Армейские небылицы. Сборник рассказов

скачать книгу бесплатно


– Ну, что, боец, шагай за мной! – и, развернувшись, лейтенант направился в сторону КПП.

«Вот повезло!», – радостно подумал Кисочкин, – «так повезти может не каждому. Вот будут ребята карячиться над газонами, на огороде пахать, а то – свинарник чистить. А мне – машину! Может даже не грузовую, а легковую! Может, жену командира куда повезти надо? А, может, не просто легковую, раз жену, а иномарку!? А что? Я и на иномарке могу – председателя ведь возил по полям? Нет, не жену командира, а самого командующего! А что? Может, водитель его приболел, или ещё чего? А тут я с правами. Лейтенант же сказал – „хорошая, очень важная машина“. Может, он имел в виду и не машину вовсе, а командующего!»

У рядового Кисочкина захватило дух от таких радужных перспектив.

«А ещё лучше – понравлюсь я командующему, и возьмёт он меня к себе личным водителем. Напишу в деревню – обзавидуются все!»

Разворачивая перед внутренним взором всё более ослепительную картину своих успехов, он не заметил, как лейтенант уже свернул в сторону от КПП, и что сейчас они идут к задним воротам части.

– Ну, вот. Пришли, – вдруг услышал Кисочкин, всё ещё находясь в плену прекрасных видений, и от неожиданности чуть не натолкнулся на спину остановившегося лейтенанта.

Он оглянулся и туман сладостных грёз начал оседать: вокруг пластались низкорослые хозпостройки части, за которыми виднелись её задние ворота. Вот свинарник, вот котельная. Горы чёрного шлака.

Ни одной машины.

– А… машина где? Ну, та – хорошая? – растерянно пролепетал рядовой Кисочкин.

– Как где? А вон она, родимая. Стоит, тебя дожидается.

И лейтенант указал на помятую и грязную строительную тачку.

– Значит так, боец! Слушай мой приказ: перевезти за ворота весь шлак к обеду! По окончании – доложить!

Переводчица

Готовился я тогда к своему первому, по-настоящему ответственному, наряду.

Полгода уже прошло с тех пор, как молодым, только что выпустившимся из училища лейтенантом, прибыл я к месту службы, которое, как считал, должно было стать для меня настоящим трамплином в моей военной карьере.

Нет, ничего такого особенного я себе не воображал – отец, подполковник запаса, – во многом просветил меня. От него я узнал, что главное для достижения успеха – это просто служить на совесть, и «тебя заметят». Это он так говорил. И его слова не разошлись с его делами: должности у него всегда шли впереди очередных званий.

Потому его успешный служебный опыт и заветные слова сопровождали меня, начиная с первого курса училища и по сегодняшний день. Я, действительно, старался хорошо служить, не бегал бегом от ответственности и проблемы с личным составом разрешал самостоятельно. В результате такого старательного поведения, довольно быстро стал я числиться на хорошем счету у командира части.

Но, как и всем молодым лейтенантам, мне пришлось, всё же, последовательно карабкаться по всем ступенькам служебного доверия командира, в результате чего готовился я тогда к самому ответственному наряду – мне, наконец, было оказано мощное поощрение – приказано было заступить помощником дежурного по части – помдежем, проще говоря.

Надо сказать, к этому наряду я шёл целых полгода. Вначале меня выпускали, как и всех «зелёных» офицеров, ходить в наряды по КПП. Это самые простые и лёгкие наряды! Затем было дано согласие подняться на следующую ступень – и начал я ходить в караулы, а к этому наряду совсем другое уже отношение, этот наряд – не хухры-мухры! Здесь уже – бойцы, оружие, полдня подготовки. Но, ежели, всё нормально, то есть – всё спокойно в военном королевстве, то и наряд – одно удовольствие.

И уж совсем другое дело – помдеж! Ответственности на тебе – полные погоны – вся часть! И, как правило, ставят в него только командиров рот и не ниже старлея – старшего лейтенанта, то есть.

Но я в данном случае получил мандат доверия вне очереди, так сказать, и очень гордился этим, посему подошёл к этому со всем своим старанием, и к наряду начал готовиться, как… как, можно сказать… если сравнить… – как Наташа Ростова к своему первому балу.

