скачать книгу бесплатно
– Знаете, девушки, давайте о бритвах больше говорить не будем, а лучше о музыке.
– О музыке? – удивилась Элен, прекрасно осведомленная о полной и окончательной немузыкальности подруги.
– О бритвах? – Оля подняла белесые брови.
– Не знаете? – рассмеялась Софи. – Слушайте тогда. Девицу учат, как обольстить кавалера. Объясняют ей: когда останетесь наедине, сначала надо поговорить о погоде. Потом о чем-нибудь возвышенном, например о музыке. Ну уж а после надо сказать что-нибудь остренькое, чтоб он понял, что ты не окончательная дура. Вот девица с кавалером. Он ждет. Она все помнит, выпаливает одним духом: «Какая чудная погода! Училась музыке три года… Бритва!»
Рассмеялись все трое. Мопс изловчился и залез-таки на колени к Оле. Девушка рассеянно гладила его кремовую шерстку и мяла жирный загривок. Мопс закатывал шоколадные глаза и сладострастно сопел.
– Ну, а как ты поживаешь, Софи, расскажи же, я знать хочу? –
Обращаться с таким же вопросом к Оле Элен опасалась, так как жизнь коммуны едва ли не наполовину состояла из каких-то тайных собраний, обсуждений и подготовки загадочных «акций», про которые нельзя было рассказывать никому, тем более таким ярким представителям «эксплуататорских классов», какими, несомненно, являлись супруги Головнины.
Софи не очень хотелось говорить при Оле, но и удержаться она не могла. Когда-то еще доведется повидаться с Элен?
– Я к тебе писала, что Туманова там, на плотине прогнала окончательно. Помнишь? Так вот. Он более на глаза мне не являлся, но третьего дня прислал с посыльным вот это…
Софи протянула подруге большую, прекрасно изданную книгу, остро пахнущую клеем и дорогой бумагой. Элен перелистала ее, задерживаясь взглядом на иллюстрациях.
– Какая прелесть! – воскликнула она и передала книгу Оле. – Я хочу себе такую иметь. Но как…
– Я не знаю. Я даже боюсь спрашивать, потому что не уверена, что хочу знать. Есть какие-то юридические вещи, права… Скорее всего, он просто дал издателю Алмазову деньги… Понимаешь, в том разговоре он действительно обещал мне издать мой роман на роскошной бумаге… Крупным шрифтом, с картинками… Ты их видела? Это Срезневский рисовал, он модный сейчас и дорогой, русские народные сказки иллюстрировал…
– Чудесные иллюстрации, – согласилась Оля. – Такие дремучие все, совершенно сказочные. Машенька в ледяном дворце хороша, а Печинога – так просто чудище аксаковское… А кто этот Туманов?
– Владелец модного игорного дома на островах, – сухо сказала Софи.
– А! Дом Туманова? Слыхала, слыхала, – Оля отчего-то оживилась. – Так он же богат несметно. С ужасной репутацией и родом откуда-то из самых низов. Как же ты с ним познакомилась?
– Случайно, абсолютно случайно, – Софи упрямо выпятила подбородок.
– Так ли? – спросила Оля и о чем-то задумалась.
Глава 6
В которой Оля Камышева и Софи Домогатская беседуют о революции, а Михаил Туманов рассказывает Иосифу Нелетяге кое-что о своей юности
На улице решили не брать извозчика, пройтись пешком до Олиной коммуны, которая располагалась в доходном доме на 4-Рождественской улице, недалеко от Овсянниковского сада. Шли не торопясь. Софи кидала вокруг внимательные, профессионально цепкие взгляды, часто оглядывалась. Оля горестно всплескивала руками:
– Обидно! Обидно мне за Элен, право! Вот так люди гибнут. Перестают мыслить, опошляются, погружаются в этот обывательский засасывающий быт. Не видят дальше собственного носа, забывают обо всех возвышенных целях, о чужом горе…
– Мне кажется, что Элен счастлива, – флегматично заметила Софи.
– Тем хуже! – темпераментно вскричала Оля. Прохожие оборачивались на нее, но она этого не замечала. – Тем хуже для нее, если это мелкое, сиюминутное счастье заслонило для нее все великие перспективы мировых задач, которые стоят перед нынешним поколением. Для настоящего дела она погибла. Но что ж осталось? Сыпь, цитрусы? Какашки, которые слопал раскормленный мопс?! Какая гадость!
Софи слушала задумчиво, наматывая на палец локон, а потом серьезно спросила:
– А что, Оля, настоящие борцы за народное дело, они что же – вовсе не какают?
На несколько секунд Оля онемела.
– Знаешь, – использовала паузу Софи. – Я как раз хотела с тобой посоветоваться. Это глупость, конечно, но мне кажется, что за мной следят.
