Новый 1937

скачать книгу бесплатно

Новый 1937
Сергей Моронов

1937 год. Начало Большого террора. Двое сотрудников НКВД, выполняя служебное задание по разоблачению сектантов, встречают духовного Учителя. Ничего не подозревающие чекисты, стараниями Учителя, сталкиваются с неописуемой Силой. Эта встреча становится для них роковой, и вся привычная жизнь начинает неумолимо рушиться.Обо всём этом в книге «Новый 1937». В книге использованы сцены насилия.Содержит нецензурную брань.

Сергей Моронов

История, о которой я взялся рассказать, произошла с моим давним знакомым по имени Никита. По сути это даже не история, а некая обработка записей Никиты, в которых он описал определённый специфический опыт, полученный им при весьма странных обстоятельствах. Возможно, этот опыт был спровоцирован увлечением Никиты некоторыми специальными психотехниками, или точнее одной из них.

Но давайте по порядку. Всё началось в один солнечный июньский день 2017 года. Я шёл по улице Урицкого в своём родном Иркутске и встретил Никиту, которого не видел уже несколько лет. Обнявшись и помахав для приличия руками, мы прошли в одно из многочисленных летних кафе, чтобы выпить немного пивка и вспомнить былое.

С Никитой я был знаком уже лет десять, мы вместе работали в одной крупной компании-ритейлере, где я занимал должность логиста, а он работал ревизором. На момент нашей встречи Никите было уже тридцать шесть лет.

Итак, расположившись за столиком, мы заказали пива и стали вспоминать наш старый офис, полную интриг, и сплетен жизнь, сумасшедшие корпоративы и прочие офисные развлечения. Учитывая, что там мы уже давно не работали, прошлись и по нынешним работникам, которых мы, естественно не знали, но которые были явно не чета нам, таким креативным и весёлым в те стародавние времена. Да, Компания уже не та – окончательно подписали приговор, ничего не подозревающим людям, которые продолжали в ней работать.

Примерно, как раз в этот момент, я стал подозревать что-то не то. Вроде бы передо мной сидел, повзрослевший, но всё тот же ревизор Никита, но одновременно с этим я каким-то другим местом чувствовал, что это не он. Во-первых, он не курил, во-вторых, пиво, как оказалось, он просто цедил, не употребив за всё время и ста грамм. Всё это было очень странно, ведь я знал Никиту совершенно другим, его пристрастие к алкоголю и сигаретам, одно время было темой обсуждения в офисе.

Но всё это блекло перед тем, что я постепенно определил в самом Никите, в его внутреннем состоянии. В его смехе, в его рассказах, репликах и реакциях, я не нашёл ничего, что когда-то делало Никиту героем историй и офисных баек. Раньше это был истеричный холерик, то хохочущий до упаду, то брызгающий слюной псих. Обладающий повышенным чувством справедливости, Никита просто взрывался, когда что-то, по его мнению, нарушало её.

Упрямый и прямой, как танк, всегда имел своё, единственно правильное мнение, которое защищал, вступая в споры, до драки, с поводом и без. Что-то доказать Никите было невозможно. Спорить с ним было не только не просто, но и опасно, в пылу Никита порой просто не контролировал себя и мог наговорить такого, что отношения с ним после этого уже никто из оскоблённых им людей не поддерживал. Вот такой непростой был человек, с которым, тем не менее, я как-то нашёл общий язык.

Сейчас этого Никиты не было. Передо мной сидел спокойный, знающий себе цену человек, которого не интересовали бессмысленные споры. В его словах и шутках не было ни неприязни, ни какого-то превосходства по отношению к другим людям. Его оценки и комментарии, были какими-то лёгкими и не обидными, но бьющими в самую суть.

