Охота в атомном аду

И тут меня, что называется, тыркнуло, поскольку я вдруг подумал о вмонтированном в торпедо «мерса» радиоприёмнике, на который я уже довольно долго тупо смотрел. Блин, ну почему я раньше о нём не вспомнил, балда? Ведь сколько часов мотаемся, словно слепые котята… Хотя, с одной стороны, может, это и правильно – при погоне разная там паническая радиошиза только отвлекает… А с другой стороны, вдруг чего-то интересного узнаю?

Пару минут я боролся с собой, размышляя о том, разбудит ли радио Кэтрин? Но не скажу, что дело было в совести или сочувствии, скорее уж в застарелых стереотипах и комплексах, о которых в данном случае следовало забыть. Ведь командир здесь по-любому я, а она-то кто такая – собака-ищейка, бионический придаток к приборам наблюдения и стрелковому оружию? В общем, любопытство слишком уж привыкшего к постоянно идущему неким фоном для повседневной жизни потоку информационного шлака человека интернетной эпохи победило…

Так что я включил это «радио ночных дорог». Сюткин не наврал, под стеклом загорелась янтарная лампочка, и радио ожило. При этом моя напарница на возникшие звуки не прореагировала никак. Ну а я начал энергично вертеть колёсики настройки. Единственным результатом поначалу были вой и треск. Всё логично, раз идёт война, никаких привычных радиопередач с музыкой или новостями ждать точно не стоило. И наконец, где-то на коротких волнах, я наткнулся на несколько глухих и усталых голосов, бубнивших что-то по-немецки. Врубился в смысл этих разговоров я далеко не сразу, поскольку поначалу понимал только отдельные слова. Особенно часто звучали словосочетания «… erwis sich als oberaus gefahrlich…», «…Strahlenvergiftlung…» и «…Erstehilfe-Station…», то есть речь явно шла о радиоактивном заражении местности и пунктах первой помощи. Потом обрывки слов и фраз на немецком наконец-то стали складываться в моей голове в нечто более-менее связное, и я, например, понял, что, скорее всего, вещают все эти радиоголоса с каких-то маломощных станций, принадлежавших местной «технической вспомогательной службе» и «районным бюро самозащиты» – в тогдашней ФРГ и то и другое входило в систему гражданской обороны. В основном речь шла о развёртывании в каких-то районах и населённых пунктах тех самых временных пунктов первой медпомощи, куда рекомендовали добираться тем, кто в ней нуждается, а также о количестве пострадавших, которое, судя по этим сообщениям, уже измерялось тысячами.

При этом никакой особой конкретики я не услышал, лишь относительно Мюнхена были несколько раз произнесены очень образные слова «riesiges feuer» и «groses feuer», то есть «большие» и даже «гигантские» пожары, а ещё прозвучали рекомендации покинуть зону радиоактивного заражения вокруг этого самого Мюнхена, поскольку уровень радиации у её границ якобы превысил 0,5 рентген. Я не понял, шла речь о 0,5 рентген в час или нет (тем более что радиацию вроде бы измеряют ещё и в бэрах с микрозивертами), но даже на мой, далеко не профессиональный взгляд, 0,5 рентгена это как-то сильно до фига. На всякий случай я посмотрел на свои хитрые наручные часы. Циферблат пока что оставался нейтрально-белым…

Ещё я смог выудить из радиоэфира разве что обрывки каких-то, явно армейских, радиопереговоров на английском, касавшихся передвижений из квадрата в квадрат, но эти базары были кодированными – сплошные позывные и цифирь. Хотя и это, в общем, не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Если вокруг идёт война, а тем более ядерная, – чего мне ожидать? Радио «Маяк»? Так оно наверняка уже превратилось в дым и поднялось в верхние слои атмосферы вместе с Москвой…

Пока я подобным образом развлекался с радио, тщетно силясь утолить информационный голод, на соседнем сиденье возникло некое движение – очнулась напарница, причём словно по будильнику, ровно через два часа. Оглядела машину и окружающий пейзаж мутным взглядом вернувшейся с того света, а потом спросила:

– Где мы?

Я, как мог, объяснил, что, по причинам, которые я лично для себя счёл вполне объективными, пришлось свернуть с основного, закупоренного намертво шоссе. Уточнив, что мы сейчас в паре километров от этого самого шоссе и километрах в пяти от пробки, а почти всё оружие и чемоданы сложены в багажник.