Во-первых, по Уставу перед нарядом полагалось выспаться. Но я-то знал, что все офицеры «забивали» на это. Кто в киношку бегал, кто с подружкой встречался, а семейные – жёнам и детям это время посвящали. Но я решил строго следовать Уставу во всём! Потому добросовестно вылежал с закрытыми глазами положенные часы (спать не мог – сильное волнение испытывал), затем с особой тщательностью нагуталинил и после этого до шикарного блеска надраил сапоги; попытался отпарить китель, но понял, что без гладильной доски только всё испорчу – потому ограничился утюжкой лацканов и отпариванием погонов. Зато старательно выгладил рубашку и с усердием запарил «стрелки» на брюках. Я даже с утра выстирал галстук! А то на узле он уже начал засаливаться.

Каждую складочку и щетинку на лице я вылизал электрической бритвой до небывалой гладкости, и, таким образом, отполировал его, обветренное в суровых Сибирских зимних условиях, – после чего, ради наряда, с мазохистcким удовольствием вылил на него целую пригоршню лавандового одеколона, хотя знал, что щипать будет до пульсирования крови во всех частях тела. Так разве доверие командира не стоит того?

К положенному времени, приведя себя всеми описанными ранее действиями в полную боевую готовность – выбритый, отутюженный, нагуталининый, благоухающий лавандой и хрустящий новенькой портупеей – я поспешил в штаб, где располагалась полковая дежурная часть.

Развод на наряд прошёл без сучка, без задоринки.

И вот я уже полноценный помдеж!

И дальше пошло у меня всё, как по маслу.

Сижу я в «аквариуме» – это такая комнатка при штабе, где вместо стен – окна, – то есть, для обзора лучшего всего вокруг; пульт дежурного по части передо мной (самого дежурного в караул вызвали), и на пульте том, мама не горюй! – лампочек, кнопочек, тумблеров! И все они такие ответственные и важные! И надписи всякие тоже важные и суровые над ними – «Тревога», «Внимание», «Не включать!». И прочее, и прочее. И вся сама обстановка до того напряжённая! Периодически звонки значительные приходят с докладами от дежурных разных – с КПП, из караула, – и даже из дивизии звонят.

И вот сижу я весь в напряжении, чтобы чего особенно важного, доклада, например, какого-то тревожного не упустить, и чувствую такую гордость! Это же надо!? Весь полк на мне! А я всего-то лейтенант «зелёный»! Значит, действительно, большое доверие есть ко мне у командира полка. Но не то, чтобы возношусь я от этого очень, нет, такого нет, а – приятно всё ж. И самое главное – не подвести это доверие командирское очень хочется!

Мысли мыслить такие мне ничто не мешает: ни глубокая ночь, ни кромешная темнота и вой вьюги за окном, ни гул пульта, ни расшатанный стул подо мной. Сижу себе. Службу несу.

Принимаю очередной доклад от дежурного по КПП, своего дружка, лейтенанта, Стычкина:

– Командир приехал, – докладывает он, как положено – сурово, и вслед за тем, слышу от него вполголоса доверительное, – навеселе.

– Понял, – отвечаю, и вешаю трубку.

Продолжаю службу нести. Несу так, примерно, минут двадцать.

И тут раздаётся новый звонок с телефона. Смотрю, а это как раз тот телефон, посредством которого через коммутатор невидимая связь с жилой зоной гарнизона протягивается.

Не волнуюсь. Снимаю трубку. Докладываю, как по Уставу положено: помдеж по части такой-то и так далее. Закончил докладывать, а в трубке и в моём ухе – полная тишина. Чувствую – волнение по членам моим пошло.

«Кашлянуть?», – думаю, – «что ли? Может ночью спросонья кто по ошибке в коммутатор голос свой отправил?»

Только так подумал, как в ухо мне рёв раздался и такой силы, что мембраны в ухе и в трубке телефонной одновременно начали вибрировать! Ревёт кто-то нечленораздельно в трубку, точно тигр раненый или медведь, может, добычу на части разрывающий!

