Преднамеренная

Коридор, в котором я оказалась, до ужаса напоминал тот, который я то ли видела, то ли он мне примерещился в старом доме со странными жильцами: те же бесконечные двери, те же неприятные тени. Самое жуткое – я никак не могла вспомнить, куда мне идти, чтобы попасть на нужную лестницу. По времени, проведенному в общежитиях, я знала, что из двух лестниц одна непременно оказывается закрыта. Так и вышло, и конечно, я попала именно на неё.

Был ещё второй, скверный вариант: все выходы заперты на ночь. Я старалась о нём не думать.

В любом случае, мне надо было вернуться на этаж, снова пройти его насквозь – и попробовать с другой стороны. Я думала было, что подниматься не придётся – но все двери с лестницы в коридор оказывались закрыты, сколько я не дёргала ручки.

Было темно, лампочки горели через этаж – даже не лампочки, а пыльные красные фонари. Сильно пахло сигаретным дымом. Я заметила то, на что раньше стоило обратить внимание: расставленные по пролётам жестянки с бычками. Ясно, что непроходную лестницу используют, как курилку, если бы я пригляделась, не теряла бы времени.

Мне казалось, что я уже прошла свой этаж, но двери не поддавались. Иногда я слышала голоса – словно кто-то, собственно, выходил на лестницу покурить. Сначала это заставляло меня опасливо замедляться. Мне вовсе не хотелось ни с кем общаться, мало ли, кто здесь живёт. Потом я начала замечать неладное: голоса, понимаете, были, а следов – не было.

Везде на лестнице густо лежала пыль – густая, жирная, похожая больше на пепел. Чем выше я поднималась, тем больше её становилось. Воняло уже не сигаретами, а просто дымом и тухлыми яйцами. Я утопала в грязи и смраде. За мной оставались ясные, глубокие следы – но ничьих отпечатков ног кроме своих я не увидела.

Мне стало жутко: конечно, я всё ещё не поверила в Вольдемаровы россказни, но что-то здесь было очень не так. От вони и усталости мне казалось, что и стены вокруг скверные, искажённые. Посмотришь прямо – и всё хорошо, чуть отведёшь глаза – и тут же понимаешь, что есть там что-то неправильное, что-то на периферии, что толком и не разглядеть .

Словом, я была так измучена, так мне хотелось разобраться с этим кошмаром, выбраться с чудовищной лестницы, что услышав снова голоса, я не стала замирать, но побежала со всех ног, кашляя на бегу от пыли.

Голоса стали удаляться, и скрипнула дверь – я слышала такое уже несколько раз, и понимала, что сейчас снова останусь одна.

– Подождите, – закричала я, – подождите, пожалуйста, – и прямо надо мной из дыма и полумрака вынырнуло носатое, недоброе лицо.

– А это у нас кто, – сказало лицо прокуренным голосом. Я поняла, что выбежала на лестничную площадку, и что вся эта площадка – в клубах дыма, и поэтому мне ничего не видно. Кроме меня там было ещё пятеро – а может и больше. Голоса, хоть и грубые, хриплые, были женскими. Я не могла разобрать ни слова: каркающим, лающим был их разговор, и если это был язык – я не знаю, какой.

– Мне надо пройти, – сказала я, надеясь, что мне помогут. Меня тут же схватили за руку – и какой же крепкой была эта хватка! – и втащили в дымное облако.

– Мне надо, – снова начала я.

– Мер-твя-чеч-ка, – сказали у меня над головой.

Я оцепенела.

– Мертвячечка, – сказал другой голос, – ты посмотри, мертвячечка какая хорошая. Вы посмотрите.

– Хорошая какая, – поддержал ещё новый голос, а может первый, я не могла их различить, все они были одинаковые: злые, охрипшие, повизгивающие. – А чья? А чья?

– Наша будет, – засмеялись в отдалении, – хорошая наша мертвячечка, ну-ка стой, ну-ка сядь.

Оцепенение с меня спало, я закричала – хотела закричать, но получился тоненький хрип – и рванулась, но держали меня крепко. Ноги скользнули по жирной пыли, я упала, и меня потащили, а я пыталась орать и пинаться.

– А ну тихо, – цыкнули на меня, и чудовищно острые когти воткнулись мне в лицо, окружая глазницу. Я поняла, что если дёрнусь – мне выколют глаз. Я замерла. Кажется, я заплакала, по крайней мере, по лицу потекло что-то влажное.

– Ты смотри, ты смотри, – сказала какая-то из этих ужасных женщин, и наклонилась ближе ко мне. К дымной вони прибавился ещё один запах: от неё почему-то сильно пахло курятником. – Ну-ка, – она вдруг сунула руку мне в вырез блузки, и я заорала и забилась с новыми силами от отвращения.

