скачать книгу бесплатно
Мать и дочь встретились на крыльце. Обнявшись, они расцеловались.
– Похудела-то как, – сказала Елизавета Александровна. Но тут же вспомнив, что Галя, как, впрочем, и все девушки ее возраста, превыше всего ставит изящество фигуры, только улыбнулась и крепче прижала к груди голову дочери.
– Уж скажете! – держа мать за талию и входя в сени, возразила Галя. – Посмотрите, ручищи-то какие А щеки! Фу, как подушки! Хорошо, что в последние дни я перестала есть супы, а то и вовсе была бы как пышка. Вот Света Чекушкина у нас, это да! Понимаете, мама, была раза в два толще меня. Летом бог послал на нее воспаление легких, она целый месяц болела, зато теперь такая тоненькая, хорошенькая, как балерина. Нет, правда, мама, в талии можно вот так руками обхватить. Честное слово! Мы так завидуем ей!
– Боже мой, какие вы еще дурочки… Мы в эти годы бывало…
Но Галя перебила ее:
– Ну уж дурочки! Ничего не дурочки. Разве не правда, что женщина должна быть красивой, изящной, привлекательной!
– Это, Галочка, для кого же? – робко спросила Елизавета Александровна, смягчая вопрос улыбкой. Девушка вскинула на мать глаза, в которых мелькнуло смущение.
– Не для кого, – виновато ответила она. – Для себя, конечно. – Но тут же, поддавшись прежнему воодушевлению, завертелась перед зеркалом, поджимая живот.
– А я тебе кое-что привезла, – сказала Елизавета Александровна и подняла крышку чемодана, стоявшего на стуле.
– Босоножки на шпильке?
У матери опустились руки.
– Да нет, доченька, они ведь тридцать рублей, а у меня…
– Шляпу с начесом?.. Знаете, мама, – тотчас забыв о подарке, продолжала девушка, – в прошлую субботу у нас было только пять уроков. И мы решили всем классом смотаться в город. Решено – сделано! Доехали до крытого рынка, сошли…
Елизавета Александровна вынула со дна чемодана две морские раковины, молча протянула их дочери. Галя взяла их, мельком взглянув, положила на край стола.
– Ну вот, значит, – продолжала она, сверкая глазами. – В нашем классе есть Саша Данчук. Я вам когда-то о нем говорила. Помните? Так вот… на углу стоит тетенька и продает цветы. Этот самый Данчук, мама, подходит к ней, покупает один букет и… дает мне! Ну, девчонки готовы были с ума сойти! Такие хорошие цветы! Астры, последние, осенние… Потом мы решили пойти в кино.
Елизавета Александровна вынула из чемодана кулечек с разноцветной морской галькой. Чтобы привлечь внимание дочери, шумно высыпала ее на стол.
– Что это? – спросила Галя.
– Морские камни.
– А… – без всякого интереса отозвалась девушка, и глаза ее снова вспыхнули. – Ну вот, мама, идем мы по проспекту Ленина, а там есть магазин игрушек. Данчук и говорит мне: хочешь, что-нибудь куплю? Купи, говорю, Пусть, думаю, девчонки позлятся… Заходим в магазин, а продавец показывает маленькой девочке заводную машину. Данчук спрашивает: нравится? Говорю: нравится! И он купил ее мне! Вот она, сейчас покажу, Хорошенькая, как настоящая.
Галя метнулась в соседнюю комнату, и через минуту оттуда выехала серая игрушечная «Чайка». Она, как мышонок, добежала до двери, ткнулась о порог, отскочила в сторону и опрокинулась, вертя колесами и жужжа, как шмель.
– Ведь правда, как настоящая? Это еще не все! – сказала девушка, заметив, что мать захлопнула чемодан и направилась к выходу. Знаете, что он мне еще ска- зал? Ой, мама, прямо смех один! Говорит, как окончит институт, настоящую мне подарит. А я ему нарочно, конечно; а ты сейчас подари. А он: сейчас у нас только «москвич», да и тот не мой. Боюсь, отец отлупит. А Витька злится!..
Спеша высказаться, Галя говорила захлебываясь, вся светилась счастьем. О неприятностях в школе девочка и не заикнулась: не к спеху, для этого еще будет время, когда мама отдохнет, придет в себя…
Елизавета Александровна отошла к окну, присела на подоконник. Она смотрела на восторженное лицо дочери, и ее сердце сжималось от боли: как же это? Совсем недавно, кажется, еще месяц назад, Галя была совсем ребенком. По крайней мере, так казалось. А теперь? Она не узнает своей дочери. Мать, оказывается, так далека ей… ни подарки, ни долгое отсутствие… Когда же все это произошло?
