скачать книгу бесплатно
– Мне продолжать, или все же вы попытаете свою удачу? Решайте, даю вам минуту!
Молчание моряков разрезал звонкий насмешливый голос:
– Нам, господин хороший, одна хрень, – здесь лечь, как наши братки, или там у стенки! Какая нам разница, скажи, ваш высокоблагородь?!
– А такая вам разница, что те, кто дотянет свою телегу, останется жить. Могу в том поклясться Господом и своей честью… Никаких других гарантий у меня не имеется! На этом все! Если нет, отправляйтесь назад к своим. Через полчаса, в этом я могу дать вам твердую гарантию, вы все точно будете гореть в своем антихристовом аду! – Федор Иванович сделал паузу. – А так какая-никакая надежда выжить у вас будет. Одно только добавлю. Через три минуты еще двое из вас лягут там, у плетня и так будет, пока вы не согласитесь. И чем дольше вы будете тянуть, тем больше работы достанется оставшимся.
Моряки тихо заговорили. Кое-где, было видно, разговор принимал более резкий характер, но тут же общее мнение гасило лишние эмоции. Ротмистр и штабс-капитан молча ждали решения моряков. Оба они понимали их положение. Но также хорошо знали, что согласие этих людей позволит решить им самим невероятно трудную и ответственную задачу. А потому они стояли и ждали.
Моряки минуты три совещались и, придя к решению, нестройным хором произнесли: «Согласны»…
Глава 4
Мечте Юрки присоседиться к какой-нибудь компании заводских «эвээмщиков» в этот день не суждено было сбыться. Едва ребята приступили к работе, как, к величайшему удовлетворению всех, им представилась возможность снова окунуться в прелести роскошного весеннего дня.
Вошедший в бюро начальственного вида мужчина подошел к руководителю их группы. Они о чем-то негромко стали переговариваться. Боровой больше слушал и кивал головой. Минуты через три начальник так же незаметно покинул помещение. Сергей, внимательно наблюдавший за этим «рандеву», досадливо поморщился. Обычно такие визиты оканчивались дополнительной кипой архивных чертежей, которые им с официально-деловой миной на лице преподносил Михаил Валентинович.
Но Сергей ошибся. Дело обернулось совсем другой стороной. Боровой подозвал поближе сомлевших у кульманов ребят. Не объясняя ничего, приказал идти всем за ним. У раздевалки он попросил всех одеться и собраться во дворе у проходной. Сам же, изобразив на лице озабоченность, отбыл в неизвестном направлении.
Такому повороту событий все были чрезвычайно рады. Корпеть над полнейшей абракадаброй переплетений непонятных линий и значков для подавляющего большинства ребят было сущим наказанием. Но выбирать не приходилось. Их класс каким-то ответственным работником местного ОблОНО был обречен на получение квалификации «чертежник-деталировщик» какого-то там разряда. А посему, обильно пролитые при распределении слезы девочек-отказниц ярко отражали горькую истину: «Где родная мамка пожалеет и простит, чужой дядька прикажет и накажет…». Их слезы не тронули черствых чиновничьих сердец.
Впрочем, не все разделяли всеобщего неудовольствия. Оба друга, по счастливому совпадению, были рады такому выбору будущей профессии. Копание в чертежах они находили самым увлекательнейшим делом. Рвение ребят вскоре было замечено начальством конструкторского бюро. Им сделали весьма лестное предложение поработать с некоторыми секретными документами из архива. Предварительно проведя внушительный инструктаж, Сергея с Юркой поместили за отдельные кульманы, стоящими в одном из углов обширного помещения. Оба были немедленно завалены кучей неприятно попахивающих плесенью рулонами калек.
Особое внимание начальства к их талантам было воспринято одноклассниками, как личное унижение. Школьные тусовки, на которые распадался класс на переменках стали теперь не для них.
