скачать книгу бесплатно
– Только, пожалуйста, каждую упаковку открой и проверь.
– Я все сделаю, Елизавета Павловна, не переживайте.
С мыслью, что этот день никогда не закончится, иду по коридору к стойке приемного отделения и ещё на повороте слышу жалобное мяуканье, от которого сердце рвется на части, и следом успокаивающий, тихий неразборчивый шепот, проникающий куда-то глубоко в душу. Ноги отказываются сделать шаг, когда в поле зрения появляется знакомый до боли плащ, сброшенный на подлокотник дивана, и его обладатель, ссутулившийся над кошкой, лежащей на коленях в толстовке-гнездышке.
– Сейчас тебе помогут. Ш-ш-ш…
Глупый мальчишка, что же ты со мной делаешь? Почему никак не отпустишь? Выдохнув, пытаясь успокоиться, подхожу ближе и снова замираю, увидев его осунувшееся лицо и краснющие, лихорадочно блестящие глаза. Сердце пропускает удар от взгляда, на мгновение поднявшегося на звук моих шагов, и взвывает от глухого, убитого голоса:
– Елизавета Павловна, посмотрите ее, пожалуйста. Я заплачу сколько скажете.
А-а-а!!! Нет! Зачем ты так со мной? Зачем делаешь так больно? Почему не можешь просто попросить, а бьешь наотмашь? Горло сводит, будто его сдавили тисками, и оно не слушается, не даёт нормально что-то сказать.
– Посиди здесь, Максим.
Надеваю перчатки, осторожно поднимаю запаршивленную бродяжку и ухожу с ней в кабинет, чтобы там, за закрытой дверью, осмотреть кошку и дать себе разреветься без свидетелей. Слезы текут по щекам, я никак не могу сконцентрироваться на том, что делаю, и лишь появление Алины, пришедшей на помощь, выцарапывает меня обратно и заставляет взять себя в руки. Девочка тихонько всхлипывает, делая пометки в карточке, и ревёт в голос, когда кот жалобно мяукает на мое прикосновение к его задним лапам.
– Алина, вытри сопли! – рычу на нее, хотя сама держусь из каких-то последних сил и едва успеваю смаргивать стоящие в глазах слезы.
Не лучший показатель примера и профессионализма, но в одиночку мне не справиться. Ввожу коту – хоть и кастрированному, но все же коту, – обезболивающее, после несём его в рентген-кабинет, где требую у ревущей девочки отвечать на вопросы, что нужно делать, если у животного перебиты лапы и какие бывают виды переломов. Дальше заставляю подойти и помогать уже делом, а не сдавленным воем из-за спины.
– Держи. Держи, кому говорю! Не бойся, он тебя не укусит. Умница. Запоминай, как я накладываю повязку. Видишь? Вот так фиксируешь, но не перетуживаешь. Алина! Давай я с этим закончу, а ты самостоятельно промоешь котику уши и глаз? Не бойся, я подскажу. Умница. Все правильно делаешь. Не торопись. Молодец.
– Елизавета Павловна, а он поправится? – всхлипывая по-новой, Алина на нервах по сотому кругу натирает стол дезинфицирующим раствором.
– Вытри слезы, дурочка, конечно поправится, – улыбаюсь ей, укладывая кота в клетку. – В понедельник придёшь, он тебе хвостиком махать будет.
– Правда?
– Правда. Заканчивай уже чистоту наводить, иди умывайся и едь домой. Если хочешь, мы с тобой вместе этого пирата лечить будем.
– А можно?
– Можно. Считай, что это будет твоей практикой, – отбираю тряпку и мягко подталкиваю к дверям. – Все, иди. Я сейчас карточку заполню и тоже поеду.
– А…
– Утром Миша придет, я ему оставлю записку, чтобы присмотрел. Не переживай. Миша у нас такой кошатник, о-о-о! Уж когму-кому, а Пирату с ним не о чем переживать. Все. Умываться и такси. Домой! Домой, говорю!
