скачать книгу бесплатно
– А, ну да. Куда же это все идет, Валечка? И когда уже мужики угомонятся? Что наши, что другие.
– Алекс как-то связан с этим делом. Он скоро должен быть у меня. Если хотите, то пусть Петр Степанович подъедет ко мне. Здесь он может поговорить с Алексом и что-то для себя выяснить. Может быть, все еще поправимо.
– Нет уж, Валентина. Хватит с нас Петров Степановичей. И все, конечно, поправимо. Кроме глупости и смерти. С этим всем пусть уж другие разбираются. А нам свое бы сохранить. А ты вот что, Валя, ты от нас-то не отбивайся.
– Этого нет, Виктория Николаевна. И быть не может.
– Ты ведь для нас как член семьи. А если что в прошлом с моей стороны неправильно было…
– Перестань, Вика. Я не слушаю.
– …то это лишь по любви. Ты не думай, что я только от испуга к тебе кинулась. Я ведь давно хотела восстановить… Чтобы все, как прежде. А ведь ты знаешь, что ты для Риммы… И почему вы так отдалились друг от дружки? Ну, Бог милостив, еще все будем живы-здоровы, пронесется-развеется, Валечка, верь старухе. А кто старое помянет… А ты бы переезжала на лето к нам. А может, и прямо сейчас? Повидайся со всеми – и к нам.
– Тьма и мрак сгустились над Эльсинором, – нараспев, внезапно повеселевшим голосом, продекламировала Валентина. – Приеду, передай Римме, чтобы ждала. Сегодня в ночь или завтра утром.
14
– Ты знаешь, что такое Дирекция по Эксплуатации Высотных Зданий? – так начал свою речь «хорёк», когда они с Алексом снова оказались в квартире Марло. – Причем, заметь, все слова с заглавной буквы.
– Давай знакомиться, что ли. А то мы с тобой никак не расстанемся, – сказал Алекс, усаживаясь в кресло около столика, на котором стоял простенький, то есть одного из первых выпусков, персональный компьютер. – Зовут меня Алекс. А по профессии я научный работник. Что-то в этом роде.
– А по батюшке? Батькович?
– Можно хоть и так. Я круглый сирота с детства.
– Ну, Батькович, резину не надо тянуть. Она у меня и так вся перетянута. Знакомиться, значит, говоришь? Ну, добре. Виталий Емельянович Карнаухов.
– Виталий, вот ты и скажи, что ты тут делал, когда меня оглушил и затащил?
– Не прыгай, Алекс, куда Макар телят не имел. Рассупонься. Я ведь, когда ты меня развязал, мог сканать. Там, в холле-то. По суслам, и будь здрав.
– Чего ж не сканал?
– А пустое это для меня теперь – бегать. Я, как поручение получил, так уж это понял. Только я думал, они деликатность хоть какую проявят. Ну там, сколько-то ден теребить не будут. А я бы за это время кого-чего надумал бы. А они вишь, как взялись. Вынь да положь Карнауха на брюхо.
– А что я?
– А это мы еще поглядим, как оно и зачем. Я, к примеру, человек обреченный.
– Так уж ложись и помирай?
– Не, зачем же? Я в нелегалку ухожу, понял?
– Никак нет, не понял. Это как же, в леса, что ли?
– Ты знаешь, кто самый сильный?
– Слон, – с готовностью ответил Алекс.
– А в Москве?
– Мэр, а потом слон.
– Вот и слушай сюда. Управление по Эксплуатации Высотных Зданий. Причем заметь, как я тебе уже сказал, все, вплоть до точки, с прописных. А то все разбухались, кого не спроси, гэбэ да гэбэ.
– Да оно сейчас вроде на три шайки разделилось.
– Так вот я тебе и толкую, кто над Москвой, тот и Рассею-матушку вразумляет. А кто над центром Москвы, тому танки на окружной – по шестям и в трефах.
– А кто над центром Москвы?
– Я же тебе в третий раз разъясняю: Управление. Точка. И я в нем работаю. По сей день, чтоб ему пусто.
– Что тебе поручили? И о какой телеге, которую якобы на меня катят, ты там внизу бурзорил?
– Ана! Пляжу-жу-жу. Не вынес, Батькович, в ментовщину попер? Что поручили? Пойдем до Марло, покажу, если не нервный. Оно же и телега.
Двое странно говорящих мужчин, стараясь почему-то ступать аккуратнее, снова подошли к трупу. Карнаухов выпростал изгвазданную рубаху Марло из брюк и слегка завалил тело на левый бок. Обернулся на Алекса и кивнул ему: «Давай, чего стоишь? Не для тебя, что ли?»