Елизавета Александровна выдвинула ящик стола, сложила в него свои камешки, ракушки, вышла во двор. Ей хотелось плакать. Она еще никогда не чувствовала себя такой одинокой и несчастной. Вся ее жизнь была наполнена заботой о своем ребенке. Хотелось думать, что для Гали тоже нет никого роднее, ближе матери. И вдруг… Какой-то Данчук, Витька… Это какой же Витька? Ах да, с тракторного завода. Галя когда-то рассказывала… Он обучал ее работе на станке. Но матери в голову не приходило, что с каких-то пор знакомство с юношей будет иметь столь большое значение.
Елизавета Александровна вышла за ворота, присела на скамеечку. Рядом с ней, повизгивая, вертелась Жучка. Она все норовила положить передние лапки на колени хозяйки, лизнуть ей руку.
– Что, Жучка, – печально сказала женщина, лаская лохматую голову собаки. – Видно, только ты и соскучилась по мне.
– С приездом, соседка! Как отдыхалось? – из двора напротив крикнула пожилая женщина, подходя к забору.
– Здравствуйте, тетя Тося! Спасибо. Хорошо отдохнула.
– Ну и слава богу, божий свет хоть увидела.
– Вы тут как?
– Да как мы… Все по-старому: стирка, уборка так и верчусь день-деньской.
Елизавете Александровне казалось, что соседка вот-вот скажет что-нибудь нелестное о ее дочери. С парнями, мол, видали.
– Галя-то, чай, рада!
– Рада, – ответила несчастная мать, чувствуя, как краснеют у нее щеки.
– Надо думать, замаялась одна. Я уж старуха,а как уедет куда мужик, все смотрю в окно: не показался ли?
По улице прошли юноша и девушка Галиного возраста.
– Миколая Иваныча дочка, – сказала соседка. – Заведующего хлебным магазином. Знаешь, чай? Елизавета Александровна ждала, что тетя Тося добавит что-нибудь вроде: совсем девочка, а уже с парнем. И та, действительно, заметила:
– Кажется, совсем недавно была вот такая, а уже, гляди, настало время, идет с кавалером.
– Так ведь старый старится, малый растет, – вопреки своему настроению, ответила Соболева.
– А как же!
У Елизаветы Александровны слегка отлегло на душе: «А как же!» И в самом деле! Чего же это она так расстроилась? Гале скоро семнадцать, последний год в школе. Сама же она в восемнадцать вышла замуж, а через год стала матерью. Не умри ее первый сын, она, наверное, давно бы стала свекровью, а то и бабушкой.
Женщина представила в своем доме оживление, суету, детский писк. Как хорошо! И она с ними как за каменной стеной. Так чего же она так с Галей? Ревнует? Глупая… Парни – парнями, а мать – матерью. Да и не замуж Галя выходит…
Елизавета Александровна вернулась в дом. Дочь сидела за столом и рассматривала ее подарки.
– Ой, какие хорошенькие! – вскочила она навстречу матери с полными горстями цветной морской гальки. – Завтра возьму в школу. Можно, мама? А теперь расскажите, как отдыхали, на сколько поправились. Мне было так плохо без вас…
7.
– Просто беда! – входя в класс, сказала Курганова. И в сердцах хлопнула портфелем по парте.
– Что такое? Что случилось? – встревожились Крякина и Чекушкина.
– Да ничего особенного, только говорю: не успеешь привыкнуть к одной моде, как появляется новая. Класс ответил ей шутливо удрученными вздохами, насмешливыми восклицаниями.
Но Зину это нисколько не обескуражило, она привыкла к такому отношению. Да уж если говорить по чести, и ее-то не очень огорчало непостоянство мод Просто это был повод привлечь к себе внимание. Встретив заинтересованный взгляд Светланы, Зина, уже обращаясь к ней, стала рассказывать: Теперь модно шить платья вот с таким вырезом. Она провела рукой от плеча к плечу. – Грудь и спина сильно открыты, как раньше, до революции носили.
– Скажите, какая барыня, – пошутил кто-то.