Таким образом, обнаружив все эти изменения, я насел на Никиту и не слазил с него до тех пор, пока он, в конце концов, не сдался, и не рассказал, что произошло с ним. Единственное, чего я не мог добиться от него, это названия той самой психотехники, которая полностью поменяла личность Никиты. Забегая вперёд, скажу, что открыл он мне это самое название и даже подробно рассказал о ней только во время последней нашей встречи. Почему он так поступил, я не знаю, и гадать не буду. Каким-либо образом комментировать эту психотехнику не считаю нужным. Кому надо, то сам всё узнает.

Психотехника, которой занимался мой знакомый Никита, и которая спровоцировала всё то, что стало в итоге содержимым этих страниц, называется «Турбо-Суслик».

Вот что я услышал от моего старого знакомого.

Никита

Всё началось, уже после моего увольнения и компании. Я, как ты помнишь, ушёл с шумом, послал тогда управляющего, написал письмо в головной офис, где всё расписал, все его откаты, с примерами, помнишь же, как у нас прошёл ремонт офиса? Помнишь, кто работал? Одни гастарбайтеры, с их старанием и абсолютным непониманием основ строительства. Это же надо было додуматься, гипсокартон на пол под линолеум класть. Да не важно, всё это. Просто закончилось всё, совсем не так как я ожидал. Вместо того чтобы прислать сюда кого-то для проверки, всё-таки это же их деньги, ничего они делать не стали. Просто попросили меня уволиться, что я собственно и сделал.

Ты не представляешь, как меня рвало на части, после этого. Я не находил себе места. Как же так, думал я? Ведь, я просто хорошо выполнил свою работу, нашёл неоправданное завышение смет, несоответствие тех же завышенных смет, выполненным работам. А в итоге меня ещё и уволили. Это потом я уже узнал, что нарвался на московского начальника, который был в доле с нашим управляющим. Это мне уже много позднее наш бывший «безопасник» рассказал. А тогда, тогда я просто рвал и метал. Кстати, через год их всё же нагнали и нашего управляющего и того москвича.

Потом начались проблемы, я тупо не мог никуда устроиться на работу. Наш «честный» управляющий давал мне такую характеристику, что и в тюрьму бы не взяли. В итоге пришлось идти в шарашкину контору кладовщиком, на мизерную зарплату. В общем, всё было настолько хреново, что хоть в петлю лезь. Денег постоянно не хватало, пошли просрочки по кредитам, постоянные звонки банков и этих коллекторов. Нет, со мной, конечно, такого не было, как по телевизору показывают, меня никто не бил, не угрожал, но эти постоянное звонки с требованием погасить просроченную задолженность, буквально въелись в мой мозг.

Начались проблемы с подругой, её не устраивала моя зарплата, мой образ жизни, я ведь бухать тогда начал, запоев, конечно, не было, но пил часто. Пятница и выходные проходили, как правило, в пьяном угаре. Так мы с ней и расстались, причём со скандалом, я спьяну разбил ей лицо. В общем, чуть дело не возбудили, ограничилось всё пятью сутками в спецприёмнике.

Вот, тогда я и взглянул на себя критически, и понял, что ещё немного и подойду к крайней черте. Депрессия, проблемы на работе и в личной жизни, отсутствие денег, долги, ни друзей, ни приятелей. Всё обрыдло, всё было настолько хреново, что я даже подумывал о самоубийстве. Но пронесло. Пошёл в книжный магазин, хотел купить, что-нибудь почитать, у меня как раз тогда ни компа, ни ноутбука не было. И вот подхожу к разделу «Эзотерика, религия» беру в руки первую попавшуюся книгу, а это как раз эта психотехника и была.

Я это как знак свыше расценил. И ты знаешь, вцепился я в неё, стал вытягивать себя из пропасти, с помощью этой самой техники. И не поверишь, но через полгода жизнь поменялась. Представь, за какие-то полгода я вытащил себя из такой жопы, что и вспомнить страшно. Но моя натура требовала большего, и я уже занялся этим всерьёз. Не буду тебя грузить этими подробностями, но в итоге прозанимался года три, когда первый раз попал туда.

