скачать книгу бесплатно
В течение последних 1? лет мне не удалось побывать в Москве и повидаться с Вами, дорогой учитель и отец семьи, которую я ощущаю, как родную. Нам не удастся увидеться скоро, и мне хотелось высказать Вам и всем Вашим глубокую благодарность. Привет всем.
Ваш Коля.
Дополнение
Н. П. Анциферов – Л. К. Белокопытовой[129 - Письма Анциферова Л. К. Белокопытовой печатаются по первоисточнику: АРАН. Ф. 584. Оп. 6. Д. 130. Подготовка текста, публикация, комментарии Д. С. Московской.]
<8 ноября 1920 г. Петроград>
Дорогая Лидия Карловна!
Мы нашли друг друга после стольких лет, и боюсь, что мы потеряем друг друга. Я даже не знаю, куда направить свое письмо. Оля[130 - Оля – вероятно, Ольга Михайловна Вивденко, художница, киевская знакомая Всеволода Белокопытова и Анциферова, бежавшая в 1920 г. из Крыма в Болгарию. «В своих скитаниях она встретилась с отцом Всеволода – Николаем Николаевичем, который так боялся возможности брака его сына с дочерью нотариуса. Судьба решила иначе: не сын Н. Н. Белокопытова, а он сам вступил в такой мезальянс. Брак этот не был счастливым. Новобрачные поселились в Париже. Н. Н. Белокопытов ослеп. Вся тяжесть заработка легла на Ольгу Михайловну» (Анциферов 1992. С. 276–277).] мне прислала адрес, по которому я и отправляю это письмо. Но я знаю, что Вы живете где-то вне Парижа. Если это письмо дойдет, сообщите Ваш точный адрес.
Ваша открытка произвела на меня большое впечатление. Если Вы сохранили силы любви – значит, Вы победили. Читая Вашу открытку, я вспомнил слова Герцена, «о чем юность мечтала без личных видов, выходит светлее, спокойнее и также без личных видов из?за туч и зарева»[131 - Герцен-12. С. 8.].
Этого я не могу сказать о себе, я не отказался от личного. Да, я должен признаться, что не преодолел в себе того юношу, которого Вы знали. Я чувствую себя несмотря на большой путь внешней жизни, пройденный за эти годы, ужасно незрелым. То же я скажу и о Тане, даже в большей степени.
Но эта неспособность отказаться от личного мне не мешает.
После смерти детей я чувствовал освобождение от жизни, которое давало мне большую нравственную силу. Но и тогда это освобождение было не полным, т. к. жажда иметь ребенка не покидала ни меня, ни Таню.
За эти полгода в нашей жизни не произошло существенных перемен. Поскольку я погружен в жизнь своей семьи, общаюсь со своими друзьями и работаю, я чувствую себя хорошо, и моя личная жизнь теперь складывается очень хорошо. Но все это «постольку-поскольку». Та ненависть, которая царит теперь и у вас в Европе, и у нас, отравляет жизнь и подрывает веру в будущее, хотя и не окончательно.
Вечные ценности либо цинически отвергаются, либо, лицемерно признаваемые, в корне попираются. Я не знаю, где чище нравственная атмосфера, у нас или у вас? Вот это знание царящего повсюду зла омрачает жизнь. Но все же в душе незаглушенно живет: «Все пройдет, одна правда останется». Но это есть вера в чудо. А ведь чудо все же возможно, была бы вера. Портит жизнь еще забота о хлебе насущном. Мама слабеет. Пришлось взять ей и Тане в помощь прислугу (их теперь зовут «сотрудница»). Мы скоро ждем ребенка[132 - Речь идет о Сергее, появившемся на свет 15 февраля 1921 г.] (очень хочется дочь). Так что на мне лежит долг содержать 6 человек, и я один работник. Цены растут быстрее жалованья. Вот маленькая справка. В Тенишевском училище я провожу половину своего трудового времени. Получил 10 миллиардов жалования. Фунт масла – 700 миллионов. Фунт сахарного песку – 300 миллионов. Но мы уже ко всему этому приспособились.
