу. Девушка терзала ни в чём не повинный телефон не менее 20 раз. Наконец муж всё-таки поднял трубку. У Анны был только один вопрос: «Он живой?» Муж делано бодрым тоном ответил: «Да, он жив, но он спит».

От этих слов у Анны по спине прошёлся ледяной дождь из колких мурашек: «Как спит?!! Он в коме?!!!».

Муж тихо, словно боясь разбудить собственные сомнения, ответил: «Нет, он не в коме. Врач назвал его состояние оглушением. Делали КТ – особых повреждений нет. Но Максим пока не пришёл в себя. Врач говорит, что нужно подождать до утра. За это время его состояние должно улучшиться. Сотрясение мозга очень серьёзное. Но, по словам врача, молодой организм должен справиться. Был бы на его месте старик, вряд ли бы выжил после такого стремительного удара».

Через полчаса муж Анны приехал домой. В реанимации ему остаться на ночь не разрешили. Муж больше походил на безумного. Он слепо смотрел на трубку телефона: в 12 часов можно было позвонить врачу. Чтобы узнать об изменениях в состоянии сына.

Николай плакал, как маленький ребёнок. Он постоянно твердил одну и ту же фразу: «Вот старый дурак! Я – старый дурак! До 39 лет ума так и не нажил. Почему я пошёл с ними на эту высокую горку?!!! И он, он не послушал меня!!! Ведь я всё горло сорвал, когда во весь голос орал: «Тормози, быстрей тормози!» И скорая… Скорая приехала только через двадцать минут. Даже без простых носилок, представляешь? Мы с каким-то мужиком Максима прямо на ватрушке метров триста тащили до скорой. С сотрясением мозга. Медицина наша… Мне даже вспоминать об этом страшно. Господи, мне никогда ещё не было так холодно и страшно.»

Наступила бархатно-тихая полночь. Как в сказке про Золушку. Только ни кареты, ни принца в этой печальной истории не было. Только коварная безызвестность вместо красивой сказки.

Ночной разговор врача с мужем был коротким и отрывистым: «Пока всё без изменений. Мы не боги. Я сама не могу понять, почему он до сих пор не пришёл в себя. На КТ всё относительно нормально. Не могу сказать определённо, что с ним. Надейтесь на лучшее – позвоните утром. Часов в 6, я ещё буду на смене».

Всю ночь муж тенью ходил по квартире. Он то молился, то глотал успокоительные настойки, то громко корил себя за то, что не усмотрел, не успел подбежать, чтобы подхватить сына. Анне же удалось на часок сомкнуть веки. Нет, она не спала. Сон – роскошь, которая дана не всем. Анна просто находилась в какой-то полудрёме.

Словно сквозь какую-то тяжёлую завесу, она услышала голос мужа. Он звонил врачу: уже наступил новый день. Часы покорно и деловито отмерили шесть часов утра. В этот новый день Максим прошёл в себя, но состояние его нервной системы оставляло желать лучшего. Он пытался оттолкнуть врачей, резко вырывал поставленные ему капельницы и задавал странные вопросы: «Вы кто? Что вы делаете? Почему я в больнице?» Мозг услужливо и бескомпромиссно стёр информацию о катании с горы. Максим совершенно не понимал, что с ним произошло…

Николай взял больничный на заводе и поехал ухаживать за сыном, мягко утешая тем самым собственное чувство вины. Максима ведь перевели в отдельную палату. «На правах» больного, которого ни на секунду нельзя оставить одного.

Собираясь к сыну, муж Анны бережно положил в сумку старого, изрядно потрепанного зайчика, с которым Максим уже много лет не расставался ночью. Мужчина держал его очень бережно, как будто игрушка таила в себе все прелести и горести прежних лет. Этот, казалось бы, совсем невзрачный серый зайчик, как расписанная диковинными узорами шкатулка с двойным дном, хранил в себе множество воспоминаний. Со дня рождения Максима и до момента того рокового катания.

Нахождение в больнице было для Николая своеобразной борьбой с сыном. Борьбой «за свободу». Тихий и домашний Максим, прежде не отлучавшийся из дома дальше расположенного по соседству магазина, испытал огромный шок, очнувшись в реанимации совершенно голым и надёжно привязанным к кровати. Что поделать, если в больнице такие правила? Человек с черепно-мозговой травмой запросто может нанести себе вред, слившись с невидимыми пылинками белоснежного больничного подоконника в быстром полёте с четвёртого этажа.