– А ну тихо, – крикнула та, которая держала, и, ухватив меня за волосы, дёрнула с такой силой, что под её руками хрустнуло. Боль была такая, будто мне оторвали кусок скальпа. В тот же момент меня со всех сторон начали щипать и царапать, а заводила их, та, которая чаще всех на меня орала, крякнула довольно – и воткнула пальцы мне в грудь.

В груди моей тоже хрустнуло.

– Тяжело идёт, – сказали над моей головой, – тяжело.

– Погодь, – сказала заводила, и я поняла, что под её рукой что-то расходится, рвётся с тихим треском, как старая, штопанная ткань. – Погодь, ща, – она снова крякнула и приналегла. Я опустила глаза и увидела, что рука её уже по запястье ушла в мою грудную клетку, и она делает рукой такие движения, будто ищет что-то внутри.

Я заскулила.

– Ща, ща, – захрипела женщина, – ну тебя и взболтали, мер-твя-чеч-ка, ну и коновалы тебя шили, это же надо… – она начала вырывать из моей груди серые комки. – Не то!

Другие пришли в исступление и начали галдеть и щипать меня пуще прежнего.

– Дай, дай, дай, – кричала та, что держала меня за волосы. Кровь заливала мне лицо. Я очень хотела верить, что это кровь.

– Сейчас, сейчас, – каркала другая. – Ты глянь, ты глянь, ты посмотри, что наделала, где, где, мер-твя-чеч-ка!

– Нет, нет, – заходился кто-то смехом, – потеряла, мертвячка, дур-ра!

Лица их то выплывали из дыма, то снова в нём прятались, носатые, хищные, и руки, которые они тянули ко мне, тоже то исчезали, то снова показывались.

– Сейчас я пошепчу, поищем, поиграем с мер-твя-чеч-кой.

– Отдайте, – просипела я, не зная до конца, что у меня забрали, но понимая, что происходит что-то невероятно ужасное, гораздо страшнее, чем расцарапанное лицо и вырванные волосы.

– Слышали? – спросила заводила, и передразнила меня писклявым голоском: – Отдайте! Занавесочки тебе не повесить, мертвячка? Соскучилась, небось, по занавесочкам?

И все они разом загалдели и засмеялись, будто это была шикарная шутка.

Понимаете, они действительно думали, что это весело. Хохотали до слёз, словно ничего смешнее не слышали. Выли и хлопали в ладоши. Та, что держала меня за волосы, согнулась, всхлипывая, и потянула мою голову вниз – я почувствовала, что она вырывает ещё клок волос, и схватила её за руку, и сжала. У меня под пальцами затрещало, она перестала смеяться и закричала.

– Отдайте, – сказала я, от ужаса сжимая пальцы сильнее. Мне казалось, что если я отпущу, то она бросится на меня. От боли и страха на глаза мне навернулись слёзы – но злилась я гораздо больше, чем боялась, удивительно даже, как меня разозлила эта мерзкая шутка. Смех затихал: те, что стояли дальше, и кого я совсем не видела из-за дыма, ещё каркали восторженно, но ближайшие уже поняли: что-то пошло не так. Голоса их стали обеспокоенными, тревожными.

– Пусти, пусти, – заголосил кто-то, пытаясь меня оттащить. Та, которую я держала, уже не кричала, а ойкала. Повторяла: ой, ой, ой, ой, – как будто пластинку заело. Её подруга ухватила меня своёй когтистой лапой. От злости в моей голове словно что-то лопнуло, как лопаются мыльные пузыри. Извернувшись, я укусила её. Если бы я не стояла так неудобно, на коленях, я бы ей в лицо вцепилась.

То есть, вы поймите.

Я никогда не была такой – я всегда была тихой, никогда не делала ничего подобного; но ведь бывает, что приходится. Конечно, не надо было им смеяться, то есть, я думала, что если бы моя мама меня видела – но смеяться им не надо было.

Они набросились на меня все разом, чёртовы курицы. Крики их стали совсем неразборчивыми, мокрыми перьями пахло невыносимо. Пару раз ещё что-то издало этот ломкий звук, но глаза мне заливало, и я ничего не видела из-за этого, а ещё из-за проклятого дыма. Смеяться уже никто не смеялся.

Не знаю, чем бы всё закончилось – в конце концов, их было больше, но дверь хлопнула, площадку залило светом, и кто-то сказал сипло и негромко, но удивительно отчётливо:

– Комендант идёт, – и добавил, – устроили тут.

11.