Несмотря ни на что, у нас не сонное царство. Широкие массы разными путями втянуты в культурную жизнь. Большая работа совершается в дворцах, музеях, театрах. Выходит много хороших и книг. Некоторое улучшение приходится отмечать даже в быту.
Недавно я ездил в Рязанскую губернию навестить своих ребят[133 - Весной 1906 г. во время очередного визита к родственникам Курбатовым в Барановку Анциферов начал занятия с неграмотными крестьянскими детьми 6–12 лет. «Ядро составили 20 человек, из которых около половины было девочек. Вскоре мы разделили наших учеников на группы, по степени их успеваемости. Утренние занятия состояли из обучения азбуке, арифметике и разучивания стихов. Ребята читали хором и нараспев» (Анциферов 1992. С. 108–109).], которых я не видал так же давно, как Вас, т. е. около 11 лет. Они меня встретили очень сердечно, и это посещение Барановки было большим праздником для меня.
Скажите Оле, что жду от нее письма, а если скоро не получу, сам напишу. Сердечный ей привет. Скажите, что Миша[134 - Возможно, речь идет о Михаиле Алексеевиче Фортунатове.] жив, молодой ученый, специалист по птицам. Очень славный, как и был.
Сердечный привет от нас всем Вам.
Ваш Коля[135 - Печатается по первоисточнику: АРАН. Ф. 584. Оп. 6. Д. 130.].
<16 февраля 1924 г. Ленинград>
Дорогая Лидия Карловна!
Очень захотелось побеседовать с Вами. Надеюсь, что и Вы напишете мне несколько слов.
Вспоминаю Вас очень часто. Мы живем на М. Посадской, и я, проходя мимо Вашего дома, каждый раз смотрю на фонарь в 3?ем этаже и вспоминаю Вашу гостиную, всех Вас и то время, когда мы бывали вместе.
Вспоминал я Вас недавно и под Новый год. Вспоминал как мы встречали его, 1913-ый, на берегу Черного моря. Море было бурное, но ночь не была холодной. С нами был Гриша, но с нами не было Вовы. Я это Рождество у Вас вспоминаю с особой любовью. Оно оказалось значительной гранью моей жизни.
Помните нашу беседу в Нижнем парке о браке? Вчера была 9-ая годовщина нашей свадьбы. И вот я могу Вам написать, что все то, что я говорил Вам тогда, сбылось в полной мере и я ни от чего не оказываюсь.
Мы глубоко счастливы друг в друге. Пишу Вам об этом потому, что Вы любили нас тогда, может быть, любите и теперь.
Мы пережили много страшного, но дурного не пережили ничего. Я часто думаю о смерти, потому что смерть вошла в нас со смертью детей, но думаю о ней спокойно, потому что чувствую вечное. И вместе с тем я очень страстно хочу жить и хотел бы жить долго-долго, пока не замерзнет наша планета.
Вспоминал Вас недавно в беседе с Иосифом Брониславовичем[136 - Селиханович Иосиф Брониславович (1881 – не ранее 1952) – философ и педагог, учитель юношеских лет Н. П. Анциферова. В 1903–1905 гг. учился в Московском университете у С. Н. Трубецкого и П. Г. Виноградова, затем в Петербургском университете у Г. В. Форстена и А. И. Введенского. Там же в 1911 г. был оставлен по кафедре философии. В 1920?х гг. жил в Киеве, занимался историей педагогики, был научным сотрудником кафедры педологии при Всеукраинской академии наук; описан в мемуарах Анциферова (Анциферов 1992. С. 132, 136–139, 217–227).]. Как-то собрались у меня мои бывшие ученики и их новые друзья, кончившие теперь университет. Они на нас не очень похожи. Они с большим уклоном к художественному, чем были мы, они лучше ценят научный труд, чем ценили мы. Но они скептичнее нас и равнодушнее к нравственным вопросам. Но они пока что нравственно хороши. Но, понимаете, как-то холоднее нас.