– Ну, об этом говорить не будем, – авторитетно отпарировала Курганова. И довольная, что оказалась в центре внимания, обратилась опять к Чекушкиной:
– У тебя плечи модные, покатые. Тебе пойдет такой фасон. Сделай обязательно. Я уже шью себе. Не из нового, правда, но для лета, под солнцем, сойдет. А прическа, прическа – во… – Зина взбила свои короткие волосы, будто разворошила копну сена. – Начес уже не моден.
Мальчишки взвизгнули от изумления: какая красотища! Не дай бог во сне увидеть.
Зину и это не смутило.
– Ничего смешного! Так модно. И за границей носят. Видели в заграничных фильмах? Наша Лена и то так подстриглась. Сначала, говорит, как-то не по себе было, а теперь привыкается.
– Зина, а тригонометрию выучила? Михаил Степанович сегодня спросит, – заметила Виноградова. Курганова сразу помрачнела. Ох, уж эта тяжелая обязанность вечно перед кем-то дрожать!
– Я писала…
Все знали, как не доверяет Курганова своей памяти, поверхностной, ненатренированной. Вместо того, чтобы разобраться в материале, запомнить его, она почти к каждому уроку заготавливала шпаргалки. И так искусно ими пользовалась, что, приложи столько мастерства к другому, более уважаемому делу, давно бы стала знаменитой.
– Писала? Ты говоришь «писала»? – Голос Соболевой, властный и нетерпеливый, вырвался из общего шума и обжег Курганову. – Когда ты будешь учить, а не писать?
– Подумаешь! – возмутилась Зина, презрительно кривя полные розовые губы. – Мне ты не мамаша и не папаша, поэтому не кричи, не поучай.
На смуглом лице Гали проступили яркие пятна.
– Я… я тебя не поучаю…а если бы и так… Ты в десятом «А» учишься? Учишься? Отвечай! Значит и его интересы…
Курганова деланно рассмеялась, передразнивая Соболеву:– «Учишься? Учишься? Значит, и его интересы»… – но, зная горячий нрав комсорга и его авторитет, решила побыстрее усесться на свое место, заняться более верным делом.
– Нюсенька, – шепнула она своей соседке по парте, Крякиной, как только ее оставили в покое. – Ты с задачкой по тригонометрии, конечно, справилась?..
– Конечно, справилась, – ответила Крякина, улыбаясь хитрыми умными глазами. – Дать списать?
– Меня сегодня могут спросить, а я, понимаешь…
– Понимаю. На, срисуй, – Крякина, нагло глядя на подругу, показала ей кукиш. – У тебя Крякина только чтобы списывать, а как чуть – нос от нее, воротишь. Как же! Из плохой семьи, родители «торговцы» – редиску продают. Вот Курганова Зина – это да! Отец у нее был большущий начальник – фотограф-пятиминутка – и то их бросил, а мать… мать тоже большая шишка – санитарка больницы! Только об этом никто не знает. А Зина… разве она скажет правду. Отец, оказывается, у нее инженерно-технический работник… Вот как! А мать… конечно, не ниже врача. В больнице ведь работает. Некоторые дураки даже верят – Зина так модно одевается, у нее такие нежные ручки – ну, интеллигенция!
Курганова сидела, опустив голову, едва дыша. Искоса поглядывала по сторонам:
не прислушивается ли кто к ворчанию Крякиной, прозванной «буржуйкой» за необщительный характер и жадность.
– Ты рассердилась за вчерашнее? – чуть слышно прошептала Курганова. – Но я, честное слово, не хотела тебя обидеть. Вот честное комсомольское! Ну, сказала «редисочница», а что в этом особого? Ты редисочница, а я что, лучше тебя, что ли?
– Лучше, наверное, думаешь, раз так говоришь.
– Но ведь ты-то знаешь…
– Я-то знаю, да ты это не для меня, для других говорила.
Прозвенел звонок. Держа под мышкой коричневый портфель без замка, классный журнал и большой деревянный треугольник, вошел преподаватель математики Михаил Степанович Козырев.
– Прошу садиться, – солидно сказал он, раскланявшись перед поднявшимися учениками. И, небрежно бросив на стол свое имущество, добавил: – Сейчас я должен буду вас оставить. К моему возвращению прошу решить одну задачку.
Михаил Степанович вынул из портфеля сборник задач по тригонометрии и, щуря дальнозоркие глаза, листал его.