– Следят?! За тобой? – Оля мигом подтянулась, даже сама походка ее стала более четкой и экономной в движениях. – Когда ты заметила? Отвечай, голову к земле опусти… Они, некоторые, могут по губам читать, их специально учат…
– Уж несколько дней. Как в Петербург приехала. Всегда один и тот же. Он даже не прячется. Вон, сейчас сзади идет, оглянись – увидишь. Большой такой, с русой бородой, в сапогах… Видишь?
– Вижу! – ответила Оля, тоже внимательно разглядывая плиты тротуара. – И ничего не понимаю. Он вовсе на шпика не похож. Те серые, незаметные, а этот… такого в любой толпе разглядишь… И отчего же за тобой? Ты у себя литературу какую-нибудь запрещенную хранишь? Листовки, прокламации?
– Да нет! Зачем мне?
– Не понимаю… Что ж, он так за тобой и ходит?
– Вот так и ходит… Вроде ничего плохого. Но… жутковато как-то…
– Понимаю… это опасно может быть… Вдруг у него мания какая-нибудь…
– Да не пугай ты меня еще! Я и так боюсь!
– Я сейчас! – решительно сказала Оля, и, прежде, чем Софи успела ей помешать, развернулась на каблуках и направилась к могучему русобородому мужику, который неторопливо шел вслед за девушками по улице и глазел на витрины магазинов.
– Зачем вы за моей подругой ходите? – остановившись вплотную к преследователю, Оля задрала вверх треугольный подбородок. – Ее это пугает. Это бестактно и невозможно. Я в полицию обращусь. Кто вы такой?
– Я? – мужчина слегка попятился, видимо смущенный неожиданным напором. – Я – Калина Касторский. А вы кто же будете?
– Я – Ольга Камышева. Настоятельно прошу вас оставить Софи в покое.
– Никак невозможно, – вздохнул Калина. – Деньги вперед уплачены, я уж их проел-пропил почти. Никак невозможно, уж простите покорно, и барышня пусть простит, коли ей в докуку…
– Как – деньги? Какие деньги?! – теперь уж запаниковала сама Оля. – Кто вам платил? За что?
– А этого вам знать не велено, – Касторский смущенно пожал могучими плечами. – Никак не могу сказать, хоть вы меня на куски режьте…
– И что ж – вы так и будете ходить?
– Так и буду, – подтвердил Калина. – А вы, барышня Ольга, – идите, идите, не мешайте мне здесь. А я вам мешать не стану. Так и миром выйдет…
Крайне обескураженная Оля вернулась к Софи и рассказала о результатах переговоров с преследователем. Калина между тем с внимательным интересом рассматривал витрину магазина, в котором продавались дамские корсеты.
– Знаешь, он не кажется опасным, – закончила Оля свой рассказ. – Но все это крайне глупо. Может быть, это твой Петр Николаевич нанял его за тобой следить?
– Да нет, что ты! – воскликнула Софи. – Пьеру такое и в голову никогда не придет!
– Тогда просто не знаю, – вздохнула Оля. – По крайней мере он не филер, за это я, пожалуй, могу поручиться.
– Ну ладно, – подумав, сказала Софи. – Если избавиться от него нельзя, то пусть ходит… Как, ты говоришь, он назвался-то?
Оля повторила и тут же, сочтя тему исчерпанной, снова заговорила о болоте бытовой пошлости, которое засасывает образованных женщин и не дает им посвятить себя борьбе за освобождение трудового народа. Впрочем, через некоторое время какая-то новая мысль пришла ей в голову.
– А что ж у тебя с Тумановым-то? Расскажи, – попросила она.
– Ничего! Зачем тебе? – разом ощетинилась Софи.
– Просто интересно, – примирительно сказала Оля. – Может такое быть? Или ты полагаешь, что я, кроме идейных вещей, уж и чувствовать ничего не могу? Я ж, как и ты, девица. Идеи идеями, а любопытство-то девичье за пояс не заткнешь. А тут еще такая фигура экзотическая… Объяснила ли?
– Пожалуй, да, – подумав, согласилась Софи.
– Так расскажи мне. Опасаться тут тебе нечего совершенно. Знаешь ведь, насколько я неболтлива. И по природе так, а уж нынче, в условиях сплошной конспирации… Скоро и вовсе говорить разучусь…
– Ну, уж это-то тебе не грозит! – искренне рассмеялась Софи. – В крайнем случае будешь молчать от собрания до собрания и от митинга к митингу…
– Я тебе сто раз говорила, Софи, – Оля нахмурилась. – Ты зря так легкомысленно ко всему этому относишься. Это не доведет до добра. Оттого, что наше с тобой сословие делает вид, будто не замечает симптомов болезни, излечения не наступит. Болезнь надо лечить. Если придется для спасения жизни больного, то и хирургическим путем…
– Оля, ты знаешь, я не верю в то, что бомбами и убийствами случайных людей можно вылечить общественную болезнь.