Шла оживленная беседа. Вдруг стук в дверь, и является Иосиф Брониславович. А я о нем уже 6 лет ничего не знаю. Иосиф Брониславович все тот же. Такой же оживленный студент, вечный студент. Глаза яркие, та же улыбка, та же подвижность. Тот же язык немножко насмешливый и выразительный. В такой же синей куртке. Только морщинки около глаз, но они едва заметны. Мне кажется, что мы теперь выглядим одних лет. Но он смеется надо мной.
Селисский[137 - Селисский Герман Абрамович (1888–1957) – инженер, киевский друг Анциферова, во время студенческих волнений в Киеве в 1905–1906 гг. был исключен из реального училища за неблагонадежность. Описан в мемуарах Анциферова (Конволют 1. Л. 105. Семейный архив М. С. Анциферова).] теперь директор в Киеве. Очень деятельный и увлеченный. Ну, пора кончать.
Живем мы вчетвером. Объективно говоря, плохо, т. е. очень бедно, но по сравнению с прошлыми годами хорошо, и нужда нас не гнетет. Сын мой, Светик (Сергей), светит и греет. Привет Ольге Николаевне[138 - Ольга Николаевна Мечникова (урожд. Белокопытова) (1858–1944) – художница и мемуаристка, жена И. И. Мечникова, описана в мемуарах Н. П. (Анциферов 1992. С. 269–272).] и Василию Николаевичу[139 - Василий Николаевич Белокопытов.], последнему – от всех нас.
Ваш Коля.
1920–1930?е годы
Письма Татьяне Борисовне Лозинской[140 - Печатается по первоисточникам из ОР РНБ. После научной обработки, еще не завершенной, письма будут присоединены к архиву М. Л. Лозинского (Ф. 1437).]
9 июля 1929 г. Ленинград
Глубокоуважаемая Татьяна Борисовна!
В связи с получением доверенности на Ваше имя я получил разрешение послать Вам внеочередную открытку. Меня волнует вопрос об оплате авторов. Авансы были даны: Ивану Михайловичу[141 - Иван Михайлович Гревс.], Николаю Владимировичу[142 - Николай Владимирович Вейнерт (1884–1938) – экскурсовод, педагог Института инженеров коммунального строительства. Судим. В 1929 г. осужден коллегией ОГПУ на три года высылки. Отбывал наказание в г. Кинешме. Вторично арестован 31 января 1931 г. Наказание отбыл. Вновь арестован 21 июня 1938 г. Особой тройкой УНКВД ЛО 27 октября 1938 г. приговорен по ст. 58-6-11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в Ленинграде 1 ноября 1938 г. Его жена Ядвига Адольфовна Вейнерт-Влядих трижды высылалась; их сын Юрий Николаевич Вейнерт четырежды судим, погиб в 1951 г. в ссылке.], Сергею Александровичу[143 - Сергей Александрович Безбах (1898–1940) – краевед.], Софии Михайловне[144 - София Михайловна Глаголева (урожд. Данини; 1884 – не ранее 1939) – историограф, историк, краевед.]. Это авторы, писавшие о районах. Авторы руководящих статей аванса не брали. Переписчики оплачены частично. Пусть с ними договаривается Юлия Федоровна[145 - Юлия Федоровна Тихомирова (1890–1979) – краевед, жена краеведа Александра Матвеевича Хордикайнена, также проходившего по «делу краеведов», выпускница Бестужевских курсов.]. По музейной части авансы выдавал Борис Павлович[146 - Борис Павлович Брюллов (1882–1939?) – искусствовед и краевед, автор путеводителей по Ленинграду. Внук архитектора А. П. Брюллова, ученик Гревса (Фролов В. А. Жизнь и деятельность Б. П. Брюллова // Анциферовские чтения: Материалы и тезисы конференции (20–22 декабря 1989 г.). Л., 1989. С. 40–42).]. Не знаю, удастся ли Вам найти список авансов, поэтому о некоторых придется спросить авторов. Авансы маленькие, от 10 до 20 рублей. Если издательство пожелает снять мое имя как редактора – я не возражаю.