Было это во время работы. Я сидел на своём складе, делать было нечего, наступил обед, и я, оставшись один, сидел за компьютером и тупо раскладывал «косынку». Как это произошло, я сейчас даже и не скажу, просто, неожиданно, я осознал себя висящим, в каком-то неопределённом пространстве Меня, или вернее то, что было мной, окружало однообразное пустое пространство, какого-то неопределённого цвета.

Можно сказать, что всё было скорее серым, чем каким-либо другим, но это также ничего не объясняет. Верха и низа не существовало, точнее не было точки отсчёта, по которой можно было судить о низе или верхе. Всё было одинаково, и все эти стороны существовали относительно меня.

А самое главное, у меня не было мыслей, внутренний диалог отсутствовал и поэтому никаких вопросов по факту моего пребывания там не возникало. Абсолютный покой и абсолютное приятие своего состояния. Никаких желаний, потребностей, ничего этого не было и в помине.

Помню, первое, что заинтересовало меня, было ощущение пребывания в каком-то вибрирующем невидимом потоке, который тёк сквозь меня, заставляя то, что было моим телом или чем-то ещё трепыхаться в этих мягких волнах. Почему-то, заинтересовавшись источником этого потока, мне пришёл образ огромного вентилятора, который дул откуда-то сзади, и который я никак не мог увидеть.

Но как это узнать, было не совсем понятно. Как я ни старался, но повернуться лицом навстречу потока я не мог. Пока я пытался решить эту непростую задачу, прошло какое-то время. Хотя время так же понятие неверное для того места, времени там не существовало, объяснить это я не могу, но твёрдо это знаю. Повернуться мне всё же удалось, но не так как мы к этому привыкли. Просто я вдруг оказался спиной вперёд, и соответственно, мог уже видеть то, что было сзади.

Как я понимаю сейчас, скорее всего у того меня просто не было привычных частей тела, иначе что было бы сложного повернуть голову.

Оказавшись спиной назад, я был просто поражён. Причём сказать поражён, это не сказать ничего, меня пришибло и размазало то, что я увидел сзади, или точнее не увидел. А не увидел я никакого вентилятора, и это было таким откровением, что всё моё существо наполнилось каким-то благоговейным восхищением. Поток, в котором я «трепыхался» исходил не из вентилятора, он исходил из пустоты, там за спиной не было ничего, там была пустота. Эту пустоту я и ощутил каждой частичкой своей сущности.

Я вернулся вновь в состояние сзади по отношение к течению потока и продолжил плавать в нём. Через какой-то промежуток, моё внимание привлекло ограниченное в размерах пятно какого-то грязного, жёлто-зелёного цвета. Это пятно, или скорее лужа, такой образ мне тогда пришёл, было объёмным и состояло из клубов чего-то, наподобие тумана, которые жили в этой луже своей жизнью, перемешиваясь друг с другом, но, не выходя за её границы.

Местонахождение этой лужи я так же не могу вспомнить, кажется, это было справа вверху по отношению к тому, что было на тот момент моим верхом. Как только эта лужа попала в поле моего внимания, заинтересовав меня, тут же пришёл ответ – это место, из которого мы воспринимаем повседневный, привычный для нас, мир. Следом за ответом, эта лужа втянула меня в себя. Последнее, что я помню, это погружение в эти грязные жёлто-зелёные клубы тумана. «Утонув» в тумане, я вновь осознал себя, сидящим за компьютером и раскладывающим пасьянс.

Что это было за место, и чем являлся в этом месте я, не знаю до сих пор. Несмотря на то, что после этого были ещё посещения этого места, собственно, из которого я и попадал в личности других людей, я до сих пор не знаю, что это. И если есть горячие, всезнающие головы, тут же вешающие ярлыки на то, что находится вне человеческого понимания, я прошу, не торопитесь. Это не мир людей, вот это я могу сказать точно, мир людей это как раз та грязная жёлто-зелёная лужа, что втянула меня в себя и в тот раз, и в дальнейшем.

