скачать книгу бесплатно
Макарыч обвел всех тяжелым взглядом и упёрся им в сидевшего напротив молодого Алексея:
– Что празднуем?
– Да так, с заявки пришли, чуток расслабились. Но всё в норме. Сейчас передохнём и двинем на следующую…
Мужики одобрительно загудели, поддакивая ему.
– Мы… это, кое-что взять заскочили, – вылез вперед всех низкорослый, словно скукоженный, Сашок. – Там… замеры надо сделать у одного мужика… Он ставить хочет новый компакт и ванну, так мы это… ик! – внезапно оборвал своё сообщение Сашок от тычка в бок. На него зашикали и задвинули куда-то в угол.
У бригадира словно что-то вдруг оборвалось.
– У кого… замеры делать? – с трудом сглотнул он внезапно образовавшийся ком в горле.
– Да, – замялся Алексей, – «шепила» дурь несёт с усталости. Слушайте его!
– Хорошо. – Бригадир сделал длинную паузу. – Пьянство в рабочее время и «халтура», – этого хватит, чтобы кое-кого, как паршивую овцу, из стада выкинуть, чтобы других не портили!
– А чего вы на меня смотрите! – вскинулся шепелявый Сашка. – Я не больше других…
Макарыч хорошо рассчитал свой ход, выбрав в козлы отпущения недалёкого Сашка. Он был из тех мужиков, которым руки приделали, а ума не дали. К тому же, несколько раз замеченный в распитии на рабочем месте и длительных загулах висел у начальства на последнем предупреждении. В совокупности это делало Сашка несколько нервным. Он понимал, что держат его только из-за неполного наличного состава слесарей. А потому работать ему осталось здесь до заполнения кадрового вакуума.
– К четырём зайдешь ко мне.
Макарыч угрюмо взглянул на подавленного Сашка и вышел из слесарки. «Что же это за сучня такая! Неужели этот мужик проговорился?! Ведь уговорились с ним! Так он решил подешевле подсуетиться! Ну, если это так, держись, мудила!».
Макарыч не был провидцем. Едва дождавшись прихода Сашка, хотя втайне и надеялся на ошибку в своих предположениях, после нескольких уточняющих вопросов, распрощался с надеждами на солидный куш. Сашок, еще больше шепелявя и от усердия брызгая слюной, мгновенно раскололся. Он ещё что-то говорил, но Макарыч уже не слушал. В его голове уже зрел дьявольский план отмщения ссучившемуся заказчику! Отомстить, да так, чтобы при мысли о сантехнике он исходил рвотой да икотой на всю свою жизнь!
– Угу, – после некоторой паузы сказал бригадир изогнутому зловещим молчанием Сашку. – Иди, делай, что с тобой поделаешь. Но ты, как только демонтируете трубы и собьете плитку, в общем, перед самым началом монтажа, накануне, придёшь и скажешь мне. И упаси тебя бог забыть об этом! Я тебе пропишу такой волчий билет, что все ДЭЗ’ы в Москве при твоем имени будут открещиваться от тебя, как от чёрта. Ты меня понял?!
– Да чё-ж, – Сашок часто и мелко затряс головой, – мамой клянусь, будете знать аккурат вовремя…
Утром следующего дня покой и размеренный распорядок почтенного учреждения были взорваны. Словно невидимый террорист, употребив особый заряд, покусился на самое ценное в глазах любого начальства – заведённый порядок. Весь коллектив гудел и метался от одного свидетеля к другому. Каждый лично желал насладиться новизной такого события. Малярши, в силу боязливости своего женского естества, ужасались и страшились расспрашивать подробнее. Тем не менее, образуя внешний круг слушателей, с жадностью поглощали потрясающие душу и воображение подробности. Мужики же, кто с откровенным интересом, кто с напускным безразличием, а кое-кто, выказывая отменное присутствие духа, требовали таких деталей, кои приличествовало бы знать лишь патологоанатомам.
Ещё больше подогреваемые таким вниманием Виктор со Стасом уже не скупились на них. Дополняя друг друга и на лету уточняя всё вновь возникающие подробности вчерашнего и сегодняшнего утра, они вовсю старались расписать это жуткое событие. Слушатели даже и не догадывались, чему они были обязаны такой словоохотливости. На часах было уже четверть одиннадцатого, а коллектив (неслыханный случай!) всё потрошил своих коллег.