Алекс подошел, наклонился и на правом боку, чуть повыше печени, заметил на теле Мартина мелкую, размером с двухкопеечную монету, но удивительно четкую метку. Как бы паучок-иероглиф, нанесенный лучиками-шрамами.
– Что это? – спросил он Виталия.
– Тебе лучше знать. Еще и меня научишь, – ответил тот и с нескрываемым отчуждением посмотрел вдруг на Алекса.
– Где-то я это видел, – поежился тот, чувствуя неприязнь Карнауха, – но где и когда…
– Во-во! Не помню, не бывал, не участвовал. Думай, тебе говорят, а не то нам обоим амба.
– Это и было твоим заданием?
– Оно же и телега. Они же знали, что именно ты подойдешь к квартире. Тебя и ждать наказали. Глушани, говорят. Ну и вот эту херовину нанести ему на тело велели. Формочку вот дали.
– Какую формочку?
– По размерам такая же вот как след этот. С одной стороны выпуклость…
– Где она, формочка?
– Я ее должен был внизу швабре этой отдать. Так договаривались. Я и отдал. А она меня сразу после этого и подсекла. Тут я и понял, что нам с тобой в друганах надо ходить. А иначе кранты. Причем заметь, репа немытая, кранты обоим.
– А при чем тут она?
– Так она же служит где? Отвечаю: у нас же в Управлении.
– Здесь всего двенадцать этажей. Какая же это тебе высотка?
– Объясняю для дефективных: финансирование для Управления записывается в бюджете отдельной строкой. И выполнялось всегда, от усатого до меченого. Выполняется и сегодня. Все безотказно, понял? А где у нас безотказно? Наверху. Наверху хорошо? Не то слово. Всем хочется? Всем. А удается? Кто умеет. Вот жильцы этого дома и сумели. А знаешь, где такой вопрос решается, о включении в список зданий, состоящих на обслуживании в Управлении? Раньше, к примеру, такое могли решить только на политбюре, не ниже, заметь. Так что и сам Гришин со своим горкомом и Промысловым, решить такой вопрос сами для себя не могли. Тут надо было голосование всей шайки. А у них ведь как? Одни хочут, а другие в аккурат не желают. Так что для некоторых домов и в политбюро-то вся шайка по третьему кругу повымирала, а вопрос все не решался.
– А как с этим домом? – спросил Алекс, подойдя к окну и, раздвинув занавеску, поглядывая на дом Валентины, как бы ожидая оттуда некоего чудесного сигнала. То, что рассказывал Карнаухов, было ему интересно и, вероятно, имело какую-то связь с персональной ситуацией Алекса.
– А вот с этим домом все как по хрустам по хрустящим. Для такого дела, где только предварительных инстанций, начиная с Моссовета, три, да ты пойди их каждую пройди, не говоря уже о четвертой, об этих гребаных директивных органах, и на все это про все – всего полгода. Причем заметь, что никакие войны и революции и никакие вихри враждебные ничего здесь не отклоняют. Даже когда меченый дела волейбольщику сдавал, ты думаешь что, они все о кнопке этой барабонили, которая в чемоданчике этом? Вот все о списках таких, как по нашему Управлению, это они и утрясали.
– А ты как будто сидел там с ними, – не выдержал Алекс.
– А мне и не надо. Я и без того внутрях, можно сказать, не мене четвертака оттянул. Инспектор по этажам и оборудованию – слышал такое? Какие возможности, Алекс! Какая житуха! Если бы ты только представлял! Если бы хоть кто-нибудь представлял!
– Значит, и этот дом входит в сферу твоей деятельности?
– Я же тебе говорю, Алекс, ты пойми, ты только вдумайся, и тебе все станет ясно. Да ты хоть понимаешь, что сейчас неважно, к примеру, кто ты и что. Но если ты живешь в доме, включенном в наш список, то все, с тобой все ясно. Ты человек. Да квадратный метр при купле-продаже в этих домах знаешь сколько стоит? Да что я тебе говорю, парч непонятный, когда адмиралы, ты понял, когда аспада енаралы и адмиралы строят себе замечательные дома, это да, это они могут. А вот включить эти охренительные домины в наш список – кишка тонка. Во всяком случае лет семь-восемь поборитесь. А то и поболе. А эти… хо-хо мохер. Полгода – и в дамах.