Провожаю Алину до служебного выхода, улыбаясь ее неподдельному желанию остаться в клинике на ночь. Сама так же переживала за свою первую прооперированную собаку, да и потом частенько задерживалась чуть не до утра – боялась уехать и доверить ночной смене своих пациентов. Дергалась, не могла уснуть, а утром летела в клинику ни свет ни заря.
– До понедельника, – машу девушке, закрываю дверь и несколько минут собираюсь с силами, чтобы вернуться в зал приемной, где на диванчике, скрючившись и уронив голову на сгиб локтя, спит Максим. – Глупенький мальчишка.
Не удержавшись, провожу ладонью по его щеке, трогаю волосы, и осторожно трясу за плечо.
– Макс. Макс. Максим…
– А? – дернувшись, трет глаза, озираясь по сторонам, словно не помнит где находится и как здесь оказался, а увидев меня, резко отводит взгляд в сторону и бурчит. – Чё моя кошка?
– Кот, – поправляю и качаю головой. – Кому ты врешь?
– Чё сразу вру? Моя она. Вернее мой.
– Да? И как тогда ее или его зовут?
– Это… Зовут… Братишка. Да! Братишка его зовут, чё прицепилась?
– М-м-м. Ему больше бы подошёл Пират, – опускаюсь рядом, улыбаясь.
– С хера ли Пират?
– У него одного глаза нет. Хотя ты это и без меня знаешь, да?
– Че? В смысле нет? А, ну да. Там мутная история. Ты не поверишь.
– Ага. Такая же мутная, как и то, что кот твой. Ты на помойке давно жить начал? Или считаешь, что я похожа на дуру?
– Нет, не похожа… А где Пират? Бля, в смысле Братишка.
– Здесь до понедельника побудет. Там посмотрим.
– Сколько должен? – тянется к своему плащу, трет глаза и, зевая, ищет кошелек по карманам.
– Макс, – перехватываю его руку и отрицательно мотаю головой. – Не надо.
– Чё это вдруг? Мне подачки не нужны. За кота что ли не расплачусь?
– Макс, хватит! Убери деньги и скажи, когда ты спал в последний раз?
– А? Это… Вчера. Ну то есть ночью сегодня.
– Да? Ты глаза свои видел? Ты себя когда последний раз в зеркале видел? Зачем так над собой издеваешься?
– Я? Да иди ты на хер! Чё, думаешь из-за тебя что ли? Ага! Как же. У Фила концерт просто… Да че ты лезешь ко мне? Борю своего спрашивай! Я тебе кто, чтобы отвечать? Если бы не кошка эта, хер бы приехал! Я не виноват, что твоя клиника дольше всех работает, – подскакивает на ноги, качаясь и ловя равновесие.
– Кот, – поправляю и взглядом показываю, чтобы сел обратно пока не грохнулся. Достаю мобильный и ладонью затыкаю Максу рот. – Боря, привет. У меня экстренная операция. Да. Представь себе, не могу на ночную оставить. На моей смене привезли. Нет, не знаю. Приеду, как освобожусь. Все, мне некогда, – жму кнопку отбоя и выдыхаю перед тем как произнести. – Даже не пробуй отказываться. Тебе нельзя за руль в таком состоянии. Я сказала, нет! – запечатываю протестующее мычание и заставляю посмотреть мне в глаза. – Когда в последний раз нормально спал?
– Вчера, – морщится от полученной пощёчины и смотрит волком, стискивая зубы.
– Ещё раз спрашиваю. Когда нормально спал?
– Я сказал, что вчера. Уй!
– Я тебе челюсть сломать должна, чтобы ты мне ответил? – злости не хватает на эту ненужную браваду, и я со всей дури давлю ему на нервный узел над коленкой. – Ну!
– Вчера! Уй, бля-а-а!
– Ещё варианты! Только честные!
– Хватит! Не помню я! Не помню!
– А ел когда?
– Отпусти! У-у-у! Еля, не помню я! Я на кофе, мне некогда было!
– Идиот! – разжав пальцы, протягиваю ладонь. – Ключи от машины отдай!