Такую тотальную обструкцию Сергей воспринял несколько болезненно. Она лишала его последней возможности общаться с Наташей. Теперь он не мог запросто подойти к компании, где в тот момент пребывала она. Полмесяца Сергей мучился неразрешимой проблемой, – как подойти к Миленской и остаться при этом в глазах всех нейтральной личностью. Самые изощренные уловки для хоть какого-нибудь маломальского общения с Наташей пропадали втуне. Его неуклюжие попытки непременно разоблачались прилюдно. Некоторые из них иногда заканчивалось серьезными стычками с насмешниками. Особенно в этом преуспевал Вадим. Он, как злой гений, постоянно контролировал все доступное пространство вокруг Миленской. Невозможность ни повлиять, ни переломить ситуацию доводила Сергея до состояния полной неуправляемости своими эмоциями. Он сделался рассеянным, колким и неуживчивым.
Юрку эта пертурбация характера друга не очень озаботила. Ему было достаточно просто находиться в его обществе. Юрка был даже рад тому состоянию, в котором пребывал Сергей. Благодаря этому обстоятельству он мог оттачивать на нем свои заумные тезисы. Такое заваливание своего индифферентного друга бесконечными рассуждениями математического свойства другого слушателя непременно привело бы в состояние крайнего остервенения. Но Сергею было не до того.
Он свирепо завидовал Вадиму, его раскрепощенности в общении с девочками. Сам он, по своей воле, не то что не смог бы подойти к девчонке, если это совершенно не касалось иных отношений, кроме школьных дел, но и даже помыслить не мог о подобном. Ему в голову не приходило встретить Наташу после уроков, вверив свою судьбу воле случая. Находясь в полном неведении относительно расположения Наташи в отношении него, он не мог на это решиться. Эта неизвестность до сих пор для Сергея не была в тягость. Ему было достаточно находиться в ее обществе, лишь иногда изрекая глубокомысленные реплики.
Но сейчас при одной только мысли остаться с глазу на глаз с Миленской, у Сергея слабели колени. Горячая волна, разливаясь в груди, повергала его в полуобморочное состояние. Оставаясь наедине с собой, Сергей еще как-то мог справляться с наваждением. Но стоило ему завидеть изученный до мельчайших подробностей Наташин силуэт, как сердце начинало заходиться в бешеном перестуке. Любое дело валилось из рук. Неуправляемое жаркое томление от макушки до пят охватывало все его существо.
Не в силах разобраться со своими чувствами, Сергей решил, что такая ситуация есть результат его безволия и трусости. Ведь может же этот пустоголовый стиляга Вадим запросто общаться с любой девчонкой! И в доказательство этого убеждения Сергей, изводясь каждодневными муками, мог только наблюдать результат своей нерешительности. При любом случае красавец Вадим, не сбавляя напора, так и лип к Наташе. Наклоняясь к ее ушку с туповатой улыбкой вседозволенности, Вадим что-то нашептывал, отчего уши Наташи, равно как и ее щеки, разгорались алым пламенем.
Терпение Сергея подходило к концу. Он даже не осознавал этого со всей ясностью. Чувства, раздиравшие его, не давали ни минуты покоя. «Эх, дать бы ему сейчас в морду!..», – тоскливым рефреном в такие минуты прокручивалась единственная мысль в его голове. Это было уж совсем несбыточной мечтой. Даже если и нашелся бы повод влепить Вадиму пару оплеух, то непременно тут же началось бы «за что, как, почему?». И что подумает Наташа, увидев этот мордобой?..
Сергей покосился на Юрку. Тот, присев на корточки, что-то самозабвенно чертил на земле, бормоча, как шаман заклинания, нечто неразборчивое. «С этим разве что-нибудь предпримешь? – издал тоскливый вздох Сергей. – Ему только формулы да болтовня о своих фантазиях! Нет, чтобы вместе встретить ханурика-Вадима в темном углу и капитально изложить свою точку зрения! Тут же заныл бы: «Да ты чё! Сдался он тебе! Брось, из-за девчонки!..». Точно, он завел бы такую шарманку! Юрка хоть и с припуском в голове, но соображает она у него на все сто! Враз допер бы, что из-за Миленской у меня руки чешутся!».
