Больше чем деньги. Финансовая история человечества от Вавилона до Уолл-стрит

Публиканы

Любовь к книгам привили мне родители. Это отец впервые привел меня в букинистический магазин. Меня, еще маленького, там полностью очаровали книги XIX века. Даже не сами книги, а их переплеты – кожаные корешки с золотыми буквами, а еще разноцветная мраморная бумага – кто видел, тот знает. И запах старых пожелтевших страниц – запах веков. Это было так не похоже на всем нам знакомые книги второй половины ХХ века! Пришло время, и я смог себе позволить покупать старинные книги, о которых даже не мечтал.

Спустя годы любовь к таким книгам как-то незаметно прошла. Появилась возможность заказывать на сайте Amazon любые новые, на английском языке. Хорошо изданные, на тонированной бумаге, с яркими изящными обложками, они пахли совсем по-другому. Это был запах современной жизни – запах глобализации. Но и эта любовь прошла. Новые книги заполнили мои полки, потеснив старые, и я в какой-то момент понял, что большинство из них давно уже не брал в руки. Они просто занимают место в кабинете. Много места. И тогда я полюбил электронные книги. И места не требуют, и, когда становятся ненужными, можно легко и без жалости удалить файл. Бумажную книгу ведь так не выбросишь – рука не поднимается. Есть особая прелесть взять вечером планшет, выключить свет – и на ярком белом экране побегут перед глазами буквы, складываясь в слова и истории – о других людях, других жизнях и судьбах. Еще я люблю аудиокниги – они напоминают мне о тех далеких вечерах, когда мама читала нам с отцом что-то вслух.

Когда-то давно, будучи книжным шопоголиком, я купил «Дигесты» Юстиниана. Зачем – я и сам не знал. Трудно было представить, что я, занятый делами бизнеса, когда-то стану читать эти римские законы. Но не купить эту прекрасно изданную книгу я просто не мог – руки тянулись к ней. И вот, спустя годы, «Дигесты» пригодились мне, когда я писал эти страницы о древнеримских обществах.

Римляне называли их именно так – общества (societas). Соблазн сравнивать их с нашими акционерными обществами отбрасываем сразу. Прошлое отличается от настоящего, и римские общества не похожи на современные. Однако в Риме общества стали привычной частью повседневной жизни[53]. Они создавались для объединения имущества или капиталов с целью ведения какого-то общего дела. Обычно в них участвовало два-три человека. Многие общества не предполагали получение прибыли – их создавали для ремонта дорог или мостов, постройки небольшого оросительного канала или стены вокруг поля.

Коммерческие общества занимались торговлей, в том числе морской. «Дигесты» о них лишь кратко упоминают (II, 52) как о вещах всем известных. Коммерческие общества для морской торговли создавал римский политик и писатель Марк Катон (234–149 до н. э.), выдавая им потом кредиты. «Он основывал сообщество и приглашал получивших ссуду вступить в него. Когда их набиралось пятьдесят человек и столько же судов, Катон через посредство вольноотпущенника Квинктиона (который вел все дела совместно с должниками и вместе с ними пускался в плавание) брал себе одну долю из пятидесяти. Так, рискуя лишь незначительною частью целого, он получал огромные барыши»[54].

Не все коммерческие общества занимались торговлей – об одном из таких, не торговых, упоминает Цицерон[55]. Общество образовали два человека – Фанний, хозяин раба по имени Панург, и знаменитый актер Росций. Сам по себе раб стоил немного, но Росций обязался обучить его актерскому искусству, после чего выступления Панурга должны были приносить большую прибыль. Общество создавалось для того, чтобы узаконить распределение этой прибыли между хозяином раба и обучившим его Росцием.

Наиболее интересными были общества публиканов – налоговых откупщиков, существовавшие во времена Римской республики и полностью исчезнувшие в эпоху империи. Публиканы (publicani, от publicum – народ, государство, государственное имущество) принадлежали к сословию всадников. Они брали у государства откупа и на сборе налогов зарабатывали огромные состояния. На откуп отдали даже кормление священных белых гусей Юноны, живших на Капитолии, – гуси ведь спасли Рим в 390 г. до н. э., когда ночью их крики предупредили о нападении на город войска галлов. С тех пор о кормлении гусей должно было заботиться правительство, и оно передало публиканам эту обязанность. После заключения договора назначили специальных людей, которые ухаживали за гусями.