– Я тоже не считаю революционный террор панацеей. Его можно применять в очень ограниченных дозах. Но, если ты, как и я, не приемлешь радикальных форм борьбы, то это не значит, что не существует других способов, если угодно, терапевтических, и я могла бы познакомить тебя…
– Оля, уволь! – с досадой воскликнула Софи. – Не станем опять!
Этот разговор с теми или иными вариациями повторялся практически при каждой встрече подруг, и теперь Софи вовсе не хотелось бежать по давно известному кругу. К тому же ей вдруг показалось, что строгая, идейно-рациональная Камышева скорее, чем сдобно-карамельная Элен, непоправимо утонувшая в пуховой перине счастливой семейной жизни, примет и поймет историю ее диких отношений с владельцем Дома Туманова. К тому же Оля, фактически порвавшая с семьей и своим кругом, подчеркнуто отказалась от всех сословных предрассудков, видя носителя окончательной, базовой истины и правды в каком-то абстрактном (и совершенно непонятном Софи) народе. А Элен, как ни крути, живет и действует в рамках своего сословия и соответствующего ему мировосприятия. Туманов же явно выпадает за рамки Элен. А за рамки Оли? Это вопрос, на который нет ответа.
– Лучше я тебе про Туманова расскажу, – решительно сказала Софи.
– Я слушаю, – тут же перестроилась Оля и взглянула на подругу с внимательной и искренней заинтересованностью.
– Иосиф здесь? Знаешь? Видал его? – Туманов задал вопрос и отвернулся.
Все равно представилось отчетливо, какую гримасу состроил Иннокентий. Если сдержанный управляющий кого ненавидел, так это безобидного Иосифа Нелетягу – вечного нищего студента и доморощенного философа. Причем причины этой ненависти казались всем окружающим абсолютно иррациональными – Иосиф никогда и ничего дурного Иннокентию Порфирьевичу не сделал и даже держался с ним с несвойственной ему почтительностью.
– У девочек в номерах. Где ж ему быть, охальнику? И охота вам…
– Порфирьич, у нас тут не монастырь! А я – не настоятель. Ты не позабыл ли? – усмехнулся Туманов.
Иннокентий хотел было плюнуть, но удержался, провел по губам маленькой, сухокожей ручкой.
Соседний с клубом двухэтажный флигель любому прохожему показался бы стоящим отдельно. В нижнем этаже его помещалась шляпная мастерская Прасковьи Березкиной. В двух обширных витринах на гипсовых головках красовались замысловатые, вычурные шляпки, напоминавшие зрителю то корзину с фруктами, то клетку с тропическими птицами, а то – цветущую клумбу. Наверху в комнатах жили девушки-мастерицы. Две из них действительно умели изготовлять шляпки и с удовольствием занимались этим в свободное от прочих дел время. Из клуба на второй этаж мастерской шла тайная для большинства галерея, по которой нуждающиеся могли попасть к мастерицам, не выходя на улицу.
По этой галерее и проследовал Туманов. Одна из девушек, выразительно стреляя глазками и явно на что-то рассчитывая, указала ему комнату, где видела Нелетягу. Туманов в благодарность ущипнул девицу за тощую задницу (девица польщено взвизгнула) и помахал ей рукой: иди, мол. Вышколенная Прасковьей девица моментально испарилась. Туманов, который, несмотря на свои размеры, умел ходить абсолютно бесшумно, подошел к двери, приоткрыл щелочку (хорошо смазанные петли не издали не звука) и осторожно заглянул внутрь.
Значительную часть небольшой, но уютной комнаты занимала обширная, практически квадратная кровать. Из прочей мебели имелись умывальник, трельяж и пуфик к нему. Дебелая раскормленная девица в ночной кофточке и панталонах с кружавчиками лежала на кровати на животе, ела с блюдца орешки в сахаре и листала модный журнал. Положив голову на ее обширные, туго обтянутые панталонами ягодицы поперек кровати спал относительно молодой худощавый мужчина в нательной несвежей рубахе и без штанов. Поза у него была совершенно детская – тощие колени подтянуты к животу, ладони спрятаны между бедер, так, что видны лишь узкие запястья, поросшие густым черным волосом.
– Иосиф, так тебя разэтак! – гаркнул Туманов.
Девица с испуганным придушенным писком скатилась за кровать. Нелетяга, разом лишившийся своей подушки, поднял голову, одновременно попытавшись натянуть рубашку на чресла. Потом спустил босые ноги на пол и, хлопая спросонья темными, удивительно длинными ресницами, недовольно уставился на Туманова.
– Михаил, ну чего тебе от меня надо? – капризно спросил он.
