скачать книгу бесплатно
Похищение
Как долго ни светило солнце, наступило время заката, который отличался от тех, что Симур сотни раз наблюдал в родном Лесу. В нем светило постепенно опускалось от Верхних Крон к Средним, от Средних – к Нижним, покуда не исчезало навеки среди Корней. А здесь юный древолюд совсем не видел солнца. И весь закат заключался в том, что стена золотого света медленно тускнела и тени, которыми был исполосован ствол исполинского дерева, сливались в одну сплошную черноту. Видимо, у этого Отвесного мира были свои законы. Здесь даже спать можно было, только хорошенько опутав себя гибкими ветками гремучки, сухие плоды которой с болтающимися в них семенами предупредят, если подкрадется кто-нибудь чужой.
Обезопасив себя, Симур тем не менее не смог сразу уснуть. Закатный свет все тускнел и тускнел, из золотого переходя в зеленоватый, из зеленоватого – в темно-синий, из темно-синего – в пепельно-серый, из пепельно-серого – в черный. И еще до того, как темнота сгустилась, начали проклевываться серебристые зернышки послезакатных огоньков. Их становилось все больше, покуда они не заняли все видимое пространство. Юный древолюд никогда не видел столько и не подозревал, что их так много на свете. Сейчас, с восхищением глядя, как они перемигиваются друг с другом, он припомнил, что Осгут называл их странным словом zvezda и утверждал, что каждый из этих светляков – далекое солнце.
Где же восходят эти солнца и кому они светят? А может, они просто ждут, когда придет их черед взойти и осветить Лес? А ведь Лесов много, как утверждал колдун. Может, для каждого Леса восходит свое солнце? Они восходят и гаснут, опускаясь к Корням. Что же произойдет с Древом Жизни, когда все эти солнца упадут во тьму? Учитель что-то говорил о том, что у Древа нет Корней. Вернее, они находятся в нем самом. Как это понять? Симур слишком устал, чтобы ломать над этим голову. Свет звезд уже с трудом прорывался сквозь сумятицу сновидений. Забытье окутывало тщедушное тельце юного древолюда спальным коконом, укачивая, как младенца…
Симур уснул так крепко, что не услышал тревожного дребезжания гремучки. С верхних древоветвей Отвесного мира бесшумно спустился некто двуногий и двурукий, обоюдоострым шипом он обрезал ветки, удерживающие спящего, но не дал ему упасть. Из темноты выстрелили белесые тяжи паутины и спеленали юного древолюда с головы до ног. Последний раз бесполезно брякнула гремучка, и тело спящего начало медленно возноситься в непроницаемую тьму зарослей наверху, словно кто-то, сидящий в невидимой вышине, тянул его к себе. Двуногий последовал за ним, поддерживая так, чтобы связанный не цеплялся за сучки и колючки.
Похищение было столь стремительным и осторожным, что Симур не просыпался до тех пор, пока случайно не стукнулся головой. Удар слегка оглушил его, и потому, даже пробудившись, юный древолюд не сразу заподозрил неладное. Сонная одурь все еще плескалась у него под черепушкой, путая сон с явью. Самого себя Симур видел лишь в отражении в дожделодце, поэтому имел довольно приблизительное представление о том, как он на самом деле выглядит. И все-таки ему показалось, что на него смотрит некто странно на него похожий, только неимоверно грязный, исполосованный шрамами и свежими царапинами.
Медленно приходя в себя, юный древолюд прежде всего увидел, что послезакатная тьма сереет, а в воздухе клубится туман. Симур попытался пошевелиться, но ему не удалось. В первые мгновения он подумал, что во сне слишком плотно запутался в зарослях гремучки, но удивился, когда не услышал характерного брякания семян в сухих плодах. И еще его удивил запах. Резкий и неприятный, отдаленно напоминающий сладковатый аромат гниющей древесины. Только здесь гнила явно не древесина. Страшная мысль поразила юного древолюда. Он закричал, забился, пытаясь вырваться из пут.
