На Пришибских высотах алая роса

скачать книгу бесплатно


– Я знаю. И, все-таки, в те короткие наши встречи, я хочу, чтобы ты источала мой любимый аромат.

«Это ж надо – источала!» – промелькнуло в голове, и тут же обозначилась какая-то смутная, но явно многообещающая мысль. Она еще ясно не могла понять, что это, но что предвещало ей решение той проблемы, которая мучила ее последние дни. Катя растерялась, и забыла, что она должна осмотреть кабинет на наличие ползающих гадов. Она так и стояла посередине кабинета, не решаясь взять из рук немца красивый флакон. Таких флаконов она отродясь не видела. Заметив ее замешательство, Отто пояснил:

– Бери, не стесняйся. Это самые лучшие в мире духи, французские.

Он протянул флакон и попытался вложить его в Катины руки. Но Катя медленно, не решаясь его обидеть, отвела его руки от себя. Она видела, какое сумасшедшее блаженство разлилось в его взгляде, когда она прикоснулась к его рукам. Он медленно опустил голову, все еще глядя ей в глаза, и поцеловал по очереди обе руки. Это было сделано так галантно, так целомудренно, что Катя не смогла на него обидеться, обвинить его в посягательстве на ее честь, и в то же время в этом жесте она прочла его готовность пойти на любую жертву ради нее. Каким-то седьмым чувством она определила, что он и только он поможет ей. Не успела она обрадоваться своему открытию, как тут же испугалась: «А вдруг он потребует большего?! Вдруг он потребует близости?» Но в следующее мгновение поняла, что никогда ничего он от нее требовать не будет. Он благоговеет перед ней, а это значит, что всегда будет соглашаться с ее решением, с ее желанием. «Но это же подло, пользоваться таким благородным отношением. Нет, она не может ответить ему подлостью», – воспротивилась душа. Катя поставила флакон на стол:

– Я не могу принять от тебя подарок, потому что мне нечего тебе подарить.

– Я ничего не прошу взамен. Мне достаточно видеть тебя, мне достаточно того, что ты не презираешь меня, как врага. Мне достаточно видеть твои глаза, и твою улыбку на мои комплименты. Я очень хочу, чтобы ты отвечала мне на немецком. Хочешь, я буду давать тебе уроки?

– Хочу, – неожиданно для себя ответила Катя, и тут же поймала себя на мысли, что это ей даст возможность чаще бывать в его кабинете, где лежат те списки, которые ей так нужны.

– Тогда, тем более возьми духи. Я буду вдыхать их аромат, и это мне будет плата за уроки.

«Обманывать не хорошо, – твердила она себе, возвращаясь в санчасть, сжимая в руке флакончик, – но обманывать придется, хотя и очень жалко этого чистого юношу».

Дома она открыла флакончик и… замерла. Такого аромата она нигде и никогда не встречала. У нее и мамы были духи, но это были «Сирень», «Серебристый ландыш», «Белая акация», которые имели знакомые ароматы. А этот… в нем угадывался запах Востока, хотя она никогда не была на Востоке и не вдыхала восточные ароматы. Но, что-то ей подсказывало, что так загадочно-волшебно пахнет только Восток. Смешанный с цветочным коктейлем с едва уловимым веянием цитруса, он завораживал и вызывал смятение. «Это запах соблазна, – мелькнуло у нее в голове. – А, что, если в эти духи специально подмешаны вещества, которые угнетают волю, расслабляют человека, позволяют его страстям подмять разум? И ведь чистота и невинность Отто тоже обезоруживают, и это самые главные аргументы, чтобы понравиться кому-то, завевать расположение… надо быть с ним начеку!» Как и учила ее бабушка: по капли за ушами и одна в ложбинку на груди. В этих местах дольше сохраняется запах.

Отто, чего так боялась Катя, не посягал на ее честь, и она постепенно перестала быть сжатой и напряженной, и их уроки проходили в обстановке легкого флирта. Что же касается самой Кати, то она все больше и больше пыталась хозяйничать в его кабинете, знакомившись с его содержимым, чему Отто не препятствовал. Это необходимо было Кати для того, чтобы, наконец-то подобраться к заветным спискам. Не могла же она открыто его попросить, чтобы он ей их показал. Может быть, он бы и выполнил ее просьбу, но она не хотела его толкать на служебное преступление.

А Центр ее торопил, толкая в постель начальника лагеря. Она нервничала. Конечно же, она вслух не возмущалась его цинизмом и объясняла невыполнение задания тем, что начальник лагеря не обращает на нее внимание.

– Нет такого мужика, который бы не хотел переспать с красивой женщиной. Ты просто не хочешь. Учти – это приказ, и ты обязана его выполнить. Придумай любые там женские штучки, но соблазни его, и задание выполни, – твердил ей Петр.

– Выполню, – заверила она, уходя, не уточняя, как выполнит. То, что в Центре настаивали на том, чтобы она переспала с начальником лагеря, ее возмущало до глубины души. Не для этого она себя готовила все эти месяцы. Для нее всегда профессия разведчицы, была окружена ореолом романтики, меткой стрельбы и мужества. Спортсменка, победитель областных стрельб по мишени, она была направлена на учебу в спецшколу. Училась неистово. Хотелось побыстрее в дело, к которому готовила себя не только физически, но и нравственно.

В ходе учебы проявился ее недюжинный талант конспиратора. А самое главное ее качество – быть самой собой, быть веселой и умной собеседницей, заводилой в любых затеях, организатором пикников на природе, вечеров отдыха. Тасина смекалка и разнообразные выдумки, поражали ее руководителя майора Кочина. Наблюдая за ней, он думал: «Такая найдет выход из любого положения» и любовался ее неброской красотой и умением очаровывать. Ее внешние данные не требовали поправок, особенно глаза, излучающие все, что может дать любящая женщина. Об этом и вспомнил майор, давая ей задание на сближение с начальником лагеря. Он был уверен, что тот не устоит перед ее очарованием. Он прибегал к этому крайнему и весьма скользкому предложению, потому что сверху от него требовали результатов и грозили отослать на фронт, за неумение подготавливать результативных разведчиков.

5.

Соня Кирилюк по своей природе была доброй девочкой, смешливой и коммуникабельной. Родилась Соня на Донбассе, в городе Константиновке. Старожилы его называли любовно и величественно «Стеклоград». Ее отец работал на стекольном заводе и отливал рубиновое стекло для звезд Кремля. Кусочек этого рубина подарили стекловарам, участвовавшим в его изготовлении. Среди них был и ее отец. В семье гордились этим красным стеклышком и берегли, как самую дорогую семейную реликвию. Соня пошла породой в маму – веселую певунью. Обладая сильным и красивым голосом, пела в школьном хоре и мечтала быть певицей. 19 июля 1941 года, после окончания школы, поехали в областной город Сталино на олимпиаду художественной самодеятельности. Их хор занял первое место, но радости не было. Была подавленность от сообщения Молотова о начале войны. Война гремела далеко на западе, и все надеялись, что она не дойдет до Донбасса, но предприятия эвакуировали.