– Хорошо, – только и сказала она.

После чего подняла дверь и достаточно резво вылезла из машины. Как была, в измазанной засохшей кровью юбке, повязке из полотенца, туфлях и лифчике, немного осмотрелась, а потом медленно пошла к «бытовке». На всякий случай, покинув вслед за ней уютный салон «мерса» (оставив винтовку между сиденьями), я начал с интересом наблюдать, что же Кэтрин будет делать дальше. К моему немалому удивлению, напарница с помощью то ли найденной здесь же проволоки, то ли вообще шпильки достаточно легко вскрыла замок на двери «бытовки», вошла внутрь, а минут через пять появилась с двумя новенькими, ярко-зелёными канистрами с натрафареченным названием фирмы «Fink, Schmunts und K» (видимо, чтобы легче найти, если вдруг украдёт кто-нибудь вроде нас) в руках. Подтащив канистры (в них оказалась просто вода) к автомобилю и достав из багажника чистое полотенце, она попросила:

– Полейте, командир!

После чего окончательно разделась, оставшись в одних чулках и туфлях. Держа тяжеленную дюралевую канистру на весу, я лил воду ей на руки, смотрел и удивлялся. А удивляться было чему – несмотря на то что было прохладно (октябрь на дворе, как-никак!), Кэтрин совершенно не мёрзла, а входные дырки на её лишённом пупка животе и выходная на спине за два часа хоть и не затянулись окончательно, но уже и не кровоточили, засохли коркой и выглядели уже не опасно, просто как неправильно-круглые красно-коричневые болячки. Зашибись у неё всё-таки регенерация! Хотя, надо признать, и не мгновенная, но это же всё-таки не робот, а некий искусственный аналог человека. А человек, как показывает эмпирический опыт, в общем-то довольно хрупок…

– Пока это ещё возможно, нам надо сохранять нормальный облик типичных местных обывателей! – изрекла Кэтрин оправдательно-наставительно, более-менее смыв кровь с рук и тела, умыв лицо и обтёршись полотенцем. Затем она притащила из багажника прихваченный в числе прочей амуниции трофейный котелок и долго пила воду, которую я наливал в эту баклажку из той же канистры – вот откуда, оказывается, силушка-то богатырская берётся…

Выдув, по моим подсчётам, литра два воды, она снова направилась к бытовке и скоро появилась оттуда со штыковой лопатой в руках. Картина была прямо-таки аллегорическая, в стиле типичной порнушки – практически голая, довольно симпотная баба на фоне осеннего леса, да ещё с лопатой в руке. В голове сразу же появились сальные предположения насчёт того, как именно она намерена использовать черенок этой самой лопаты, раз уж поблизости до сих пор не обнаружился какой-нибудь мускулистый и загорелый землекоп в облегающих штанах…

Впрочем, подобные пошлые домыслы оказались лишены основания, причём начисто – моя напарница всего лишь унесла и аккуратно прикопала в куче земли свои окровавленные шмотки и использованный перевязочный материал. После чего, оставив лопату у входа в «бытовку», вернулась к «мерсу», достала из багажника чемодан и начала переодеваться.

На наше счастье, в это время в лесу, в пределах визуальной видимости, не возникло никаких ненужных свидетелей, хотя, по-моему, канонада бухала всё так же, не переставая. Достаточно быстро Кэтрин сменила весь гардероб кроме туфель, облачившись в уже знакомый мне шерстяной костюмчик табачного цвета. Причесалась, достала косметичку и навела на физиономию некоторую красоту.

Приёмник в машине я не выключил, и он продолжал работать. И вдруг, совершенно неожиданно, он выдал какие-то русские слова. Подбежав к «мерсу» и сунув голову в салон, я успел услышать только обрывки следующего диалога:

– …… техники…. «Девяточка», повторяю, квадрат 15–41, работайте…. «Абакан», я «Девятка», вас понял, работаю……

Если это был не разговор КП или какого-нибудь авианаводчика с пилотом истребителя-бомбардировщика, то я – монакский князь Ренье. И тут же, услышав приближающийся рёв реактивных двигателей, я высунулся из машины, успев увидеть, как километрах в двух от нас, то есть, надо понимать, над самым шоссе, со снижением проскочили с характерным шелестящим звуком не менее двух пар серебристых реактивных самолётов, в длинных силуэтах которых я почти безошибочно узнал советские «Су-7Б».