Все городские слухи, все сплетни и шепотки старух, все кошмарные сны в один миг соткались в одну ужасающую правду. Сквозь вонючий туман медленно проступили свисающие с верхних древоветвей продолговатые гроздья, напоминающие икру раков-короедов, только гораздо более крупные. Симур никогда не видел их собственными глазами, только слышал о них от взрослых, но и того, что он слышал, было достаточно, чтобы понять: каким-то неведомым способом он угодил в Гнездовья пауков-людоедов. А значит, ему суждено стать живой пищей для паучьего молодняка.
Успокоившись, юный древолюд попытался как-то осмыслить свое положение. Он догадался, что пауки-людоеды похитили его во сне. А вот укусили они его при этом или нет – неизвестно. По крайней мере, он ничего такого не чувствовал. Странно, ведь эти восьминогие твари обычно похищают младенцев, а древолюдов старшего возраста просто кусают и уходят, зная, что рано или поздно яд заставит укушенного самого отправиться на поиски Гнездовий, и тот не угомонится, покуда не найдет их, чтобы стать покорной жертвой вылупившихся паучат. Вот из этих самых гроздьев и вылупившихся.
Не давало покоя Симуру и лицо, увиденное им в полусне. Конечно, это могло быть всего лишь бредом. Да и откуда здесь взяться другим древолюдам, если он сам попал сюда только благодаря коробчатой «трехкрылке», созданной Осгутом, обладающим удивительными знаниями и способностями. Так что, конечно, бред. Да и какой смысл предаваться бесплодным размышлениям, когда нужно думать о том, как ему вырваться из ловушки, прежде чем пауки превратят его в жратву. Пока что было тихо, но обманываться не стоило. Если он здесь, значит, восьминогие твари имеют на него виды.
Время шло, но в Гнездовьях ничего не менялось. И не только в них. Казалось, весь мир застыл в неподвижности. Все тот же туман окружал гроздья паучьих кладок. Разве что стало чуть светлее. И еще было очень тихо. Среди древоветвей Отвесного мира никогда не было столь совершенной тишины. Жужжали мухли, скрипели клешнями раки-короеды, выводили свои трели певуны. А здесь словно все замерло в испуге перед чудовищной мерзостью этого места. Пауки-людоеды, которые не гнушались никакой добычей, наводили ужас не только на древолюдов, но и на все живое.
Руки, ноги, да и все тело Симура затекли, но сдаваться он не собирался. Пальцами рук, которые были относительно свободны, он начал разрывать паутину – нить за нитью. Высвободив кисти, дотянулся до паутины, опутывающей бедра. Разорвав ее, юный древолюд сумел немного согнуть ногу в колене и пнуть тяжи, что охватывали стопы. Несколько судорожных рывков – и ноги его обрели подвижность. Остальное было проще простого. Симур поднялся и окончательно сорвал с себя паучьи оковы. Настроение его мгновенно изменилось к лучшему.
Теперь он может бороться. Раздобыть бы еще обоюдоострый шип, и пауки ему станут нипочем. Однако никаких шипов поблизости не оказалось. Гнездовья были подвешены на кривых и бугристых ветвях бесхребетника, из которого даже дубинки толковой не сделаешь. Ничего, в крайнем случае он их зубами рвать будет. Пауки только с виду страшные, а так – не прочнее мухли. Подбадривая себя таким образом, Симур начал тихонько пробираться вдоль коры дерева великана, чтобы как можно дальше оказаться от Гнездовий, покуда их обитатели не заметили, что пленник освободился. Увы, план его не удался.
Он не заметил сторожевой нити, протянутой вдоль единственного пути, пригодного к отступлению. Едва заметное содрогание паутины – и все в Гнездовьях пришло в движение. Черные силуэты, стремительно перебирая изогнутыми ногами, ринулись к нему со всех сторон. Симур и охнуть не успел, как был окружен громадными пауками. Бисеринки глаз, рассыпанных по всей головогруди, уставились на него без всякого выражения. Жвалы беззвучно сжимались и разжимались, словно обитатели Гнездовий хотели что-то сказать, но не могли подобрать слов. Странно, но эти отвратительные создания, похоже, и не думали нападать на юного древолюда, который в этот миг и сам стал похож на паука.