Вместе с семьей, как и многие рабочие и служащие завода «Автостекло», она эвакуировалась в Молотовскую область на станцию Чад. Не успели они обустроиться на новом месте, как пришла повестка из городского военкомата о призыве на военную службу. Комсомольские организации и военкоматы, отбиравшие добровольцев и набиравшие по призыву, постарались послать в войска ПВО наиболее грамотных девушек. Большая часть всех прибывших имели законченное среднее или высшее образование. Этому пополнению оказались по плечу, поставленные перед ними задачи.

Девушки и женщины постигали службу в зенитной артиллерии ПВО страны. В Московском учебном центре ПВО, на курсах и в военных школах они успешно осваивали боевую технику и служили прибористками, наводчицами, пулеметчицами, связистками, командирами зенитно-пулеметных расчетов. Их служба была нелегкой. Мало было хорошо знать технику, надо было еще иметь быструю реакцию. Многое в их службе зависело от слаженности, четкости и большого мужества. Подавляющее большинство девушек стали замечательными воинами.

В 1939-ом и начале 1941-го годов создавались новые части и соединения ПВО. Устаревшая боевая техника и вооружение заменялось новыми образцами. В годы предвоенных пятилеток был заложен фундамент обороноспособности государства, благодаря развитию тяжелой индустрии и развитию науки. Это способствовало росту технической оснащенности, совершенствованию организации всех родов войск. Детально был разработан план противоздушной обороны Москвы. Он предусматривал отражение нападения противника с любой стороны, в любое время суток и при любой погоде. Было принято во внимание и возможность разной высоты полета вражеской авиации. Вокруг Москвы была развернута сеть аэродромов, боевые порядки зенитных артиллерийских частей, которые обеспечивали круговую оборону города. Боевые действия истребительной авиации и зенитной артиллерии в ночных условиях обеспечивались световыми прожекторными полями. Каждое поле имело глубину до 35 километров. Всего вокруг Москвы было 16 таких полей. Части аэростатов воздушного заграждения предназначались для защиты центра города от пикирующих и низколетящих самолетов. Разведку несли части воздушного наблюдения, оповещения и связи с рубежа 200–250 километров от Москвы.

Корпус ПВО – это огромный и распределенный на огромной территории механизм. Управлять им немыслимо без надлежащей дисциплины и тесного взаимодействия всех его звеньев, больших и маленьких, а обеспечить это может только строжайшая централизация. Нечеткость в работе только одного из них может привести к сбою во всей системе. Особое значение в войсках противоздушной обороны уделялось времени. Расхождение в показаниях часов даже на секунды могло нарушить согласованность действий. Поэтому с главного командного пункта с первых дней войны по телефону и радио стали передавать сигналы точного времени для всех командных пунктов, огневых позиций, постов ВНОС и других.

Под Москвой, в Дорогомиловских казармах такие же девушки, как и Соня, набранные по призыву, осваивали искусство стрельбы. Вновь прибывших бойцов обучали по ускоренной программе. Их тренировали в выполнении лишь самых необходимых приемов боевой работы. Они изучали устройства и технические характеристики пулеметов и зениток. На стрельбищах учились поражать цель. Первая короткая очередь в небо. Соню встряхнуло так, что она подпрыгнула и закрыла уши. Рядом стоящие девочки тоже стояли с прижатыми к ушам ладошками.

– Как оглушило!

– Ничего, привыкните. Это сначала так кажется, что громко, с непривычки. Потом и замечать не будете. Да, собственно он тонуть будет в общем шуме.

Вот тут то они и представили, в каком ужасе им придется работать. Стрельбы на полигоне проводились целые сутки. Отличие их подготовки заключалось в том, что необходимо было овладеть новой техникой стрельбы по быстро движущимся целям. Этим отличалась артиллерия ПВО от полевой. Здесь не было времени и возможности «взять в вилку», пристреляться. Самолет был в зоне всего две-три минуты, и за это время его надо было поразить. Днем в основном пристреливались расчеты пулеметных установок. Курсанты стреляли по матерчатому конусу, который буксировался самолетом. После окончания стрельб экипаж самолета— буксировщика сбрасывал конус. Каждый расчет имел свой цвет пуль, и поэтому несложно было просчитать процент попадания. После каждого захода мишень превращалась в решето. Так учились девушки боевому искусству. В программу их подготовки входили и специальные стрельбы по пикирующему самолету, по снижающимся парашютистам, по штурмовикам, по наземным целям прямой наводкой и с закрытых позиций.

Жизнь в училище шла по строго намеченному распорядку. Проводились занятия по теории стрельбы, изучались уставы, шла политическая учеба. Непрерывно клацали затворы десятков орудий, поднимались в зенит и опускались пушечные стволы, сверкали на солнце гильзы учебных снарядов. Когда проводилась тренировка на слаживание, с позиции доносились доклады номеров, считывавшие величину установки трубки, гудели ревуны, звучало множество различных команд и докладов об их выполнении. Шла напряженная ускоренная учеба, ведь их ждало небо Москвы.

Соня успешно справлялась со своими обязанностями. Она зарекомендовала себя самоотверженным, умелым, выносливым и находчивым воином. Ей, мечтающей быть певицей, самой было удивительно видеть в себе эти качества, ведь она даже в мыслях не могла себе представить, что будет воевать. Но жизнь распорядилась по-своему: страна их позвала на свою защиту. Много девушек служило и в войсках ВНОС – служба воздушного наблюдения, оповещения и связи. Эта служба имела важное значение в противовоздушной обороне страны, потому что являлась первоисточником сведений о противнике. Она требовала от бойцов этих соединений не только хорошей боевой подготовки, но и отваги и мужества. Ведь им приходилось не только сообщать точные данные и наводить истребительную авиацию на врага, но и захватывать мелкие воздушные десанты и группы, проводить наземную разведку противника в районе своей позиции. Они должны были хорошо владеть винтовкой, автоматом, гранатой, чтобы в случае нападения на пост наземного неприятеля, вести оборонительные бои. Женщины и девушки заменили мужчин в прожекторных частях и в частях аэростатов воздушного заграждения. Многие кадровые офицеры не представляли себе молодых девушек на огневых позициях, в суровых условиях боевой обстановки. Они сомневались в том, что «слабый пол» сумеет в совершенстве овладеть военной премудростью, которая испокон веков была уделом мужчин. Но вопреки их желанию все больше и больше девушек заменяли мужчин, уходящих на передовую, и вопреки их сомнениям в совершенстве овладевали «премудростями». Они стали хорошими воинами и умелыми командирами. В их числе была и Соня Кирилюк, которая через год службы получила звание сержанта и была назначена командиром расчета.