Через какие-то секунды шелестящий рёв «сухих» дополнило противное шипение и глухие удары, что-то несколько раз бабахнуло, а потом, именно в той стороне, где меньше двух часов назад образовалась пробка из автомашин, ударил взрыв такой оглушительной силы, что лес вокруг содрогнулся, с деревьев посыпалась не только листва, но и ветки, а у меня на несколько секунд заложило уши. Я даже собрался было залечь, но, увидев совершенно спокойную, никак не отреагировавшую на всё это Кэтрин, которая просто стояла и смотрела в небо (а я уже начал понимать, что реальную опасность она всегда прямо-таки чует), я резко передумал.

За верхушками деревьев медленно поднималось грибовидное облако дыма и пыли. Ну да, у М65 снаряды весят по 272 кило и, если эти штатовские придурки везли с собой хотя бы несколько таких чушек, подобный гранд-бабах был вполне ожидаем. Чисто автоматически я бросил взгляд на циферблат наручных часов – он был белым, без изменений. А раз так, тьфу-тьфу, снаряды не были ядерными. Хотя если бы получилось наоборот, я бы здесь уже не стоял…

Выходит, советская авиация разнесла американскую атомную артиллерию к бениной бабушке. Пустячок, а приятно. Хотя, если честно, реально приятного было маловато, поскольку по лесу в нашу сторону немедленно понесло едкий дым с ароматом горелой резины, железа и горючки.

– Ну что – поедем обратно? – спросил я у набиравшей воду в опустевшую флягу напарницы.

– Куда? – удивилась она. – Там сейчас уже не просто пробка, а пожар до небес. К тому же, по последним данным приборов, наш клиент ещё не достиг Штутгарта, сейчас он находится где-то у его восточной окраины и при этом практически не двигается. От нас до него по прямой меньше двадцати километров. Можем особо не торопиться, хотя выбираться отсюда всё-таки надо, причём любым способом…

И в этот самый момент, когда взрывная волна окончательно улеглась, я услышал робкий приближающийся шум нескольких автомобильных моторов. Спустя несколько минут к стройплощадке очень медленно выехали три гражданские легковые машины – жёлтый «Жук», вишнёво-красная DKW 3=6 (двухдверная машинка обтекаемых форм, чем-то похожая на «Жука», но крупнее его и с передним расположением двигателя) и архаичный чёрный драндулет из 1950-х, в стиле «ГАЗ-12-ЗИМ» – «Мерседес-Бенц190». Забавно, что это цветовое сочетание выглядело прямо-таки живым воплощением германского флага, совершенно неуместным здесь и сейчас.

Я подумал, что это, пожалуй, хорошо, что винтовки и пистолет остались в машине. Под рукой была только забытая в кармане куртки граната, но я пока не собирался использовать этот вид оружия (тем более против безоружных и напуганных до усеру гражданских), и её наличие в глаза не бросалось.

– Только ничего не говорите, командир, – успела вполголоса предупредить меня Кэтрин. – Лучше внимательно слушайте и следите за моими действиями.

– Хорошо, – согласился я, вовсе не собираясь спорить. Подозреваю, даже заранее заученными фразами по-немецки я разговариваю не менее странно, чем по-английски, особенно если меня при этом услышит со стороны какой-нибудь коренной дойч. Действительно, в данном случае изображать глухонемого или просто тормоза куда надёжнее, чем придумывать на ходу мало-мальски вменяемое объяснение чудовищному акценту – дескать, приехал парнишечка из Претории, провинция Трансвааль, Южная Африка, навестить покойную бабушку…

Мы отошли от «мерса» и, миновав «бытовку», вышли на открытое место. После чего несколько минут молча стояли и смотрели, как из подъехавших машин на нас пялится народ. Потом, видимо, поняв, что нас тут всего двое, мы безоружны и ничем им не угрожаем, сидевшие в машинах герры и фрау наконец-то полезли наружу.

Всего в трёх машинах набралось три мужика и пять баб – три фрау среднего возраста и две постарше (похоже, кроме жёнок, двое манов прихватили с собой тёщ или мамаш) – плюс к этому, на задних сиденьях «Жука» и DKW остались сидеть ещё и четверо детей в возрасте лет десяти, максимум. Дети, судя по их прилипшим к стёклам бледным личикам, были изрядно напуганы.