Привет мужу, дитяти и Кисе[147 - Киса (Киска) – дружеское прозвище Ксении Владимировны Ползиковой-Рубец (1889–1949) – педагог, экскурсионист, в 1920?х гг. сотрудница Экскурсионного института. Проходила вместе с Анциферовым и другими по «делу краеведов». 23 августа 1931 г. осуждена на три года административной высылки, проживала в Архангельске. Анциферов, находящийся в заключении, и Лозинская избегают в переписке упоминаний настоящих имен, отчеств и фамилий лиц из своего ближайшего окружения.].
Ваш Н. Анциф.
Штамп: Проверено Начальник Дома Предварительного Заключения[148 - На конверте обозначены адрес Лозинской: Ленинград, ул. Красных Зорь, д. 73–75, кв. 26, и адрес отправителя: ДПЗ, корп. 3, кам. 23. В ночь на 23 апреля 1929 г. Анциферов был арестован как участник «контрреволюционной монархической организации „Воскресенье“» («дело А. А. Майера»). Был помещен в ДПЗ на Шпалерной, 25. 22 июля 1929 г. он был приговорен к трем годам исправительно-трудовых лагерей и в августе отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения (Кемь). 4 мая 1930 г. был арестован в лагере как участник «контрреволюционной организации» в результате следствия по «делу Академии наук», в частности Центрального бюро краеведения, находился под следствием в изоляторе на Секирной горе на Соловках, 20 июня ему был продлен срок заключения на год. Летом 1930 г. он этапирован в Ленинград для следствия по «делу АН». 23 августа 1931 г. приговорен к пяти годам исправительно-трудовых лагерей. Отбывал срок на Медвежьей горе, был освобожден осенью 1933 г. «по зачетам». Арест, пребывание в ДПЗ, ссылка описаны в мемуарах (Анциферов 1992. С. 323–398).].
9 апреля 1930 г. Кемь
Дорогая Татьяна Борисовна!
Буду номеровать свои письма: это первое. Так легче переписываться, а в связи с решением вопроса о судьбе детей, столь затянувшимся, это важно.
Отъезд Светика, как я и думал, вверг меня, надеюсь – на время, в горькую печаль. Я следил за уходящим поездом и физически ощущал сгущавшийся вокруг меня мрак одиночества, и только мысль о том, что он всегда со мною, поддержала меня. А день был такой светлый, овеянный дыханьем приближающейся весны! Мне кто-то сказал сочувственно: «Лучше бы этих свиданий не было, от них еще хуже потом». Ну нет, как бы плохо ни было, но я бесконечно благодарен за свиданье, оно надолго заполнит разгоревшимся чувством любви мою жизнь, согреет ее. Вечером было северное сиянье такое великолепное, какого я никогда не видал. Это были не снопы, как обычно, а трепетали лучезарные крылья, заполнявшие большую часть неба. Повторилось сиянье и в следующую ночь. Я отыскал созвездие трех волхвов (в Орионе) и вспомнил, как Светик, глядя на три пуговицы моего рукава, сказал – «это у тебя тоже три волхва». А дома на кровати – забытая его подушечка, и когда я лег спать, то ощутил ее под своей головой как его ласку. Он во сне все ласкал меня. Я его часто будил толкая, он открывал глаза и начинал рукой гладить меня или прижимался ко мне. А его подушечка – мне теперь словно остаток его ласки, словно она впитала его сны, его думы и мечты. Светик мне показался очень маленьким, таким же глупым мальчушечкой, каким был, полным шалостей, фантазий и скрытой нежности. В этом <1 слово нрзб> много-много застенчивости и скрытности в том, что для него особенно важно. Вспомните его на кладбище.