После подготовки Соню направили в 22-й зенитно-пулеметный полк Западного фронта. Их девчоночий полк сражался наравне с остальными мужскими полками, и никаких скидок им не делали. Первая дислокация полка была в городе Подольске. Каждую ночь вражеские самолеты тревожили жителей города. Порой зенитки не смолкали с вечера и до утра. Город хорошо охранялся с воздуха. Тысячи зенитных батарей были установлены на чердаках и крышах домов по всему городу и в несколько колец зенитных заграждений вокруг города. Во многом помогали мощные прожекторы, которые, начиная с окраин и продвигаясь к центру, пронизывали небо яркими лучами. Рассекая ночную тьму, они ловили в свои светящиеся сети стервятника. Ускользнуть от них было невозможно. Попадая в фокус, ослепленный летчик, начинал метаться. Соня, завидев в кресте лучей самолет противника, напевала слова, которые ей бабушка декламировала в детстве: «Ах, попалась, птичка, стой, не уйдешь из клети. Не расстанемся с тобой ни за что на свете». Особенно по несколько раз повторяла: «не расстанемся с тобой ни за что на свете» и добавляла: «пока в упор не расстреляем». Зенитки спешили сделать свое дело, и от их дружного треска раскалывался воздух. Соня со своим расчетом зенитчиц устроилась на крыше шестиэтажного дома. Зима была очень холодной. И, если от ветра хоть как-то можно было спрятаться за корпус пулемета, то от мороза прятаться было некуда. А пулемет у них был солидный, снятый с тяжелого бомбардировщика ТБ-3.

Она уже по звуку научилась отличать «хейнкнелей» от «мессершмиттов». Они летали бомбить Москву, а ее задачей было не пропустить их к Москве. Она запомнила эту морозную ночь на всю жизнь, потому что сбила первый самолет в своей жизни. Потом их было много, но этот первый – был самой дорогой победой. По звуку определила, что летят «хейнкели». Она не растерялась. Уверенным движением дослала в патронник патрон и, упершись в наплечники, поймала самолет в перекрестье прицела. Бомбардировщик шел прямо к позиции. Еще мгновение и вражеский летчик пошлет очередь по пулеметчице, но Соня опередила его. Он, неуклюже накренившись, резко пошел вниз и врезался в землю. И тут ее оглушил крик подруг:

– Есть!

Это была первая сбитая цель, за которую она была удостоена знака «Отличный пулеметчик». Не один раз Соня видела, как дымил и падал вниз, подбитый ею, вражеский самолет. Отважная пулеметчица была награждена орденом Красной Звезды. На примере ее смелости и мастерства учились и остальные девушки. Не менее дороже ордена, были и серебряные именные часики, одна из первых наград и, если еще учесть, что она отродясь не носила часов. Школьницы часов не носили. Некоторым девочкам покупали часы только состоятельные родители и только после окончания школы. Ей тоже обещали родители купить часы, если она поступит в консерваторию. А тут – заслужила, да, еще ни какие ни будь, а серебряные. Говорили, что однажды интендант Красной армии передал Журавлеву швейцарские механизмы часов без корпусов, а местные воины умельцы изготовили для них корпуса из металла, прозрачного плексигласа и серебра. Изготовленные на войне таким необычным образом часы были по-своему уникальной вещью и были ей очень дороги. Это было вознаграждение за ее нелегкий и славный труд воина.

Самым тяжелым для нее было отсутствие нормального сна. Ей любительнице поспать, так не хватало двух часов, отведенных на сон. Она очень страдала от этого. Из-за постоянного недосыпания болела голова, краснели и слезились глаза. А это очень мешало успешной стрельбе. Редко когда удавалось поспать четыре часа в сутки, и это было роскошью.

О том, как бдительно девушки охраняли небо своей любимой Родины, говорит признание противника. Плененный немецкий ас Норман, который воевал в Африке и в Западной Европе на вопрос: «Насколько эффективен был огонь английской зенитной артиллерии под Тобруком?» ответил: «Лучше было десять раз пролететь над Тобруком, чем один раз в районе действия русских зенитных батарей, укомплектованных бойцами-девушками».[5 - Архив МО СССР, 2-я дивизия ВНОС, оп.169219, д. 3, л. 60–61.]

А ведь девушки сражались с асами. Летный состав немецких частей, участвовавших в налетах на Москву, почти полностью состоял из офицеров. Многие из командиров экипажей, где почти каждый был удостоен наград, имели звание полковника. Они имели Железные Кресты за бомбардировку городов Западной Европы и были опьянены своими победами. Плененные, держались высокомерно, не хотели отвечать на заданные им вопросы, будучи уверенные в своей силе и быстрой победе. Но спустя два-три месяца картина изменилась. Они признавались в том, что их авиация несет большие потери от советской зенитной артиллерии. Многие самолеты настолько повреждены, что оказываются непригодными к дальнейшей эксплуатации. Эти известия окрыляли юных зенитчиц и пулеметчиц, придавали им силы, и они еще ожесточеннее расправлялись с врагом.

В сентябре Соню наградили Почетной Грамотой ЦК ВЛКСМ. Каждый успех наполнял ее сердце огромной радостью. Вскоре ей присвоили звание старшего сержанта. Ее расчет был одним из лучших. Дисциплинированная и находчивая, Соня зарекомендовала себя еще и как хороший организатор. И при всем этом являлась примером скромности и душевной теплоты. Заводилой она была еще в школе. Не оставляла она своей привычки и на фронте – всегда и во всем видеть хорошее, уютно обустраивать быт и все, что попадет под руку направлять себе на службу. Правда, на фронте не слишком поимпровизируешь – здесь над всем довлеет устав, но Соня умудрялась. Ее находчивость просто удивляла подруг, и они очень быстро признали в ней лидера, и выбрали комсоргом первичной ячейки.

Каждую ночь при массированных налетах вражеской авиации, командование отдавало приказ о наведении заградительного огня. Завесу заградительного огня вынуждены были применять в таких случаях потому, что не возможно было в скоротечном бою обеспечить успешное взаимодействие прожектористов и зенитчиков. Старое правило артиллеристов: «Не вижу – не стреляю!» в этой войне не работало. Появилось новое: «Не вижу, но стреляю!» Необходимо было стрелять, даже ели не видишь противника, потому что цель необходимо было поражать. Отрицательной стороной заградительного огня был большой расход боеприпасов. Но зато на пути движения бомбардировщиков создавалась плотная завеса огня. Так как точное местоположение самолетов установить было трудно в дни облачности, тоже приходилось создавать завесу, охватывающую немалое пространство по фронту, в высоту и в глубину. И хотя заградительный огонь – это пассивная форма обороны, она сыграла немаловажную роль в нанесении ущерба вражеской армии, и препятствовала продвижению к цели неприятельских самолетов.

Потерпев неудачи при первых налетах, противник, менял тактику.

Одиночные вражеские самолеты и небольшие группы на большой высоте подходили к зоне зенитного огня и старались, как можно дольше находиться в этой зоне и держать зенитчиков в напряжении. Это очень утомляло и изматывало силы, и Соня больше всего не любила такие их маневры. Надо было иметь огромную выдержку, чтобы не сорваться и не выпалить «из пушки по воробьям», а «воробьи» эти были в недосягаемой высоте. Вначале Соня очень нервничала, но потом научилась держать себя в руках и относиться спокойнее к таким ситуациям, но при этом не теряла бдительности.