И было чётко видно, что недавний авианалёт не прошёл даром для многих из тех, кто стоял в той пробке. Больше всего пострадал чёрный «Мерседес», в котором взрывной волной выбило все до одного стёкла (у вылезшего из-за его баранки мужика кровь шла из ушей и многочисленных порезов на лице и руках) и продырявило кузов в нескольких местах, у DKW сильно спустило левое заднее колесо и только «Жук» выглядел неповреждённым.

Внешний вид представших перед нами мужчин и женщин однозначно указывал на то, что все они одевались явно второпях и уезжали из дома среди ночи, едва вскочив с постелей и схватив только самое необходимое.

Хозяин «Жука», нестарый, но пузатый (небось пиво любит) перец, в вязаной кофте и полосатых пижамных брюках, даже не успев толком понять, где находится, заорал, обращаясь в основном к стоящим рядом жене (на вид вполне миленькая, лет тридцать пять, не причёсана, одета в серое осеннее пальто поверх розовой ночной сорочки и белые модельные туфли) и, судя по всему, тёще (сурового вида бабулька в цветном платке, длинном лиловом пальто и матерчатых домашних туфлях):

– Я же вам говорил, что это тупик!

– Да какая разница! – заорал в тон ему (у меня сразу же сложилось впечатление, что их всех слегка контузило, а некоторых, возможно, даже и совсем не слегка) окровавленный мужик из «мерса» (плешивый тип явно за пятьдесят, с начальственным лицом мелкого босса, в ещё недавно элегантном чёрном костюме, при галстуке и заляпанной свежей сукровицей белой рубашке) и тут же спросил, слегка сбавив тональность: – Здесь где-нибудь можно умыться?

Последняя реплика, похоже, адресовалась исключительно нам с напарницей.

– Здравствуйте, – сказала им всем Кэтрин, выступая вперёд, и, указав на «бытовку», продолжила: – Вон в той будке лежат несколько канистр с водой и топливом, но ни еды, ни лекарств, ни бинтов здесь, увы, нет.

Окровавленный дяденька в сопровождении одетой в узкие домашние брючки и пёструю блузочку цветочно-растительной расцветки очкастой бабы лет сорока и седой старухи в старомодном тёмно-сером плаще, под которым просматривалось светлое домашнее платье с фартуком, который она явно забыла снять накануне, грязно ругаясь (судя по тому, что из его уст звучали разные там «шайзе» и «деннерветтренохайнмали»), немедленно ринулся в указанном направлении. Я успел заметить, что на руках у обоих женщин тоже были видны порезы и царапины.

После этого остальные «беглецы к последнему морю» подошли к нам поближе.

– Вы тоже сюда заехали? – спросила у моей напарницы светловолосая немка лет сорока в чёрных туфлях и модном бежевом плаще. Её муж (по крайней мере они вместе вылезали из DKW) брюнет-очкарик, в узких брюках и светлом джемпере предпочитал помалкивать, но в его слегка увеличенных прозрачными стёклами глазах стоял прямо-таки тихий ужас.

– Искали объезд, но ничего интересного не нашли, – ответила та, стараясь сохранять максимально беззаботный вид. – А что произошло там, на дороге?

И здесь жидко обделавшиеся бундесдойчи вдруг заговорили разом, что называется, наперегонки. Такое бывает, когда только что пережившие очень сильный стресс люди начинают выговариваться. Не знаю, как Кэтрин, но лично я далеко не сразу начал понимать, что они говорят:

– …Какой-то ужас… Кошмар… Прилетели самолёты… Сбросили бомбы… Всё загорелось… Сколько людей погибло… Невозможно проехать…

– Я всегда говорил, что нельзя было верить этим стервецам! – прокричал громче всех мужик в пижамных брюках, видимо, имея в виду американцев и прочих англичан. – А они-то всё рассказывали, что смогут защитить нас! Как же! Держите карман шире!

– А что вообще слышно? – спросила Кэтрин, явно стараясь прервать поток этого словесного поноса и узнать хоть что-то полезное.