Взяв откуп, публиканы отдавали государству оговоренную сумму налогов и пошлин. Все, что сверх этого, становилось их прибылью. Алчность публиканов быстро росла, и они выжимали все соки из населения – особенно в провинциях. Цицерон писал однажды своему брату Квинту, правителю Азии, что нужно быть богом, чтобы примирить требования публиканов с интересами народа. Этим публиканы и погубили себя, вызвав всеобщее недовольство в обществе.

Контракты на откуп налогов часто были настолько крупными, что один человек в принципе не мог с ними справиться, и так возникла необходимость объединяться в особые общества – societates vectigalium publicanorum. Общества публиканов по своей организации действительно похожи на акционерные компании. Более того, они имели свои доли (partes или particulae), которые продавали и покупали на римском Форуме. «Люди с самыми ничтожными сбережениями принимали участие в предприятиях» откупщиков, и так «мелкие капиталы превращались в акции обществ»[56].

А тем временем общества публиканов, накопив огромные капиталы, получили немалое политическое влияние и стали во многом определять судьбы Римского государства. Рост их могущества сильно беспокоил правящую элиту, а жесткая манера сбора налогов вызывала всеобщую неприязнь к ним среди римлян. Хотя кое-кто их поддерживал. Цицерон так говорил о представителях этого слоя в 66 г. до н. э.: «…откупщики, почтеннейшие и виднейшие люди… их имущество и интересы уже сами по себе заслуживают вашего внимания. И право, если мы всегда считали подати жилами государства, то мы по справедливости назовем сословие, ведающее их сбором, конечно, опорой других сословий»[57].

С началом эпохи империи влияние публиканов быстро ограничили. Императорам, особенно Юлию Цезарю, были совершенно не нужны все эти олигархические группировки, которые трудно контролировать. Передачу сбора налогов на откуп отменили, и налогами стали заниматься чиновники. Когда экономическая основа деятельности обществ публиканов нарушилась, они быстро исчезли. Многие римляне понимали, что стремящийся к единовластию император быстро похоронит остатки республиканской свободы. Но неприязнь к публиканам оказалась настолько сильной, что города стремились избавиться от них и помогали властям собирать налоги.

Первые «акции» – particulae

В обществах публиканов их собственность делилась на доли (partes), которые покупались и продавались. Трудно сказать, насколько partes можно считать акциями в традиционном понимании (или же это были просто доли), но торговля ими расцвела. О partes часто упоминал в своих речах Цицерон. Их владельцев (ими нередко были обычные граждане, иначе говоря – мелкие индивидуальные инвесторы) он называл participes. Иногда доли бывали крупными (magnae partes), но чаще мелкими (particula, particulae)[58].

Со II в. до н. э. покупка и продажа particulae стала обычным делом. «Сделки заключались на ежедневных биржевых сходках возле храма Кастора на Форуме – большой публичной площади Рима. Здесь было тесно от народа, в толпе шла оживленная торговля долевыми паями компаний по откупу налогов, всевозможными товарами, которые продавались как за наличные деньги, так и в кредит, земельными угодьями, расположенными в Италии и провинциях…»[59] – писал Михаил Ростовцев, известный знаток тонкостей римской экономики. Спекуляция стала модным увлечением, и, поскольку стоимость долей постоянно менялась, приобретение particulae напоминало азартную игру, в которую погрузились многие римляне. Так рarticulae стали похожими на акции, имевшими свою рыночную стоимость.

Хотя во времена империи вся эта спекуляция рarticulae исчезла, появление первого прототипа акционерных обществ оказалось одной из важнейших финансовых инноваций. Такое стало возможным только после формирования системы права – еще одного вклада римлян в создание финансового мира. Так во II в. до н. э. появился принципиально новый финансовый инструмент – прототипы акций в обществах публиканов. Сама идея поделить капитал общества на части вместе с готовностью принять риск и вложить деньги в дело совместно с другими, нередко незнакомыми участниками стала совершенно новым взглядом на коммерческие общества. Это была настоящая финансовая революция, такая же, как финансовые революции в столицах капитала следующих веков – Венеции, Амстердаме и Лондоне. Правда, длилось это недолго, и спустя века в Венеции, Генуе и Флоренции все пришлось начинать заново.