– Виталий, ты мужик хоть куда, согласен. И ты рассказал мне замечательную историю о некотором царстве-государстве под названием Управление, которое держит центр Москвы, держит космос и Землю, а уж гэбэ по сравнению с ним…
– А что ты думаешь, Алекс? И для них есть квоты на включение их домов. И попробуй превысь. А они знаешь как хотят? И все равно – свой срок отдай, не греши. Да и не каждый объект благополучно втирают. А некоторые дома лет по двадцать по кругу финтярют, да так и затирают. И ведь жильцы там, посмотришь по списку, академики да резиденты в отставке. Не абы кто.
– Я же тебе и говорю, что я не спорю. Ты – инспектор, а значит, величина немалая. А кто же тебе дал такое поручение? Кто припер самого Карнаухова, инспектора?
– Инспектор по этажам и оборудованию. А есть еще по кадрам. По складам и подземке. Ты знаешь, какая там подземка, Алекс? Какие там склады? И при этом в самом центре города. Ты представляешь, какие это возможности?
– Ты не отвечаешь на мои вопросы. Может быть, ты кого-то ждешь?
– Дай мне выпить, земеля, дай мне выпить. И Карнаух тебе расскажет еще не то.
– Посмотри сам на кухне. Покойник этим не пренебрегал, отдадим ему должное.
– Карнаух уйдет в подполье, уйдет в нелегалку. У Карнауха есть куда уйти. А куда уйдешь ты?
– А куда все-таки уйдет Карнаух?
– Ты что, паря, ты чего рюмишь? Ты знаешь, сколько в этих высотках комнат, в которые никто не может попасть, если не знает? Сколько лифтов, которые соединяют только два кабинета, вверху и внизу? Сколько лесенок, упакованных наглухо в бетонных выступах, проходящих через все этажи. Да я тебе хотя бы про гостиницу «Пекин» могу рассказать, я там начинал, еще при Лёне незабвенном, когда он в самом соку был. Уж сколько лет прошло, а я тебе и сейчас скажу: не нашего это ума дело, и не наши люди это все соединяли и обманкой попутали. А может, и вовсе не люди, а марсиане какие, прости грешного и помилуй.
– Ты вот что, Тимофеич, ты и вправду хлебни чего. Может, и полегче тебе станет, чтобы ты сказал мне, чего тебе надо.
Тимофеич удалился на кухню, и вскоре вернулся, отпивая прямо из бутылки «Гратиешти» и крякая как бы от всего огорченного непонятной судьбиною сердца.
– Примешь? – протянул он бутылку Алексу.
– Чуток погожу. Так что там насчет «Пекина»?
– Пригласил я однажды под вечер корешка туда одного. Витьком звали, и там же он, на Маяковской, проживал. Это я тебе к тому, чтобы ты не подумал, что он лопухом был, Витек мой, мир праху его. Ну, насчет «Пекина», да еще при Лёне, ты и сам все понимаешь. Гостиница для иностранцев и знатных гостей столицы, это перво-наперво. Ну, проституточки недурные за столики к ним подсаживаются, швайцы из отставников-скуловоротов, ребята с Лубянки за всем этим благолепием отечески наблюдают, это уж непременно. Словом, все как положено и все при деле.
Ясно, что нашему брату, гулящему племени, особо прыгать было нечего. Но был там один чудесный бар. Это сейчас их, как кур в Аргентине, прости Господи. А тогда и само слово «бар» уже звучало чуть ли не подрывным лаяньем. А тут не слово, а реальный и уютный, и музычка, и стойка, и разноцветные бутылки в зеркалах. И самое главное, как раз он работал допоздна. И пригласил я туда однажды Витька. И что мы там принимали, точно я тебе уже не скажу, но только покрепче, понятное дело, чем вот это «Гратиешти».
– Не теряем ли мы время? – спросил Алекс, который, конечно, знал толк в «недеянии», согласно философии даосов, но не был уверен в ее полной применимости в некоторых специфических обстоятельствах.
– Ты что, баба? – неожиданно взъярился на него Виталик. – Попал – значит, не жужжи. Без нас разберутся. А пока мы в этом доме, кстати говоря, валить нас здесь не будут.
– Тогда, может быть, имеет смысл здесь и остаться?
– Во-во. Я же тебе сказал, у Карнаухова есть куда пойти. И где остаться. Ладно, даю схему. Короче говоря, Витек там чуть крышей не двинулся. («Нас тут не завалят, если верить этому орлу-оглоеду, – подумалось Алексу, – однако вот Марло почему-то завалили».) Принял он тогда, да нет, не скажу чтобы лишок. Принял обычно. И отошел отлить. Там это культурно, за бархатной портьерой, и все такое. Пошел он по коридорчику кафельному, да не туда свернул, не направо, допустим, а налево. Идет, а там не писсуары, а комнатки. Одна за другой, нет, ты понял, в натуре, в одной танцуют, в другой блефуют…
– А в третьей смеются и поют. Так, что ли? – жестко спросил Алекс. – Давай, инспектор, про суперпространства своих высоток потом расскажешь. А сейчас колись: ты чего ждешь? Чего лапшу греешь?
