Рехилинг (сборник)

скачать книгу бесплатно


– Почему ты именно здесь?

– Эти деревенские люди такие невинные. Здесь, в Дахабе – ты видишь, они уже привыкли к туристам, они другие. А наверху, в горах, только чабаны, которые пасут овец и верблюдов, они так умеют радоваться. Они становятся в круг каждый вечер и танцуют. Только мужчины.

– Они приняли тебя?

– Я жил там долго, несколько месяцев. Они привыкли ко мне.

– Как ты им объяснил, что ты там делаешь?

– Я просто подружился с ними.

– Твой чёрный друг на кайтинге оттуда?

– Да.

– Вы давно дружите.

– Да, я вижусь с ним каждый вечер.

– И что он говорит тебе, когда вы пьёте?

– Он говорит: Казимир, привези мне белую женщину.

– Они мечтают о белой женщине? – Я засмеялась.

Казимир на моих глазах раздражился. Он отвернулся и напряг челюсть.

– Это для каждого араба голубая мечта: белая женщина. Это символ успеха.

– Тебя это злит?

– Я этого не понимаю.

– У всего есть причины.

– Тут очень мало женщин. Они женятся так: звонит тётя своим родственникам в чужую деревню. «У меня есть подруга, а у неё знакомая, так у неё есть племянница, вот хорошая невеста вашему младшему сыну». И этого достаточно, это хорошая новость. Дальше родственники едут свататься.

– А как они относятся к геям?

Казимир впервые взглянул мне прямо в глаза.

– Мужчины убивают геев.

– Всё ясно.

Повисла пауза.

– Казимир, ты гей.

Я замерла.

– Меня тянет к мужчинам, – ответил Казимир. – Я не могу ничего с этим сделать. Но я не гей.

– Кто же ты?

Казимир встал и начал перебрасывать цветные подушки с одного места на другое.

– Тебе пора.

– Да, я тоже так чувствую.

– Спасибо тебе за вечер.

– Тебе спасибо.

– Дать тебе фонарик?

– Давай.

– Хочешь косяк?

– Положи в мою сумку.

Я спустилась по ступенькам его шикарной виллы в сад. Фонарик светил слабо, батарейка садилась. Я могла споткнуться; Казимир не провожал меня – я уже выполнила свою функцию, и возиться со мной было лень.

Неожиданно я почувствовала приступ тошноты. Меня вырвало на каменные плиты тропинки. Рвало долго и очень мучительно. Я подумала, что наедаться рыбой после трёх дней голода было ошибкой: я была слишком любопытна. Голова кружилась, я опустилась на корточки и шарила вокруг в поисках растения с листьями наподобие лопуха, чтобы вытереть рот.

Выбравшись за ворота на пыльную земляную дорогу, я бодро зашагала прочь.

Финал был грубоват. Наше свидание определённо шло по чёткому сценарию.

Весь процедурал, ресторан – гости – рефрешинг дринк – занял около двух с половиной часов: щадяще для неудачного свидания.

Я дошла до площади, где дежурили тук-тук такси – джипы с открытым кузовом. Похоже, было ещё не очень поздно.

Я чувствовала себя странно опустошённой, несмотря на то что Казимир был мне симпатичен. Я не хотела его ни минуты, хотя он был красивым человеком, но только внешне. Внутренне он был полон тревоги, как и все люди, постоянно путешествующие, снимающие этими мелькающими картинками, разными климатами какой-то невроз. Они терпят неудачу в социальном проекте на родине. Для Казимира больной точкой оказалась счастливая семья как идеал буржуазного общества.

Передо мной был человек, который не мог принять себя и создавал вокруг бесконечные шекспировские конфликты. Он умирал от страсти к диким мужчинам туземцам, которые могли убить его, если бы узнали, чего он от них хочет. Он посвятил жизнь своей зависимости, разъезжая по глухим уголкам планеты, проживая в горных деревеньках, но утолить свой голод не мог. Ему нравились бесхитростные парни с открытым сердцем, но глубина их чувств была не для таких девиантов как он. Казимир так и не стал хорошим семьянином, ни мужем, ни отцом. Ему хотелось верить, что женщина виновата в неудаче и той боли, которую принесла семья, хотя его женщине не позавидуешь – она столкнулась со стеной. Буржуазная жизнь – бизнес, деньги – позволяла ему многое, но не удовлетворяла. Он уже делал всё, к чему толкал его зов, но всё ещё не хотел признаться себе, что происходит. Он наказывал себя, падая на морского ежа, выковыривая из загноившихся ран сотню иголок. Чтобы в деревне ничего не заподозрили местные и продолжали подпускать его к себе, Казимир сохранял образ плейбоя – менял девушек как перчатки. Он шёл с новой спутницей в деревенский ресторан, чтобы все видели и пускали сплетни, угощал её, чтобы не было сомнений, что это свидание. Делал ей комплименты и подливал вино. Потом демонстративно шёл с ней по главной улице к дому, а затем проводил дома часа два-три, на самом деле за разговором, но для наружного наблюдения это было несущественно. Потом девушка уходила. Никто с Казимиром не задерживался. Такой вот сложный способ жизни он навертел вокруг своей проблемы, хотя признать себя гомосексуалистом даже и в сорок пять лет совсем не стыдно, если ты живёшь в Варшаве. Но стыд, табу и запрет были ключами к его жизненной силе, поэтому он стремился в самые опасные для него места на Земле.