Чего они выжидают? Едва Симур задался этим вопросом, как сверху, прямиком в безмолвный круг, образованный паучьим скопищем, скользнула вдоль паутины еще одна фигура. Упала на все конечности перед пленником и… с трудом распрямила спину. Впрочем, не в полный рост, словно ей было трудно стоять на двух ногах. Юный древолюд отшатнулся. Рассветное видение вовсе не было бредом. Перед ним стоял… его брат-близнец, казалось, навеки потерянный в один страшный миг нападения пауков-людоедов на Город. Он не успел получить имени, потому что его давали только тем, кто сумел пережить младенчество. Симур мысленно называл его просто Братом или Близнецом.
– Брат… – выдохнул он. – Это я, Симур! Нас одна мать родила…
Близнец смотрел на него без всякого выражения, поочередно открывая глаза. Он открыл рот, словно хотел ответить, но, кроме сиплого стона, у него ничего не вышло. Симур с ужасом догадался, что Брат не умеет говорить, ведь воспитавшие его пауки и сами безгласны.
– Выведи меня отсюда, Брат! – попросил юный древолюд, не очень надеясь, что тот его понимает. – Мне страшно здесь. Они же меня живьем сожрут…
Снова в ответ раздался только сиплый стон. Выражение глаз близнеца не изменилось, но лицо исказила судорога. Симур почувствовал, что в душе этого древолюда-паука происходит какая-то борьба. Наверное, он тоже узнал его. Ну, может, и не узнал, а ощутил какое-то несоответствие с привычной картиной мира. С младенчества братишка видел перед собой только паучьи морды. Быть может, и себя он считал такой же вот тварью, с головогрудью, отблескивающей красноватым бисером немигающих глаз, а потом мельком увидел в дожделодце отражение своего подлинного лица, и внутри него что-то сдвинулось. И вот теперь перед ним стояло такое же двуногое, двурукое и двуглазое существо, как и он сам…
Пока они играли в гляделки, пауки так же бесшумно и неуловимо, как появились, вернулись на исходные позиции. Казалось, путь свободен и юный древолюд может убираться подобру-поздорову, но он не мог сдвинуться с места. Он столько думал о том, как однажды встретит брата, мечтал об этом, надеялся на встречу и боялся ее, и потому теперь не мог просто так уйти. Нужно как-то убедить близнеца пойти с ним! Но как его уговорить, если он не понимает слов? Может, просто перешагнуть сторожевую паутину и поманить брата за собой? Зачем-то он приволок свое подобие в Гнездовья? Хотел, наверное, сделать пищей для паучат, но пауки почему-то не стали кусать пленника. А вдруг они тоже «узнали» в Симуре брата-близнеца своего воспитанника? Это полная чушь, как сказал бы Осгут.
Как же его не хватает сейчас, подумал юный древолюд. Пусть бы отвесил затрещину-другую, но растолковал бы эту путаницу с пауками и братом-близнецом. Симур переступил нить, обернулся и поманил брата за собой. Тот остался безучастен. Правда, лицо его опять болезненно сморщилось, и сиплый стон жалобно прозвучал в настороженной тишине, что окутывала Гнездовья. Симур понял, что не сможет больше сделать ни шагу. Если близнец не хочет покидать это страшное место, он тоже останется здесь. Останется, покуда не пробудит в брате древолюда. И… будь что будет…
– Я здесь останусь, – сказал Симур и снова переступил сторожевую паутину. – Если меня съедят твои сородичи, значит, так и надо. Понял?
И вдруг произошло чудо. Близнец снова открыл рот, но вместо сиплого стона из него вырвалось:
– Поал… Седяат…
– Ну не знаю, поал ты меня или нет, – передразнил его Симур, стараясь скрыть свою радость, – но до того как меня седяат, я сам кого-нибудь съем.