И ещё одна странность, описывающая то место. Моя память, ни в тот первый раз, ни в последующие посещения, включая мои путешествия в чужих личностях, ни разу не зафиксировала никакого перехода. Имею в виду переход из обычной реальности в то место, и в иную реальность. Таким образом, у меня теперь две памяти, одна обычная говорит о том, что в моём восприятии реальности не существует никаких пробелов, или переходов. То есть в тот самый момент, когда я находился в потоке, или в чьей-то личности, согласно этой памяти я сидел за компьютером, или пил чай в кафе. Другая же память помнит от «а» до «я» все мои путешествия в чужих головах и в том самом месте. Как это объяснить я не знаю…

Воспоминания Никиты, описанные им, после посещения иной реальности.

Я сидел в кафе, когда опять оказался в том месте. Немного повисев в том самом вибрирующем потоке, я был притянут возникшей жёлто-зелёной лужей из клубящегося тумана. На мгновение всё заволокло непроницаемой «грязной» пеленой, а когда туман развеялся…

Матвей Фадеевич Синцов

Крутится, вертится шар голубой,

Крутится, вертится над головой,

Крутится, вертится, хочет упасть,

Кавалер барышню хочет украсть…

Голос Максима, залихватски выводил куплет в моей, ничего не понимающей голове, приглашая всё моё существо следовать этой, чертовски, захватывающей мелодии. «Откуда это?» – спросил я себя, попытавшись разобраться в музыкальном сумбуре. «Откуда? Я ведь и слов не знаю, – недоумение во мне росло, – и кто такой этот Максим?». Постепенно голова начала проясняться. «Так ведь я сплю, – с облегчением подумал я, – А это видимо такой сон». Совершенно случайно, пришло воспоминание, что песню в моей голове напевает Максим, главный герой замечательнейшего фильма «Юность Максима», который я вроде бы смотрел, раз пять, или даже шесть.

Так же внезапно, песня оборвалась, и уже другой голос произнёс: «Папирос бы не забыть». От неожиданности я чуть не подпрыгнул, уловив, при этом, что никак такое действие совершить не могу, потому, как абсолютно не владею своим телом. Сосредоточившись на этом открытии, я ясно увидел, что моё тело двигалось самостоятельно, и в данный момент оно устремилось к табачному ларьку. Голос в голове активизировался вновь, подсчитывая, сколько же купить папирос и на какую сумму.

Табачный киоск выглядел также на редкость странно. Но я решил не обращать на это внимание, как, впрочем, и на отсутствие автомашин на проезжей части, и на странности моего тела, казавшегося каким-то чужим. «Ведь это всего лишь сон», – успокоил себя я…

***

Неожиданно картинка начала смазываться, всё поплыло перед глазами, и я провалился в непроницаемый туман.

***

Через секунду-другую туман рассеялся и очутился в просторном кабинете, где человек в полувоенной форме, без погон, с тремя шитыми золотом звездами, в виде треугольника, на рукаве, что-то говорил сидевшим в кабинете мужчинам. Присутствующие также были одеты в какую-то полувоенную форму, без погон, с петлицами и различными нарукавными знаками. Присмотревшись к говорившему, я насчитал по три звезды на полосе в ряд, восседавших на краповых петлицах защитного цвета гимнастёрки. Синие бриджи были заправлены в сияющие и скрипучие сапоги. Сама форма была какой-то праздничной, видимо сшитой на заказ из какого-то очень дорогого сукна.

Мужчина в полувоенной форме, произносивший речь, замолчал, выпил стакан воды из стоящего на столе графина, после чего взял в руки папку и спросил:

– Товарищ Синцов здесь?

Я, опять же без моего участия, вскочил на ноги и уже несколько знакомым мне голосом, произнёс:

– Так точно, товарищ комиссар третьего ранга.