Экономический кризис 33 года

Локальные экономические кризисы (связанные с неурожаями, стихийными бедствиями и войнами) бывали в городах и странах Древнего мира и раньше, но кредитный финансовый кризис, чем-то напоминающий современные, произошел, пожалуй, впервые именно в Риме в 33 г. н. э. После сильного неурожая в 32 г. крестьянские хозяйства стали массово разоряться. Император Тиберий, опасавшийся, как бы не начался голод, приказал банкирам и ростовщикам инвестировать 70 % своей прибыли в сельское хозяйство на землях центральной провинции – Италии. Финансисты бросились скупать подешевевшие к тому времени земли – если уж инвестировать капиталы в сельское хозяйство, то хоть на своей земле.

Возник дефицит наличных, и банкиры потребовали от должников срочно погасить долги. У тех денег тоже не было, и они отдавали долги земельной недвижимостью. Цена на землю стала стремительно падать. Многим должникам даже после продажи земель все равно не хватало денег, чтобы вернуть кредиты. Их привлекали к суду, изгоняя из собственных владений, и началась общая паника.

И тогда император Тиберий выдал банкирам 100 млн сестерциев финансовой помощи с условием, что ее можно использовать только для выдачи кредитов на три года под залог земельной недвижимости. Это успокоило панику, и обошлось без массовых разорений. Так (в целом верно, хотя и упрощенно) описывали эти события древние историки, Тацит и Светоний.

На деле же кризису предшествовали сложные политические интриги. Римом фактически управлял консул Луций Сеян. Император Тиберий жил в своей роскошной вилле на острове Капри и почти не вмешивался в дела консула, собиравшегося полностью захватить власть. Однако в 31 г. н. э. Тиберий вернулся в Рим, Сеян и его соратники были схвачены и казнены, а все их имущество, в том числе обширная земельная недвижимость, конфисковано. После того как недвижимость заговорщиков выставили на продажу, цены на землю сильно упали. Желающих купить подешевевшие земли хватало, и они набрали у банкиров большое количество кредитов.

Так, говоря современным языком, стал раздуваться кредитный пузырь, готовый лопнуть в тот момент, когда банкиры потребуют вернуть долги. Все надеялись, как обычно, что одновременно это не произойдет. Однако указ императора об инвестициях в сельское хозяйство стал камнем, который вызвал лавину последующих событий. А так как многие из банкиров были сенаторами и другими важными лицами в государстве, они оказали влияние на императора, чтобы тот выдал им финансовую помощь. Ведь вкладывать свои собственные капиталы в сельское хозяйство никому не хотелось. В общем, кризис 33 года прошел для римской экономики безболезненно – ведь Рим тогда был в зените своего могущества.

Сундук с долговыми расписками

В августе 79 г. н. э. внезапно началось извержение вулкана Везувий, и древний город Помпеи оказался засыпанным толстым слоем пепла. Многие жители погибли сразу, часть успела спастись бегством. Что говорить, страшная трагедия… Однако под пеплом на века сохранились дома со всей обстановкой. Среди них – вилла самого богатого помпейского банкира Луция Цецилия Юкунда. Дом украшали не только фрески и статуи, но и мозаичные надписи на полу «Привет тебе, прибыль!», «Прибыль – это радость!», однозначно говорящие о том, чем занимался хозяин. О жизни Луция известно немного. Его отец был рабом, потом, разбогатев на финансовых операциях, купил себе свободу и по традиции взял фамилию бывших хозяев из богатого рода Цецилиев. Сын продолжил дело отца и стал главным банкиром Помпеев. Среди его клиентов были богатейшие жители города.

В доме банкира сохранился не только его бюст, но и сундук, заполненный долговыми расписками. Всего там нашли 127 тройных дощечек с записями о сделках с 53 по 62 г. н. э. В записях Луция Цецилия Юкунда содержались сведения об операциях, обычных для аргентариев (так, 12 декабря 56 г. банкир перевел некоему Умбрицию Януарию 11 039 сестерциев, что было эквивалентно 11 кг серебра).