Усилившийся галдеж ребят оборвал его мрачные размышления. Сергей посмотрел в сторону проходной. Там, облепленный десятиклассниками, стоял Михаил Валентинович. Он что-то объяснял, показывая на стоящего рядом высокого старика. Тот был в ватнике и в плотно натянутом на лоб треухе. Поднявшись с обломка бетонной плиты, Сергей потянулся и лениво сказал:
– Юр, погнали! Кажется, там кипеш намечается. Боровой какого-то старика приволок…
Подойдя ближе, ребята услышали, как Михаил Валентинович закончил:
… все, что надо будет делать, вам объяснит Андрей Куприянович. – Боровой кивнул на старика. – К двум часам я приду. До этого никому никуда не уходить. Не оказавшимся на месте будет записан прогул. Андрей Куприянович, они в вашем распоряжении…
Старик кивнул и, оглядев всю группу, коротко бросил:
– Пошли…
Все время, которые они шли за стариком, Сергей со злым, обжимающим сердце холодком, следил за манерными ужимками вьющегося около Наташи Вадима. Даже Юрка, поймав взгляд друга, кисло заметил:
– Этот мордожопик чегой-то разошелся сегодня! Петух хренов!.. Наташка прямо млеет…
Сергей зыркнул на него и глухо угукнул:
– Мгм!
– Да я чего! – устрашенный взглядом друга, поспешил замазать свою реплику, Юрка. – Я хоть сейчас вломил бы ему в торец! – закончил он с жаром.
Сергей удивленно посмотрел на своего дружка. Выходит, напрасно он только что мысленно обвинял Юрку в бесчувственности. Хотя знал, что его дружку было за что не любить Вадима. Сергей уже и не помнил, по какому случаю вышел спор между Вадимом и его другом. Когда Вадим, надменно взглянул на Юрку, небрежно бросил: «Мои «мокасы» стоят больше, чем все барахло, что надето на тебе!», Сергей заметил, как побелело лицо Юрки…
Не то, чтобы сам Сергей не смог бы разобраться с Вадимом, но прекрасно знал, что тот не ходит один нигде. С ним вечно шлялись то двое, то трое пристебаев, в надежде урвать что-нибудь от своего богатенького дружка. Родители Вадима были влиятельными людьми в городе, работая на важных постах в прокуратуре. Потому-то этот выпендрежник так много мог себе позволять в отношениях со своими одноклассниками. Сколько бы Вадим ни нарывался на законный мужской разговор, все оканчивалось для него одной только репликой: «Ты чего, парень! Забыл, кто его предки! За один только пинок по его заднице, они тебе в любом суде шею свернут!».
Эти мысли он прокручивал в голове уже давно. Юрка был нужен ему только до кучи. Тех, кто ошивался около Вадима, Сергей знал хорошо. Эти кретины не представляли для него опасности, но подлости им было не занимать. А потому, не мешало бы подстраховаться лишним глазом, чтобы уберечься от нападения сзади. Тут Юркины кулаки были не нужны, а вот для того, чтобы упредить его он оказался бы кстати…
Толчок приятеля в бок заставил Сергея очнуться. Они стояли перед огромным недостроенным зданием цеха. Юрка скривился в понимающей гримасе:
– Понятно, зачем мы сюда пришли. Дешевая рабсила понадобилась!..
– А ты думал, в буфет нас повели, на завтрак?! – Сергей вздохнул. – Посмотрим, что за фигню нам приготовили!
Приведший их старик подождал, пока все не соберутся около него и, прокашлявшись, сказал:
– Ребята, нам нужно убрать мусор и снег внутри помещения. Парни будут нагружать мусор на носилки, и выносить, куда я укажу. Девочки будут подметать остатки мусора. Пять человек пойдут со мной…
По закону подлости, Сергей оказался в числе этих пятерых. И, конечно же, Вадима в их числе не оказалось. Сергей поискал взглядом его высокую, плечистую фигуру. Почти инстинктивно развернувшись туда, где стояли девочки, Сергей с тем же злым холодком в сердце увидел среди них Наташу и Вадима. Они о чем-то увлеченно спорили, но спор их уж очень смахивал на согласное воркованье. Сергей видел, как Наташа, в ответ на жаркую реплику Вадима, поджимая пухлые губки, строила легкую притворную гримаску несогласия…
Сухонцев усмехнулся: «Миленская, Миленская… ах, Наташа, лукавое ты существо… По сути, ты была типичной маленькой куколкой со всем набором простых генетических примитивов, свойственных красивым пустоголовым женщинам…».