– Ты мне друг? – спросил Виталик.
– Товарищ, – усмехнулся Алекс, – по несчастью.
– Ладно, – как-то сразу перешел на сумрачный, сухой тон Карнаухов. – Все, что я тебе здесь плел, все, между прочим, по делу. В каждой высотке пять-шесть неучтенных помещений, это все только я знаю: коды, схемы подхода, это все, говорю тебе, только в этой башке. Ты что думал, в девяносто третьем, когда Руцкой с Русланом в Белом доме закрылись, ты этим журналюгам жлобиным поверил?
– В чем я им должен был поверить?
– Ну как же, это ж они расписали, какие, мол, идиоты в Генштабе засели. Совсем, мол, плохие ребята в лампасах. Не могут, мол, карту подземных коммуникаций Белого дома найти.
– А ты что скажешь?
– Да было у них всё, вот что скажу. И карты, и схемы, и хренемы. Да не всё на тех картах значится. А пропусти одну дверку в туннеле, под бетон заляпанную, – и пиши письма. Так и будешь всю жизнь ходить кругами под Москвой-рекой. И ребята в лампасах это знали. Знали, что без Инспектора по подземке все их карты – бутафорка дешевая. Разве что над шпионом, дурачком натовским, посмеяться, загнать ему по дешевке, баксов за сто, да пропить заодно с ребятами из контрразведки.
– Говори, кто тебе заказал метку на Марло поставить, и гуляй, Вася.
– Карнауховы мы. А гулять мне если сколько и осталось, то надо по-умному.
– Это как же?
– Это если ты меня в долю возьмешь… Чобы на живодерню не загреметь.
– Ну хорошо, ты предлагаешь мне нелегалку в роскошных, неучтенных и еще каких-то там чуть ли не заколдованных апартаментах. А, кстати, как там у тебя с питанием, продумано?
– Эка ты шебутной, Алекс. Слыхал такую поговорку: у моряка в каждом порту по жене? Ну, а у Тимофеича в каждой высотке по профессорше. Вдовой, конечно, али разведенной, на другой конец. На питанку поставят, не мни конверты, еще на такую питанку, что слезать не захочешь, что ты. А в долю ты меня возьми, это так. У тебя связи, грамотешка, ты к Марло близко подошел, тебе и кончать это дело. Не век же нам на нелегалке сидеть?
– Ладно, Карнаухов, насчет вдов профессорских, оставим пока в резерве, может, и придется еще исчезнуть в переходах твоих параллельных. А теперь давай-ка, первое и последнее: кто заказал?
– Скажу и укажу. Прямо подведу, если хочешь. Но это тебе мало радости: алкомор натуральный, передатчик фуфловый. Вот увидишь, к чему сведется: бутылку поставили и попросили, подойди, мол, к Тимофеечу и закажи, чего ему делать.
– За такие передачи можно ведь и зубов лишиться.
– Это так, Алекс, в таком деле всяко бывает. Но этот Гарик, это передатчика так Гариком кличут, знает он меня по пивнухе этой лет, чтобы не соврать, десять. Ну, то есть, много раз успел понять, что я до смерти не работаю. А только так, ну вот, как тебя по затылку погладил. А что касаемо зубов лишиться, да у Гарика там и лишаться особо нечего, так это за бутылку и рискнуть можно. За нее, родимую, на Смоляге еще не то вытворяли. А хочешь, прямо сейчас и пойдем. Он там, на скверу.
– Поздно уже.
– Чего поздно? Для Гарика скамейка в кустах – дом родной.
– Он что же, и дома не ночует?
– А чего там делать? – искренне удивился Виталик. – Ты же умный человек, Алекс, ты же можешь рассудить и сам. Ему дома нальют? Нет. А ночью, когда самое оно и подходит? Тем более. И не нальют, и на свободу не выпустят. Мол, подыхаешь, так хоть как человек, это они так считают, – как человек в своей постели и как отец семейства. А ночью-то, да на скверу – все угодья с ним. Кто-то из таксо вывалится без чувств, кто-то своим ходом доползет, время попутает, у третьего с бабой не лады, он и коньяк на груди принес. А Гарик спит чутко, ему без чуткости никуда. Горе-то размыкать и помогает людишкам. Ну, пошли?
– А он… выведет? На другого?
– А это уж как мы с тобой оперативку нашу засмолим.