У римлян финансовые документы чаще всего представляли собой записи на деревянных дощечках, с одной стороны покрытых воском. На воске делали надписи, а потом закрывали сверху и снизу двумя другими дощечками, чтобы посторонние не могли прочесть текст. Три таблички через отверстия скреплялись шнурком, на котором стояла восковая печать. Делалось это обязательно в присутствии свидетелей – каждый из них ставил свою подпись чернилами на наружных деревянных дощечках. Конфиденциальность обеспечивалась, и при возникновении спорных финансовых вопросов такие записи служили главным доказательством в суде. Если таблички с финансовыми записями не были связаны шнурком с печатью, они считались юридически недействительными.

Деревянные таблички обычно изготовляли из бука, дуба или кипариса. Богачи пользовались такими же табличками из слоновой кости, украшенными золотом и резными барельефами. Когда делали записи, табличку держали в левой руке, а писали на ней правой рукой металлическим заостренным стержнем – стилусом. Кроме дощечек, для финансовых записей использовали иногда папирус и пергамент. Гораций, говоря о собраниях финансистов на римском Форуме, упоминал, что у них к левой руке были подвешены специальные коробочки для пергамента и перьев.

Глава 4

На караванных путях халифата

Арабский мир

«Поистине, богатство вожделенно; его ищут и на дне морей, и на вершинах гор, и в чаще лесов… ищут его везде, как на востоке земли, так и на западе»[60]. Так говорил в IX в. поэт и писатель аль-Джахиз, живший в Арабском халифате – огромном многонациональном государстве, объединенном не столько военной силой (как Рим), сколько торговлей, арабским языком и религией. Простирался халифат на полмира – от захваченной арабами Испании до границ Китая.

«Мир опустел после римлян…» – громко заявил когда-то французский революционер Луи Сен-Жюст (1767–1794)[61]. Да и лорд Байрон написал в таком же духе: «И рухнет мир, когда не станет Рима»[62]. На самом деле мир, конечно, не опустел и не рухнул – он ведь состоял не только из римлян. И не только из европейцев. После падения Рима центр мировой цивилизации переместился на восток – в арабский мир. Европа в те века еще ничего собой не представляла ни политически, ни экономически[63]. Новой попыткой глобализации и создания единого пространства, включающего в себя разные страны и народы, стал Арабский халифат, существовавший с 632 по 1258 г.[64]

Купеческие караваны шли от Северной Африки до Китая через азиатские пустыни – целый мир, где веками сменялись разные государства и культуры, где сплетались тысячи дорог, вдоль которых возникали богатые города со знаменитыми восточными базарами. Там, на перекрестках торговых путей между Востоком и Западом, между Севером и Югом, встречались разные народы. Из Китая везли тонкие шелка, из мусульманских африканских царств – золотые украшения, а степные кочевники продавали светловолосых рабынь из далеких славянских стран. Купцы считали блестящие на солнце монеты с непонятными надписями и лицами повелителей неведомых империй. Запах аравийского ладана, индийской куркумы, морской соли. И гомон на языках разных стран, объединенных в огромном Арабском халифате.

Истории о том, как заработать миллион, были популярны и тысячу лет назад. Правды в них было столько же, сколько и в современных. Поэтому они легко превращались в сказку. Для арабских купцов символом успеха в бизнесе стал Синдбад-мореход с его фантастическими приключениями во время путешествий по разным морям между Азией и Африкой. Его вело не просто желание увидеть далекие страны и неведомые народы, а практическая цель – выгодно торговать с ними.