Все пятеро опять заговорили одновременно. И из их слов очень быстро стало понятно, что оперируют эти достойные граждане ФРГ в основном слухами и какими-то обрывками случайной информации. Спрашивается, что мы узнали? Только то, что вчера вечером, перед тем как все они ужинали и ложились спать, никаких поводов для беспокойства не было и в помине. Да, западногерманские телевидение и радио постоянно упоминали в своих выпусках новостей о напряжённости вокруг Кубы и ругали Генерального секретаря Хрущёва за несговорчивость, но о возможности начала какой-то войны здесь, в Европе, не говорилось вовсе. Да, была какая-то активность войск НАТО, но не больше, чем во время любых ежегодных сезонных манёвров этого блока. Но ранним утром, когда все проснулись (некоторых ещё затемно разбудили панические телефонные звонки услышавших близкие выстрелы и взрывы родственников из приграничных с ГДР районов), радио кое-где ещё работало, и, до того как радиовещание отрубилось полностью, то ли из-за электромагнитного импульса или повреждений электросетей, то ли потому, что земельные власти отключили энергию просто ради экономии, прошло несколько коротких сообщений о том, что после того, как три американские атомные бомбы взорвались над Лейпцигом, Магдебургом и Карл-Маркс-Штадтом на территории ГДР, русские запустили свои ракеты с Кубы. Что происходило потом, понять с их слов было вообще сложно, поскольку все наши собеседники к этому времени сорвались в бега. Однако было однозначно известно, что, кроме Мюнхена, русские, похоже, ударили аналогичным образом по Гамбургу, Бремену, Вильхельмсхафену и Бонну. По крайней мере жена очкарика из DKW (та, что была в бежевом плаще), сразу же сорвавшись на рыдания, промямлила, что перед отъездом как раз говорила по телефону с родной тётушкой из Бонна (обе тщетно пытались узнать друг у друга, что вообще происходит вокруг), и этот их разговор неожиданно прервался буквально на полуслове, после какого-то громкого, зловещего гула в трубке на том конце провода…

– Ужас, – согласилась с ней Кэтрин, горестно покивав, и тут же, без малейшей паузы, заизвинялась:

– Простите, господа, мы на одну минуточку…

И многозначительно кивнула мне. Дескать, отойдём, командир.

Мы отошли от основной группы, члены которой не обратили на это особого внимания (похоже, они сочли, то мы собираемся чем-то помочь мужику из чёрного «Мерседеса»), сразу же начав что-то доказывать уже друг другу и всё больше распаляясь при этом. А о чём тут было разговаривать? Ведь вокруг, если честно, полный звиздец. Именно так это у нас, в России, обычно называется, грубо, но ёмко. Лучше бы эти «дойче цивилисты» по-быстрому привели в порядок и дозаправили свои транспортные средства, а то потом времени на это может уже не быть…

Из машин на слишком увлёкшихся перебалтыванием из пустого в порожнее предков измученно смотрели невыспавшиеся, а вдобавок, возможно, ещё и контуженые, детишки.

Окровавленный герр в костюме с помощью жены и тёщи (или это всё-таки была его мамаша?) отмывался из канистры возле «бытовки», не переставая громко ругаться при этом. Ну то есть что значит «ругаться» (немцам до нас в плане мата всегда было ой как далеко) – сыпать направо и налево «дерьмом» и прочими вполне литературными словами, звучит не слишком весомо. Или испуг был не настоящий. Но самое интересное, что никаких вопросов о том, кто именно и зачем вскрыл замок на этой будке, ни у него, ни у его домочадцев, похоже, не возникло совсем. Похоже, намечался некий сдвиг в бундесдойчевской психологии, ведь, по идее, взять то, что плохо лежит, в военное время зазорным не считается ни у кого и нигде.

Подойдя к нашему вполне удачно стоящему за кучей земли низкому «мерсу», где нас не должны были не только услышать, но и увидеть, я вполголоса спросил у напарницы по-русски:

– Что такое?

– Сейчас я беру всё наше оружие, – ответила она громким, уверенным шёпотом на том же наречии. – А вы – чемоданы, поскольку нам без них никак, там запас документов, денег и прочего. И сейчас же уходим отсюда, подальше в лес!

Ну да, деньги – это первое, что необходимо во время атомной войны, например ими удобно жопу вытирать.

– Не понял, – уточнил я. – Прямо пешком?

– Да, именно пешком. Иначе рискуем влипнуть бог знает во что. Да вы прислушайтесь, по-моему линия фронта уже вокруг нас!