Правый глаз мой куда-то задевался, и в коже было больше дыр, чем в подошвах моих чужих потерянных туфель, тех, что на картонной подмётке. Ноги меня не держали, под ногтями подсыхали какие-то ошмётки. Вся лестничная площадка была заляпана, банка, в которую они стряхивали пепел, опрокинулась, и мы втоптали окурки в бетон.

Что-то случилось со мной, и меня совсем не удивляли и не пугали ни их странные глаза, ни кривые, жирные, куриные ноги, обтянутые цветными лосинами, ни крылья, ни когти. Макияж у них у всех до одной потёк – тонны румян, и туши, и подводка. Всё это было уничтожено и размазано по лицам, и я почувствовала злорадное удовлетворение.

– Отдай, – сказала я, почти не слыша своего голоса – сорвала горло, пока орала и ругалась.

– Что отдать, дура, – сказала та, что была особенно носата и размалёвана, с огромными золотыми кругами в ушах.

– Расходимся, – каркнула другая, – комендант, – и они, не глядя на меня, начали просачиваться в дверь. Над дверью сейчас, при свете, стала видна цифра семь, нарисованная мелом, а под ней знак – глаз со спиралью.

– Глаз отдайте, – зашипела я, хватая главную за руку, – глаз.

– Нету у меня, – рявкнула она, и вырвала руку, – ничего у меня нет, сама продолбала, конченная какая-то, – дверь захлопнулась за ней, и я осталась снова в сумраке и одиночестве, и прижалась спиной к стене, обессиленная.

– Шли бы вы в свою комнату, – сказали из-за моей спины, и закашлялись. Щелкнула зажигалка, отчётливо послышался звук затяжки.

– Не могу, – сказала я. – Там заперто.

– Неприятно, – посочувствовали мне. – Ну, вы попробуйте как-то, а то комендант ходит. Ему не понравится, что режим нарушается. Опять же, когда он придёт вас ругать, вам придётся на него смотреть, а этого я вам не советую.

– Совсем не могу, – сказала я, – я с пятого, там закрыто.

Злость ушла, осталась невероятная усталость. Мне так хотелось, чтобы всё закончилось, так хотелось отдохнуть – вы не представляете. Никогда в жизни я так не уставала и так не хотела просто полежать, и чтобы никто меня не трогал, не тягал, не отбирал у меня ничего.

– А давайте я помогу, – предложил голос. – Смена у меня всё равно заканчивается.

– Помогите, – согласилась я. Что-то такое почти вспомнилось, но я слишком устала.

– Держитесь, – мне подали руку, и я взялась за неё. Обычная рука, со сбитыми костяшками и обкусанными ногтями, и не скажешь, что вытянулась оттуда, где должна быть бетонная стена. – Шаг назад, – подсказал мне голос, и я шагнула, и перед носом моим оказалась внутренняя стенка шкафа. Две сломанные вешалки, которые мне показал до того Вольдемар, и на которые он посоветовал ничего не вешать, запутались у меня в волосах.

– Не оборачивайтесь, – сказал голос. – Я со смены, вам не надо на меня смотреть.

За спиной у меня зашуршало.

– Можете выходить, – окликнул голос. – У вас чай есть? Я бы у вас чая попил и пошёл, да и вам не помешает.

– В тумбочке, – сказала я и, глядя строго под ноги, вышла из шкафа. Вольдемар оставил мне запас чайных пакетиков и немного сахара, строго наказав с первых же денег купить ещё. – А вы с Вольдемаром, – я сделала жест рукой, который должен был показать, что мой гость имеет отношение к Вольдемару, и оба они – к бедственному моему положению.

– А, нет, – сказал голос. Странно он звучал, ускользающее, словно не совсем отсюда. – Куда мне до сильных мира сего. У них в преднамеренной с вами путаница. Отчётность не бьётся. Вам тут, кстати, бутерброды оставили, будете?

– Нет, – сказала я и села на кровать. Смотрела я на свои ноги: колготки не пережили ночи и расползлись капроновыми клочьями. Руки я положила на колени, на левую руку капнуло. Я испугалась, что меня начнут утешать, но обошлось. – Вольдемар из преднамеренной, а вы откуда?

– Из кошмаров, – сказал голос, и знакомая рука протянула мне нечистую кружку с чаем. – Пейте, вам надо. И купите сахара тут же, как только получите аванс. Вы пока не привыкли, здесь без этого нельзя.

– Спасибо, – сказала я. – И меня тоже в преднамеренную? Или в кошмары? Что это вообще значит.

– В кошмарах ставок нет, – сказал голос. – Это, Светлана, разные отделы. Я не знаю, на что для вас договорился Вольдемар, но на что бы не договорился – соглашайтесь. Послушайте доброго совета. Тут, кстати, с сыром есть – точно не будете?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.