– Р-развратничаешь?! На дармовщинку? – прорычал Туманов, тщетно пытаясь изобразить возмущение.
– А что тебе-то? – удивился Иосиф. – Заботишься о прибыли заведения? Нельзя быть таким жадным. Слыхал о верблюде и игольном ушке? Вот то-то! Мы с Дашей полюбовно договорились и… А, может, ты, Михаил, ревнуешь, а? – Нелетяга кокетливо улыбнулся во весь рот. Половины зубов у него не хватало. – Признайся наконец! Когда я предлагал тебе свою любовь, ты меня с презрением отверг, а теперь одумался, а? Ведь все бабы дуры от природы, и только мужик может по-настоящему понять мужика. В том числе и в постели…
– Пошел к черту! – абсолютная моральная всеядность Нелетяги не то, чтобы раздражала Туманова (он и сам был таким), а как-то обескураживала. Так, вероятно, может обескуражить собственное отражение в зеркале, увиденное в неожиданном ракурсе или обрамлении. – Прикрой срам и пошли со мной. Дело до тебя есть.
– А здесь нельзя? – жалобно спросил Нелетяга. Ему явно не хотелось вставать, одеваться и куда-то идти. – Дашка уши заткнет.
– Здесь нельзя, – категорически заявил Туманов.
Умный Иосиф легко улавливал окончательные нотки в голосе хозяина заведения. Вздохнув, он почесал заросший темной шерстью пах и, откинувшись назад, заглянул за кровать.
– Дашка, ты вылезай теперь и, сделай милость, отыщи мои брюки…
В кабинете Туманов вытащил из ящика пыльную бутылку вина, содрал сургуч, вывинтил пробку, разлил в стаканы, разом отхлебнул половину. Иосиф осуждающе покачал головой.
– Михал Михалыч, что ж ты делаешь-то! Это же не бражка тебе. Коллекционное вино, понимать надо.
– Ты и понимай, – ответил Туманов. – Вон там мясо на закусь лежит, да конфекты в бумажках. Мух только сгони. Вот напасть! Везде они уж подохли, а у меня в заведении – живы, бодры…
– Мухи, они, сам знаешь, природным предрасположением ведают, куда лететь, на что садиться… В твоем же заведении душок-с…
– Будет тебе! А не то по морде схлопочешь… – равнодушно предупредил Туманов.
– Сироту всякий обидеть норовит, – обиделся Иосиф. – Зачем звал?
– Сказал же – дело есть. Сам разобраться не могу, надобно со стороны поглядеть. Как ты говорил – анализ и сантализ?
– Синтез, – поправил Нелетяга.
– Да мне едино!
– Ну рассказывай тогда.
– Только учти – если кто узнает…
– Да что ты меня пугаешь-то?! – Иосиф явно разозлился. – Я тебя за язык тяну? Нет! Нужны мне твои тайны, как солдату воши. Хочешь – говори, не хочешь – не говори. Когда Нелетяга лишнее разболтал?
– Ладно, не злись, – Туманов примирительно помахал рукой и допил из стакана рубиновое вино. – Это я так, по привычке. Мир таков – никому верить нельзя…
– Мне – можно, – сказал Иосиф Нелетяга.
Туманов усмехнулся.
– Тогда слушай. Началась эта история шестнадцать лет назад. Я обретался тогда в Лондонском порту, куда только что приплыл на шхуне «Морская жемчужина» из Северо-Американских штатов…
– Интере-есно ты жил, – с завистью протянул Иосиф.
– Куда там! – согласился Туманов. – Все заработанные деньги я к тому времени уже пропил и пробавлялся драками возле одного из кабаков. За каждую победу в кулачном бою (англичане называют это боксом), кабатчик кормил меня и давал эля. Забава казалась хозяину очень привлекательной и выгодной, потому что каждый вечер в его кабаке собиралось много народу поглазеть, как английские портовые грузчики будут пытаться меня убить. Все знали, что я иностранец и, естественно, все, кроме кабатчика, блюдущего свой прибыток, желали победы моему противнику.
Именно в порту я и познакомился с женщиной по имени Саджун. Ей указали на меня, как на русского, а она как раз хотела попасть в Россию. Она подобрала меня после одной из неудачных для меня драк, дала денег кабатчику (он не хотел меня отпускать) и увела к себе. Я был так избит и измучен, что едва держался на ногах. Когда она уложила меня на кровать и раздела (у меня просто не было сил сопротивляться ее рукам), то заплакала и сказала, что человек не может так обращаться со своим телом, потому что тело – это сосуд божественной энергии Шакти. На мне не было живого места от ссадин и синяков и, наверное, я действительно выглядел не очень. Я ничего не понял про Шакти, но никто никогда не проливал надо мной слез. Кажется, я тогда тоже заплакал (едва ли не первый раз в жизни).
