За «Барной стойкой» – Разговоры о вечном

Mr.R

За "Барной стойкой" – Разговоры о вечном

Святой Грешник"

Пролог.

Арсений приходит в город. Первая встреча – старуха-сторож церкви, которая видит в нем «юродивого» и разрешает спать на полу у алтаря. В разговоре она говорит: «Святые плачут от чужой боли. Грешники – от своей. А ты, парень, плачешь от обеих».

Глава 1: "Камень и крест"

Река Стикс – так прозвали местные узкую протоку, затянутую тиной и ржавыми банками. По утрам здесь ловили рыбу с двойными плавниками – мутантов от заводских стоков, а по ночам сбрасывали в воду грехи: пустые бутылки, старые письма, абортированные мечты. Анна стояла на мосту, сжимая в кармане пальто гладкий речной камень. Ей казалось, что он теплый, как тело сына в тот день, когда она впервые заметла синяки на его коже. «Лейкемия», – сказал врач, и это слово стало тяжелее камня.

Она посмотрела вниз, где черная вода ворочалась, словно змея. "Если Миша умрет до рассвета, я прыгну", – решила Анна. Накануне ей предложили продать почку за сумму, которой хватило бы на три дня в клинике. "Я готова отдать все, даже душу. Но Бога здесь нет. Здесь только ржавые трубы и вороны".

Ветер сорвал с ее головы платок, и Анна неловко потянулась за ним, выпуская камень из рук. Он упал к ногам мужчины в выцветшей куртке.

– Вы его обронили, – голос Арсения звучал глухо, будто из-под земли. – Камни – плохие собеседники. Они молчат, даже когда им есть что сказать.

Анна резко обернулась. Перед ней стоял бродяга с лицом аскета: впалые щеки, глаза, словно выжженные молнией. Она судорожно схватила камень:

– Отстань! Или ты тоже пришел сказать, что «все будет хорошо»?

– Нет, – он подошел ближе. – Я пришел взять то, что вам мешает дышать.

Его пальцы коснулись ее запястья.

 Боль, ставшая видимой

Арсений увидел:

Холодную палату, где мальчик с восковым лицом рисует карандашом ангела. На крыльях – черные пятна, как метастазы.

Стук костылей – это Анна в 15 лет, убегающая от отца-пьяницы.

Камень в кармане, который она гладит по ночам вместо четок.

Но страшнее всего был вкус – медная пенка на губах после химиотерапии, привкус тлена, который Анна чувствовала, целуя сына в лоб. Арсений упал на колени, вцепившись в перила моста. Его рвало желчью, но это была не его тошнота – это отчаяние Анны разъедало желудок.

– Что вы… со мной сделали? – она отшатнулась, прижимая камень к груди.

– Заберите сына из больницы, – хрипел Арсений. – Сегодня ночью.

– У меня нет денег на такси!

– Идите пешком. Несите его на руках. Если останетесь – он умрет в ту же минуту, как вы решитесь прыгнуть.

Он сунул ей смятые купюры – свою дневную зарплату дворника. Анна хотела бросить их в воду, но вдруг почувствовала, как камень в кармане… плачет. Теплая влага просочилась сквозь ткань. Когда она подняла глаза, бродяги уже не было.

Арсений дополз до церкви на рассвете. Старуха Марина, сторожиха, сидела на ступенях, чистя картошку ржавым ножом.

– Опять за чужое горе взялся? – хрипло засмеялась она. – Смотри, в ад попадешь раньше меня.

– Ад – это когда ты можешь помочь, но не делаешь ничего, – упав на солому у алтаря, Арсений закрыл лицо руками.

Боль Анны пульсировала в нем, как вторая печень. Он видел за ее воспоминаниями другую девочку – свою сестру Катю. Ту самую, что умерла от астмы, пока он прятался под кроватью, боясь выйти к отцу-садисту. "Я спас ее сейчас? Или просто отложил конец?"

В дверь постучали. На пороге стояла Анна с Мишей на руках. Мальчик, обмотанный одеялом, слабо улыбнулся:

– Мама сказала, ты ангел… Почему у тебя нет крыльев?