В кармане тяжелой дрожью проворчал мобильник. Сергей Дмитриевич взглянул на дисплей. На нём высветился номер московского коммутатора.
– Слушаю.
– Сергей Дмитриевич, вам звонок…
Оператор назвал номер, и Сергей Дмитриевич узнал в наборе цифр знакомое сочетание. «Верочка…». Он набрал номер и услышал мягкие интонации её голоса:
– Алло?
– Верочка, добрый день. Это Сергей Дмитриевич. Что случилось?
– Здравствуйте, Сергей Дмитриевич. Не волнуйтесь, ничего не случилось… Просто у меня появилась причина позвонить вам. Только не пугайтесь, это приятная для меня причина.
– Верочка, я всегда рад слышать твой голос. Вот только я теряюсь в догадках, что же за такая приятная причина?
– Сергей Дмитриевич, я по вашему голосу догадалась, что вы опять пропустили важную дату в своей жизни. Вы смотрели на сегодняшнее число?
– Вот уж не думал, что сегодняшнее число так отличается от прочих! Чем же оно так знаменательно?
– Если день рождения человека не знаменательная дата, то вы, Сергей Дмитриевич, просто очень …
– Ты хочешь сказать, что у меня сегодня день рождения?
– Да, Сергей Дмитриевич, именно сегодня у вас день рождения, с чем я хотела вас поздравить!
– Да-да-да… – растерянно протянул он. – Скажите на милость, а ведь я и впрямь забыл! Верочка, дорогая, спасибо, что не забываешь старика!
– Сергей Дмитриевич, вы меня обижаете! Старику я звонить бы не стала! До свидания, Сергей Дмитриевич, еще раз с днем рождения!.. Ой, простите, чуть не забыла! Вам звонила какая-то женщина. Она назвалась Натальей Семеновной. Просила передать вам, что свадьба Никиты состоится в октябре…
– Хорошо. Что-нибудь еще сказала? – спросил он через паузу.
– Ах, да-да!.. Она добавила, что вы знаете, как поступают в таких случаях отцы.
– Мгм… Спасибо, Верочка! За мной должок! Я скоро приеду, и мы отметим мой юбилей вместе. Ты, Анна Ильинична и я…
Этот неожиданный разговор с Верой несколько повернул настроение Сергея Дмитриевича. От прежнего меланхолического скепсиса не осталось и следа. Он невольно поймал себя на мысли, что сравнивает ту, былую женщину в его жизни с этой, умеющей быть рядом, ничем не обременяя его привычный ход жизни. «Наверное, это эгоизм…», – усмехнулся Сергей Дмитриевич. Он отодвинул от себя пухлый том отчета только что законченных испытаний агрегатного узла, и откинулся на спинку кресла. Его лицо, ушедшее в тень зеленого абажура настольной лампы, постепенно принимало неопределенное выражение глубокого размышления, какое бывает у человека, погруженного в свое давнее, но не отболевшее …
Он так и не мог понять до сих пор, почему он, так страстно и настойчиво добивавшийся, – нет, ни внимания, ни благосклонности и даже ни любви Наташи, – но полного обладания ею, всем тем, что олицетворяло для него не только высший образ любви, но и плотскую страсть, вскоре мог так жестоко и надолго разувериться в существовании этого чувства. Он еще не совсем отчетливо тогда понимал, что такое – «плотская страсть». Все его инстинкты и мизерные познания этой стороны жизни были связаны только с образом Наташи. Тождество его чувства с ее внешностью приобрело для него неопровержимую абсолютность доказательства истинной любви.
Мать быстро заметила необычность поведения сына. Сергей был слишком непосредственен в проявлении своих эмоций. Она знала эту его отличительную особенность. При всей своей интеллектуальной одаренности, в выражении каких бы то ни было чувств, поглощавших его полностью, он был экзальтирован до крайности. Ироничный скепсис, в котором он находил убежище для своей чувствительной натуры, стал для Сергея своего рода щитом. Но иногда этот щит обнаруживал серьезные прорехи, сквозь которые прорывался весь эмоциональный огонь его переживаний.