Какое же счастье, что он побыл эти три дня со мною, всколыхнув всю мою жизнь. И если с этим связано страдание, то да будет благословенно и оно.
Я сейчас полон Светиком: его движеньем, голосом, улыбкой, взглядом, его песнями, шутками, проказами, полон благодарностью, что его привозили ко мне. В нем я ощутил и его мать, едва уловимую в чертах лица, вложившую в него столько любви, и эту любовь я ощущал как печать, возложенную на него. И если он и Танюшка будут хорошими людьми, то мне ничего больше от жизни не надо, ничего. И в моей жизни, значит, все хорошо.
Простите, что все писал о сыне, но сейчас ни о чем другом писать не мог. Думаю о Вас и Вашей семье постоянно и встречу с Вами считаю одним из благословений моей жизни.
Сейчас я один в своей комнате. Жалобно мяучит кошка – она рожает. Когда я подхожу к ней и ласкаю ее, она перестает мяукать, а начинает мурлыкать. Чувствует, что не одна, и вот я как-то не могу этого обстоятельства объяснить рефлексологией[149 - Основное положение рефлексологии как объективной психологии, согласно В. М. Бехтереву, состоит в том, что отдельные жизненные проявления организма имеют характер реакции на меняющиеся условия среды, с помощью которой он стремится отстоять и утвердить свое бытие.], а по умбрийской школе[150 - Живописная школа в итальянском искусстве XIII – начала XVI в. с центром в Перудже, характерными чертами которой считаются тонкий лиризм и ощущение поэтической гармонии человека и природы, светлая мистика.] выходит понятно. Ну, всего светлого Вам и Вашей семье.
Ваш Н. Анц.
АКССР, г. Кемь. УСЛОН Кемский отдельный пункт.
P. S. Калоши купил.
<Осень–зима 1931 г. Медвежья гора>
Дорогая Татьяна Борисовна,
Только что получил карточку Тани, большое спасибо. Перед отъездом на линию решил написать Вам. Побившись с канцелярской работой (мне даже в газетной экспедиции пришлось поработать счетоводом, вот было наказанье!), я решил получить новую квалификацию и провел практические занятия по геологии[151 - 3 июня 1930 г. принято постановление Совета труда и обороны о строительстве Беломорско-Балтийского канала, соединяющего Белое море с Онежским озером и дающего выход к Балтийскому морю и к Волго-Балтийскому водному пути. Это была первая великая стройка, на которой был использован труд заключенных. Они принимали участие в его проектировании, проведении геолого-разведочных работ и строительстве (Рассказов Л. Роль ГУЛАГА в предвоенных пятилетках. Экономическая история: Ежегодник. М.: Росспэн, 2003. С. 269–319; Дмитриев Ю. А. Беломорско-Балтийский водный путь: От замыслов до воплощения. Петрозаводск: [б. и.], 2003).]. Теперь мне предстоит без достаточной теоретической подготовки ехать на линию коллектором[152 - Коллектор – профессия в геологии: сборщик горных пород. Работа Анциферова коллектором и преподавателем, обучающим заключенных навыкам геолога-коллектора, описана в мемуарах (Анциферов 1992. С. 374–397).]. Геология меня интересовала всегда, и я, приступивши к ней, чувствую, что и на душе стало спокойнее, яснее. На свой выбор я смотрю серьезно. Он мне и в будущем даст возможность прокормить детей. Видите, я стал думать о будущем, а это хороший знак. На душе у меня теперь бывает хорошо. Нельзя было в жизни сразу пережить все то доброе, что мне было дано судьбой. И вот вложенное в меня тогда теперь раскрывается во всей полноте. Я брожу по горам. Ходил на вершину, где полянка и ели, откуда вид на озеро[153 - Онежское озеро.]. Было уже около 12 ночи, и как я наслаждался одиночеством! Какое это было благо для человека. Недавно был там под утро и встретил восход солнца. Восходит оно над озером. Краски яркие, с массой нежнейших переливов. Геология еще больше сблизит меня с природой. И с простой жизнью. И как я жду, что наступит время, когда на душе будет тишина. Мне жаль расставаться с этими местами. Но я надеюсь снова вернуться и встретить весной здесь детей. А как они хорошо мне иногда снятся. Но как редко снится Таня. А Таточка и Павлинька ни разу не снились. Я буду бороться с тоской о детях. Мне все же боязно за их путешествие зимой.