Одним из коварных приемов врага было использование для налетов на наши объекты советских самолетов, захваченных на советских аэродромах. Зная маршруты полетов наших дальних бомбардировщиков, фашистские летчики ждали их возвращения и пристраивались в хвост. Под таким прикрытием им удавалось иногда достигать советских аэродромов. Один из таких самолетов появился над Подольском. Он летел на небольшой высоте и внезапно атаковал зенитную батарею. Нападение, конечно, было неожиданным, но соседний расчет быстро справился с шоком, изготовился и дал отпор врагу. В напряженной боевой обстановке обострялось чувство ответственности, повышалась бдительность, собранность и готовность к действию.

Применяли немецкие летчики и такой прием, который очень быстро раскусили зенитчики. Линию фронта самолеты проходили на большой высоте и, приблизившись к зоне артиллерийского огня, выключали моторы. Некоторым, планируя, удалось проскочить к окраинам города и сбросить бомбы. Потом на форсированном режиме они снова набирали высоту и уходили из опасной зоны. Конечно же, эти ухищрения заставали воинов врасплох, и позволяли гитлеровцам добиться отдельных успехов, но это никак не отразилось на ходе боевых действий под Москвой. Но то, что немецкая авиация не достигла больших успехов под Москвой, вовсе не означало, что противник был слабым.

На всю жизнь Соне запомнился один из массированных ночных налетов вражеской авиации. Это был сплошной кошмар. Пока самолеты противника были вне зоны досягаемости зенитно-пулеметных расчетов, она только наблюдала за боем самолетов. Прожектора выхватывали из темноты детали боя. Атакующие коршунами носились в воздухе, подбитые, волоча за собой шлейф дыма и языки пламени, уходили к земле. Белыми облачками обозначались разрывы снарядов. Это было страшно. Армада направлялась прямо на Москву. Вражеские бомбардировщики шли с трех направлений. За ними с интервалом в десять минут шли четыре группы самолетов. В общей сложности в воздухе было до семидесяти бомбардировщиков. На их пути в небо с определенной периодичностью поднимались лучи прожекторов. Того, кто попал в лучи прожекторов, сразу же атаковали советские истребители. А немецкие не только отстреливались от самолетов, но еще и пытались «погасить» прожектора. Некоторые бомбардировщики, освобождаясь от груза, ложились на обратный курс, но основная часть продолжала упорно лететь на Москву, отстреливаясь от наседавших истребителей.

В зону действия зенитной артиллерии эта группа проследовала не в таком уже строгом порядке. Зенитчики встретили непрошенных гостей стеной разрывов. Они стали метаться, как загнанные звери, отыскивая «просветы» в завесе зенитного огня, через которые можно бы было улизнуть. Но, ни одному из них не удалось уйти.

Однако расслабляться было рано. За первым эшелоном следовал второй, потом третий, четвертый. Это было не для слабонервных. «Наверное, так бывает конец света» – думала Соня. Очень хотелось зажмурить глаза, чтобы не видеть этой грохочущей несущейся прямо на нее чудовищной силы, но закрывать их было нельзя. Передние самолеты выбрасывают САБы[6 - САБ – светящаяся авиабомба.] и прокладывают ими маршрут, освещая цели, по которым надо бомбить. А Соня должна была не только поражать вражеские самолеты, но и «гасить» эти «люстры», как коротко и образно они называли светящиеся авиабомбы. Это была ночь ужаса. Соня удивлялась опыту командиров, которые так мастерски владели ситуацией и точно ориентировались, казалось, в неразберихе воздушной обстановки. Но это только казалось непосвященному взгляду. Командиры всех подразделений владели ситуацией, и каждый на своем месте четко выполнял распоряжения старших. Ими своевременно переносился огонь на наиболее опасные цели. Если бы этого не было, отразить такой массированный налет не было бы никакой возможности. Но они его отразили. Пять часов продолжался налет. Пять часов смертельной опасности, нечеловеческих усилий и… на востоке, едва посветлевшим небом, определялся восход. Соня ослабила хватку рук, потрясла ими в воздухе, чтобы снять напряжение, и повалилась наземь прямо тут, у пулемета. Но сквозь усталость и напряжение, которое все еще владело ею, проступало осознание успеха. А это окрыляло, вселяло уверенность и поднимало на более высокий пьедестал в собственных глазах. Здесь не было цветных пуль, и не возможно было подсчитать, кто, сколько поразил целей, но это была общая победа – одна на всех. Бесстрашные воины-девчонки отражали несколько яростных атак в день. В одном из документов командования 23-й немецкой армии, относящегося к тому времени было записано: «Бои наземной армии в последние два месяца потребовали использования непосредственно в наземном бою соединений тяжелых, сравнительно малоскоростных бомбардировщиков. При этом установлено, что потери в самолетах в результате обстрела с земли были исключительно велики. В одном соединении, введенном в бой для непосредственной поддержки наземных войск, количество действующих самолетов уменьшилось в результате обстрела с земли до 50 процентов. Причину этого следует искать в хорошо организованной противовоздушной обороне русских…»[7 - ЦАМО, ф. 213, оп. 2002, д. 66, л. 22–23.]

Это была оценка умелых и мужественных действий и солдат-девушек, служивших в ПВО. В войсках было немало девушек с Урала. Командование решило послать туда делегацию лучших воинов, чтобы рассказать родителям о службе их дочерей, завязать тесную связь с тылом. В состав делегации вошла и Соня. Вернувшись с Урала девушки-воины привезли письма и наказы матерей. В одном из них писалось: «Дочери наши любимые! Ваши посланцы девушки-бойцы рассказали нам о вашей суровой боевой жизни. Мы гордимся тем, что вы бдительно несете вахту на защите нашей великой Москвы. Вы поставлены на большой и почетный пост. Ваши дела будут записаны в летописи Отечественной войны. Народ сложит о вас песни, напишет стихи.

Родные дочери! Мы находимся в тылу. Но все наши мысли, все дела направлены к одной цели – помочь фронту. И мы, не покладая рук, помогаем доблестной Красной Армии приблизить час окончательной победы над врагом… Будьте дисциплинированными, аккуратными. Очень неприятно нам видеть девушку-бойца, которая неопрятно одета, курит, грубит. Высоко несите имя советской девушки, ее честь. Помните, счастье ваше, любовь – впереди. Они придут вместе с разгромом врага. А пока стойко переносите все трудности, выпавшие на вашу долю. Хочется вас, родные дочери, прижать к сердцу, согреть своей лаской. И это желание скоро исполнится. Час победы над врагом близок. Вы вернетесь в отчий дом, в родную, любящую вас семью».[8 - Д.А.Журавлев. Огневой щит Москвы, М., Военное изд-во, 1988, с.137.]

После поездки делегации в частях подтянулась дисциплина, повысилась и без того высокая исполнительность. Могли ли девушки без волнения слушать о своих матерях, братьях и сестрах, об их ударном и напряженном труде во имя победы. Каждое слово волнующих патриотических предложений письма доходил до каждого сердца зенитчиц, пулеметчиц, прожектористок, аэростатчиц. Особенно счастливы были члены делегации, которым удалось повидаться с родителями. Приехала на встречу и мама Сони, прослышав о делегации. Худенькая, она была еще меньше, чем раньше.

– Мама, ты такая маленькая стала.

– Это дочка не я маленькая стала, а ты большая. Ты действительно подросла. Настоящий солдат.

– А почему ты плачешь? Работа у меня не опасная. Я служу не на передовой.

– От радости, что удалось свидеться. Кто знает, когда еще придется.

– Может быть, за хорошую службу в отпуск отпустят.

– Старайся.

Они сидели, тесно прижавшись друг к другу. Соня чувствовала тепло этого родного тела, как в детстве, когда она еще маленькой девочкой любила сидеть у мамы на руках. А теперь мама была меньше ее, и ей так хотелось взять маму на руки.

– Милая ты моя, как мне тебя не хватает там, на фронте.

Она взяла руку матери и провела себе по волосам. Мама, угадав ее желание, стала гладить по голове. Под пальцами пересыпались шелковистые волосы, такие же мягкие, как и раньше.

– Вы только кажетесь солдатами, а на самом деле… какие же вы еще дети.

– Просто нас война выхватила из детства в свои объятия, а мне так не хватает твоих. Особенно, когда я отличусь, так хочется, чтобы ты меня погладила и похвалила, как всегда это делала. Даже правительственные награды не так желанны, как твое родительское такое дорогое и теплое слово.

– Девочка моя, пулеметчица ты моя, как же я молюсь денно о нощно, чтобы Господь уберег тебя, и ты выжила в этой войне, чтобы ты живая и здоровая вернулась в нашу Константиновку.

Дни пролетели быстро, и пришла пора расставаться. Мама ничего не говорила, только плакала и смотрела такими глазами, как будто бы прощалась навсегда. Соня успокаивала маму, не понимая ее тревоги. А материнское сердце, уже чувствовало беду, уже видело черное крыло судьбы, распростершееся над ее дочерью. Слезы градом катились из ее глаз, и она ничего не могла с собой поделать. Только в самый последний момент на прощание сказала:

– Береги тебя Господь, и перекрестила так, чтобы никто не увидел.

Это странное «Береги тебя Господь», она комсомолка и атеистка, потом часто повторяла в минуты опасности и долго еще ощущала тепло маминого тела. Ей часто снился тот пирон, на котором они прощались, плачущая мама и ее слова. Но в круговерти боев, отражения налетов, она стала понемногу удаляться от переживаний тех дней. Они опускались все ниже и ниже в самое сокровенное и потаенное место ее души, на самое донышко. Она все реже вспоминала, так взволновавшее ее прощание и странное поведение мамы.

А в стране с севера до юга шли бои. Через многие области России и Украины проходила передовая линия фронта. К ней были прикованы взгляды и внимание всей страны. Советские люди трудились с огромным напряжением сил, чтобы доставлять фронту все необходимое. Там ведь сражались их отцы, мужья, братья и сыновья. И не только сражались, но и гибли. Их надо было снабдить оружием, накормить, напоить, одеть. Война была в разгаре. Каждый день газеты и радио сообщали о стойкости и героизме наших бойцов и командиров.

Отважно действовала в ночных и дневных боях пулеметчица Соня. Ее огонь мешал противнику вести прицельное бомбометание, пикировать на охраняемые объекты. Ни один бомбардировщик был сбит ее меткими очередями. Авиация противника продолжала натиск на столицу. Каждую ночь на внешнем рубеже наблюдательных постов появлялись немецкие самолеты и волнами шли в сторону Москвы. Налеты длились по пять-шесть часов. Только к двум-трем часам ночи давался отбой воздушной тревоги. Все налеты в основном проводились ночью. Противник летал с удаленных аэродромов и не мог обеспечить сопровождение. А без прикрытия истребителями они не решались появляться днем в зоне действия советской авиации. Кроме того, противник выбирал самые темные с плотной облачностью ночи. Это затрудняло действия защитников воздушного пространства вокруг столицы. Ведение прицельного огня ночью предусматривалось только по освещенным целям. Но обеспечить успешное взаимодействие прожектористов и зенитчиков было сложно. Это не один раз испытывала Соня. В бою не так-то легко держать вражеский самолет в луче прожектора. Только нацеливалась она, а враг ускользал и в прицеле опять темнота. Не менее трудно было и днем при сильной облачности. Все это требовало огромного напряжения сил и быстрых действий. Необходимо было в избранной для встречи с противником зоне обеспечить несколько разрывов снарядов, чтобы один из них настиг цель. Соне так хотелось стать мастером точного огня, и она старалась достигать хороших результатов. Как только появлялся противник, она с азартом открывала стрельбу. Но это была не беспорядочная стрельба. С каким упоением она скользила за своей жертвой, пытаясь снарядом упредить появление вражеского самолета в выбранной точке. И какая же безудержная волна радости накрывала ее в те моменты, когда снаряд встречался с целью. Это была игра… и это была война.

В одну из особенно темных ночей группа фашистских бомбардировщиков пыталась прорваться к Москве. Но плотный заградительный огонь зенитчиков расстроил их строй. Тогда один из самолетов, определив по вспышкам местоположение батареи, ринулся на нее. Он решил подавить огонь бомбовым ударом. При первом заходе все бомбы упали рядом, не причинив зенитчикам вреда. Он пошел на второй заход и пикировал уже с выключенным мотором, но Соня каким-то шестым чувством определяла его местоположение, и один из снарядов таки настиг его. Он так и не успел выйти из пике, и рухнул на землю.

В один из налетов на их огневую позицию насели фашисты, засыпав их зажигательными бомбами. Вокруг все горело. Трещали доски близлежащих строений, шипели ветки кустов и деревьев, вспыхивала веером и дымила трава. Казалось, что и сама земля полыхала от раскаленного магниевого сплава. Но пулеметчики не дрогнули и продолжали вести стрельбу. Они не оставили позицию, не укрылись от огня, а вели с ним борьбу. Одна бомба упала совсем рядом с ними и демаскировала их позицию, потому что и на земле продолжала ярко освещать пространство. Она шипела и брызгала во все стороны раскаленным магниевым сплавом. Не растерявшись, Соня сняла сапоги, надела их на руки и откатила это неуместное светило подальше от позиции, получив при этом незначительные ожоги рук, которые быстро зажили.

Немецкая авиация продолжала натиск на Москву. Она была не только столицей государства, но и городом, к которому с надеждой устремлялись взоры всего прогрессивного человечества. Немецким самолетам обязательно надо было отбомбиться над городом, чтобы показать всему миру свою силу. Но им это не удавалось, несмотря на то, что чуть ли не каждый день шли эшелонами в общей сложности до полутора сотен машин. Злился Гитлер, злились генералы. Ни одна армада люфтваффе не подошла к городу, лишь одиночки смогли достичь его окраин, не нанеся, сколько нибудь существенного урона. Соня понимала, что она маленькая частичка того большого механизма, который стоит на страже столицы, но она грудью была готова в любую минуту заслонить ее от врага. В нагрудном кармане гимнастерки она носила вырезку из газеты со словами всенародного старосты Михаила Ивановича Калинина: «Охраняйте Москву, как зеницу ока. Защита нашей столицы в этой войне имеет огромное международное политическое значение. Бейте врага так, чтобы все воины ПВО страны брали с вас пример».[9 - Газета «Тревога», 1941, 28 июля.]

И еще одна вырезка из газеты лежала в ее нагрудном кармане. «Миф о непобедимости немцев в воздухе давно развеян. Провалился план людоеда Гитлера уничтожить Москву с воздуха – чудовищный и бредовый замысел, о котором фашисты в свое время трубили на весь мир… Мы не переоцениваем опасности, угрожающей нам с воздуха, но и не должны преуменьшать ее, даже в малейшей мере. Какая-то бы ни было самоуспокоенность в этом отношении преступна. До той поры, пока противник имеет боевые самолеты, у нас нет и быть не может абсолютной, полной гарантии от воздушного нападения. Поэтому призыв «Помни воздух!» должен звучать в наших рядах непрерывно, с неослабной силой».[10 - Газета «Красная звезда», 12 февраля 1942 г.]

Соня всегда помнила этот призыв. Она с ним спала и с ним бодрствовала в дни боев, и в дни временного затишья. Эта формула бдительности, родившись в войсках Московской противовоздушной обороны, разошлась по всем войскам ПВО.

Противник проиграл свое сражение в воздухе с Московской противовоздушной обороной. Командование германских ВВС отказалось от тактики давления и перешло к тактике «беспокоящих» налетов. Совсем прекратить попытки прорваться к Москве противник не мог, потому что бы это выглядело, как признание своего поражения в глазах мирового сообщества. Методическими же налетами они еще и преследовали цель влияния на психику людей. Они хотели морально подавить москвичей и сломать их волю к сопротивлению. Но у них и это не получилось. Редкие самолеты долетали лишь до окраин города, и зачастую сбрасывали бомбы на ложные объекты. Москвичи даже в дни самых напряженных боев на подступах к Москве не покидали своих рабочих мест. Работали фабрики и заводы, метро и лечебные учреждения, транспорт, коммунальное хозяйство. Предприятия перешли на выпуск продукции, необходимой для нужд обороны. В городе организовали ремонтные мастерские, которые обслуживали технику с фронтов. Это было огромным вкладом в укрепление боеспособности войск, защищавших столицу.

В район Клязьминского водохранилища танковой части противника удалось прорвать оборону. Туда срочно были переброшены семь батарей из состава группы, в которой служила Соня. В их задачу входило закрыть брешь и задержать наступление врага. В напряженном бою зенитчики и пулеметчики уничтожили 8 танков и не допустили врага к мосту через водохранилище.

Когда стал намечаться прорыв противника к Москве с северо-западного направления, командование ПВО в помощь наземным войскам выделило опять группу. В эту группу входили сводный артиллерийский дивизион в составе пяти зенитных батарей и пяти зенитно-пулеметных установок. Действуя вместе со стрелковыми и кавалерийской дивизиями, а также с двумя танковыми бригадами, они прилагали все усилия, чтобы не допустить прорыв противника. Части 6-ой и 7-ой танковых дивизий гитлеровцев, нанося сильные удары, рвались к Москве, пытаясь обойти ее с севера. На этом направлении развернулись ожесточенные бои.

В результате внезапного прорыва вражеской механизированной колонны в тыл наших войск, некоторые стрелковые подразделения, в том числе и группа ПВО оказалась в окружении. Противник стремился расчленить окруженную группировку. В бой было брошено большое число танков с десантом автоматчиков.

После первого танкового сражения, Соне было не привыкать к сложной и страшной наземной боевой обстановке, но то, что происходило здесь, можно было назвать кошмаром в миллиардной степени. Это была преисподняя, в огненной лаве которой, огрызаясь и рыча, боролись две силы – добро и зло.

Сосредоточив большие силы, враг атаковал зенитчиков, обстреливая их из минометов и пулеметов. В расчетах двух орудий, находившихся на основном направлении, оставалось все меньше и меньше людей. Вот замолчал один пулемет. Все реже и реже слышались выстрелы второго. Командир взвода стал подбираться к орудийному окопу, но почти у цели, его настигла вражеская пуля. Тогда Соня, выйдя из ячейки, и пробежав, встала к прицелу замолкшего орудия. По ее команде несколько раненых бойцов стали подавать ей снаряды. Немецкая атака была сорвана. Враг отступил, но было ясно, что он не отказался от своего намерения прорваться сквозь огневой заслон. С фланга появилась большая группа автоматчиков. Нужно было соседним орудиям показать направление цели. И, тогда Соня, разгоряченная боем и понимая, если этого никто не сделает, то их сейчас сомнут немецкие автоматчики, встала на бруствер и крикнула: «Берите влево!» и тут же упала, подкошенная автоматной очередью. Эти ее слова помогли отбить атаку, и зенитчикам удалось прорваться к своим. Громоздкие, мало приспособленные к транспортировке по бездорожью зенитные пушки пришлось оставить в лесу. Соню тоже не успели похоронить в спешке прорыва. Ее посмертно наградили орденом Красной Звезды. Матери на Урал послали похоронное извещение, газету с заметкой о ее подвиге и орден. Неделю плакала бедная женщина и умерла, не перенеся такого горя.

6.

В тот дом, который Косте указали, он не пошел, потому что в нем квартировали немцы. Пару дней он наблюдал за домом и двором, но мужчина во дворе не появлялся. Те, кто обитал в этом доме, то выходили, то входили, но это были дети, женщина и немцы. Ему ничего не оставалось, как уйти из поселка, и продолжать дальше свой путь на восток, скрываясь в лесу, пока еще есть такая возможность. Лес встретил его сдержанным ропотом, недовольный тем, что ходят здесь всякие без дела. Под легким дыханием ветра осыпалась пестрая листва, раскрашенная в огненные краски наступающей осени. В дубраве, куда он попал, хрустели под ногами глянцевые, словно отполированные, желуди.

Чуть дальше голубел можжевельник, с черными сморщенными ягодами, краснел шиповник вперемешку с россыпями черных ягод бузины. Природа ткала свое прекрасное ярко расцвеченное панно, готовя пищу тем, кто населял землю. Костя подумал о том, что в этот года природная пища нужна не только животным, но и солдатам, таким же скитальцам, как он.