Вчерашняя находка стала для обоих, в общем-то закалённых жизнью мужиков, довольно обременительным эмоционально-нравственным артефактом. Опрокидывая стопку за стопкой, они никак не могли отвязаться от назойливого ощущения бренности человеческого существования. Не то, что бы они не знали об этой таинственной стороне бытия, но что бы вот так, в пакете!.. В вонючем, залитом самой мерзкой субстанцией, подвале!.. Будучи распотрошённым на куски рукой подлой твари окончить свои дни!
Каждый из них перевидал на своем веку достаточное количество покойников. И всё же сама мысль об этом изуверстве загоняла здравый рассудок в самый дальний угол, а глаза застилались красным маревом! Обсудив всевозможные виды казней для этого выблядка, попадись он им в руки, мужики и не заметили, как нагрузились водочкой до состояния грогги! И долго потом напарники, поддерживая друг друга под локотки, ходили окрест, рассказывая всем встречным мужикам об испытанном потрясении и несправедливостях судьбы…
На утро Стас еле услышал трезвон будильника. Вчерашние страсти напрочь испарились из его гудевшей пустым котлом головы. Один взгляд, брошенный на выставленные женой у двери три пустые поллитровки, дал повод третированному таким количеством противоестественной его желудку жидкости немедленно извергнуть её остатки из себя. Изнемогая от неравной борьбы, Стас привёл себя в порядок. Одевшись, он с возможной сейчас для него скоростью, устремился к ближайшей палатке.
Он не успел сделать пару глотков пива, как сзади его обхватили исходившие дрожью длинные руки, Сиплый, отдалённо напоминающий голос его напарника, прохрипел:
– Ну, хорош, дай глотнуть, не то помру…
Стас не стал противиться столь страстному желанию напарника. Пока Виктор допивал остатки спасительной жидкости, он, отдуваясь и отрыгивая свирепые по своей крепости желудочные миазмы, молча приходил в себя. Виктор освободил бутылку и медленно поставил её на прилавок.
– Ф-у-х! – Виктор помотал головой и страдальчески сказал. – Еле дождался тебя, боялся, что ты уже проскочил!.. Час здесь стою!
– А чего? Встретились бы в конторе…
– И что бы мы сказали «Черепу»?! Надо же всё уточнить…
– И то правда! – сморщился Стас, – забыл! Ещё бы, по литру вчера опрокинули, не считая пивка!
– Я тут прикинул, пока ждал тебя. Нам нужно полчасика подождать… прийти в себя. Скажем, что были в подвале, ну, уточнить, что ли, что там в мешке…
Стас молча кивнул, борясь с подступившей к горлу тошнотой. Справившись, он торопливо купил ещё бутылку крепкого пива. Залпом отхлебнув половину, сказал:
– Вот теперь порядок!.. Ты чего-то рано сегодня поспел сюда?
– Я дома не был, ночевал тут у одной… после того, как мы разошлись.
– А понятно…
Дождавшись некоторого уравновешенного состояния, напарники предстали пред всем честным собранием со скорбно-отрешёнными минами на лице. Затянувшееся молчание прервал сам «Череп»:
– Так, всё понятно! Праздник продолжается, уважаемые?
Притихшее собрание с интересом наблюдало за началом захватывающей дуэли, но было жестоко обмануто. Виктор вздохнул всей грудью. Со скорбной интонацией в голосе он выбросил на выдохе, как последние в жизни слова, фразу:
– Если кому-то изрубленный покойник в полиэтилене праздник, то сто лет тому икать кровавой сопаткой!
– Чё ты за херню тут несёшь? – мгновенно вскинулся «прапор» Алексей. – Лучше скажи, когда это вы успели нажраться?!
Бригадир молчал, ожидая ответа на вопрос шустрого сварного. Виктор заскрёб рукой на груди под ватником. Обратив взгляд к Макарычу, закачал головой:
– Степан Макарыч, звоните в отделение милиции. Пусть высылают наряд туда, где мы вчера пробивали засор, в двести пятьдесят шестом, во втором корпусе. Под конец, после пробивки, мы стали убирать остатки с пола и наткнулись в углу на части тела в мешке, в углу приткнут был. Вчера было поздно. Мы решили сегодня еще раз проверить, что там. Там кошмар! Сами мы не стали сообщать в милицию, решили, что это должно сделать начальство…
Макарыч потёр подбородок и саркастически осведомился:
– Где, говоришь, лежит этот мешок?
– Прямо в пятом подъезде, в соседнем с выпуском отсеке.
– Так! У кого есть заявки, за работу! А вы сидите здесь, я сейчас приду, – и, вскочив из-за стола, скрылся за дверью.
Никто даже и не помыслил разойтись в такой момент. Насев плотной группой на мучимых свирепым похмельем мужиков, коллектив всего ДЕЗ’а потрошил их на предмет захватывающей информации. Вернувшийся Макарыч вместе с Харицкой разогнали всех по рабочим местам.