После путешествий, совершенных в молодые годы, Синдбад невероятно разбогател и отошел от дел. Вторую половину жизни он провел в своем роскошном доме среди тенистых садов, созерцая танцующих перед ним красавиц и рассказывая друзьям о приключениях в дальних странах. По словам одного из персонажей «Тысячи и одной ночи», пришедшего к Синдбаду, его взору открылся «прекрасный дом, на котором лежал отпечаток приветливости и достоинства, а посмотрев в большую приемную залу, он увидел там благородных господ… и были в зале всевозможные цветы и всякие благовонные растения, и закуски… и вина из отборных виноградных лоз. И были там инструменты для музыки и веселья и прекрасные рабыни… а посередине этого зала сидел человек, знатный и почтенный, щек которого коснулась седина; был он красив лицом… и имел вид величественный»[65]. С тех пор Синдбад стал примером для остальных арабских купцов. Всем ведь хотелось разбогатеть на торговле и жить, как он, в роскошном доме, полном прислуги, наложниц, книг, сувениров и редких украшений. Неспешно вести свои тайные бухгалтерские книги и деловую переписку, раздавая милостыню беднякам и жертвуя деньги на мечети. А может быть, даже писать стихи – иногда… Хотя скорее просто покровительствовать поэтам и ученым. Накопив кредит доверия, купец мог не волноваться – он знал, что всегда сможет обратить это доверие в капитал, призвав на помощь партнеров и родственников.

Торговая цивилизация

Вокруг торговли в арабском мире вращалось все – она считалась делом, достойным правоверного мусульманина (купцами были более 60 % мусульманских богословов)[66]. «Если бы Аллах разрешил жителям рая торговлю, они торговали бы тканями и пряностями» – по преданиям, так говорил сам пророк Мухаммед[67]. В этом арабский мир сильно отличался от средневековой Европы, где торговля в то время не считалась почетным делом. Римляне не относились к торговле как к чему-то недостойному, но они не были торговым народом – скорее народом завоевателей. А вот арабы были именно торговым народом, унаследовав в этом дух вавилонян. Недаром халифат включал в себя земли Древней Вавилонии.

Римский историк Плиний Старший еще в І в. н. э. называл арабов богатейшим в мире народом[68]. Задолго до появления ислама они стали основными посредниками в торговле между Римской империей и странами Востока. Именно арабы контролировали знаменитый Великий шелковый путь, со ІІ в. до н. э. по XV в. н. э. соединявший Европу и Азию, и сохраняли монополию на главный товар – китайский шелк[69]. На протяжении веков только арабские купцы доставляли шелк, пряности, жемчуг и африканское золото в Средиземноморье, откуда эти товары везли дальше в страны Европы. Во времена расцвета халифата при династии Аббасидов (750–1258) арабские корабли встречались повсюду, от Средиземного моря до Индонезии и Малайзии. И везли они товары со всех концов света.

В эти века, когда в Европе торговля сокращалась (а городская жизнь приходила в упадок), в халифате с его огромными городами коммерция процветала. Вокруг нее возникли обширные сети формальных и неформальных деловых связей, основанные на личном доверии и неписаном кодексе чести купца. Эти сети доверия помогали распространению ислама вдоль караванных путей и в Центральной Азии, и в африканской Сахаре, и на берегах Индийского океана – главного торгового центра средневекового арабского мира. Там у купцов-мусульман повсюду имелись свои порты, от Адена до Молуккских островов. В Малакке, главном торговом городе на Малайском полуострове, ставшем воротами к богатой пряностями Индонезии, появились кварталы купцов из самых разных стран, от Африки до Китая. Уровень доверия между купцами был очень высок. Сделки скреплялись рукопожатием и возведением глаз к небу – так призывали в свидетели самого Аллаха. Это считалось достаточным. Среди купцов особенно славились выходцы из портового города Басра[70], повсюду имевшие свои колонии. «Больше всех охотятся за прибылью басрийцы… Кто попадет в самое отдаленное место Ферганы или на самый западный край Марокко, обязательно встретит там… басрийца», – писал арабский географ Х в. Ибн аль-Факих аль-Хамадани[71].

Транзитная торговля на большие расстояния неизбежно предполагала открытость новому и толерантность по отношению к другим культурам, с которыми арабам приходилось иметь дело. Ислам, тогда еще молодая религия, был терпимым к другим народам, влияние на которые он хотел распространить[72]. Стоит ли удивляться, что в арабском мире возникли многие финансовые инновации, основанные на опыте всех тех стран, которые вошли в состав халифата. Это и коммерческие объединения купцов (гирад), и первые прототипы доверительных трастов (вакф), и обеспечение прав собственности, и чек (сакк), и практика передачи долга (хавала) вместе с прототипами векселя (суфтаджа).