Можно насытиться ягодами, орехами. Орехов здесь было вдоволь. Только не ленись, смотри вверх и выбирай самые тучные ветки, усеянные звездчатыми гроздьями. Нагибай к земле тугие ветки, и созревшие, смуглые орехи сами выпадут из своих гнездышек. По мере того, как он продвигался, лес редел, становился прозрачнее, легче, светлее, словно ничего больше не хотел таить от пришельцев. В воздухе летала серебристая паутина, сверкая в лучах солнца, пробивающихся сквозь толщу шатра густых крон. Он шел наугад, рассеяно гладя под ноги и размышляя над тем, кто он теперь есть и как скоро сможет добраться до своих. Оборвалась путеводная ниточка, по которой его послала Катя – его оберег. Одно дело попасть к своим с проводниками от подполья, а он, конечно, догадался, что Катя одна из них, другое дело… а другое дело, вообще, неизвестно как, да и доберется ли. Его наверняка считают погибшим, поэтому надо побыстрее заявить о себе, пока еще в штабе не успели послать маме похоронку.

Вскоре лес начал наполняться звуками. Доносившийся издалека из зарослей кустарника шелест, постепенно перерос в хруст ломающихся веток. Стало ясно, что там несколько человек идут напролом, не пытаясь скрыть свое передвижение. Так могут идти здесь, в тылу только немцы. Так как вокруг было полуголое пространство и заросли были только там, куда он направлялся, и откуда сейчас доносились звуки, обнаруживающие вражеское присутствие, ему ничего не осталось сделать, как только влезть на высокую сосну, среди ветвей которой он надеялся спрятаться. Взобравшись на дерево, Костя устало потер глаза и осмотрелся. Он попытался собраться с мыслями, поскольку пока он карабкался вверх по скользкому стволу, его единственной мыслью было – преодолеть эту высоту. Действительно несколько ярусов соснового шатра скрывали его от неожиданных встречных, но долго ли он сможет сидеть неподвижно и оставаться незамеченным? Он, осторожно раздвинув ветки, сокрушенно покачал головой. Трое немцев расположились на отдых в пределах просматриваемого и прослушиваемого пространства. Если только хоть одна веточка упадет с сосны, он будет обнаружен. Но немцы отдыхали не долго. Посидев и поговорив о чем-то своем, они ушли. Костя спустился с сосны, и продолжил свой путь на восток.

Он уже третий день бродил по лесу в одиночестве, и успел немного одичать за это время. Повстречав бойцов какой-то части, выходившей из окружения, он так искренне обрадовался, что бросился обнимать их со словами:

– Братцы, мои дорогие… братцы, как же я рад, как же я рад.

Но его встретили совсем не радостные возгласы и взгляды, а настороженные, недоверчивые. Он сначала обиделся такой встрече, а потом простил: «мало ли кто сейчас по лесу шляется?!» Но, главное, что он был у своих. Вместе легче, вместе они прорвутся к нашим. Его повели к старшему, который оказался младшим лейтенантом. Он не очень поверил рассказу черноморского матроса, и продолжал допрашивать, задавая одни и те же вопросы по несколько раз. Наконец, он отпустил его, разрешив присоединиться:

– Ладно, иди пока, а там посмотрим.

Ночью шли, днем спали. Дежурившие сменялись каждые полчаса, чтобы быстро овладевающая ими в лесной тишине скука, не успевала отразиться на их бдительности в худшую сторону. Они почти неделю блуждали по лесу, выдерживая восточное направление и, наконец, вышли к деревне. В ней были немцы. Преодолев смертельный марш-бросок те, кто уцелел, вышли к своим. Но им тут не были рады. Константин не удивился не радушному приему, ибо у него уже был опыт, но такого он не ожидал.

Почти два месяца его держали под стражей, ежедневно допрашивая. Его и других таких же, кто пришел с «той стороны» долго везли на грузовых автомашинах даже не покрытых брезентом. За дорогу они успели промокнуть под дождем, высушиться на солнце и теперь обживали подвал наполовину разрушенного дома. Их проверяли, издевались над ними, умаляя их человеческое достоинство. После каждого допроса Константин приходил опустошенным нравственно и физически. «Как же можно человека вот так втаптывать в грязь, превращать его в червя пресмыкающегося?» – мучил его вопрос. Он ни в чем себя не считал виноватым и не принимал гнусные и обидные обвинения, упорно отрицая все выпады следователя. Его упорное отрицание всех обвинений, злило следователей, а его допрашивал уже третий. Каждый новый начинал «за здравие», то есть лил елей на душу, а заканчивал – «за упокой» – угрозами расстрела немецкого холуя. Как-то охранник, доставляя его к следователю, сказал: «Ну, и орешек ты! Уже никого здесь нет из тех, кто с тобой прибыл. Одни под расстрел пошли, других в штрафбат отправили, а с тобой еще чего-то возятся». Он и сам не знал, чего с ним «возятся». Когда оскорбления и унижения пробирали до самой глубины души, и становились невыносимыми, он решал, что в следующий раз, он бросится на следователя, заработав пулю в лоб, и прекратит все эти издевательства. Но всякий раз, когда по ночам без сна он обдумывал до мелочей, свой безумный поступок, разрабатывая план конкретных действий, перед ним вставало лицо Кати, ее необыкновенно красивые карие глаза и черные, как смоль, густые, загнутые кверху ресницы. Словно опахала они раскрывались, когда при разговоре она смотрела ему прямо в глаза. От них на глаза ложились тени, стоило ей чуть приспустить веки, и тогда казалось, что они спрятали ее взгляд, затаили в нем загадку, какую-то тайну, которую ему пока не надо знать. В такие минуты он твердо верил, что разгадает эту загадку, доберется до тайны, которую Катя пытается спрятать от него. Он так хотел разгадать ее. И он понимал, что это не самый подходящий вариант – сдаться на полпути, так ничего им и не доказав. Не доказав, что он патриот, а не предатель. Если он напросится на пулю, он никогда больше не увидит Катю, которая так прочно поселилась в его сердце. И потом, он столько вытерпел в лесу. У него хватало мужества сдерживать себя, чтобы не получить пулю от окруженцев, а теперь подставиться под энкэвэдэшную и уйти, так и не доказав своей правоты, опозорив свою фамилию и весь черноморский флот. А, главное, он не выполнит обещание, данное Кати, не придет к ней после войны. И он призывал все свое мужество, и готовился к каждому допросу, будучи готовым, отразить все их выпады и провокации, не сорваться и не помочь следователю избавиться от него. А каждый из троих этого очень хотел. Видимо и меняли их поэтому. И приходил следующий, потому что этого не смог сделать предыдущий. Он изматывал их своим упрямством и нежеланием отвечать на заданные вопросы так, как они того хотели. А вопросы были все время одни и те же: «От кого получал задания? С кем встречался за линией фронта? Кто та женщина, что помогла ему? Как ее звать? Где живет? Кто помог ему перебраться через Днепр? Как зовут?» Эти вопросы задавались в прямом и обратном порядке, а иногда вразброс, видимо надеясь на то, что он запутается, ответит на этот раз не так, как в прошлый. Он ведь действительно не знал ни названия поселка, в котором жила Катя, ни улицы. Он не знал имени проводника, который его перевез через Днепр. Они называли друг друга «Брат». Тогда это было не важно. Тогда важно было выжить и не попасться на глаза немцам. Эти вопросы следователи расставляли как сети, чтобы поймать его на формулировке, не совпадающей с предыдущей. И так день за днем, два месяца. В чем они пытались его уличить? От этого можно было сойти с ума, но нельзя. Он должен выжить и вернуться к Кате. Он ей обещал. Казалось, конца не будет этому: «кто? где? когда? как?», но однажды его повели на второй этаж, а там сидело начальство. Костя приготовил себя ко всяким неожиданностям, но то, что он увидел, превзошло все ожидания и ошеломило. Ему показали фотографию Кати.