– Что там у вас случилось? – без предисловий недовольно спросила она. – До глюков, что ли, напились? Какая ещё расчленёнка в мешках?!
– Да вы что, Юлия Семёновна! – разом вскричали оскорблённые напарники. – Сами сейчас увидите этот глюк! Но вам точно сначала нужно вызвать оперов. Им мало не покажется!
После сделанных звонков в милицию Виктор повёл начальство к месту события. Сославшись на кошмарность зрелища и свой слабый желудок на этот счёт, Стас наотрез отказался идти с ними. Кое-как промучившись до конца рабочего дня, он вечером позвонил напарнику. Виктор было загундосил что-то в трубку, но Стас, уловив недовольные интонации в его голосе, спросил:
– Чего ты там мямлишь? Были менты? Чего они сказали?
– Чего сказали?.. – пробурчал Виктор в ответ. – Тебе что, а меня всего задёргали, – что да как?! Кучу идиотских вопросов задавали и продержали меня до четырёх часов в ментовке. Человек пять их спрашивали черт знает о чём! О тебе тоже, между прочим, справлялись, – кто такой, давно ли тебя знаю. Я ответил, что пусть об этом спрашивают у начальства и у тебя самого. Мы только напарники по работе и всё… Сам понимаешь, у меня здесь прописки пока нет. Живу-то я у жены…
– Да ладно, не заморачивайся. Что надо будет, сам скажу.
– Вот-вот, повесточку завтра утром тебе отдам. На полдесятого в районное отделение поедешь. Сказали, чтобы паспорт взял с собой.
– Во блин, нашли на свою голову подарочек! Они-то что говорят?
– Да по ориентировке у них с неделю назад был объявлен розыск пропавшей девчонки. Я после подошел к стенду, где висят фото на розыск. Точно, есть там какая-то лет двенадцати, на Палехской жила…
Ночью Стасу плохо спалось. Он лежал на кровати с открытыми глазами и смотрел, как на противоположной стене комнаты, освещенной молочно-призрачным светом уличного фонаря, метались тени. Их было много. Они скрывались среди хаоса пляшущих по пестрым обоям пятен ветвей, таились в густоте узоров от тюлевых занавесей и лишь услужливым воображением угадывались в самых тёмных углах комнаты. И ото всех них, где слегка намеченным абрисом, а где едва видным светлым ореолом, тянулась к нему тонкая полудетская ручка с изломом боли в желтовато-прозрачных пальчиках.
Он вышел на кухню и, не зажигая света, встал у окна. Ночь шла по городу полновластно и неспешно. С чёрных, сплошь проткнутых тонкими спицами мерцающего света небес, она, достигая земли, растворялась в свете фонарей и отблесках морозного наста. Необъяснимое спокойствие царило вокруг. Даже лёгкие порывы ветра только подчёркивали это царское величие спящей природы. Стас подумал, что сегодня даже аварийных вызовов быть не должно, так гипнотически, с такой силой эта ночь покоила всё в себе…
Глава 2
Эпистема… От диспетчерской до рынка было рукой подать. Как назло, наступило обеденное время, особенно почитаемое среди рабочего люда. Рассчитывать на чью-либо помощь сейчас было равносильно взыванию к марсианам. Один плотник Митяй, с утра томившийся дурным самочувствием, отозвался на предложение Стаса сгонять по-быстрому через МКАД до рынка. Сговорившись с ним за пару литровых «джин-тоников» Стас рассчитывал вовремя обернуться за обеденный перерыв к бригадирской пятиминутке. Но порченая вчерашним застольем натура Митяя согласилась на это при условии разделения наградного куша на две половины: одна емкость сейчас, другая после возвращения. Скрепя сердце, Стас с болезным Митяем на рысях добежал до ларька с горячительными напитками, благо, что тот был по пути. Там он отоварил истерзанного жуткой головной болью Митяя спасительным зельем. Едва литр оного оказался в руках страдальца, тот взревел утробным придыхом. Не тратя драгоценное время на перевод дыхания, в мгновение высосал все до дна!
Отбросив ненужный полиэтилен в сторону, как отбрасывает, даже не заметив этого, отбойник стреляную гильзу из автомата, Митяй выпрямился. Став даже выше ростом, он зыркнул на Стаса враз заблестевшим живой огненной искрой глазом и коротко бросил: «Погнали»!
Через пятнадцать минут самого борзого гона, на который только был способен Митяй, Стас уже переминался на рынке у намеченной палатки. Пока его «рабочая сила» приходила в себя, Стас отчаянно торговался за пару длинномеров из ДСП. Они срочно понадобились ему для изготовления долгожданных антресолей. По этому поводу жена, словно дятел, продолбила все мозги. Уже месяц как он скрипел зубами, выслушивая её гневные упрёки в чём-то там несостоятельном, не «мужчинском»! Но выбраться на рынок представляло для него исключительную проблему.
Стас при найме на работу в ДЭЗ был определён, как новичок, в ремонтную группу. От этой работы все старожилы-работяги бегали, как черт от ладана. Закавыка заключалась в том, что режим работы «аварийки» был строго привязан к внеурочным дежурствам. Все гадство заключалось в том, что работник оной группы обязан был сидеть, придя с работы, около телефона, ожидая случившейся где-нибудь аварийной ситуации.
И вот тогда, – полночь ли, заполночь, – обязан он был, сердешный, сорваться в ту же минуту с полной сумкой инструментов и мчаться куда-нибудь за три квартала от дома. Обслуживаемый участок был обширен и в сантехническом отношении крайне изношен. Надеяться, что с вызовом при отлучке из дома пронесет, было, по незнанию специфики этого рода работы, чистым наивом. При всем этом доплата за внеурочные и выходные была издевательской. Так что парням, попавшим в ремгруппу, вся остальная братия сочувствовала, но ничем помочь не могла! Довершало беду то обстоятельство, что их ДЭЗ был частной конторой. Рабочие часы считались не подлежащим никаким усекновениям, вроде отгулов, отпрашиваний у начальства и прочих житейских причин.
Вот так, промаявшись с месяц, изнемогая под градом упрёков жены, Стас пожертвовал своим перерывом, чтобы снять эту, изъевшую всю печёнку, проблему.
Что бывает в жизни каждого человека более или менее постоянным, так это выскакивающие перед ним, как чёртик из шкатулки, всяческие напасти и неприятности. Никто не застрахован от них! Глупо и самонадеянно не принимать в расчёт главную линию в жизни каждого из нас, определяющую её с завидной регулярностью. Вот бы так преследовали человека удачи и успех, как эти гостинцы нечистого! Так нет же, всё наоборот! Эти незваные, непрошенные рогатые гости с сочувствующей миной на роже, а то и с откровенной ухмылкой, дарят вам свой презент из букета несчастий в самый неподходящий момент!
Пока Стас ждал выполнения заказа, подонок Митяй (именно так и орал в озлоблении Стас) где-то умудрился отыскать знакомую пьянь и довершил дело, так лихо начатое полчаса назад. Принятая им доза оказалась последней каплей, что валит с ног и не такие крепкие натуры! Невозможность поднять и, тем более, привести в чувство блаженно улыбающегося Митяя, через пять минут стала для Стаса очевидной! Время таяло, стремительно истекало! Стас, оставив свой товар в палатке до завтра, опрометью бросился назад…
… понятное дело, дни скорбей мало кто из страждущего населения относит даже к сомнительным заслугам своих жизненных перипетий. Разве что известный контингент слабоумных, садистов и братьев их – мазохистов, да божьих людишек, с остервенением бичующих тело! Они были всегда. Общество, лишённое такого сорта своих членов, выглядело бы, по меньшей мере, подозрительно! А куда это оно подевало их?! В советские времена, например, все были счастливы. Увидеть подобного уника, свободно вращающегося среди счастливого общества, было подобно лицезрению коровы о пяти ногах где-нибудь на Кутузовском проспекте. Для таких благое государство не жалело от щедрот своих. По мере надобности давало им кров и пищу, с увлечением перегибая палку в этом, как и, впрочем, во всём тогдашнем! Мало кому дом скорби покажется лучшей долей! Чудная была практика! Никаких тебе уников! И сумасшедших домов для всех хватало!..
Стас лениво переложил ноги и снова вытянулся на стуле. Его томило вынужденное ожидание возле кабинета начальника ДЭЗ’а. От этой обязаловки никак было не отвертеться. Поиски жилья вконец стали тяжкой головной болью, превратившись в почти неразрешимую проблему. А посему, едва он прослышал про возможность обрести желанные метры, как заячьим скоком оказался перед заветной дверью. Сокрытое за ней неведомое ему начальствующее лицо могло бы в одночасье решить его проблему. Но ожидание затягивалось до бесконечной величины, порождая в его голове такие же безразмерные и абстрактные мысли…
…Что-то много расплодилось в последнее время такого рода человечков, которых хлебом не корми, дай только последнее снять с себя, не пожалев и деток своих, оставив бедолаг без крова над головой. До такой степени этот люд одержим страстью разного рода спасения души пред вечностью, что блага мирские вместе с нажитым добром отбрасывает от себя как ничтожнейшую шелуху! И тут же возникают сострадательные люди, которые ради спасения сих страждущих, не давая пропасть более их имуществу, чем душе, взваливают на себя тяжкое бремя заботы о нажитом. Но почему так есть, можно догадаться, не мудрствуя лукаво…
Стас усмехнулся. Ему бы думать о своих проблемах, но в голову лезло все, что ему за последнее время пришлось перечитать и услышать из газет и по телевизору…
…Никто из переживших катаклизм развала страны СССР не имел и представления, что ждёт их тут же, за этим крутым виражом истории. Несчастный, наивный люд, не имевший ни в малейшей степени иммунитета против ящика Пандоры, который назывался капиталистическими отношениями. Во всём, начиная этим чёртовым бизнесом и кончая самыми тесными узами дружбы и семьи, на собственной шкуре он познал всю их прелесть!
Чёрт те что появилось тогда среди нас! Уж если только перечислять этих «сострадальцев», то одних сытых рож тёток, пронизывающими вас с телеэкранов глазами, этаких крепких мужичков с губками-бантиками, оловянным взглядом и с очень дружковскими фамилиями, вещающими оттуда же вселенские страсти, хватило бы на добрый месяц! Духовные мытари, шарлатаны всех мастей и родов деятельности, легионы аферистов, имя которым «экстрасенсы» и кучи политического гнуса вкупе с проходимцами-телеведущими, усмехаясь апарте, крепко потирая руки, принялись обрабатывать замороченное население красивой сказкой о труде и равноценном вознаграждении за него! Чего только они «веще не баяли», собирая таких же падких на злато любителей погуторить! И потекла рекой по всем телеканалам густопсовая лапша на уши нам, простофилям, именуемым ими российским народом!
И ходят теперь облапошенные страдальцы по Руси, уже не ввергая, как бывало раньше, в изумление своим видом сострадательный люд! Не то, чтобы очерствел народ душой, нет! И сейчас находятся доброхоты, и всё больше из интеллигенции, со слезой в голосе облегчающие парой рублей жизненную стезю стоящего перед ним несчастного! Думает интеллигент, что очистил свою душу сей лептой и, успокоенный, отпускает от себя с миром измождённого оборванца!
А ведь нет, господа хорошие! Не получится так отмазать грехи свои великие перед страной и народом! Была великая держава да сгинула! А всё потому, что те, у кого имелись ум, мозги, интеллект, называй, как хочешь, во время оно были ослеплены адскими лозунгами! Вползли эти слоганы, как змеи-искусители, подлой мыслью, гнилой, как прошлогодняя картошка, не убранная с поля. И с виду, как полагается, хороша и среди других неотличима, но давяни её и польется из нутра этого плода гниль мерзейшая, как плоть гниющая!
Закон энтропии ещё никто не отменял. Он также прекрасно действует и в социальных сферах. Многим приходила в голову простая мысль, что как трудно было создавать нашим предкам такую страну. Но как легко она исчезла под напором всего кучки стервецов, соблазнённых лёгкой наживой! Не нашлось в стране никого, кто бы смог остановить это великое бедствие! Катастрофа, которая может случиться с остатками державы, будет похлеще апокалипсиса, если не спохватятся те, кто сидит на суку с пилой в руке!
Не дай бог всем нам проморгать ещё одну такую атаку, но теперь уже на саму державность исконной Руси. Дать разорвать её на части под видом устроительства лучшего управления с учреждением разных там республик, типа буферной Среднесибирской, Дальневосточной и прочих осколочных территорий… Сволочи! Ведь следующая атака на Русь заморскими доброхотами будет преследовать именно эти цели, чтобы разобщить, смять и прибрать к рукам всё порознь, если уделать разом всю страну не удаётся!..
Стас машинально обсмотрел с головы до ног медленно продефилировавшую мимо неплохо скроенную фигуру стройной блондинки. Та, прекрасно зная о своих чарах, поддала жару, раскачивая бедрами, и скрылась за углом…
…Чудна была пора совкового наива, когда в раже благостроительства не сумел бывший ставропольский комбайнёр распознать все хитрованские подходцы забугорных искусителей. Да и что, право, пенять ему на это! Те и по опыту, и по крови своей родовитей были в политике. Знали они нутро человеческое до донца, до самого низа, не прикрытого альтруистической советской моралью!
Что там райский искуситель по сравнению с теми, кто посеял такие мысли в головах тех, кому положено думать ею! Яблочко-то, предложенное змеем, было хотя бы съедобно! А где же были вы, умудрённые знанием и опытом, когда всех вас скопом, даже не поодиночке, а гуртом, как скот, загнали на бойню и истребили весь ваш апломб, которым вы так кичились перед власть предержащими!
Вот и попались доморощенные интеллигентишки, все, как один, вместе со своим ставропольским головой! Не хватило им той малости, тех флюидов, которые надо впитывать с молоком матери, не полагаясь на рассуждения умников-дядек с их искусственными построениями о человеческих отношениях. Куда им, инфантильным, замороченным прекраснодушной сказкой о советском человеке, который друг, товарищ, брат всему остальному, страждущему под игом капитализма, народу Земли! Те, забугорные, крепко знали одно, – всё изменяемо и временно, кроме инстинктов крови и плоти! Можно пожертвовать жизнью ради идеи, можно претерпеть лишения и боль, но вечный незыблемый закон самосохранения взять и вынуть из человеческого естества невозможно!
И не одиночки-герои, идейные ратоборцы, были их целью! Нет! Обыкновенный советский человек, не сильно одержимый страстью помереть за светлое будущее чьего-то там отпрыска, ищущий простого счастья для себя и детей своих, – вот кто был целью и средством!..
Стас снова заерзал на стуле. Потом встал и заходил маятником по коридору, замеряя его как можно медленнее и монотоннее. Десять шагов туда, десять назад: «Господи, когда же она придет?!», – тяжким вздохом прервал он свои мыслительные экзерсисы. Но тут же снова погрузился в смесь раздражения, недовольства и нудных, назойливых размышлений…
…а эти деятели культуры и науки, смешавшие в одном помойном ведре нравственность и благосостояние одним только намерением как-то сравнить их, превратились в этакую идеологическую слизь, с которой и бороться-то не надо! Обтёр с подошвы и делов-то! Но тщились они, стараясь выдать забугорные мифы за правду земную, правду истинную, тем самым, выдавая свою несостоятельность с головой. Объясняя всё и вся, почему же так получилось, что три процента проходимцев разули и раздели остальное, просто-таки убийственное количество процентов населения, они, со стыдом оправдывая собственное слабоумие, только разводили руками: «Да кто ж его знал, что так будет…».
Но главное, что эти трёхпроцентники ни секунды не сомневались в законности своих действий по раздеванию ближнего. А как же! Рыночная экономика, господа! Ведь вы сами, умники-разумники интеллигентные, – и от политики, и творческая братия, – визжали в поросячьем восторге, ратуя с пеной на губах, за страну равных возможностей!
Чего ж было гробить ту страну, где население уверенно и с надеждой смотрело в будущее! И что с того, что только каких-то три процента, хоть и тайно, не афишируя свое житьё-бытьё, уже существовали при коммунизме! И что эта самая страна равных возможностей уже была у вас в руках, только бы приложить с умом то, что имели! Куда там! Вот и получилось, как в пословице: «Что имеем – не храним, а потерявши плачем!». Ведь для этого нужно было трудиться, а не болтать о засилии властей, узурпаторстве и цензуре! Чтобы понять всю дурь этой болтовни, нужно лишь взглянуть на северную Европу и всё станет понятно, кто работает, а кто в мутной воде лишь пузыри пускает! Создавать было надо истинно гуманитарные ценности, таких людей взращивать, облекая их властью, чтобы им было стыдно обворовывать страну, когда и так её всю им доверили! Вот чем заниматься надо было, а не орать на весь белый свет, какие сволочи мешают самым передовым сливкам интеллектуального общества глубокомысленно лепетать, в надежде, что их лепет сойдёт за великое и вечное! Вот фигня-то!
Что ж, недоумки, обзавидовались?! Так получайте же то, за что боролись! Голод, нищету беспросветную, правовой беспредел, самую отъявленную коррупцию и вселенский разухабистый криминал! А теперь сравните, стоило ли из-за кучки людей, способных на любое беспардонство, ломать и крушить, пусть и середнячковое, не блестящее уровнем жизни, но вместе с тем могучее государство?! Возможно ли было тогда при режиме, который и социалистическим назвать-то было затруднительно, найти три десятка беспризорных детей? Задача было просто немыслимой?! Возможно, что способные и талантливые не могли реализовать и высказать то, что им бы хотелось, как говорится, «от души»? Но, позвольте, господа!
Да когда же и кому было дозволено обделывать с макушки до пят дерьмом родимое государство в желании протолкнуть себя, любимого, в официальные гении! Во все времена и эпохи, во всех государствах при разных формах правления, неугодных, неудобных и инакомыслящих четвертовали, колесовали, сжигали на кострах, вздевали на кол, вешали, расстреливали, гильотинировали, сажали на электрический стул! И то, что случилось в нашем царстве-государстве, почему-то вызывает искреннее изумление всех, кто научился мало-мальски грамотно слагать вирши и правильно держаться за художественную кисть! Дескать, как же такое возможно в нашем просвещённом обществе строителей коммунизма?! А зачем-таким манером революции было делать, если не освободить народ от всяческого гнёта?! Свобода от всего и вся, и это даже не анархия! Эта материя похлеще будет! Боги перед богами, не меньше! Чтобы меня, самого избранного, завернули, закатали в одежки идеологические, – меня, либерала и свободолюбца!
А дело всего лишь упирается в декларированные государством критерии общественного и государственного строя. Если уж в самом «демократическом» государстве мира самих президентов отстреливают как куропаток, чего уж говорить о нас, сопли утирающих рукавом! Нам и соседскую курицу иной раз жалко бывает топором рубануть! А то, что в лагерях пропали миллионы, – так это война за политическая за власть, за неё – сладкую и желанную! Кто считал погибших и пропавших в тех же Америках и прочих Европах с Азиями?! Там счёт таким пропавшим покруче будет! То-то же! Так всегда было и будет!
…Стас снова уселся на стул и потянулся, разминая занемевшую спину. Опустив голову на грудь, он опять погрузился в неуправляемый поток сознания, который, впрочем, уж что-то был слишком избирателен в отношении своего русла…
…Хотя те же три процента теперь уже в открытую стали миллиардерами, но сами то вы, либералы-демократы, теперь шарите, как городские собаки и крысы по помойкам, роняя слюни и выклянчивая подачку из рук олигархов-держиморд и их прихлебаев! Они, трёхпроцентники, всерьёз принимают только одну партию – финансовую, и плевали на все остальные фикции, как-то либеральные, демократические и прочие политические условности! Пока вы глотки грызли за право считаться каким-то там партийцем, они, не мешкая, выстроили себе уютные финансовые гнездышки-крепости. Науськивая нижележащую чернь друг на друга, спокойно властвуют в своих эмпиреях! Поделом вам, господа! (Хотя какие там господа, – так, голь перекатная, грязнозадая! Мне-то, слесарю-сантехнику, из подвалов гораздо виднее, чем всё ваше срамное обихожено!)…
Стаса не часто посещали подобные мысли, не говоря уж об обширных рассуждениях на эту тему. И что он мог, – работяга, слесарь-сантехник, понимать в умственной борьбе гигантов мысли всякой там политической, научной и культурной интеллигенции! Ему бы пробиться среди своих живоглотов! Но сейчас он, невольно погрузившись в поток сознания, вяло барахтался в этой неудобоваримой бесконечной и не имеющей ответа социальной каше. К чему все эти рассуждения, если там, в высших сферах, существовали и претворялись в жизнь иные расклады свершаемых событий. Наверняка то, как Стас представлял себе эти события, вызвали бы улыбку у любого посвящённого в тайны большой политики. Но! Стас ни на секунду не сомневался в том, что то, как он сам представлял их, было таким же зеркальным отражением его мыслей в умах всей остальной части многопроцентного населения, оставшегося в дураках!..
Сидя второй час перед дверью кабинета начальника ДЭЗ’а Харицкой, Стас всё больше и больше раскапывал в себе истинную добродетель смиренного христианина, о которой сейчас любят трубить на всех углах горлопаны от многочисленных партий. Уж чего-чего, а его терпения хватило бы в иные смутные времена на добрый монастырь со всей братией.
Как в горячечном бреду пролетели полтора десятка лет, когда он с женой, таскаясь по квартирам, вспоминал великий ветхозаветный поход библейского народа по пустыням египетским. Съезжая с очередной отремонтированной развалюхи, за что хозяин, плотоядно ухмыляясь довольной улыбкой, тут же, по окончании ремонта, милостиво просил освободить своё жильё в месячный срок, Стас, с замиранием сердца желал только одного, как бы тот не передумал!
Ибо попадались в его исходе по землям столичным и совсем уж мерзкие типы, вроде Виктора Павловича Якуша, что одним мановением руки в трёхдневный срок выбросил их со всем имуществом, объёмом на добрую двухкомнатную квартиру, в коридор, – к мусоропроводу. Пришли молодцы, закатали рукава, и оказался Стас со всей своей библиотекой и прочим скарбом у дверей лифта. И долго ещё ему будут помниться вылупленные, как у жареных карасей, глаза жильцов, изумленно взирающие через случайно отворённые двери лифта на гигантский имущественный развал!