Я несла с собой ещё одну историю: портрет мужчины с лицом, закрытым руками, израненного чёрными тонкими иглами морского ежа, вся его кожа была в гнойных нарывах. Почти как моя.

* * *

Этой же ночью мы пошли в сторону пустыни. Освещением служила луна, сегодня она была маленькой и очень резкой. Мы с Шоколадным вышли из клуба подышать и «погулять по пляжу». Присели у небольшого каньона из красной глинистой потрескавшейся земли. Вообще, Синай – он красный. Обожжённая неземным светом земля Ветхого завета.

Мы сидели как звери, дикари, напряжённые животом, готовые к прыжку, уже начавшие брачный танец, но пока мы ещё смотрели на звёзды, плававшие в опрокинутой тёмно-синей плошке.

– Твои губы сводят меня с ума – сказал скрытый темнотой спутник, каждое движение которого я чувствовала через колебание воздуха.

Мы продолжали наш разговор дальше, случайно вспоротый этой фразой. Парня по-настоящему крыло, я чувствовала, что парень дрожит, причём какими-то крупными судорогами. Это не было страшно, но позволяло видеть жизнь с самого края.

Здесь жили очень серьёзно, хотя туристы не были такой уж редкостью. Возможно, я совпала с его сексуальной мечтой. У меня были свои плюсы: миниатюрность фигуры, что само по себе инфантильно и, значит, женственно. Светлая прозрачная кожа, которая быстро краснела и никогда толком не загорала, в графичном мире бедуинских опалённых лиц это звучало дерзко. Я часто слышала от местных, что у меня глаза Гурии. Гурии – мифические женщины, ублажающие правоверных мусульман на том свете. Видимо, муфтии показывают пастве изображения этих существ, и до простых людей дошло представление – это мои глаза. Кроме того, я вкусно пахла, пульсировала феромонами и звенела на ветру серёжками. Это был звон другого мира.

Меня так тянуло укусить его руку или лизнуть плечо, приоткрытое майкой, мне пришлось лечь, чтобы сдержаться, и я попросила прикурить мне косяк. Шоколадный прикрыл ладошкой пламя, я затянулась.

В плошке немного задрожали звёзды.

Он тоже лёг, но бесстрашно, пружинисто и уверенно, как будто мы уговорились заранее. И мы полетели.

– Ты делаешь меня horny, – растерянно сказал он, когда мы вернулись. Стало понятно, что он собирается во второе путешествие, и это было достаточно неожиданно.

Говорят, что секс на пляже – это неудобно: везде песок. Но когда дикий пляж переходит в пустыню, вокруг дует прохладный ветер, переносящий перекати-поле, это что-то другое, не из пошлых туристических мифов. Мне даже нравилось, что под бёдрами у меня мужская кожаная куртка. Я чувствовала лучшие вибрации мира, любовь ко всему сущему. Мне кажется, я была такой горячей, что от меня шёл пар. Я поправила одежду. Где-то у дороги промелькнул свет ручного фонаря.

Мой спутник напрягся. Мы услышали обрывок какого-то разговора. Два мужских голоса.

То ли нас накрыла полиция, то ли на женский запах прибежали голодные шакалы.

Мой новый друг помог мне подняться. Движения его стали отрывистыми, он явно спешил. Мы вышли на пустынную дорогу. Две пары ног застучали позади. Нас преследовали. Танцор быстро перекинул через плечо мою кожаную сумку и дал мне короткий инструктаж:

– Держись слева от меня, возьми сумку за ремень. Не останавливайся. Если я буду драться, то развернусь к тебе спиной. Ничего не бойся, их всего двое, я легко их положу.

Стыдно признаться, но я была в таком кошачьем кайфе, что происходящее только возбуждало меня ещё больше. Двое пробуждённых из хтони простучали мимо нас кроссовками. Мой друг оскалился, я честно держалась за сумку. Почему-то это было важно в тактике боя – сумка. Свет фонарика, дёргаясь, ушёл вперёд.

Мне было всё ещё весело, хотя начинали мёрзнуть ноги под короткой юбкой. Голову грели кудряшки, да и на теле был тонкий смягчающий слой девичьего жира.