Как ни странно, но близнец его и в самом деле понял. Как заправский паук, вскарабкался он по паутине к самой сердцевине ловчей сети, в которой что-то трепыхалось. Через мгновение он снова стоял перед своим братом, протягивая ему горсть… «трехкрылок». Симур с жалостью посмотрел на смятые разноцветные крылышки этих прекрасных насекомых и с отвращением оттолкнул руку близнеца, перепачканную пыльцой. Тот без всякого выражения посмотрел на него и молниеносно слизнул добычу с ладони.
Симур огляделся и обнаружил неподалеку слегка перезрелую колонию грибунов, подскочил к ней, сорвал несколько наиболее крепких плодоножек. Надкусив одну из них и с удовольствием прожевав, другую протянул брату. Близнец осторожно взял ее, понюхал, лизнул и принялся жевать. Его лицо снова исказила судорога, по которой трудно было понять, нравится ему угощение или нет, но второй грибун он тоже схрумкал. Разделив с братом трапезу, юный древолюд почувствовал себя почти счастливым. И хотя вокруг по-прежнему свисали гроздья паучьей кладки, впервые с момента взлета на коробчатой «трехкрылке» его окутало блаженное ощущение безопасности.
Солнца сменяли друг друга, а Симур все еще оставался в Гнездовьях. Он давно бы ушел, если бы близнец последовал за ним, но тот ни в какую не желал переступать сторожевую нить. От нечего делать юный древолюд принялся обучать брата словам. Он показывал ему руки, ноги, глаза, губы, уши, грибуны, прыгофрукты, паутину, трехкрылок, мухлей, ветки, кору, листья, солнце, небо, облака, послезакатные огоньки и все это называл по нескольку раз, покуда близнец не запомнит и не научится произносить эти названия правильно. Чем дальше, тем легче давалось тому произношение слов, вот только юный древолюд не был уверен, что брат понимает их смысл.
Увы, так оно и оказалось. Когда Симур попытался поговорить с ним на самую простую тему, близнец лишь покорно повторял за ним произнесенные слова, да и только. И все же приятно было слышать древолюдскую речь среди немых пауков, которые оставались совершенно равнодушными к присутствию в Гнездовьях чужака. Одно только огорчало юного древолюда. Обучая брата основам речи, он надеялся расспросить его о том, как тот умудрился попасть на дерево великана. И, несмотря на то что осмысленной речи от близнеца ему добиться не удалось, Симур все же узнал эту тайну.
Это произошло на закате солнца, которого по счету, юный древолюд уже и не помнил. Туман, что окутывал Гнездовья непроницаемым облаком, вдруг рассеялся. Впервые после своего пленения Симур увидел стену золотого света и ощутил тоску по большому миру вокруг. Однако прежде чем эта тоска подтолкнула его к решительным действиям, он получил ответ на мучающий его вопрос. Сначала в золотом небе возникла темная точка. Потом она плавно развернулась в длинную, отблескивающую в закатных лучах нить, усеянную черным бисером. Нить превратилась в толстый жгут туго сплетенных между собой паутинок, а бисер оказался крохотными паучатами, путешествующими по воздуху верхом на нем.
– Так ты здесь очутился?! – спросил Симур, схватив брата за плечо и поворачивая его лицом к небу.
– Ты. Здесь. Очутился, – послушно повторил тот.
– Да уж, добьешься от тебя, – пробурчал юный древолюд. – Хватит! Надоело мне здесь торчать. У меня дело есть. Идем!
Он схватил обоюдоострый шип – с ним Близнец ходил на охоту – и рассек сторожевую нить, которую тот не решался переступить. Делать этого не следовало, но Симур понял это слишком поздно. Подскочив к брату, он буквально выволок его за пределы заколдованного круга, очерченного наслоениями старой паутины, что окутывала Гнездовья. Близнец не сопротивлялся. Покорно, словно уже укушенный своими собратьями-людоедами, переступая вечно полусогнутыми ногами, он двинулся в направлении, куда его влекло это странное, похожее на него существо.