– Они сгорели, – Арсений коснулся его ладони.

На этот раз боль ударила иначе – не ножом, а ледяной иглой. Лейкемия была похожа на черного паука, плетущего паутину в костях. Арсений зашелся в кашле; на платке остался кровавый след в форме креста.

– Заберите это! – Анна вдруг швырнула камень к его ногам. – Я не хочу больше решать, жить или…

– Оставьте, – перебил Арсений. – Когда-нибудь он вам напомнит, что выбор есть всегда.

На следующее утро Марина нашла его без сознания. Он лежал, обняв камень, как спящий пророк. Из-под век текли красные слезы – лопнули капилляры от перегрузки.

– Дурак, – буркнула старуха, накрывая его рваным одеялом. – Святые хоть в раю отдыхают. А ты – грешник.

«Спасение – это не отсутствие боли. Это умение нести чужую боль, не роняя свою душу в бездну». Но Арсений еще не понимает, что его дар – это медленное самоубийство.

Глава 2: "Тени на стене"

Подростка звали Лёвой. Его травили за то, что он носил мамины очки в железной оправе и читал книги про звёзды. «Космический урод», – кричали одноклассники, вырывая листы из его тетрадей. «Чокнутый», – ворчали учителя, когда он спрашивал, есть ли жизнь на спутниках Юпитера.

В ту ночь Лёва сидел в подворотне у мусорных баков, растирая в пальцах бензин, слитый из отцовской «Лады». В кармане – коробок спичек. Он мечтал поджечь школу. Не чтобы разрушить, а чтобы все увидели: даже в огне есть красота. Пламя, как и звёзды, рождается из хаоса.

Арсений нашёл его, когда искал место, чтобы переждать дождь. Запах бензина ударил в нос, а в глазах Лёвы он увидел знакомый блеск – тот же, что был у его сестры Кати перед смертью. Отчаяние, закованное в ледяную ярость.

– Огонь – плохой способ стать видимым, – сказал Арсений, садясь на корточки рядом.

Лёва дёрнулся, роняя спички:

– Ты из психушки? Отвали!

– Нет. Я из тех, кто видит звёзды даже днём.

Он протянул руку, но Лёва отпрянул:

– Не трогай меня! Ты… ты как они. Все думают, что я ненормальный.

– Ненормальные – те, кто не замечает, что Земля кружится в темноте, а они всё спорят, чья коробка из-под пиццы вкуснее.

Лёва замер. Никто раньше не говорил с ним о звёздах.

Арсений коснулся его плеча. Перед глазами поплыли образы:

Отец Лёвы, бьющий сына ремнём за «ненужную блажь».

Одноклассница Машка, крадущая его очки и кричащая: «Слепой крот!»

Ночное небо в осколке зеркала – единственное, что осталось от маминых вещей.

Но больнее всего было ощущение невесомости – будто Лёва парил в космосе, а к ногам привязали гирю из насмешек. Арсений стиснул зубы. Его собственная боль (Катя, задыхающаяся в душной комнате) сплелась с лёвиной.

– Зачем ты это делаешь? – Лёва вырвался, заметив слёзы на лице Арсения. – Тебе же хуже!

– Потому что иначе никто не услышит твой крик. Даже в космосе.

Он достал из рюкзака потрёпанный блокнот и уголь.

– Рисуй. Преврати огонь в чёрные дыры, а боль – в созвездия.

Лёва засмеялся – горько, по-взрослому:

– Это бесполезно.

– Звёзды тоже кажутся бесполезными, пока одна из них не упадёт тебе в ладонь.

Мальчик взял уголь. Первая линия дрогнула, как спутник на орбите.

На рассвете Лёва принёс рисунки в церковь. На них было:

Школа, превращённая в ракету.

Одноклассники в скафандрах с надписью «Страх».

Он сам – с крыльями из книжных страниц.

– Почему ты не сжёг это? – спросил Арсений, разглядывая космические шторма.

– Потому что ты показал мне другой способ гореть.

Внезапно дверь распахнулась. Ворвался отец Лёвы, краснорожий от водки:

– Дома сидишь, как партизан, а тут с бомжами шатаешься!