Понимая, что в жизни ее Сереженьки случилось что-то неординарное, мать поначалу не спешила тревожить его своими расспросами. Отчужденность и несвойственная ему рассеянность слишком бросалась в глаза, чтобы не заметить, как Сережа переменился в характере. Замкнутость и какая-то оцепенелость стали его постоянным состоянием. Ничего от ее прежнего Сереженьки не осталось. Она не могла понять, что с ним твориться. Ответы невпопад, постоянное пребывание в состоянии ступора, приводили ее в замешательство. Мать теперь часто замечала, как Сережа, сидя за столом, застывал, глядя в одну точку. Мысль о том, что могло скрываться за этими пугающими выключениями сына из привычного течения жизни, повергало ее в состояние нервного стресса. Мать знала, что, несмотря на возраст, Сережа всегда сможет распознать порочные и опасные стороны жизни, с тем, чтобы вовремя обойти их стороной. Но эта затяжная смута, творившаяся в душе сына, по прошествии нескольких месяцев, в конце концов, толкнула ее к вынужденным расспросам.
В силу своего острого, умудренного житейским опытом, ума, она не стала расспрашивать сына впрямую о причинах перемен в его поведении. Но однажды его случайная обмолвка в разговоре дала понять, что с ее сыном случилось самое заурядное, и, вместе с тем, неотвратимое и высочайшее в жизни любого человека испытание чувств. Ее Сереженька был влюблен.
Открытие стало для нее потрясением. До сих пор мать была убеждена, что логикой и здравым смыслом она всегда сможет доказать сыну свою правоту и, если надо, переубедить его в своем намерении. Но то, что ей открылось, коренным образом меняло весь ход их жизни. Мать прекрасно понимала, что доводы рассудка в этом случае есть не более чем простая банальность. Сергей был всегда последователен и настойчив в достижении своей цели. И потому она ни на мгновение не сомневалась в том, что ее сын, как всегда, не отступится в своем желании…
Всю жизнь она пестовала и направляла сына в то русло, которое ей представлялось единственно истинным. Этому, жертвуя личной жизнью, отдавала все свои силы. С тяжким предчувствием в сердце мать понимала: та, которая войдет в их жизнь, лишит ее главного смысла жизни – отберет у нее сына. А ее убеждения, любые доводы и увещевания будут лишь воздвигать между ней и Сережей глухую стену непонимания и неприязни.
С каждым днем она все более явственно ощущала, что Сережа с неотвратимой неизбежностью погружается в мир эйфории влюбленности. Он решительно отстранялся от любых ее попыток вызвать его на откровенный разговор. Он уже не принимал никаких советов, ее осторожных просьб не терять голову, даже высказанных обиняком. И после очередной отвергнутой попытки прояснить его мрачно-меланхолическое состояние, только укрепило ее решимость установить над сложившейся ситуацией полный контроль.
Приятель Сережи стал для нее самым ценным источником информации, тем более что она прекрасно разобралась в Юрином характере. Его несколько наивные житейские представления стали хорошей основой для выяснения всех качеств и достоинств Сережиного увлечения. Не искушенный в вопросах женской дипломатии, Юра простодушно выкладывал ей все перипетии отношений между ее сыном и Миленской.
Из первых же ответов мать быстро поняла, какой набор свойств души и характера составляет предмет Сережиного обожания. И это ее ужаснуло. Она и представить себе не могла, что избранница ее сына будет настолько не соответствовать ее представлениям о его будущей спутнице жизни…
По губам Сергея Дмитриевича скользнула легкая улыбка: «Мать как в воду глядела, когда решила, что мне не удастся совместить две взаимоисключающие вещи: любовь и ее виды на мою дальнейшую судьбу. Она сразу раскусила невозможность такого «альянса». Слишком разные мы были с Натальей… И все было впустую… Мне и вправду нужно было ожечься как следует, чтобы вылезти из шкуры Ромео… А подпалил я ее тогда основательно… Н-да-а…».