– Значит так, Синцов, – продолжал мужчина, – Тебе поручается поверка по факту взрыва на авиационном заводе. Произошёл он вчера в двадцать три ноль пять. Там уже ведомственная комиссия работает. Сроку тебе два, максимум три дня, разбирайся, что там – опять вредительство, или несчастный случай. Докладывать незамедлительно. Как что прояснишь, сразу ко мне. Сам понимаешь, военный завод, наверняка троцкисты недобитые диверсию устроили. В общем, контроль лично, и всё из этого вытекающее.

Внезапно я «вспомнил», что нахожусь на оперативном совещании, которое проводит начальник УНКВД по Восточно-Сибирскому краю, комиссар ГБ 3-го ранга Зирнис Ян Петрович, что сегодня 8 октября 1936 года. Что присутствую я на совещании в качестве оперуполномоченного экономического отдела УНКВД, что имею звание младшего лейтенанта госбезопасности, что зовут меня Синцов Матвей Фадеевич, что от роду мне 29 лет.

Что последние семь лет жизни я отдал борьбе с врагами Советской власти в этом самом передовом наркомате. Что в обязанности мои входит чекистское обслуживание промышленности города Иркутска, в частности оборонных предприятий, агентурная разработка японо-немецко-троцкистских шпионских групп, проникающих в нашу промышленность и их скорейшая ликвидация…

***

Неожиданно всё занесло туманом, а когда он развеялся…

***

Я, а вернее Матвей Фадеевич, прохаживался по цеху авиационного завода, или точнее завода № 125 им. И. Сталина, где вчера вечером прогремел взрыв, превративший в груду искорёженного металла новый бомбардировщик АНТ-40, подготавливаемый к серийному производству.

Младший лейтенант Синцов напряжённо размышлял: «Несчастный случай здесь никак не вырисовывается, как не крути, а это диверсия. А значит, и спрос будет соответствующий. Интересно, что там они сейчас поют?». Под словами «они поют» понималась бригада рабочих, находившаяся в цеху во время взрыва и инженер Гуревский, отвечающий за выпуск бомбардировщика. Все эти люди уже доставлены в Управление, а помощники Матвея Фадеича, молодые стажёры Ямбаев и Кравченко беседуют с ними о ЧП, пока ещё в мирно-убаюкивающем тоне.

Так учили Синцова, сначала подозреваемого необходимо убаюкать, расслабить, усыпить его бдительность, а уж потом, когда на руках имеются доказательства, колоть, что называется, «по полной». Именно эту установку, и воплощали в жизнь молодые помощники. «Пусть пока наговорят побольше, а вдруг кто и проколется ещё на первом этапе – не сильно себя, обнадёживая, размышлял младший лейтенант, – А вот приеду, и посмотрим, кто из нас крепче скроен».

Матвей Фадеевич Синцов был в Управлении на хорошем счету. Что ни на есть самого пролетарского происхождения, из бедняцкой рабочей семьи, обладал врождённой смекалкой и крепкой рабочей хваткой. Как никто другой, знал потайные струнки чужой души, умел втереться подозреваемому в доверие, стать его лучшим другом, врать которому было просто невозможно. А если уж случалась необходимость, то мог и приложить, как следует, чтобы не возникало вредных мыслей скрывать правду от следствия. На счету младшего лейтенанта были десятки разоблачённых вредителей, троцкистских нелюдей, гадивших стране, устраивавших диверсии на предприятиях, саботирующих неуклонное движение вперёд к светлому будущему.