– В кармане они, садистка! Ты мне ногу оторвать решила?
– Я тебе яйца оторву, если надо будет! – забираю ключи и поднимаюсь на ноги. – Сидеть здесь и ждать!
– Да пошла ты! Уй! Еля-а-а! Да понял я, понял! Фашистка! – закрыв ладонями коленки, перехватывает мой взгляд, направленный на локоть и судорожно дергается, пряча его подальше. – Маньячка! Блядь, лучше бы не приезжал.
– Только рыпнись.
– Да сижу я! Сижу! Мать твою, я ног не чувствую… ты, вообще, капец маньячка! Разве так можно? Уйди! Я все и так уже понял! – вскрикивает, поджимая ноги, увидев мой шаг обратно к дивану, а я, кивнув, быстро иду в раздевалку.
Зайдя в квартиру Клейстера первой, прямой наводкой иду на кухню и даже не удивляюсь пустому холодильнику. На полках из продуктов лишь пара заплесневелых пластинок сыра на блюдечке и каким-то боком затесавшаяся сюда пустая кастрюлька с коцнутой эмалью на крышке. В морозилке немногим лучше: пачка пельменей и две бутылки водки. В шкафчиках над плитой из съедобного нахожу пакет фиников и засахарившиеся остатки сгущенки. Зато растворимого кофе насчитываю семь банок в одном и десять в другом. Ни сахара, ни макаронов, ни круп. С таким рационом раньше окажешься в больнице, чем организуешь тот же концерт, о чем со злостью шиплю Максу, ставя кастрюлю с водой на огонь.
– Я в баре ем, – огрызается в ответ и тут же затыкается, увидев мой более чем красноречивый взгляд. – Ну, когда успеваю.
– Вот в этом почему-то не сомневаюсь. Соль у тебя где?
– Не помню. Вроде была в нижнем шкафу.
– Господи, ты вообще чем думаешь? Не успел, не помню… – рычу, переворачивая нижние шкафчики в поисках соли, и, обнаружив слежавшуюся до состояния кирпича пачку, обречённо вздыхаю. – Макс, ну нельзя так. Кому хуже делаешь? Что сложного купить себе продукты? Хотя бы банальные макароны с тушёнкой. Приготовить – пять минут, но все лучше, чем голодом себя морить. Не успевает он. Детские отмазки. Молчишь? Правильно. Молчи и слушай. А лучше думать начни о себе. Сейчас желудок испоганишь, и что потом? А я тебе скажу. Будешь до конца жизни на таблетках сидеть и к гастроэнтерологу ходить. Оно тебе надо? Что молчишь?
Поворачиваюсь и весь настрой устроить промывку мозгов разбивается в дребезги. Притулившись на табуретке, Максим клюет носом, медленно заваливаясь на стол.
– Чудо ты глупое. Ну зачем так себя насилуешь?
В комнате кое-как справляюсь с диваном, заедающим на любую попытку его раскрыть, переворачиваю шкафы в поисках постельного белья и подушки с одеялом – все лежит в разных местах и вряд ли используется на постоянной основе. Вздыхаю на аквариум, в котором вместо рыбок выставлена плотной стеной коллекция разношерстного алкоголя и стопок, составленных вверх донышками домиком. Иду на кухню, выключаю газ и бог знает с какой попытки все же умудряюсь разбудить Максима и переместить его в постель. Он вырубается на ходу, что-то невнятно бурчит, когда я раздеваю его, и проваливается в сон раньше, чем голова коснулась подушки.
– Спи, – укрываю его одеялом, достаю ключи от квартиры и «Патриота» из его плаща и еду в круглосуточный супермаркет, где под завязку забиваю тележку продуктами, которые долго хранятся и легко готовятся. Если кто-то удосужится хотя бы немного включить голову.