Сергей Дмитриевич отбросил карандаш, которым машинально чертил замысловатого вида завитушки на листке бумаги. Для него сейчас была совершенно очевидной странная коллизия жизни: молодость слепа, но права в своей слепоте, опыт всегда прав, но без ошибок молодости не имеет шансов на существование. Опыт других – это унижение собственной значимости. Пусть его опыт будет не таким, как у всех. И хуже и трагичнее, но это будет собственный выбор. И ничего не значат тщетные попытки «образумить» неопытное существо…
Мать была трижды провидчески права. Но ее мудрая и осмотрительная политика превратилась для него, тогдашнего, в отрицание права на любовь. Не в силах преодолеть противоречий меж желанием матери и обрушившимся на него чувством, из внимательного и послушного отрока, он превратился в полубезумного, истерзанного жаром страсти мужчину…
Под крышей огромного, как стадион, цеха было сумрачно и тихо. Сырой воздух, отдающий запахом слежалых химикатов, прелой бумаги и еще чего-то пахучего, резко отозвался в носах приятелей непривычным першеньем. Гулкое эхо многоголосием разнеслось по всему пространству огромного строения. Простертое высоко над ребятами перекрытие вызывало у них смешанную реакцию любопытства и невольного опаски – как бы этот огромный полог не рухнул вниз от их громких разговоров. Сквозь редкие проемы, прорезая полумрак косыми светящимися лезвиями, падали на пол полосы дневного света. Они казались мистическими колоннами, созданными из овеществленного света. Сергей невольно замер, впитывая в себя эту, так внезапно возникшую перед ним, полуреальную панораму.
Кушнаренко бросил лопаты, принесенные из подсобки. Глядя на бугрившийся многочисленными кучами мусора пол, недовольно буркнул:
– Уй, Серега! Тут нам запросто свои кости положить придется! Это ж на весь день, а то и на завтра останется! Точно, загонят нас сюда завтра опять!
Сергей хмыкнул:
– Посмотрим…
Он свалил метлы на груду лежащих лопат и повернулся к Юрке:
– Не боись. Завтра у нас нет производственной практики, а к следующему четвергу они сами все уберут. Понял?
– Наверное… – неуверенно протянул Юрка. – Только мне кажется, что без нашей даровой силы тут еще не обойдется…
Он еще что-то хотел добавить. Появившийся Боровой, собрав ребят, быстро определил каждому его участок. Сергей не знал, что и думать. Случай повернул так, что вместе с ним в одной бригаде оказался Вадим и три девочки, среди которых была Наташа. Юрка, брезгливо скривившись, покосился в сторону небрежно оперевшегося на лопату, Вадима:
– Не было печали! Теперь вкалывай и за этого мордожопика!
Сергей ничего ему не ответил. Взяв лопату, он подошел к горе мусора. Сделав замах, сосредоточенно стал врубаться в заледенелую слежалую массу. Юрка, временами косясь на остальных ребят, отпускал ехидные реплики, вроде: «Теперь пятилетку точно в три года добьем!..». Нагрузив носилки с верхом, Сергей отложил лопату:
– Поехали, Юр! Передохнем у мусорки. А то тут некоторые решили перебросать эту кучу нашими руками!
При этом он бросил выразительный взгляд на Вадима. Тот, стоя в картинной позе посреди девочек, что-то вдохновенно излагал. Юрка, издав одобрительное «Класс!», с готовностью взялся за ручки носилок. Приятели не спеша проследовали к огромным бакам, установленным около входа в цех. Сергей зажмурился от яркого солнечного света:
– А что, Юр, может, погреемся вон там, на бревнах? Думаю, нам стоит подождать здесь, пока некоторые не принесут свою порцию. Чтобы не было обидно за отработанное на кого-то время. Как думаешь?
– Ну, ты голова! – восхитился Юрка. – Точняк, пока не увидим этого пижона здесь, туда не пойдем. Носилки за носилки!