О Вас думаю не только с чувством любви и благодарности, но и с каким-то удивлением. Простите.
В Вашем письме меня огорчило Ваше недовольство отношениями с сыном. Это, вероятно, на почве Ваших забот о его здоровье. Или есть и другие причины?
Как я рад, что мне не нужно сейчас ни о чем просить. Вещи свои получил полностью, и какая радость для меня была встреча с ними. Из дому получил три посылки. Вот только писем из дому от детей все нет как нет. Обо мне не грустите. Все пройдет, одна правда останется. Так часто говорила Таня.
Привет вашей семье.
Ваш Коля.
Адрес мой прежний. Когда узнаю новый, напишу. Письма мне перешлют.
Путеводитель по Ленинграду еще не получил. А как чувствует себя Киска?
9 января 1932 г. <Медвежья гора>
Дорогая Татьяна Борисовна,
Хочу побеседовать с Вами. Вижу Вас за шитьем. Я и Татьяну Николаевну вспоминаю часто за шитьем. Сидела рядом, когда я работал над книгой, и помогала мне. Недавно долго, долго думал о ней, перечитывал письма. Я был совсем один, среди сосен. И так много пережил, что меня спросили «Что это Вы так осунулись?». Как это хорошо; как хорошо, что все так живо во мне, что могу страдать, как будто все было вчера. Значит, я жив в полной мере. Ведь правда?
Сообщаю Вам свой точный адрес. Медвежья гора. Мурм. ж. д. СЛАГ Медвежьегорский отдельный лагерный пункт. I-ый лагерь, I-ая рота.
Как видите, я задержался на Медвежьей горе. Накануне у меня был сердечный припадок.
Доктор нашел расширение сердца, некомпенсированный миокардит и обострение невроза сердца. Решено меня оставить на Медвежьей горе, т. к. при ухудшении деятельности сердца работа в зимних условиях на производстве признана вредной. Однако я остаюсь работать в том же учреждении, чтобы лучше подготовиться и к весне отправиться на производство.
Светик мне написал, что он увлечен естествознанием и учит пески и глины. Скажите ему при случае, что я занят тем же и очень увлечен.
Наладилась переписка с детьми. От Светика имею два больших деловитых письма, от Танюши 3 и очень нежных, с рисунками. Ну вот теперь я чувствую новые силы жить и ждать соединения своей жизни с жизнью детей. Мама мне писала, что Светику трудно учиться. Как он учится? К сожалению, от тети Ани ни слова за все время.
Надеюсь дождаться Вашего приезда на Медвежьей горе. Не сможете ли Вы приехать, как в прошлый раз, в первых числах апреля? Теперь значительно облегчена возможность получить разрешение на свидание. Вот-то будет хорошо! Когда я начинаю конкретизировать, то мне даже как-то страшно становится: неужели для меня еще возможно такое счастье!
Поздравляю Вас, дорогая Татьяна Борисовна, лучшая из женщин, как я с Таней называл Вас. Больше всего желаю Вам радости от Ваших детей. При случае поздравьте и мою Танюшечку-душечку.
Зима у нас очень мягкая. Несколько раз шел дождь. Может быть, мягкая погода будет и в конце зимы. Вот только очень трудно подыскать для свидания комнату, напишите мне заранее о своих планах, чтобы я мог занять очередь на комнату. Обо мне не грустите, мне хорошо.
Привет всем.
Ваш Н. Анциферов.
Химию получил, спасибо. Получил и 3 посылки.