Я как стоял по стойке смирно, так и окаменел в ней! А трубка ревёт!

Но, всё же, я офицер военный, и на службе, к тому же, потому мысль возвращается в мою голову, и она такая: «Кто звонит?»

И здесь, скажу я вам, начинает до меня доходить, что тембр (немного я в своё время в музыкальной школе обучался, потому термин мне этот – «тембр», сразу в голову пришёл), – так вот тембр рёва этого больно голос, хотя и отдалённо, командирский – командира полка, напоминает. Я даже весь похолодел! Ведь что сказать мне командир силится – не пойму. От этого ещё страшнее делается – доверие терять вот так сразу, на первом ответственном посту, не хочется. Стою и трясусь. И тут рёв прекращается, и слышу я совсем отчётливо – «…!» И главное, с растяжкой смачной так на букве «с» оно сказано! Так: «С-с-с-су – а!» И восклицательный знак в конце слова этого, всем нутром чувствую – лично для меня, ставится, и – жирная точка под ним – как приговор! И сразу – хлоп-щёлк – и гудки, гудки… так мелодично побежали друг за дружкой…

Стою навытяжку. Смотрю на трубку. Потею. Трубка гудками дразнит. Чувствую – губами шевелить беззвучно начинаю.

И тут первая мысль в голову шибает – дежурному в караулку звонить!

Стоп! А что скажу? Что скажу?! Не кину же я ему, старшему по званию, прямо вот так вслух, это слово!

…И что оно на самом деле значит, обращённое ко мне?

Продолжаю потеть, и доходить до меня начинает, что раздумывать времени нет – самостоятельно принимать решение срочно надо – вдруг с боевой готовностью в части что-то связано, может, по тревоге поднимать её надо?

И тут вторая – спасительная – мысль: «На коммутаторе, может, знают, что командир сказать хотел», – и я набираю коммутатор.

Коммутатор отвечает мне милым девичьим голосом. Он говорит, что меня слушают. И я, цепляясь за этот голос, как за последнюю соломинку, заискивающе так, спрашиваю у него, а не знает ли милая девушка, по какому поводу сейчас командир полка в штаб звонил. И милая девушка (конечно же, слышавшая от начала и до конца всё, что проревел мне командир полка), и потому голосом, ставшим до предельной невозможности ещё более милым, и, можно сказать прямо – просто сладким, произносит:

– Командир приказал разбудить его ровно в шесть.

Мечтатели

Старый поселковый пазик трясло и кидало из стороны в сторону на заезженной грунтовой дороге. Вместе с ним трясло и кидало нас – его пассажиров, в неуёмном стремлении вкусить блага цивилизации в районном центре отдавших свои бренные тела этому допотопному чудовищу.

Надо сразу предупредить читающего эту удивительную сагу, что мы с приятелем совсем не за сомнительными благами цивилизации в райцентр тряслись. Но об этом чуть позже.

А сейчас – о нас. Это важно. Ну вот.

Мы с ним из одного и того же командного училища выпускались – только он на год раньше, – и ведать не ведали, и даже откровенно говоря – не желали, чтобы в этой отдалённой воинской части повстречаться. А дело всё в том, что в училище не было между нами никакой дружбы. Как раз совсем напротив – разборку однажды он мне в столовой, как второкурсник первокурснику устроил. Тогда я думал – на всю жизнь дикую неприязнь буду к нему иметь. А вот увидел по прибытии в такую дальнюю дальневосточную часть его запомнившуюся с тех пор неприятную морду, и даже потеплело в груди. И он, правду сейчас я вынужден сказать – тоже обрадовался. И даже этого не скрыл. Так мы и закорешились здесь.

Теперь о поездках этих, для здоровья опасных, в райцентр. Может это кому-то не интересно, но, думаю, надо колорит местной жизни здесь как-то обозначить. Вдруг кто надумает сюда поехать за счастьем финансовым или личным.

Ну, вот – о поездках этих.

Каждые выходные такие поездки предпринимались всеми жителями посёлка. Всю неделю они безвылазно сидели на своих работах, а по вечерам – у себя по домам. Скучно. Но уж в выходные их было не удержать!