Может быть, они так и ушли бы, но разрыв в сторожевой сети Гнездовий не остался незамеченным. Пауки-людоеды хлынули со всех сторон, словно черный, скрежещущий жесткими сочленениями поток. За все время своего пребывания в их туманном, пронизанном зловонием и тишиной мирке Симур не видел столько этих отвратительных созданий. Некоторые взрослые особи несли на спинах своих отпрысков, будто вывели их на прогулку. Однако обманываться не стоило. Восьминогими многоглазыми тварями двигали только два побуждения – голод и забота о продолжении рода.
Внешнее равнодушие, которое они проявляли к присутствию в своей вотчине чужака, объяснялось лишь их уверенностью, что добыча никуда не денется. Ее даже кусать не было нужды. Придет срок, и вылупившиеся детеныши смогут приступить к своей трапезе. И вот теперь добыча словно нарушила молчаливый уговор. Она не только попыталась удрать, но и утащила за собой одного из них. Следовало водворить строптивую дичь на положенное место, заодно высадив на нее паучат – пусть начинают кормиться! «Добыча» смутно догадывалась, что с нею произойдет, и готова была удирать во все лопатки, прыгая с одной древоветви на другую. Увы, иного способа передвигаться в Отвесном мире не было.
Да, Симур старался изо всех сил, но близнец следовал за ним неохотно, то и дело оглядываясь на приближающихся «сородичей». Юный древолюд понимал, что с такой обузой он от пауков далеко не уйдет, но не мог бросить брата. Оставалось только принять бой. Покрепче перехватив шип, он вцепился свободной рукой в мертвую лиану, что раскачивалась у него над головой. Весь сосредоточившись на предстоящей схватке, Симур и не заметил болезненной гримасы, исказившей лицо его брата-близнеца. Ловко выхватив у странного чужака обоюдоострый шип, тот подпрыгнул вверх, едва не наступив братишке на макушку, и мигом перерезал мертвую лиану, на которой тот раскачивался.
Беспомощно кувыркаясь, юный древолюд еще успел заметить, как нахлынувший паучий поток облепил Близнеца с головы до ног и потащил обратно к Гнездовьям. Видимо, они забыли об ускользнувшей добыче, как только та пропала из поля зрения. Вернули своего – и ладно! Да и сам Симур вскоре забыл о них. У него теперь была иная забота: как остановить свое стремительное падение вдоль исполинской стены Отвесного мира. Древоветви были слишком толстыми, чтобы за них можно было ухватиться на лету, а мертвые лианы либо выскальзывали из рук, обжигая ладони, либо обрывались под его весом.
Отчаянное положение толкает на отчаянные поступки. Юный древолюд вспомнил, как он парил, раскинув руки и ноги, когда у него за спиной были листья опахальника, прикрепленные к прутьям. Это нехитрое сооружение давно изорвалось и было сброшено, и потому Симур просто расставил конечности, словно самодельные крылья по-прежнему трепетали у него за спиной. Как ни странно, это движение прекратило его беспомощное кувыркание. И хотя скорость падения нисколько не замедлилась, у несчастного возникло ощущение, что он может управлять своим телом даже сейчас.
Неожиданно мощный поток восходящего воздуха подхватил его, закружил и повлек куда-то вбок. Симур успел заметить лишь темное жерло, похожее на исполинское дупло или тоннель давно погибшего Города. Над жерлом поток воздуха ослаб, и тело юного древолюда уже совершенно неуправляемо скользнуло в темноту этого тоннеля, глубокую и холодную. Он долго падал в темноте, каждое мгновение ожидая удара, который сокрушит его кости и размозжит глупую голову, но, как ни странно, падение его постепенно начало замедляться, а в темноте замелькали смутно знакомые огонечки.
Прошло совсем немного времени, когда его, еле живого от пережитого ужаса близкой и неминуемой смерти, плавно опустило на что-то мягкое. Несколько мгновений Симур лежал на этой странной поверхности, которая начинала ходить ходуном, едва упавший пытался пошевелиться. Потом он попытался встать. Ничего не вышло. Руки и ноги погружались в податливую мякоть, напоминающую колонию грибунов, пораженных слепой плесенью. Сравнение это настолько испугало юного древолюда, что он отчаянно забился, затрепыхался и вдруг соскользнул с мягкой ловушки в полную пузырьков теплую воду.