Максим, только очнувшийся после капельницы с сильными препаратами, сразу не узнал отца. В пустых глазах, в которых в тот момент отражались только искорки лекарств, на минуту промелькнуло удивление. Но оно очень скоро сменилось едва скрываемой злобой:

– Вы кто? Дядь, пропусти меня, я домой к маме пойду. Я что в больнице? Капельница?!! Зачем капельница? У меня ничего не болит. Я здоров. Сейчас пойду домой. Отстань, дядь!

Продолжая говорить монотонно, как робот, Максим резко выдернул капельницу и пошёл на отца с кулаками. Не на шутку испугавшийся мужчина молниеносно, со скоростью дурной мысли, сбегал за врачом. К тому времени Максим уже успел «проиграть» в схватке за свободу. Он мирно спал: уставший мозг решил взять временную передышку.

– Михаил Иванович, он меня с такой силой оттолкнул, что я даже испугался. Даже не узнал. За чужого мужика принял! Что же теперь будет?

– Да потерпи ты. Как старый уже врач с тридцатилетним опытом тебе говорю. Да, несколько дней с него глаз спускать нельзя. Может попытаться из больницы сбежать из последних сил. Бывает такое после травмы. Человеческий мозг – область малоизученная. Неделю назад здесь в отделении маленькая, совсем щупленькая на вид, девочка отцу синяк под глазом огромный поставила. Бешеная сила в таких больных бродит. Уж поверь мне: я знаю, что говорю. Но ты – мужик крепкий, удержишь его, если что.

Оставшаяся дома с Серёжей Анна не была глубоко верующим человеком. Не соблюдала постов, редко переступала порог церкви. Но в эти невыносимо тяжёлые для всех дни она практически не выпускала из рук икону. Молился и маленький братик, Серёжа. Для своих шести лет он достаточно бойко читал. Но слова молитвы для ребёнка оказались слишком тяжёлыми. Но Серёжу это не останавливало. Он очень хотел, чтобы Максим как можно быстрее поправился.

Осторожно пробираясь через тяжёлую колкость незнакомых слов, Серёжа медленно произносил слишком сложные для него фразы об исцелении Максима. Он упорно молился. По несколько раз в день. Малыш постоянно спрашивал у Анны: «Мама, я хорошо молюсь? Если я буду молиться каждый день, Максим выздоровеет?» Анна уверяла малыша, что всё наладится. И Максим скоро придёт в себя…

На следующий день после катания на роковой ватрушке Анна пошла в больницу к сыну и мужу. Серёжа в этот момент был в садике.

Переступив порог палаты, Анна едва сдержала слёзы. Максим был бледной копией самого себя. Те же руки, ноги, глаза… Но совсем забытый мыслью, потускневший, отстранённый взгляд. Сын смотрел на неё, а сам в это время неспешно спотыкался об острые углы в лабиринтах собственного мозга.

– Привет, Максим! Ты меня узнаёшь?

– Что за вопросы, мам? Я здоров. Пойдём вместе к врачу, пусть он меня выпишет. Я уже десять раз его просил, но он меня не слушает. Один раз что-то говорил про какую-то горку. Странный он, этот врач. Я вообще не катался на горке. Меня из дома зачем-то сюда привезли. И держат вот теперь: шагу сделать из палаты нельзя.

За то время, что девушка находилась в палате, борьба Максима «за свободу» то утихала, то вспыхивала с новой силой. Сбежать мальчик поначалу не пытался. Поверил «сказкам» Анны о том, что у врача внезапно заболел зуб, но завтра доктор придёт на работу и непременно его выпишет. Но чуть позже (видимо, другая область мозга, чуть отдохнув, снова вступила в собственные права) Максим стал судорожно собирать вещи, чтобы пойти домой к Серёже.

Отец, осторожно, но крепко взяв мальчика на руки, положил его на кровать. Вскоре Максим уснул, на несколько часов погрузившись в глубокий омут собственных воспоминаний. Об этом можно было понять по изредка срывающимся с его губ фразам: «К Славику в гости… Домой… Больница…»

 Через несколько дней состояние Максима значительно улучшилось. Всё это время Анна по несколько часов задерживалась в палате.