– Эта женщина вас освободила?

Он потянулся за фотокарточкой, взял ее в руки. На него смотрели приветливые Катины глаза, как будто подталкивающие его к признанию. Но он не мог, ведь он пообещал ей никогда, ни при каких обстоятельствах не называть ее имени. Но офицер понял, что он знает эту женщину и не просто знает, он ее любит, и еще больше уверился в благородстве и стойкости сержанта Первых.

– Ну, вот, а вы молчали. Это же наша Катя. А вы молодец и характер у вас чекистский. Побольше бы в наших радах было таких стойких товарищей.

Костя заметил, что он уже не гражданин, а товарищ. Он так и не произнес имя, а в ответ на рассуждения офицера, только пожал плечами.

В конце декабря он попал в действующую армию. Его направили в разведку. Разведчики приняли сдержанно и дали понять, что разведчик, человек особой закваски и отношения здесь другие. Здесь больше думают об общем деле, о задаче, которую необходимо выполнить, а не о собственных жизнях и интересах. Здесь ценится готовность пожертвовать собой ради выполнения задания, ценится чувство локтя и личное мужество. И, если он уверен в себе и готов к такой службе, то они примут его. Людям, которым часто только в паре приходится сражаться с противником, очень важно знать, кто рядом с тобой. Не подведет ли его напарник, не струсит ли в последнюю минуту, не дрогнет ли у него рука от нервного перенапряжения и не даст ли ружье осечку. Очень важно быть уверенным в том, кто идет рядом с тобой. Отсюда и пошли крылатые слова: «Я с ним в разведку не пойду» или наоборот: «С ним и в разведку можно пойти». Его довольно долго приучали к разведывательной работе. Немало дней он пролежал, выдвинувшись за передний край, в, так называемом, «секрете», ведя круглосуточное наблюдение за противником. Он учился все замечать и записывать. Потом брали в группы прикрытия. Так у него вырабатывался навык разведчика, и продолжал вырабатываться в ползании по болотам и по полям. Помокнув под дождем и снегом, попотев под солнцем и отточив солдатскую сноровку, Костя стал заправским разведчиком.

Но он даже представить себе не мог, что долго еще, подготавливая группу к заданию, особист инструктировал одного из своих доверенных, чтобы тот ни на шаг не отставал от Первых, и в случае его перехода к немцам, убил не колеблясь. Этого Костя не знал, но, каждый раз, уходя на задание, ловил на себе тревожный и испытывающий взгляд офицера из СМЕРШа, и ему становилось не по себе. А, когда не получалось встретиться с ним глазами, он спиной ощущал это его недоверие и тревогу. «Почему? – спрашивал он себя, – ведь все стало на свои места. Неужели можно вот так не доверять человеку и в каждом видеть предателя?»

В первое же задание, Костя привел «языка», а было это так. К этой операции готовились очень серьезно. В стороне от КП полка соорудили макет немецкого дзота с траншеями. Такие траншеи опоясывают дзоты. На этом макете группа начала свои тренировки. Надо было научиться быстро и без шума подползать к дзоту и забрасывать в амбразуру гранаты. Подготовка продолжалась неделю, а операция должна была пройти за минуты. В летнее время ночи очень короткие и в этот короткий период темноты необходимо было успеть все сделать. Здесь темнело только около полуночи, а через двойку-тройку часов – светало. Чтобы успеть, вышли в половине первого ночи. На том участке, где должна была проходить их операция, располагалось три дзота. Они находились на таком расстоянии друг от друга, что в случае необходимости могли своим огнем прикрыть соседние дзоты. Каждый из них имел довольно большой обзор. Это усложняло задачу, но не делало ее невыполнимой. А для разведчиков, вообще, не было невыполнимых задач, на то они и разведчики, хотя к дзотам подобраться не замеченными было почти невозможно. Но…средний из трех дзотов располагался на пригорке. К нему вела небольшая лощина. На эту лощину они и возлагали свои надежды. Она подходила прямо к траншее, которая с трех сторон окаймляла дзот. Их задачей было по этой траншее зайти в тыл, откуда немцы не могли ожидать нападения. Все разведчики были разделены на три группы: две группы прикрытия и третья группа захвата. Костя вошел в группу захвата, которая состояла из трех человек: командир, Костя и солдат Храмов.

Чтобы немцы не заметили разведчиков, пробирающихся по лощине, был продуман и предпринят артиллерийский удар, как отвлекающий маневр. И, действительно немцам было не до лощины, и разведчики подошли к траншее и запрыгнули в нее. Но ползти под прикрытием огневого вала было с одной стороны безопасно, потому что он их прикрывал от немцев, а с другой стороны страшно. Ошибись артиллеристы, и осколки накроют их. Но наши не ошиблись. Открыв непрерывный огонь, они отвлекли внимание немцев. Костя полз, прижимаясь к земле так тесно, как это только возможно. По каске барабанили сухие комья земли, оторванные от материнского тела и поднятые на воздух взрывами. Белая ракета, выпущенная командиром, возвещала артиллеристам о прекращении огня. До дзота оставалась сотня метров. Группа захвата бросилась к входу в дзот. В амбразуру полетела первая граната, за ней – вторая. Но сверху дзота раздалась автоматная очередь. Оказалось, что этот дзот двухэтажный. Из амбразуры второго этажа немецкие автоматчики опрокинули на них ливень пуль. Командир скомандовал всем прижаться к стене дзота. Таким образом, они попали в непростреливаемое пространство.

Командир выхватил у Кости автомат, сунув в руки свой пистолет, и скомандовал: «Бросай гранаты!», а сам, отскочив за кочку, стал стрелять по автоматчикам. Костя передал пистолет Храмову и, изловчившись, забросил гранату в амбразуру второго этажа, а противотанковую в дверь. Из нее показались трое немцев с белым платком. Первого, с окровавленными руками, взял Костя. Остальных распределили между командиром и Храмовым. Командиру – огромный сивый мерин, а раненый в ногу – Храмову. Решили вести всех трех. Бойцы с языками беззвучно растворились в темноте. Чуть отойдя от дзота, Костя вспомнил, что автомат у него взял командир, пистолет он отдал Храмову, когда бросал гранаты и сам остался без оружия. Только лимонки висели на поясе. От этой мысли все внутри похолодело. На войне оказаться без оружия страшно. «Но гранаты – тоже оружие, – успокоил себя Костя, если что, подорву гранатами и себя, и врага». Приняв решение, успокоился и повел пленного дальше. Но тут вдруг настойчиво, взахлеб заговорили немецкие минометы. Видно из соседних дзотов, услышав возню, сообщили о нападении противника.