<Январь 1932 г. Медвежья гора>
Дорогая Татьяна Борисовна,
Уже давно нет от Вас вестей. Последнее письмо было о Вашей поездке к детям, за поездку и за письмо очень благодарю Вас. Об этом я писал Вам месяц тому назад.
Сегодня подал просьбу относительно свидания. Прошу Вас точно сообщить мне, когда приедете. На всякий случай прошу и о Светике, и о Танюше. К поискам комнаты приступлю, как только получу разрешение.
Итак, остается меньше месяца, и мне страшно. Я так каждым ионом своего существа жажду получить это счастье, что не могу не бояться, чтобы что-нибудь не помешало приезду. Мне кажется, что я внутренно не готов к свиданию. Что я, наконец, недостоин его.
Весна в преддверии. Солнце при ясном небе начинает греть. Краски становятся во время заката какими-то влажными.
От Танюши писем нет очень давно. От Светика получил письмо, в котором он пишет, что болел, и сообщает о прочитанном. Письмо без лирики, деловое.
Помню, как Вы показывали мне письма Ваших детей, такая разница в них. Мальчик и девочка. Как-то я встречусь с ними! Волосы мои и борода отросли, так что я буду «прежним папой».
Дома меня не забывают. Посылки приходили каждую неделю. Я послал протест. Питаюсь вполне прилично. Это я пишу Вам, а не только маме. Ее-то я обязан утешать, а Вам можно и правду писать. Так вот я пишу, что питаюсь вполне прилично и пища все улучшается. Прислали мне и книжку о детстве Шахматова[154 - Речь идет об изд.: Масальская Е. А. Повесть о брате моем А. А. Шахматове. Ч. 1. Легендарный мальчик. М.: Изд-во М. и С. Сабашниковых, 1929.], очень хорошая книжка.
Карточки детей все нет.
Сейчас работы много, и мне нужно читать по специальности.
Так что читать воспоминания и беллетристику приходится урывками. Очень заинтересовала автобиография Пастернака: «Охранная грамота»[155 - «Охранная грамота» – автобиографическая повесть Б. Л. Пастернака впервые вышла в свет отдельным изданием в ноябре 1931 г. (Пастернак Б. Л. Охранная грамота. Л.: Изд-во писателей в Ленинграде, 1931) и стала предметом разгромной партийной критики. Автобиографизм произведения, подчас переходящий в исповедь, дал повод для идеологических инвектив. Литературные критики, члены Российской ассоциации пролетарских писателей Я. Эльсберг, А. Селивановский, Н. Оружейников открыто осудили творческую манеру поэта и его мировоззрение. После дискуссии А. Тарасенков в «Литературной газете» называет произведение «уходом в идеалистическое созерцательство, аполитизмом, сопряженным в своем объективном развитии с уходом от пролетариата в стан его прямых врагов», а весь творческий метод поэта – субъективным идеализмом (Селивановский А. О буржуазном реставраторстве и социалистической лирике (Речь на поэтической дискуссии в ВССП 16 дек. 1931) // Красная новь. 1932. № 2. С. 156–157; Тарасенков А. К. Охранная грамота идеализма // Литературная газета. 1931. 18 декабря. С. 2).]. Недавно получил грипп, температура доходила до 39, но все скоро прошло. Болезнь дала мне возможность почитать. Уход за мной был хороший. По-прежнему очень интересуюсь геологией. И, как на воле бывало, когда кончается день, думаешь, как же быстро он прошел, потому что хочется еще поработать. И это даже так в ожидании свидания. Почему? А вот чувство есть такое, словно внутренно не приготовился. Такое значение я придаю встрече с детьми, кого бы Вы мне ни привезли. Привезите зубную щетку, пропала она у меня, просто беда.
Привет Вашим.