Я внял её совету и слегка прислушался, после чего действительно тихо офигел. Блин, со всех сторон слышалась уже не канонада, а прямо-таки отчётливая орудийная стрельба, причём где-то совсем близко. По-моему, я различал отдельные (как мне показалось – танковые) орудия и вроде бы даже пулемёты. Быстро же эта чёртова война догнала нас…

После этого мы с Кэтрин молча полезли в машину. Остальные нас не видели, мы их тоже, но, судя по голосам, они спокойно стояли на том же месте, продолжая вредный и ненужный разговор. Зря они это, ой зря…

Напарница спрятала в сумочку пистолет с глушителем и навьючила на себя обе немецкие винтовки, «Гаранд» и ремни с патронными подсумками, флягами и прочим. Я схватил чемоданы и, даже не закрывая багажника и дверей «мерса», оставив ключ в замке зажигания (прощай, машинка, ты такая красивая, но увы, сейчас совсем не до автомобилей вообще и до тебя в частности…), рванул в лес следом за напарницей, которая шла настолько быстро, насколько ей это позволяли на пересечённой местности каблуки и немаленький вес поклажи.

Уход по-английски (то есть не прощаясь) прошёл без проблем. Пятачок со стройплощадкой быстро скрылся от нас за деревьями. Миновав заросли каких-то колючек, мы вышли на неширокую то ли просеку, то ли просто прогалину, и тут в небе возник уже знакомый шелестящий металлический шум самолётов. Через какие-то секунды над нами проскочила пара массивных тупоносых машин с широкими стреловидными крыльями (это были F-100, они же «Супер Сейбры» с американскими опознавательными знаками и крупными буквами «USAF» на плоскостях), и почти сразу же, где-то в паре километров к востоку от нас, ударили, сотрясая землю, разрывы нескольких авиабомб.

– За мной! – крикнула напарница. – Только не останавливаться!

И, как могла, ускорилась. Я тоже наддал, понимая, что она кругом права и следующая дурацкая бомба либо неуправляемая ракета вполне может быть нашей.

Мы уже не могли видеть, что происходило у стройплощадки, но какие-то отдалённые крики, как мне показалось, в этот момент всё-таки были слышны. По-моему, от перспектив снова угодить под бомбёжку там явно запаниковали. Ну да, орать-то проще всего. Тем более что у местных бундесдойчей ещё явно не выработалось ценной привычки разбегаться, залегать и прятаться при малейшей опасности…

Турбинный шум в небе повторился. Над деревьями проскочили ещё две тени самолётов. И в этот раз машины были со стреловидными крыльями, но остроносые и явно поменьше и поизящнее, чем F-100. В светлой окраске и с теми же бело-синими американскими звёздами. Если я верно помнил силуэты техники, состоявшей в эти годы на вооружении в США, это были F9-F8, они же «Кугуары». Флотские машины, что было странно, учитывая, что до Ла-Манша отсюда километров семьсот пятьдесят, а до Адриатики – не меньше четырехсот. Если, конечно, они взлетели именно с палубы какого-то авианосца, а не с берегового аэродрома. В любом случае выходило, что авиация США в Европе уже начала работать смешанными группами, собранными из состава ВВС, авиачастей флота или Корпуса морской пехоты? Если так и обстояло, это говорило только об одном – их потери уже в этот первый день явно были очень серьёзными…

Между тем от крыльев одного из «Кугуаров» отделились две какие-то продолговатые фиговины, которые, кувыркнувшись пару раз (высота была небольшая), ссыпались вниз, по-моему, как раз где-то в районе вовремя покинутой нами стройплощадки.

А через несколько секунд за деревьями позади нас относительно бесшумно (с глухим «ды-дых!») вспухло красно-чёрное облако нефтяного огня. Ну да, в принципе всё понятно. Посланные для атаки наступающих танков противника (в лесистой местности подобные действия авиации отчётливо попахивали отчаянием, поскольку точность бомбометания в подобных условиях в те годы была откровенно никакая), пилоты явно разглядели сверху скопление машин (то, что они гражданские их, похоже, не волновало совсем) и на всякий случай скинули туда пару баков с напалмом. И хотя до места падения этих «зажигалок» было очень далеко, я, как мне снова померещилось, услышал что-то вроде приглушённых расстоянием истошных воплей сгорающих заживо, которые почти сразу же перекрыли громкие вторичные взрывы. Видимо, это рвались бензобаки легковушек…

Вроде бы сжигать напалмом баб и детей – чистой воды зверство. Но по большому счёту что с тех пилотов взять? Они небось получили от какого-нибудь мгногозвёздного генерала прямой и чёткий приказ – уничтожить любые наземные цели в таких-то квадратах, выполнить и доложить. А при таком раскладе даже какой-нибудь Нюрнбергский трибунал может засомневаться насчёт преступной сущности их действий…