Особенно Синцову, не давала покоя троцкистская клика. Эти выродки человечества, пошли на самое гнусное предательство, они спелись, с набиравшим силу в фашистской Германии, Гитлером и строили коварные планы по свержению в СССР рабоче-крестьянской власти, убийству самого товарища Сталина. Не раз и не два Матвей Фадеевич мечтал, что ему всё же попадётся какой-нибудь законспирированный троцкист, ставший подлым фашистским шпионом, и он, разоблачив этого врага, выйдет на настоящую фашистскую шпионскую сеть, возьмёт за жабры резидента и тогда…

Мечты уносили Синцова прочь из реальности. Вот он хватает фашистского резидента.… Вот, он колет его, что называется «до жопы»… Вот, арестовывает всю шпионскую сеть.… Вот, эти мерзкие наймиты лгут, изворачиваются.… Вот, он прижимает их, заставляет сознаться.… Вот, Военная коллегия выносит свой суровый, но справедливый приговор.… Вот, Матвей Фадеевич представлен к правительственной награде и товарищ Калинин, в Москве, лично вручает ему орден…

Грёзы младшего лейтенанта, были прерваны неожиданным появлением перед ним некоего субъекта, в виде женской особи лет двадцати пяти, с тревожно бегающими глазками и причёской «а-ля Любовь Орлова». «А, что, ничего так себе…», – было первое, что пришло в голову Синцову. Вовремя одумавшись и стряхнув непрошеные неприглядные мысли, Матвей Фадеич устремил на незнакомку вопросительно-требовательный взгляд.

– Вы уполномоченный НКВД, который взрывом занимается? – спросила девушка.

– Да, а кто вы?

– Я Нина, секретарь товарища Горелица, у меня к Вам секретное дело, чтобы никто не узнал.

Матвей Фадеевич, вместе с таинственной Ниной, отошёл в сторонку и, не перебивая, довольно спутанную речь, услышал от секретаря директора завода следующий рассказ:

– Вы только не подумайте, что я отомстить хочу. Совсем не то, даже наоборот, я девушка советская, комсомолка, мне все эти ухажёры, охи да ахи не так важны, как процветание нашей Родины. Я не какая-нибудь легкомысленная, я знаю, что мы в кольце врагов, что на нас готовят нападение империалисты, хотят забрать наши фабрики и заводы, но мы не позволим, правда, ведь?

– Да что это я – продолжила Нина, – Так вот, за мной тут ухаживал Михаил Родионович, ну инженер Гуревский, знаете там, всякие цветочки дарил, конфеты, в кино пару раз приглашал. Нет, вы не подумайте, я ни-ни с ним, ну так целовались пару раз и всё. Он такой, знаете, обходительный был, всё стихи читал какого-то Фета, но мне не очень понравились, я больше пролетарских поэтов люблю. Жениться обещал, даже свататься собирался, а тут его как подменили. Перестал вообще со мной разговаривать, при встрече кивнёт, и всё, уходит. Я к нему за разъяснением, значит, а он в кусты.

– А давеча, мне Любка из конструкторского шепнула, – голос Нины стал тише, оглянувшись по сторонам, она продолжила, – Что Гуревский значит, к этой актрисочке зачастил. Ну, к этой, как её, песни всё поёт. У нас на заводе уже раз пять выступала. Анна Романовская, вот! А живёт она, значит, на улице Марата, а муж её какой-то иностранец, не то немец, не то румын. Так вот у неё там вечеринки всякие и наши заводские к ней ходят, ну инженера, конечно, не работяги же. А тут этот взрыв, я и подумала, раз муж-то иностранец, мало ли чего могло быть. Нет, сама-то я там не была, но Любка всё верно пересказала. Может и Вам чего пригодится.

Синцов не верил своим ушам, вот так подошла девчуха и такой след дала. Наскоро поблагодарив добровольную помощницу, и договорившись о новой встрече, Матвей Фадеевич заторопился в Управление…

***

Снова затуманилось, картинка поплыла и я, вновь, провалился в непроницаемый туман.

***

Когда туман рассеялся, я обнаружил, что Матвей Фадеич сидел в следственном кабинете, напротив, тщедушного мужчины в очках, который без конца теребил свои руки и что-то мямлил о своей полной непричастности к взрыву на авиационном заводе. Инженер Гуревский, заикаясь от страха, пытался донести до ушей грозного следователя, что причина взрыва – это грубое нарушение норм безопасности, о которых он неоднократно докладывал Абраму Григорьевичу – директору завода, но всё впустую. Синцов молчал и пристально смотрел в лицо инженера.