Я собиралась в гости к русским друзьям, мой спутник проводил меня до ворот их дома.

– Эй, ты даже не попрощаешься со мной? – неожиданно зло крикнул он мне в спину.

– Подожди, но я же сказала «пока». Я ухожу к друзьям.

– Теперь мне всё ясно про тебя.

Восточный мужчина и его оскорблённое достоинство. Я была как ребёнок, объевшийся мороженого, в трансе удовольствия, и молча ушла. Он был прав, но я не скрывала своей сути – в этом была моя сила.

* * *

Журавлёва стояла в сложной йогической асане на голове. Пауло пытался куда-то пристроить множество пасхальных кексов, которые напекла Таня для угощения на сёрферской станции. Их никто не ел. Христианство с его атрибутами на этой земле приживалось плохо. Где-то в пустыне ходили арабы-копты, братья по вере, гонимые мусульманами, но нам они не попадались.

В итоге Пауло забил для меня большой крафтовый пакет этими куличами, с той идеей, что я поделюсь с пассажирами и водителем автобуса маршрута Дахаб-Каир.

– Вам нужно пожениться – заметила я.

– You should speak about it with my lawyer, – парировал Пауло.

– Я лично никогда не выйду замуж, – уверенно сказала я. – Я всё это ненавижу. Эту моногамию, эту матрицу, женские обязанности, потребность быть милой, быть привлекательной, кому это нужно? Это сплошная мука. Люди только притворяются, они никогда не смогут любить другого, почему я должна спать в одной постели с надоевшим, плохо пахнущим человеком и каждое утро слышать, как он сморкается в ванной? Я презираю этот социальный договор. Я буду жить как я хочу. Я буду трахаться с арабами, жрать наркотики и не буду ходить на работу в офис. Это моя программа! Я не умею любить и не буду даже притворяться! Это честно!

Журавлёва с грохотом вышла из асаны на голове, упав на пол. Мы засмеялись.

Я больше никогда их не видела. Журавлёва вернулась в Ейск, а Пауло в Венецию, я следила за ними через Фейсбук.

Когда в шесть часов утра, уже при взошедшем, но пока ещё ласковом солнце я садилась в автобус, я увидела кумушек, они стояли неподалёку от входа в больницу в своих куртках-дутиках и курили сигареты, возле их лиц мелькали длинные ногти, ядовито-зелёные и цвета фуксии. У одной из них был роман с арабским доктором – наверное, сегодня он дежурил. Возможно, они ещё не ложились спать, so do I, какое совпадение. Они лениво касались меня периферийным взглядом, как бы не замечая. Я прощалась с их сонным мирком, уезжая туда, где я была неудачницей и плелась в арьергарде. Водитель помог мне засунуть чемодан в нижнее отделение над колёсами автобуса. Одинокая женщина, которую некому проводить и встретить. Перед моим внутренним взором загорелось табло: счёт с кумушками был три ноль в их пользу.

Я постеснялась предложить пасхальные куличи пассажирам в автобусе, но водитель от них не отказался.

День города

Это был праздник города, когда мой папа спас девушку.

Девяносто пятый год, провинциальный город. Была поздняя осень, выпал первый тонкий слой снега. На улицу в этот вечер отец запретил мне выходить. Мне тринадцать лет, я ходила в школу и на кружки типа баскетбола и художественной школы. Но сегодня меня не пустили и туда.

Папа был очень строгим – мы жили с ним и с бабушкой в просторной квартире на пятом этаже, я в его большой комнате за перегородкой с ситцевой занавеской, бабушка в маленькой, с телевизором и фотопортретом во всю стену моей тёти-фигуристки на выступлении.

Я не могла мечтать о дискотеках в Доме офицеров, куда ходили мои подружки, надевая мини-юбки и густо крася лицо. Денег на нарядную одежду, честно говоря, у меня и не было, мы жили на папин доход врача скорой помощи и бабушкину пенсию. Иногда помогала мама из Москвы, но отец видимо не считал нужным тратиться на мой поиск приключений – именно так он относился к дискотекам и прочим гуляниям.

У меня не было парней, только подруги; вечером я возвращалась из художки на автобусе, и меня уже встречал папа – в девять всегда темнело, а приходить позже мне запрещалось. Исключений не было, а рисковала я наказанием типа порки ремнём или подзатыльника, которое у нас не возбранялось, я старалась до него не доводить.

По главной улице провинциального города шли толпы гуляющих. Движение транспорта перекрыли. Мэрия организовала концерт столичных звёзд на стадионе. Наши окна выходили во двор, и я не могла видеть всего этого великолепия, но до меня доносился гул, расстилалось эхо музыки и пьяные выкрики молодых парней.