Финансисты из Багдада

В городах халифата центром деловой жизни стали знаменитые восточные базары. Там можно было не только совершить любые торговые операции, но и обменять деньги или взять кредит у профессиональных ростовщиков – саррафов. Так как ислам запрещал кредиты под процент[73], ростовщиками становились представители других религий. Большинство саррафов – евреи, хотя встречались среди них и христиане[74]. Относились к ним в халифате толерантно. Они могли стать богатыми и известными и даже занять высокие государственные должности. В столице халифата Багдаде самыми знаменитыми финансистами четверть века оставались евреи Юсуф ибн Пинхас и Харун ибн Имран. А в Исфахане (который недаром из-за его торгового значения называли «вторым Багдадом») даже деловой центр находился в еврейском квартале. В Каире особенно много еврейских купцов и банкиров появилось во времена правления визиря Ибн Киллиса, еврея по происхождению. А в XI в. во времена халифов аз-Захира и аль-Мустансира славились знаменитые каирские еврейские банкиры братья Бану Сахл, а также Абу Наср и Абу Саад. Последний имел настолько большой дворец в Каире, что на его террасе росло 300 деревьев в серебряных вазах.

Основными финансовыми центрами в халифате стали Багдад, Исфахан, Каир, Дамаск, Медина и Басра. Багдад основали в 762 г. как столицу Арабского халифата, и к Х в. там жило около миллиона человек – он оказался крупнейшим городом мира[75]. Расположенный на пересечении торговых путей, Багдад был главным финансовым центром халифата. Многочисленные профессиональные банкиры в Багдаде занимали отдельную улицу[76]. Они предлагали не только получить кредит для любых торговых операций, но и перевести деньги в другие города и страны, используя прототип чека сакк или подобные векселю письменные долговые обязательства – суфтаджу.

Первый публичный государственный заем в халифате

Первый государственный заем на 10 тысяч динаров организовали багдадские придворные банкиры Юсуф ибн Пинхас и Харун ибн Имран при халифе Муктадире (895–932). Когда у халифа стало не хватать денег на привычный роскошный образ жизни и военные расходы, великий визирь Ибн аль-Фурат порекомендовал ему обратиться к этим банкирам[77]. А те, согласившись выдать халифу 10 тысяч, предложили для погашения займа платить жалованье придворным долговыми расписками. Для получения по распискам полной суммы приходилось некоторое время подождать, сразу же выдавали только половину. Многие брали сразу половину суммы, на что и рассчитывали банкиры, оставляя себе разницу. По сути, это был первый государственный заем, приближающийся к облигационным займам, а роль облигаций выполняли долговые расписки. Халифу понравилась идея – такие займы проводились и в дальнейшем. Банкиры тоже остались довольны – выдав халифу 10 тысяч динаров наличными, они получили на займе 30 % прибыли[78].

Финансовые услуги были хорошо развиты и в других городах арабского мира. Персидский путешественник Насир-и Хусрау (Насир Хусрав) писал, что в Исфахане в 1052 г. было не менее 200 банкиров. В Басре в это время банкирское дело приобрело такое развитие, что каждый купец имел счет у своего банкира и расплачивался на базаре только чеками, выписанными на имя этого банкира. А это стало радикальной инновацией в финансовых услугах. Наверное, не случайно она появилась именно в Басре – портовом городе, связанном с самыми отделенными уголками исламского мира.

Гирад и вакф

В арабской караванной торговле давно возникли коммерческие объединения – товарищества, которые назывались «гирад». Чтобы организовать большой караван и закупить для него товары, нужно было немало денег. Один купец таких средств обычно не имел, и он собирал вклады у многих инвесторов, которые чаще всего лишь давали деньги на товары и не принимали практического участия в организации каравана[79]. По сути, гирад мало чем отличался от простых коммерческих обществ, существовавших и в Вавилонии, и в Греции, не говоря уже о Риме. Акционерным обществом гирад не мог быть: идея «фиктивного» юридического лица противоречила принципам исламского права. Однако история распорядилась так, что именно арабский гирад стал образцом для итальянских комменд (уже упоминавшихся выше коммандитных обществ, начавших появляться в Х в.), которые обычно считают первыми европейскими акционерными компаниями.