Его мысли при этом находились далеко от происходящего. Матвей Фадеевич размышлял, как поступить с Ниной. С одной стороны Нина ему понравилась, как женщина, и он был бы, не против, вступить с ней в более интимную связь. С другой стороны, Нина прямо «просилась» в его агентурную сеть, и могла бы стать отличным осведомителем, под разработку самого директора завода. А это уже был уровень повыше обычных вредителей, или троцкистских недобитков из числа интеллигенции. Размотать директора оборонного завода, это было и престижно и довольно сложно, за ними обычно стояли их наркомы. «Так что голыми руками Горелица не возьмёшь», – думал Синцов, нисколько не сомневаясь в том, что за Абрамом Григорьевичем водятся грешки.

Самого инженера и его блеяние, он просто не воспринимал. Прошло ещё минут двадцать, лепет Гуревского становился всё тише и тише. Что-то щёлкнуло в голове Матвея Фадеича и тот, уже всерьёз всмотревшись в лицо инженера, понял, что всё, пора. Все сомнения были отброшены, и оперуполномоченный Синцов, резким неожиданным криком, прервал стихающий монотонный лепет инженера.

– Ах ты, сука! Овцой прикидываешься! Говори падла, правду, с кем самолёт взрывал! – орал уже пунцовый Синцов.

Подскочив к инженеру, Матвей Фадеич со всего размаху залепил пощёчину по наглой роже, от чего очки отлетели прочь, со стуком разбившись о стену, а кровь тонкой струйкой побежала вниз по подбородку.

Всё, маски были сброшены, перед младшим лейтенантом сидел враг. Это недобитое отребье начало верещать, что оно советский человек, что будет жаловаться самому Разумову в крайком, что даром это Синцову не пройдёт. Матвей Фадеевич, удовлетворённо крякнул, и с нескрываемой издёвкой в голосе, произнёс:

– Что гнида, гадюка подколодная, выпустила своё жало, ты тварь не советский человек, ты враг, а с врагом у Советской власти разговор короткий, но жёсткий, ты у меня падла кровью будешь ссать, пока всех своих подельников не вспомнишь. Говори сволочь, кто ещё входил в вашу вредительскую шайку.

Конечно, при иных обстоятельствах Синцов, не стал бы так откровенно нарушать соцзаконность и применять при первом же допросе рукоприкладство, за которое, кстати, мог и действительно, ответить. Но здесь была иная ситуация, во-первых, дело весьма щекотливое, всё-таки взрыв на военном заводе, во-вторых, Матвей Фадеевич уже обладал изобличающими данными, которые ему преподнесла Нина, в-третьих, промедление могло ему самому стоить карьеры, с вытекающими отсюда крайне нежелательными последствиями. Так что особо выбирать не приходилось.

– Ну что, вспомнил? – уже более спокойно спросил Синцов совсем потерявшего весь свой благообразный облик инженера.

Тот сидел на краюшке стула и качался взад-вперёд, закрыв голову руками.

– Может ты и певичку свою забыл, а? Вспомнил? Анну Романовскую? Вспомнил? Дом на Марата? Застолье? Муж иностранец? Вспомнил? Что молчишь, гнида? Выродок троцкистский, как к стенке поставят, вот тогда запоёшь. Мало вас вредителей уничтожают. Жить хочешь, тварь? Говори тогда!

– Я… я… я всё скажу, всё скажу… Я жить хочу, обещайте товарищ следователь, обещайте жизнь, я всё скажу.

– Какой я тебе гнида товарищ? Ты что, умом тронулся? Для тебя я гражданин, а товарищи твои все в лагерях сидят, кому повезло, конечно! Давай колись, пока ещё слушаю.