Н. Анциферов
Февраль 1932 г. <Медвежья гора>
Дорогая Татьяна Борисовна, получил и письмо, и все три посылки (в январе). Спасибо большое. Все очень пригодилось. Жаль только, что на талонах отрывных нет двух-трех слов в тех случаях, когда посылка подписана Вами. Не знаю, кого просить пригласить и привезти детей. Когда я выбирал, тут-то и почувствовал, что люблю их одинаково. Как будто Танюша имеет больше прав на поездку, но мне все кажется, что ей лучше живется с родными, чем Светику. Кроме того, мне кажется, что комбинация Вас и Светика, тети Ани и Танюши лучше. Вот pro et contra обеих возможностей. Итак, кого Вы ни привезете, все будет хорошо, за все спасибо. Только бы дождаться. Здоровье мое лучше. А мою глупую жизнерадостность ничто не берет. Остаюсь каким-то желторотым на всю жизнь. Очень грустно, что я не стал лучше. После всего пережитого. Хочу верить, что не стал и хуже.
Что с Кисой, ее как-то все это время очень живо люблю. Я, как и она, – больше любим друг друга, когда плохо кому-нибудь из нас. Если можно, передайте ей от меня привет. От Гоги хорошая открытка.
Padre горячий привет, постоянно думаю о нем, и мысль о нем всегда подкрепляет меня. Только бы он был светел духом, а в частности, мне очень не хочется, чтобы воспоминание обо мне бросало на него тень. Я хочу, чтобы, наоборот, ему было бы радостно думать обо мне.
Жду, жду свиданья с Вами и с тем, кого Вы привезете. Известите только заранее, так как найти помещение ужасно трудно.
Жду, и все поет во мне.
Привет Вашим, padre и его семье и Алисе[156 - Алиса – Алиса Владимировна Банк (1906–1984) – ученица Н. П. Анциферова; доктор исторических наук, специалист в области культуры и искусства Византии. С 1931 г. работала в Эрмитаже, с 1940 г. возглавляла здесь отделение Византии и Ближнего Востока.].
Ваш НАнц
15 февраля 1932 г. <Медвежья гора>
Дорогая Татьяна Борисовна, у меня праздник, совпавший с выходным днем. Передо мной лежат письма Светика, его карточка и Ваше письмо о детях. Дружелюбно за спиной шумит печурка. Мое поздравительное письмо к этому дню, вероятно, уже получено Светиком. Ему сегодня 11 лет. Год за годом их детство проходит без меня, а мне бы хотелось дышать с ними вместе каждой минутой. От детей писем нет как нет. Не получил я и их карточки. Но зато я получил Ваше «чудеснейшее», как любит выражаться дядя Иван, когда он чем-нибудь очень доволен, чудеснейшее письмо о посещении Вами детей, в котором каждая строчка говорила о Вашем уме, чуткости и доброте. Сквозь Ваше письмо, как сквозь открывшееся окошко, на меня повеяло моим былым. Я несказанно благодарен Вам и за посещение, и за письмо.
После долгого перерыва к Татьяниному дню[157 - День именин Татьяны Николаевны Оберучевой, 25 января.] я получил письмо от Вас и от Гогуса. В этот же день пришла посылка. Я провел весь день с большим напряжением, как переживаю все значительное, и во мне слились в одно боль и радость.
По-прежнему я не могу решить, кого из детей ждать на свидание. Очередь Танюши и формально, и внутренно, т. е. мне теперь хочется с ней пожить чуточку. Но еще холодное время, и по возможности полазить по скалам в обстановке, напоминающей ландшафты Ф. Купера[158 - Американский романист и сатирик, классик приключенческой литературы Джеймс Фенимор Купер (1789–1851) большое место уделял описанию американских пейзажей.], настраивает меня в пользу Светика. Во всяком случае, свиданья с детьми летом мне также разрешат, и выбор теперь не есть вопрос излишне острый. Свиданье, надеюсь, разрешат иметь 10 дней, только сообщите заранее точно день, чтобы я мог подыскать помещение, что не очень легко. Лучше всего приезжать к 1?му апрелю.