Ехали и одиночками и целыми семьями. И всё это, не смотря на тяготы таких поездок – безжалостную тряску людских тел и избиение всех частей этих тел жесткими конструкциями этого самого пазика – вплоть даже самими сидениями – при резких его подскоках на ухабах, а так же жуткую скученность, духоту и даже пованивание опрелостями разными в разных человечьих местах. Но ехали! Ну а как же – а о чём, как не о своём вкушении этих самых плодов цивилизации всю неделю потом они будут рассказывать тем, кому не пофартило из-за отсутствия наличности, или ещё по какой-то другой неприятной причине, приобщиться к культурам райцентра – это же тебе не посёлок какой-то! Ну, понятно, что на следующей неделе те поедут в цивилизацию, а эти потом всю неделю будут нехотя слушать об их приобщении и вкушении. Плодов этих.

Так и меняются. И таким образом жизнь их, в этом далёком дальневосточном краю, и течёт. И неплохо, надо сказать, течёт. А почему? А потому, что не все в пазиках трясутся. А те, кто трясутся – так это только до поры до времени. Это в Питере и Москве на «семёрочках» и «девяточках» мужики до сих пор вынуждены рассекать. Конечно, уже – многие. Не только одни артисты и чиновники разные гордые, как при Союзе. А здесь, хотя и туговато с наличностью для семейных нужд из-за этого бывает, но всей семьёй, без каких-либо возражений, как правило, со стороны тёщ или жён, копятся денюшки на японские «чайки белокрылые» – Тойоты, и другие, хотя и поношенные нехило, японские праворульные тачки. А потом и приобретаются.

И колесят на них дальневосточники по этим самым… грунтовым дорогам. И такая гордость на лицах самих владельцев тех тачек, и жён и тёщ тех владельцев, что советским московским и питерским чиновникам даже ни в одном сне такая гордость не снилась, не то, чтобы за рулём они в жизни её имели!

Вот и моему корешу, Серёге, захотелось такую гордую улыбку на лице иметь. Никогда прежде не мечтал он о машине. В скромной советской семье вырос. А тут, как на такой дальней от дома родного земле оказался, так и заболел общей их дальневосточной болезнью – машину, белокрылую иноземную, праворульную, заиметь.

Здесь ведь как? Любой житель, даже фермер, и тот такую имеет. Или со временем обязательно заимеет.

А приехал Серёга сюда уже женатиком – из Питера доцентовскую дочку за собой увлёк, вопреки стенаниям доцента и доцентшы. Но ведь дело молодое – Любовь! А как оказался дружок мой во власти болезни неизлечимой этого края, невообразимо романтичного прелестью своей мало заселённой, так и пошёл в разнос. Ну, и супругу, конечно, к этому делу нехитрому – болеть вместе – приобщил.

И она стала ему подругой совсем верной – все деньжата в копилку семейную складывает (там косметику, украшения и в сякое такое прочее от себя оторвала даже в мыслях), и всё – в копилку. На мечту больную Серёгину. Даже с размножением своим в виде деток решили они ради этого отказаться пока. И правильно, наверно – на чём малышку с малышком возить по грунтовым дорогам будут? Не в колясках же и на велосипедах? Или, не к слову будь сказано – на пазиках, таких вот. Если, например, на триста километров куда-нибудь, к океану, например, решат всей семьёй рвануть. Правда, вряд ли, командир части на такое расстояние отпустит. Если только в отпуске, да от Питерских родных оторвать пару недель, тогда – да.

Но это всё частные рассуждения о причинах накопления и приобретения. Главное в этом автомобильном деле – задор неимоверный: «Чтоб было и у меня, и не хуже, чем у соседского автомобилиста».

Короче, год, к тому моменту как я в этой дальней части оказался, копили мои друзья на белокрылую. Серёга мне разоткровенничался как-то в момент совместной культурной посиделки на кухне. Говорит, во сне мне, брат, крылья, фигурально выражаясь, белоснежные её снятся, ничего с собой поделать просто уже не могу, говорит. У прапора из соседней, что километрах в ста от сюда части, на сборах когда был, такую видал. С тех пор, говорит он мне откровенно, спать спокойно перестал.