И сломленный, как-то враз постаревший на добрых десять лет, инженер Гуревский начал свой рассказ:

– Видите ли, я работаю на заводе с самого начала, ещё при Ирьянове устроился. У меня, знаете ли, опыт, авторитет, положение, а тут назначили этого Абрашу, тьфу, ничего не понимает, всё свои лозунги только кидает. Не слушает ничего ведь, чуть что, в крик, план у него, соцобязательства, а я инженер, я инженер с большой буквы, со мной нельзя так, со мной надо уважительно, с пониманием, тем более перед рабочими. У меня ведь высшее образование, да я книг больше прочитал, чем весь завод вместе взятый. Я стихи наизусть знаю, я грамотный образованный человек, понимаете, о чём я? Я не могу вот так терпеть выходки этого неуча, этого деланного инженера. Инженер это призвание, это судьба, а этот…

– Ну, хватит причитать, по делу давай, – подстегнул инженера Синцов.

– Да, ага, по делу. Ну, в общем, достал он меня, сил нету. А тут еще при Ниночке допустил себе нелицеприятное высказывание в мой адрес. Нина это секретарь его, хорошая девушка, светлая, нравилась она мне. А он при ней и такое! Такую гадость сказал, не могу повторить даже, увольте, не могу.

– Не отвлекайся, продолжай, – вновь рыкнул Матвей Фадеич.

– Так вот, такая меня тоска взяла, что решил я с горя напиться. Понимаете? Довёл он меня до этого, своим отношением, своими оскорблениями довёл. И вот сижу я в закусочной, ну той, что на Марата. Выходной же был. Так вот, и подходит ко мне та самая Анна, красивая, умная женщина. Тут же определила мой настрой и приласкала меня словами, притянула к себе своей человеческой душевной добротой. Так я полюбил её за это всем сердцем, стал её страстным почитателем, был введён в её, так сказать, ближний круг, представлен друзьям и мужу… – инженер на секунду замолчал, утратив нить повествования, устремил взгляд куда-то в небо, но тут же продолжил:

– Там, много кого было, с нашего завода инженер Сальников, ещё инженеры Смирнов и Воронович с завода Куйбышева, да много кого, военные были, артисты. Если надо, всех могу указать, всех до единого, мне скрывать нечего. Так вот, отдохнул я там и душой и телом, поделился своими горестями. А тут, как-то, ко мне муж Анны подходит. Он ведь хоть и немец, но по-нашему говорит лучше иного ответственного товарища. И вот, говорит, что, мол, все твои беды знаю, нельзя это так оставлять, отомстить Горелицу надо, восстановить, так сказать справедливость. И убедил ведь меня чёрт окаянный, искуситель подлый…

– Продолжай, я слушаю.

– Так вот, о чём я? Да, и ведь уговорил он меня, уговорил. Дал мне порошок какой-то и говорит, ты в горючее бомбардировщика добавь, тогда двигатель не запустится, начнут выяснять что, да как, план сорвётся, и Горелицу твоему долго в кресле не усидеть, снимут. Не знал я, что такая беда выйдет, не знал. Думал, ну не запустится двигатель, ну создадут комиссию, ну начнут выяснять, для вида погрозят, на этом всё и закончится. Кто же знал, что так получится, кто знал – запричитал инженер.

– А ведь этот Рудольф и говорил мне, что ты, мол, никому ничего не говори, чего бы ни было. А про меня, говорит, вообще ни в коем случае не упоминай, иначе плохо всё для тебя закончится. Как же так… как же так…

Инженер Гуревский, вновь начал раскачиваться и подвывать. «Как собака, что смерть учуяла» – пророчески подумал Синцов. «Теперь всё это в протокол, а самому к Зирнису на доклад», – потирая руки, Матвей Фадеевич был готов к решительным действиям…

***

Опять опустился туман, картинка потускнела и размылась. Когда разъяснилось, я вновь был на месте.