Уже вернувшись и расставив покупки на полки, а полуфабрикаты в морозилку, собираюсь вызвать такси, чтобы доехать до клиники и там пересесть в свою машину, но все же захожу в комнату с телефоном в руке и не могу уговорить себя уйти, не могу заставить ноги сдвинуться с места, перешагнуть порог и все же поехать домой. Глупый мальчишка, ошибка, случайность – все это растворяется в дым, когда мои пальцы касаются его щеки, а он улыбается сквозь сон и, будто в бреду, едва слышно шепчет:
– Еля-а-а…
– Еля, – киваю ему, киваю себе, летящей с катушек и плюющей на все, целую в висок и, раздевшись, забираюсь под одеяло, пообещав уйти рано утром.
10
«Я у Воронцовских. Хочу отоспаться. Позвоню, как проснусь.»
Маленькая ложь улетает в виде сообщения к ближайшей вышке сотовой связи, а через пару секунд оттуда возвращается отчёт о доставке. Убираю телефон в сумочку, предупредительно выключив на нем звук, и иду умываться, а потом на кухню. Поставить чайник, сварить яйца, гречу и куриную грудку, улыбаясь появляющемуся запаху жилого помещения и звуку шагов за спиной.
– С добрым утром. Иди умывайся, завтрак уже готов.
– Я… Чё за? Какого ты… Да похуй. С добрым.
Ставлю на стол тарелку, перекладываю в нее дымящуюся гречу и курицу, наливаю бульон в самую большую из найденных кружек, а очищенные яйца кладу на блюдечко.
– Ешь, – опускаюсь на табуретку и повторяю уже с нажимом. – Ешь!
– Да в меня столько не влезет, – Макс ошалело хлопает глазами, мотает головой и делает шаг к шкафам с кофе.
– Сел за стол и ешь!
– Не ори. Я раньше двенадцати не завтракаю, если что.
– Теперь завтракаешь. Каша, грудка, бульон и яйца, – пальцем показываю все стоящее на столе, а потом сдвигаю к себе пепельницу и сигареты, предварительно хлопнув по потянувшейся к ним ладони. – Хочешь курить? Сперва съешь свой завтрак.
– Чё ещё сделать? Может зарядку отпрыгать или вокруг дома кросс отмахать?
– Поумничай. Сам не съешь, один хрен затолкаю. Только уже через задницу. Вместе с кружкой и тарелкой. Поэтому лучше будь лапочкой и съешь все, что положено, если не хочешь попасть на прием к проктологу.
– Не влезет, – с усмешкой косится на тарелку, но после моего смешка все же берет ложку в руку и запихивает в рот яйцо целиком.
– Умница. Приятного аппетита.
– Угу. А сама че?
– Я у тебя потаскаю.
Отщипываю небольшой кусочек грудки и неторопливо ее патроню на волокна, перед тем как отправить в рот, не в силах сдержать улыбки – Клейстер орудует ложкой со все нарастающей скоростью. И дело тут совсем не в страхе обещанной казни. Не знаю, сколько он нормально не ел, но греча, запиваемая бульоном, улетает с тарелки полностью, потом исчезает второе яйцо и оставшаяся курица, а голодные глаза смотрят на плиту и вспыхивают, обнаружив остатки каши в кастрюле.
– Чё, я доедаю тогда, если ты не будешь?
– Конечно.
Подтянув колено к груди и улыбаясь от уха до уха, наблюдаю за тем, как с каким аппетитом ест Макс, а потом смеюсь вырвавшейся сытой отрыжке.
– Сорян. Я так обычно не делаю, если че.
– Ничего страшного.
– Кофе будешь?
– Одну кофе и половину ложки сахара.
– Окей, – открывает дверцу шкафа и, увидев коробки с кашами, на которые я налепила стикеры с днями недели, оборачивается в немом ступоре. – Это… это че за срань, а?
– Твой завтрак и дни, чтобы ты ничего не перепутал, – смеюсь ошалевшему выражению на лице и истеричному перелопачиванию остальных ящиков.
– Э! Че за херня! Ты че тут натворила? Где моя сгущенка!?
– Те сухари, что стояли на полке я выкинула, а новая в холодильнике на полочке.