Глава восьмая
Как кровь из раны
Все чудеса, которые Симур видел на верхнем помосте у колдуна, померкли в сравнении с теми, что открылись ему в дупле, пронизывающем самую сердцевину Отвесного мира. Выбравшись из воды, он долго лежал на чем-то гладком и плоском, похожем на лист опахальника, такого огромного, что краев его не было видно. И только голод заставил юного древолюда подняться. Правда, увиденное настолько его потрясло, что на время отступил и голод. Под черным жерлом, откуда Симур свалился, было что-то вроде громадного дожделодца, посреди которого плавало то самое упругое ложе, с перепугу принятое им за колонию грибунов, пораженных слепой плесенью.
И это было лишь малой частью того, что ему предстояло увидеть. От жерла тянуло ветром, и в воздухе кружились сорванные листочки, обломанные ветки, клочки паутины, куколки мухлей и трехкрылок и прочий лесной сор. Все это падало в податливую мякоть «ложа» и словно растворялось в нем. Симур ужаснулся, когда понял, что, задержись он на этой плесневелой груде еще на мгновение, и с ним случилось бы то же самое. Нет, от этого места следовало держаться подальше. Тем более что и бурчание в животе не позволяло рассиживаться. И юный древолюд принялся обследовать необъятное дупло, куда волею случая угодил.
Очень скоро он обнаружил ступени, которые поднимались вдоль стены на головокружительную высоту. Правда, ступени эти не были предназначены для ног древолюда, каждая из них была выше его на два роста.
И все же это было лучше, чем совсем ничего. Прежде чем начать подъем, Симур тщательно обшарил все, что окружало «дожделодец» и плавающее посреди него «ложе». Увы, ничего съедобного здесь не нашлось. Хочешь не хочешь, а придется карабкаться наверх. Это было нетрудно, ведь тому, кто всю жизнь провел в Лесу, а последние десятки солнц – на бесконечной стене Отвесного мира, не привыкать лезть на верхотуру.
Поверхность ступеней оказалась шероховатой, и цепляться за нее было удобно. Первые несколько этих исполинских уступов Симур одолел быстро, но по мере подъема силы его убывали. И то, что поначалу казалось пустяком, постепенно стало мукой. И вот наступил миг, когда он растянулся, вконец обессилев, на очередной ступени. Дыхание юного древолюда сбилось. Руки, ноги дрожали, в глазах меркло. Стало ясно, что одним рывком ему не одолеть этого подъема. Вытекут последние силы, как кровь из раны, и отчаянный странник, по глупости и дерзости своей покинувший родной Город, падет к Корням.
В чувство его привел запах – незнакомый, сладковатый, от которого рот наполнился слюной, а живот скрутило голодным спазмом. Оглядевшись, Симур увидел, как из стены почти у самого его носа выдавливается вязкая смола. Она-то и источала этот аромат. Понимая, что терять ему нечего, юный древолюд попробовал смолу языком. Та и в самом деле оказалась сладкой, словно патока, выделяемая орхидеями-медоточцами. Радостно заурчав, Симур принялся слизывать ее, покуда не коснулся языком стены. Смола оказалась невероятно сытной, и силы юного древолюда словно удесятерились. Он вскочил, готовый продолжать путь.
Хотя зачем его продолжать, если пища обнаружена? Тем более что в том месте, где он облизал стену, снова начала выделяться янтарная пахучая капля. Не прошло и нескольких мгновений, как Симур осознал всю бессмысленность своего положения. Если питательная смола выделяется только на этой ступени, то дальше карабкаться глупо, да и спускаться следует лишь для того, чтобы напиться из огромного дожделодца, но… как ему жить дальше? Ползать по ступеням, от сих до сих – между водой и пищей, испражняться, спать и… все! Ради этого он мастерил и запускал «трехкрылки», взлетал над верхними Кронами, полз по липкому языку дохлого брюхорыла, скитался по дебрям Отвесного мира и пытался научить древолюдскому языку брата-близнеца?