А как хорошо всё начиналось! Было приятно встретить очень интеллигентного человека, да что там, интеллигентного! Учёного, стоящего у самой тайное-тайных компьютерно-кибернетической науки, на что Виктор Павлович ненавязчиво намекнул при некотором, более тесном, общении! Правда, его заглаженный до лоска на лацканах кургузый пиджачок посеял было подспудное недоверие к его высокому положению в отечественной науке! Да и манера общения, несколько напоминавшая по замашкам завхозовскую в какой-нибудь ответственной конторе, внушала такие же сомнения в истинности его утверждений. Но жена, доверчивость которой не имела разумных границ, отговаривала Стаса от нетактичных мыслей в адрес их благодетеля! Как раз, к несчастью, это был тот самый случай, когда Стасу, всеми фибрами души претило оставаться джентльменом! Гремучая смесь самозащиты оскорблённого самолюбия и несправедливости по отношению к нему красной тряпкой смахнула остатки самообладания. Съезжая со своим скарбом на новое место жительства, он смог выкроить минутку. Поднявшись к злополучной квартире, Стас залил во все замочные скважины добротной металлической двери содержимое нескольких тюбиков клея «Момент».
Нет, Стасу не было стыдно! Эта акция, хотя она и не шла ни в какое сравнение с тем моральным унижением, стала для него неким знаковым поступком. За годы новомодного беспредела он навидался всякого. И он и жена жить хотели, как все, сейчас, сиюминутно, и не ждать, когда крепкий кирпичный дом по месту прописки Стаса сломают как «хрущебку». Домик-то был расположен совсем близко к новостройке «Москва-Сити». Слухи по этому поводу ходили самые горячие. Вот-вот снесут или надстроят это строение, так выгодно расположившееся к престижному месту напрочь выбивали из голов здравый смысл. В самой двухкомнатной квартире Стаса его бывшая благоверная яростно сопротивлялась перспективе совместного проживания с ним и иногородней женой.
Стас прекрасно знал истинные причины её абсолютного неприятия такой возможности. Женщина она была свободолюбивая и даже в годы совместного супружества неоднократно уличалась им в попытках расширить рамки своих отношений с противоположным полом. Ширококостная, с характерным маршевым шагом, – грудь вперёд, руки по швам – она недаром среди тесной приятельской компании получила кликуху «солдафонша». И потому ей совсем не улыбалось ущемить свою свободу в общении с милым её сердцу мужским контингентом присутствием столь нежелательной помехи в лице бывшего мужа с какой-то там приблудной, сожительницей.
Какие только прецеденты она ни обещала создать ему, даже в случае его одиночного проживания на своих законных метрах! Тут была и безудержная фантазия по поводу её избиений Стасом в пьяном виде, дай бог ей только учуять соответствующие пары от него! Впору Стасу, для проживания по месту прописки, нужно было становиться отъявленным трезвенником. Впрочем, при её изобретательности и поистине врожденной простонародной хитрованской жилке, она спокойно соорудила бы необходимые доказательства, будь он даже вообще без желудка.
А что стоили её усилия по отысканию в бывшем муженьке целого сонма пороков! В списке было всё: и приставания к малолетней дочери, (вот такой монстр был Стас!), и подделки документов, и кражи госимущества, и бесконечные измены, несмотря на то, что Стасу не то, что изменять, дышать было некогда, работая одновременно на трёх работах. Конечно, его, измождённого напряженными трудовыми сутками, можно было брать тёпленьким. Но, слава богу, вся местная власть, начиная с участкового и кончая начальником милиции вкупе с участковым судьёй, бегали от неё, как чёрт от ладана, заваленные её бесконечными письменными кляузами. Даже сам начальник милиции во время очередного рандеву развёл руками и в качестве совета сказал: «Бежать тебе, парень, оттуда надо! Баба она, видать, стервозная, так что если взялась за тебя, подловит на фиге с маслом, и глазом не моргнёшь!»…
Натерпелся Стас от неё, намаялся, хаживая по присутственным местам, доказывая, что он не верблюд. В конце концов он оставил место морального избиения навсегда, перейдя по совету бывалого начальника к вечному скитанию по зимним и летним квартирам.
Но жить-то хотелось сейчас, немедленно! Стас с женой, понимая, что годы пролетают, как «скуренные сигареты», не могли удержаться от того, чтобы не приобретать некоторую мебель, утварь и десяток-другой книг в пополнение своей обширной библиотеки. Хотя всё это и доставляло им гигантские хлопоты и заботы при очередной смене жилья, но отказаться от имущества они не могли.