Арсений встал между ними. Прикосновение к груди пьяницы вызвало волну:

Похороны жены (рак лёгких от заводской пыли).

Страх, что сын повторит её судьбу.

Любовь, задушенная водочным угаром.

– Он не бомж, – вдруг сказал Лёва. – Он… космонавт. Летит туда, где боль становится светом.

Отец застыл. Возможно, впервые за годы увидел сына. У Арсения пошла носом кровь.

На следующий день Лёва нарисовал на стене церкви ангела с телескопом вместо сердца. Арсений, лёжа в лихорадке, услышал, как Марина ворчит у алтаря:

– И чего ты мучаешься? Небось, опять чужую орбиту на свою перетянул.

– Не орбиту, – прошептал он. – Траекторию падения.

„Мы все – падающие звёзды. Одни сгорают, чтобы другие загадали желание». Но Арсений начинает сомневаться: что, если его жертва – лишь искра, которую никто не заметит“?

Глава 3: "Кровь на пороге"

Арсений услышал крики, проходя мимо покосившегося дома с забитыми окнами. Женский голос, приглушённый ударами, вырывался сквозь щели: «Прости! Я больше не буду!». Он узнал эти интонации – так когда-то молила его мать, прижимая к груди разбитую Катю.

Дверь была не заперта. В прихожей пахло затхлостью и водкой. На полу валялась детская погремушка, обмотанная изолентой. Арсений замер, услышав хриплый мужской смех:

– Ну кто тебе теперь поможет, а? Твой Бог? Или этот хлюпик-сын?

Заглянув в кухню, он увидел их:

Ольга, прижатая к стене, с рассеченной бровью.

Виктор, её муж, с ремнём в руках. На его шее болтался нательный крест.

Арсений шагнул вперёд, но Ольга вдруг закричала:

– Уходите! Он убьёт вас!

– Нет, – Арсений протянул руку к Виктору. – Он убьёт себя.

Прикосновение к Виктору обожгло Арсения, как удар током. Он увидел:

Детство Виктора: отец, бьющий его за двойки, с криком «Научись быть мужчиной!».

Первая жена, сбежавшая с ребёнком. Пустая кроватка, которую Виктор разбил топором.

Крест на шее – подарок умершей матери, которая шептала: «Любить – значит терпеть».

Но за этой болью сквозила иная правда – наслаждение от власти. Удовольствие, с которым Виктор ломал тех, кто слабее. Арсений почувствовал, как его собственная ярость, годами сжатая в кулак, рвётся наружу.

– Ты… ты такой же, как он, – прошипел Виктор, тыча пальцем в грудь Арсения. – Ты тоже хочешь всех спасти, чтобы потом смотреть, как они ползают!

Ремень свистнул в воздухе. Арсений поймал его, и в этот миг что-то щёлкнуло в его сознании – тонкая нить, удерживающая запрет на насилие.

Хруст костей прозвучал громче грома. Виктор рухнул, сжимая сломанную руку. Арсений стоял над ним, дрожа. В его ладонях пульсировала чужая боль, но теперь она смешалась с его собственной – сладковатой, пьянящей.

– Зачем вы это сделали? – Ольга прикрыла собой мужа, как щитом. – Он… он не всегда такой!

Арсений бежал по переулкам, пока не упал у реки. Его рвало, но вместо желчи выходили слова:

– Катя… прости…

Он вспомнил, как в детстве ударил отца, защищая сестру. Тот лишь рассмеялся: «Наконец-то ты стал мужчиной!».

В воде отражалось лицо Виктора. Арсений ударил по отражению, разбив костяшки в кровь.

– Ты стал им, – сказала за спиной Марина. Она принесла ему тряпку для рук. – Грех – он как ржавчина. Сначала пятнышко, потом всё съедает.

Арсений взглянул на свою ладонь. Там, где касался Виктора, остался след – словно ожог от креста.

– Я хотел остановить его…

– Остановил. А теперь кто остановит тебя?

Ночью он вернулся к дому Ольги. В окне горел свет. Виктор, с гипсом на руке, орал на сына:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.