Её работа над статьями между тем стояла практически без движения. Хорошо, что заказчики текстов оказались понимающими людьми и согласились немного подождать. Потихоньку, вечерами, Анна писала: строчку за строчкой, в час по «чайной ложке». По два дня на одну статью.

Но, как ни странно, тихое составление осознанных предложений из бессмысленных в гордом одиночестве слов было для Анны чем-то вроде второго успокоительного. Первым были травы на спирту. К слову, Анна уже успела иссушить до дна второй флакончик, в котором были смешаны настойки пиона, валерианы, пустырника. В минуты написания статей она верила, что и в памяти Максима из разрозненных в своём гордом одиночестве событий очень скоро выстроится единый пазл. Цельная картина его воспоминаний. Сидящий неподалёку в момент работы над статьями Серёжа время от времени повторял слова ставшей ритуалом молитвы. Но чаще читал книгу с детскими сказками или собирал высокие замки из конструктора «Лего»…

И вот спустя ещё несколько длинных, сложных дней врач принял решение выписать Максима домой. Схватка «за свободу» наконец-то закончилась.

К 29 января, своему дню рождения, Максим практически полностью оправился от произошедшего. К счастью, остались в прошлом те кошмарно-долгие дни, в которые Максим порой не узнавал близких и, как старая пластинка, устало твердил фразу: «Хочу домой! Почему меня не выпускают отсюда? Надоело!» Не только казённые врачебные лекарства, но и огромная сила детской молитвы Серёжи помогли быстрее отодвинуть болезнь в сторону, как шаткую ширму. По крайней мере, Анна в это искренне верила.

На день рождения девушка подарила Максим крохотную черепашку в маленьком аквариуме. Первая зверюшка в доме, как никак. Максим был очень рад. Он с оживлением рассматривал красноухую черепашку. Крохотные лапки, забавные узоры на панцире. Как мало десятилетнему ребёнку нужно для весёлой улыбки! А больница… Она в прошлом для него осталась. Как дурной сон. Как крохотной, извилистый узор на большой карте жизни. Только вот глубокая морщина, навеки пролегшая в памяти Анны и Николая тонким узлом, не изгладится уже никогда. Тихим отзвуком по-прежнему будет раздаваться в памяти вкрадчивый шёпот мыслей: «Виноват: не усмотрел…» «Виновата: почему отпустила их одних на горку, когда сердце было не на месте…»

Но жизни свойственно продолжаться, несмотря на ничто. Поэтому в ней периодически появляются новые «персонажи». Спустя 2 недели муж решил купить черепашке двух маленьких сестричек. Так в обновлённом, большем по размеру аквариуме, стали жить Мотя, Тортила и Эсмеральда. Эсмеральда появилась дома позже всех. Она была самой маленькой, почти крохотной. К сожалению, через 2 недели черепашка покинула этот мир, так толком и не познав его. Крохотные лапки замерли навсегда. Бойкий танец жизни для Эсмеральды закончился. Муж Анны с мальчишками похоронили маленькую черепашку в старой коробочке из-под спичек. Она стала для Эсмеральды последним приютом, слишком неудобным аквариумом.

А Тортила и Мотя по-прежнему бороздили пространство своего водного дома шустрыми, пронырливыми лапками. Эсмеральды больше с ними не было, но жизнь продолжалась.

Максим же практически забыл о том испытании, которое судьба уготовила на его десятилетнюю голову. Он тихо улыбался черепашкам, вернулся к любимым книгам, даже дорисовал оставленный в стороне 7 января рисунок.

Что тут скажешь… Жизнь сложна, скоротечна и многогранна. Но она хороша тем, что на просторных просторах судьбы нас ждут не только коварные несчастья. В жизни всегда найдётся место для надежды, веры и любви. А в невыносимо трудные минуты душу людей согревает молитва. Она, словно снимает с души тесный кокон тоски, превращает печаль в старый, давно не нужный шарфик безысходности. Шарфик, который так хочется откинуть назад навсегда. В десять лет это ещё очень даже возможно…