– Вот, например, триста тридцать седьмую. Проверим, как вы научились вычислять значение логарифмов. Договорились? Итак, я пошел. Прошу соблюдать тишину и порядок.
Ученики повернули головы в сторону преподавателя. Каждого интересовало: куда он уходит?
– Михаил Степанович, – среди полной тишины, раздался голос Вьюнова. – Вы надолго?
Математик, задержавшись в дверях, пояснил: – В восьмом «Б» студент-практикант дает урок. Хочу послушать.
Никого не удивил ни вопрос Игоря, ни ответ Михаила Степановича. Класс привык к особым взглядам этого педагога, уважал и разделял их. Это был, пожалуй, единственный человек среди преподавателей школы, который относился к ученикам старших классов как ко взрослым.
Уважение к математику десятый «А» выражал тем, что на его уроках вел себя примерно. Сдерживала сама манера Козырева, напоминавшая ученикам, что они, увы, уже не дети.
Заскрипели перья, зашелестели страницы… Только время от времени по классу проносился чей-нибудь шепот:
– Определил, чему равен логарифм косинуса 21 град. 37 мин.? А косинуса 63 град. 41 мин.?
Дай, пожалуйста, на минутку твою таблицу логарифмов.
Курганова сидела неподвижно, прислушиваясь к непонятным словам. Она чувствовала себя как человек, не знающий языка, на котором ведется разговор.
Один, второй ласковый взгляд на Крякину.... Не отошло ли у той сердце за вчерашнее? Но «буржуйка»,забыв обо всем на свете, тем более о своей соседке, решала задачу, низко склонившись над тетрадью. Одна ее кисть широко лежала на исписанной странице. Пусть Зина попробует списать!
Нюся не только не стыдилась своих рук, крупных, обветренных, а вроде бы нарочно выставляла их всеобщее обозрение.
Курганову всегда шокировало даже то, что она сидела за одной партой с такой простушкой. Сейчас же ей хотелось расцеловать умные трудовые руки Крякиной, только бы они ее спасли. Но…
Не зная, что делать, Зина обернулась и тотчас встретилась с несколькими парами глаз, явно наблюдающими за ней.
Испуганно екнуло, тревожно застучало сердце, У Зины было ощущение человека, повисшего над пропастью.
Весь класс в явном заговоре против нее… Все видят, знают, что она ничего не понимает в этой противной тригонометрии. А экзамены… Господи, так недолго остаться и без аттестата зрелости.
Как она докатилась до этого? Все началось как-то незаметно. Во время объяснения читала из-под парты. Дома в задании не разобралась и списала у Крякиной. Следующий урок был пропущен: Крякина ведь присутствовала… Так и пошло. Как в глухом лесу – чем дальше, тем темней…
Зина склонилась над сборником задач: видите, она делает то же, что и все, – переписала условие задачи в тетрадь. В это время Крякина, вероятно, забывшись, отодвинула от себя листочек, на котором только что делала какие-то вычисления. Через две-три минуты все цифры в том же порядке оказались в Зининой тетради. Теперь можно не волноваться Курганова не отстала от других. Даже появилась дерзкая мысль, не пересесть ли подальше от Крякиной.
– Ну как, закончили? – спросил Михаил Степанович, войдя в класс. Прошелся по рядам, вглядываясь в раскрытые ученические тетради. – Так-так… Вот и хорошо… А ну, Зина, – кивнул он Кургановой, – иди к доске, объясни нам, как нужно искать…
У Михаила Степановича, как всегда, отличное настроение: класс его не подвел, вел себя просто примерно, и он одним выстрелом убил двух зайцев: поработал сразу с восьмым «Б» и десятым «А».
Курганова, выигрывая время, покопалась в парте, якобы ища невесть куда исчезнувший задачник. Взяла в руки тетрадь, тупо посмотрела на испещренную столбиками цифр страницу. Единственное спасение – звонок, но он, кажется, будет не скоро. Если бы какое- нибудь чудо!..
– Что вы делаете, Курганова? – изумился Михаил Степанович, следя за ученицей, которая вот уже несколько минут вкривь и вкось расписывала доску столбцами цифр.
Михаил Степанович обычно говорил своим ученикам «ты», вопреки существующему правилу. Только в исключительных случаях обращался на «вы», как бы подчеркивая, что вынужден стать на ногу официальности во избежание недоразумений.
– Ищу значение логарифма синус… нет, косинус…