Парни расположились на теплых бревнах. Они уже приготовились к долгому приятному расслаблению, как их окликнул подошедший сзади Михаил Валентинович:
– Так, уже наработались! Не рано ли? Ну-ка, давайте, давайте, поднимайтесь!
– А что, мы уже сделали одну ходку! – с обидой возразил Юрка. – Не то, что некоторые… Вообще еще не работали!
– Я разберусь сам, кто работал, кто нет! – сердито оборвал его Боровой. – Идите.
Ребята с неохотой поднялись и, захватив носилки, побрели назад, в сумрачный провал огромных ворот цеха. Подойдя к своей куче, они увидели, что в носилках Вадима едва виднелась сиротская порция мусора. А в куче, отягощенный великой неохотой, ковырялся один из телохранителей Вадима. Сам же Вадим по-прежнему стоял в окружении восхищенных его красноречием девочек.
Приятели опустили носилки на бетонный пол и остановились. Сергей увидел, что Наташа, к кому были обращены все красноречивые ухищрения Вадима, бросила взгляд в его сторону, чуть задержавшись на нем. У Сергея разом екнуло сердце и вспотели ладони. Он застыл на месте. Он понял, что Наташа ждала его возвращения. За все это время она ни разу не обратила своего внимания на него, будто он и не находился тут же, в метре от нее. С самого утра, он только пару раз отметил ее внимательный, обжигающий сердце взгляд. Ему казалось, что она случайно могла посмотреть в его сторону. Но сейчас этот взгляд красноречивее любых слов сказал ему об ее особом интересе к его персоне.
Пока Сергей осознавал это сногсшибательное открытие, как его в бок толкнул Кушнаренко.
– Смотри, Серега, чего пацаны делают!
Сергей некоторое мгновение непонимающе глядел на приятеля. И только после его указующего жеста, бросил взгляд в направлении Юркиной руки. Метрах в пятнадцати от них кучка парней с восторженным азартом устанавливала огромный щит, на котором были изображены реквизиты ноябрьского праздника. Отсутствие начальства сделало свое дело. Парням скоро надоело копаться в кучах мусора. Они быстро нашли подходящее развлечение. Одиноко сидевший в створе ворот старик-вахтер для них был не более значим, чем кучка мусорного хлама. Возня школьников ему давно наскучила. Привалившись к воротам, забыв в уголке рта чуть тлеющую папиросу, старик с явным удовольствием грелся на солнце.
Поставив щит у стены, парни быстро налепили снежков из открывшейся под щитом большой залежи снега. Под всеобщее одобрение две центральные фигуры были определены как мишень. Сергей рассеянно слышал их споры насчет пари. Краем глаза он наблюдал за Вадимом, который милостиво разрешил своим шестеркам поучаствовать в нечаянном развлечении. Для себя он позволил слепить пять снежков, которыми был обговорен лимит бросков.
Тонкая фанера гулко загрохотала под ударами тяжелых, мокрых комков снега. Ребята, сменяя друг друга, отходили от условленной черты. Из первой пятерки лишь двое слегка задели контуры фигур. С досадой оправдывая свои промахи дальностью расстояния, они ехидно подначивали следующих. Когда очередь дошла до Вадима, он не торопясь встал у черты. Подкинув пару раз снежок, он небрежно бросил. Первая же попытка под восторженные клики его телохранителей напрочь перечеркнула все достижения его одноклассников. Снежок, влепившись в красочное панно, оказался сантиметров на тридцать ближе к цели, чем все остальные. Девочки, издали наблюдавшие за состязанием в меткости, одобрительно зашумели. Вадим, сделав вид, что это только разминка, также небрежно отправил к цели второй снежок.
Снежок на этот раз брякнулся о щит где-то в основной массе бугристых следов. Безразлично приподняв брови от неудачи, третий снежок Вадим уже прицеливался тщательнее и дольше. Но удача отвернулась от него, видимо посчитав, что первого раза было достаточно. Четвертый и пятый снежки он с тем же успехом отправлял вслед за остальными неудачными бросками.
Сергей, скроив пренебрежительную мину, перекрывая разноголосицу мнений по поводу победителя, сочно, с выражением сказал:
