скачать книгу бесплатно
Рука немолодого уже человека ляжет на руку жены.
– Помню, Нина. Девочка в белом нарядном платье, на вид ей тогда года три было.
– Интересно, Вась, помнит ли она нас?
Вася пожмет плечами. Глотнет горячего чаю.
– Помнит… – не дождавшись ответит Нина.
Паровозики
Выйдя за калитку и перейдя через широченный по детским меркам мост, мы попадали в мир неизведанных приключений. Там за мостом нас ждала совсем другая жизнь – жизнь первооткрывателей, исследователей и наблюдателей. Редко выпадал такой случай, обычно родители находились всегда рядом или где-то неподалеку, а это значило, что надо всегда было быть начеку. Туда не ходи, это не бери, с моста не упади. Хотя Славка (сын тёти Тани, крёстной моего брата, проживающей в нашем же дворе) неоднократно валился вниз, однажды даже руку сломал, приземлившись неудачно на скользкие камни в Балке.
В тот день нас с Андреем выпроводили за двор, дали лопатки, ведёрочки, сказали, куда можно шагать, а куда не стоит.
Справа от моста, как выходить со двора, расположился дом старенькой бабульки. У бабы Ули, так звали её, были шершавые руки, настолько, что, здоровавшись с ней за руку, мы невольно отстраняли наши мягкие ладошки – так больно кололись бабушкины руки.
– Это от работы! А так они чистые, – протягивала вновь свои руки к нам бабуля, на этот раз мы терпели как могли и ждали окончания рукопожатия.
Баба Уля была очень старой. Часто она приходила к нам смотреть сериал «Богатые тоже плачут», и мы не понимали, почему она плачет, неужели и она тоже была богатой? За час просмотра наша квартира наполнялась особенным старческим запахом. Очень странный запах чего-то неповторимого витал потом даже после её ухода. Позже, немного повзрослев, я поняла, чем пахла баба Уля. Как-то, пересматривая фотографии в чьём-то старинном фотоальбоме, я уловила этот знакомый уже запах. Баба Уля пахла черно-белыми фотографиями, огромными картонными страницами фотоальбома, добротным переплетом и пылью. Так пахнет старость. Она хранит память о прожитой жизни. По сути своей, старость и есть этот самый фотоальбом.
Выйдя за ворота своего дома, баба Уля увидела нас. Мы присели у кучи шлака и керамзитовых камней, которые были похожи на пористые кукурузные палочки, только коричневого цвета. Камушки эти мы выложили в линию и забыли уже про них. Сами возились в шлаке, набирая его в ведерки и выбрасывая потом в бурный поток Балки.
– В паровозики играете? – поинтересовалась бабуля и, не дожидаясь ответа, пошла в сторону нашего двора. Она торопилась.
«Паровозики. Паровозики» – прокручивала я это слово в голове и никак не понимала, почему она спросила именно про паровозики. На самом деле она подумала, что из камней мы сложили этот самый паровозик и играем.
Я думала, думала, рыла и рыла шлак и дорылась до какой-то трухлявой доски. Отодвинула её и, о боже, вот же они – паровозики. Серые вагончики быстро передвигались по рельсам, пыхтели и шли один за одним.
– Это же паровозики! Смотри! – Андрей недоумевающе смотрел на отодвинутую доску и не понимал.
– Да? – удивленно произнёс.
– Они, они! – радовалась я новому открытию.
Вот что имела в виду баба Уля. Вот же они – паровозики. Только когда она мимо проходила, мы ими не играли, мы их тогда ещё не нашли. А сейчас вот они, целая стоянка паровозов!
Набрав в руки много паровозов, я оставила Андрея у нашей кучи и пошла во двор. Еле открыв калитку на тугой пружине, я зашла во двор. Крепко сжимая кулачки, чтобы не потерять ни одного паровозика, я принялась звать маму. Она вышла на крыльцо в фартуке и с мукой на щеке.
– Что ты звала меня, доця?
– Мама, смотри – это паровозики!
С этими словами я протянула к ней свои руки и разжала кулачки. Из всех сторон посыпались на бетонный пол двора серые и скользкие паровозики.
– Брось! – испуганно крикнула мама.
От неожиданности и за секунду овладевшего мной страха, который передался через мамин крик, я швырнула с силой на бетон упитанных мокриц и они, будто град, ударились об бетон.
– Быстро мыть руки!
Забегая по ступенькам в дом, я поняла, что это были никакие не паровозики. У телевизора тихо и мирно сидела баба Уля и плакала, утирая глаза белым платочком. Мне тоже захотелось плакать. В тот день и на всю оставшуюся жизнь во мне угасла любовь к мокрицам.
В гостях у моря
«На недельку до второго я уеду в Комарово…» – громко на пляже раздавалась эта песня. 1992 год, нам с братом по 4 года и мы впервые на море.
Чёрное море вблизи не такое уж и чёрное, как о нём все говорят. Как же вкусно оно пахнет, море это. Огромное! Там за горизонтом ничего нет, никого нет, там кончается Крым, и солнце там кончается, и день. Так думала я, сидя на белой простыне, укутанная в фиолетовое полотенце…
– Зуб на зуб не попадает и губы синющие, в воду больше ни ногой, – ругалась мама, но отпускала через 20 минут…
«Бухгалтер, милый мой бухгалтер…» – незамысловатые слова врезались в мою память. Надувной круг очень вкусно пах, такого запаха я больше нигде не чувствовала и познакомилась с ним здесь в Штормовом, в городе Евпатория. Далеко за буйки мы заплыли с моим вкуснопахнущим другом. Когда обернулась назад, помню, как стало страшно, – люди на берегу были со спичечную головку. Надо возвращаться, страшно – мелькнула мысль в моей голове. И я вернулась. И даже сразу нашла простынь, на которой лежала мама. Она заклеила нос газетным треугольничком и мне сразу захотелось такой же треугольничек на нос. Мама даже не заметила моего долгого отсутствия и слава Богу. А, может, и не долгим оно было?
«Два кусочи-и-и-и-и-и-ика колбаски у тебя лежали на столе…» – в животе сразу заурчало от этой вкусной песни, и я посмотрела на маму. Она уже сидела и всматривалась вдаль, искала взглядом брата с папой.
Папа вечно где-то бродил. То удочку возьмет, то пакетик, в который собирал малюсенькие белые и красные ракушки.
– Бусы тебе сделаем, – говорил он и подмигивал. А я потом каждый раз спрашивала у него хватит ли того, что он насобирал на бусы?
– Нет. Ракушек таких миллион надо, – многозначительно он называл эту неведомую мне цифру, а палец при этом поднимал вверх.
Я ждала.
Папа бродил, а мама «лежала», «загорала», одним словом, «отдыхала», мы ей никак не мешали, так казалось нам.
Хорошо отдыхать на море и почему мы раньше сюда не приезжали? Так думала я и рыла с ребятнёй пруд, в котором потом всей толпой лежали.
Очень вкусно пахло кукурузой и вяленой рыбой. Впервые здесь я попробовала креветки. Впервые увидела здоровую раковину – рапана. Впервые услышала шум моря, приложив её к уху.
– И совсем непохоже, – расстроенная отдала ракушку родителям. Они смеялись.
Совсем по-другому звучало море. Нежный, успокаивающий шум волн, как и сами волны то приближался, то отступал, а в раковине было пусто и глухо. Уходящая волна делала песок глянцевым и смывала наши следы, как и не было их вовсе.
Кто-то мылом мыл свою собаку и ополаскивал её прямо в море, а затем этот кто-то намылил свою голову и нырнул. Белая пена огромной кляксой расплылась на воде, а голова вынырнула уже в другом месте. Почему это мне запомнилось?
Рядом тучная женщина с таким же газетным треугольничком, как у мамы, обклеила свои плечи и даже целый лист положила на живот. И я тоже так захотела, только газеты не было. «Хм, газеты нет, а мама с треугольничком на носу, очень странно…». – думала я.
Худющий мужичок рядом вытянулся в струнку и лежал так часами на своем полотенце. Иногда он делал короткие заплывы и возвращался. Долго рылся в своей тряпичной сумке, что-то искал, потом открывал, наливал, выпивал, что-то жевал и снова ложился. Позже кисловатый запах врезался в мой нос, когда он храпел.
Рядом тетя с дядей и двумя детьми всегда что-то жевали и угощали иногда нас с братом: курага, изюм, лесной орех. Было вкусно, но всегда почему-то мало. Они приходили с огромным пляжным зонтом и сидели под ним, купались только их дети, а они нет…
Всех запомнила. За наше пребывание все они стали нашими пляжными соседями.
В последний день мы не купались. Было холодно и ветрено. К полудню пошёл дождь. Папа купался в огромных волнах, помню, как сильно переживала за него мама.
А позже на берег выбросился дельфин. Люди поливали его из вёдер, бегали вокруг и махали руками. Мы с мамой не подходили близко. А Андрей с папой долго тёрлись возле него.
Вечером мы уже сидели в автобусе. Казалось, мы были в гостях у моря целую вечность, на самом деле всего неделю.
Тётя с пляжным зонтом, вот и её муж с детьми. Загорелый, прямо тёмно-коричневый, худой мужчина сидел впереди нас и от него даже не пахло кислым и тогда я поняла, что пахнет так только когда он спит. Большая женщина с абсолютно белым незагорелым носом сидела тоже в автобусе и улыбалась нам.
Все такие родные, близкие и добрые. Как же привыкла я к ним за это время и даже не подозревала, что больше никогда их не увижу, даже и подумать не могла. Подумать не могла, что эта первая поездка на море окажется последней… Больше никогда я не увижу этого моря будучи ребёнком…
– Забыл! Я пакетик забыл! – громко выпалил папа, и все обернулись.
«Миллион малюсеньких ракушек остались там на море, не будет теперь мне бус. Ничего, приедем в следующий раз и заберём», – успокаивала я себя.
«Младший лейтенант, мальчик молодой…» – двери автобуса закрылись и шум мотора заглушил знакомую песню. Автобус тронулся и поехал в сторону востока, туда, где просыпается солнце и наступает новый день. Он увозил нас от моря в жаркое сердце Крыма – в мой родной Симферополь.
«Как же там наш дельфин? Отдохнул ли он на песке? Набрался ли сил? Уплыл ли к себе домой?» – возникали вопросы в моей голове, и я сразу на них отвечала. Ответы мои всегда были положительными, ведь другого исхода и быть не могло.
«Пазик» мерно качал всех нас, как пароход на волнах, и увозил в другую жизнь. Нет, не в прежнюю. Никто не бывает прежним, увидев море. Через 20 лет я встречусь с ним опять и снова стану другой. А пока так хочется спать и я засыпаю…
Пять лет
Мне пять лет, брату тоже. Сегодня как раз именины.
В дом нет-нет и приходят гости, их много. Некоторых дядь и тёть, кажется, я видела впервые.
Мама с самого утра нарядила меня в летнее белое платье с короткими рукавчиками. И в гольфы. Хороший наряд, меня вполне он устраивал. Андрею папа смастерил телефон из двух бумажных стаканчиков и длинной нитки. Они сидели и переговаривались друг с другом, как маленькие. Я тоже попросилась с ними играть, но что-то ничего не услышала в «трубке».
– Ну и игра… Ей-богу! – произнесла я, взяла в руки подол коротенького платья и ушла в кухню «помогать» маме.
В квартире очень вкусно пахло жаренной на сковороде курицей. Сковорода была накрыта тарелкой, а сверху водрузилась кастрюля с водой – это гнёт, что я прекрасно знала, ведь так мама готовила курицу на каждый праздник. На плите в огромной кастрюле находилось картофельное пюре, крышки почему-то не имелось, поэтому видно было, как валит пар, не дым, в пять лет я это уже тоже знала.
Мама вдруг протянула мне толкушку, которой только что мяла картошку. Я моментально облизала её. Картошки прилипло мало, и мама макнула её в кастрюлю ещё раз и снова вернула в мои руки.
– О-о-о-о-о, а так можно? – удивилась я и с благодарностью принялась лизать гладкое дерево этой кухонной утвари.
– Можно, сегодня вам всё можно! – снисходительно ответит мама. – Платье-то опусти.
– Какое?
– Своё. Зачем подол так подняла? Некрасиво! Как маленькая, ей-богу!
Платье опустилось, толкушка облизалась.
Крёстная брата, Тётя Таня, что-то помогала маме. Значит я была пока не нужна, можно и отдохнуть, совсем что-то замоталась.
– Смотри, как ноги выгибает, – обратилась вдруг к Тёть Тане мама и оба взгляда уставились на мои коленки. Звонкий хохот оглушил квартиру, что даже я звонко залилась с ними.
– Ну, надо же, какая гибкая! – одобряюще произнесла тётя Таня. Мои ноги специально выгнулись ещё сильнее, но уже никто не стал смотреть. Скоро это наскучило, и я направилась выгибаться в зал, болтая в руке чистенькой толкушкой.
– Света, Свет, оставь дверь открытой, жарищЕ! – мимоходом сказала мама моей крёстной, входящей в квартиру. Та настежь открыла дверь в наш общий дворик. Февраль, 27 число – светило солнце, ни намека на снег. Тогда для меня это было дело привычное. Снег – экзотика! Когда он падал, многие специально выходили из дома, чтобы поглазеть. Через полгода мы переедем жить в Сибирь. Навсегда. На всю жизнь я запомню этот свой день рождения, эти пять лет.
Жизнь в том 93-м году поменяется кардинально, словно разделившись на до и после. Из тепла – в стужу. Из горожан – в сельчан. Значит, так и должно было произойти. Именно с этого времени будто впервые шире откроются глаза на мир. Больше всё начнёт запоминаться, вплоть до запахов. Двадцать лет я буду мучиться вопросом, нюхая бутылёк с йодом – вспоминать, где я могла ещё ощущать этот запах. И только через 20 лет, в 2013 году, вернувшись погостить в Крым, тогда ещё в Украину, пойму, что так пахнет неспелый грецкий орех. Это такая мелочь, маленькая загадка, но её отгадка, настолько взбудоражит сознание, что я снова вернусь мыслями в то пятилетнее детство, где я не стыжусь ещё задранного платья и выгибаю ноги, ловя на себе заинтересованные взгляды взрослых, стараюсь, пыхчу и гну, гну ещё сильнее эти тонкие как спички ножки. Где мама всегда рядом и всегда даст чего-то вкусненького, необычного, как толкушку, например. А папа снова придумает какую-нибудь игру, а потом сядет рядом, возьмет мою маленькую ладошку и примется разглядывать эти пальцы. Самый любимый – мизинец.
– Какой же он маленький у тебя! – удивится он и крутнёт его пару раз в своих пальцах. Долго ещё он будет поражаться мизерности моего мизинца, открою секрет: вплоть до сегодняшнего дня…
«Как хорошо, когда все рядом, когда дома, вот такой по-доброму шумный праздник!» – будет думаться мне, стоя в зале с толкушкой в руке.
– «Как же хорошо отмечать свой день рождения, а заодно и брата тоже! Кстати, а чем он там без меня занимается, надо проверить!» – я убегу из зала в детскую и даже забуду отдать маме облизанную толкушку.
Путешествие из Симферополя в Сибирь
– Пап, смотри, черешня!!! Я хочу, купи! – просила я, увидев бабулю с ведром ягоды на станции.
– На обратном пути купим, – лукаво смотря на меня, произнёс он, и почему-то мама с тётей Олей (папиной сестрой) захихикали.
Я и не догадывалась даже, что обратно мы не приедем. В гости к родным, конечно, поедем, а вот жить в Крыму больше не будем.
Путь до Москвы был близкий, всего сутки. Добравшись до тёткиного дома, мне казалось, что наше путешествие на этом закончилось.
Помню на следующее утро тётя решила заплести мне косички. Долго она ворковала над моей головой, а в итоге причёска рассыпалась через полчаса. У неё не было сноровки, так как и дочерей она не имела, а только сына Вадима. Позже заплела мама. Мама плела туго, обычно с причёской можно было ходить три дня.
В то время по телевизору только начинали показывать рекламы. Тёткина кошка не переносила их, так как, когда играла музыка из рекламы «АнклБэнс», в которой показывали, как надо выливать из банки соус, ударяя рукой по её дну, Вадик брал кошку, переворачивал мордой вниз и легонько прихлопывал рукой по её пятой точке, как по банке «АнклБэнса». Мы с братом заливались от смеха, а кошка, как ошпаренная, вырвавшись из рук, неслась прочь.
Позже начались какие-то сборы, и мы поехали опять на вокзал. И снова поезд, снова купе.
– Что, уже едем обратно? – с разочарованием уточнила я.
– Нет, теперь мы поедем к бабушке.
Удовлетворённые ответом трое детей (Вадик, Андрей и я) расположились на верхней полке. Мы поглощали там столичные вкусняшки, а Вадик время от времени выворачивал верхние веки наружу, так, что глаза лезли из орбит, и пугал нас. Было весело.
Под звуки поезда хорошо засыпалось. Проснувшись, мы находили у себя под боком батончик «Баунти» или «Сникерс», они тогда только начинали наводнять наш рынок. Сладкие сюрпризы съедались в три счёта и обычно выпрашивались у родителей ещё. Папа выбегал на следующей станции, а нам казалось, что он непременно опоздает и поезд уедет без него. Папа обычно стоял со сладостями в руках под окнами нашего вагона и курил, очень уж он любил это дело и бросил только в 58 лет, а в 60 начал снова.
Дорога была длинной. Поля сменялись лесами, реками, озерами, туннелями и мостами, деревнями и городами. В детском воображении казалось, что мы едем куда-то на край света и нет конца и края этому пути.
А когда поезд через трое суток привёз нас в Красноярск, оказалось, что и это ещё не всё. На автовокзале мы долго ждали автобус и потом также долго ехали до села Казачинского Красноярского края. Пыльный «Пазик» вёз нас вперёд, дорога шла то вверх, то вниз. Лес впереди чудился мне морем, я думала, что бабушка живёт на его побережье.
– Долго ещё? – заморенные бесконечной ездой, спрашивали мы у мамы. И она отвечала, что скоро, хотя сама даже и не знала сколько часов ещё ехать.
Через 4 часа мы вышли на автостанции. Нас встретила бабушка Лиза (папина мама). Тогда она ещё очень моложаво выглядела. До дома шли пешком. Куры и гуси ходили по улице Октябрьской, она ещё не была асфальтированной и, кажется, даже называлась по-другому. Коровы и телята проходили мимо нас, я их очень боялась. Свернули на другую улицу и вот он дом, самый первый слева. Огромный, из кругляка. Стол уже был накрыт. В доме нас ждали ещё какие-то родственники из местных, я не помню даже, кто именно, помню только, что их было много. Запомнила бабу Аню (папину тётку по отцовской линии), тогда она удивилась, что меня зовут тоже Аня. Нам с братом было по пять лет, и Сибирь теперь стала нашим домом.
Будка. Угол. Малыш
Началась осень. Огород уже был убран и кое-где лежала кучками ботва. В год приезда в Сибирь у родителей было много работы. Разгребались завалы мусора и вывозились на свалку. Возводились хозпостройки: стайка холодная и тёплая, сарай, гараж. Самое время было сколотить будку для Малыша – бабушкиной собаки.
Папа смастерил настоящий домик, даже крышу обшил рубероидом. Папа и фуганком прошёлся, чтобы стены были гладкими. Сколоченная из новеньких досок конура, очень вкусно пахла деревом. Домик ждал хозяина и пленял мой взгляд. Ну, как пятилетнему ребенку не залезть внутрь? Очень уж было уютно и тепло внутри.
Уже смеркалось. Мама вышла на крыльцо и позвала:
– Аня, куша-а-а-а-а-а-а-а-а-ать!
Я что-то ответила, но пространство конуры, видимо, поглотило ответ, и меня не было слышно. Мама ушла. Потом вышел звать папа. А мне настолько не хотелось выходить из этого ароматного домика, что я решила вовсе не отвечать.
Мама с папой ходили по двору и звали меня. Эта «игра» показалась забавной, и я с энтузиазмом наблюдала в щелку за ними. Родители и в огороде меня искали и выходили на улицу кричать. Им даже в голову не могло прийти, что я сижу в будке в каких-то трёх метрах от дома… Сколько времени так прошло я не знаю, но когда внутри стало темно и холодно, к тому же мама уже приступила всхлипывать, а мои ноги стали затекать, я решила выйти из укрытия.
