Альбер и Проклятие Правды

Моргана Стилл

Альбер и Проклятие Правды

Часть 1: НЕУДАЧНЫЙ КОМПЛИМЕНТ

Глава 1: Герцогиня

Бальный зал герцогини де Маликорт напоминал гигантский, идеально отполированный гроб, в котором под звуки менуэта хоронили последние остатки здравого смысла. Воздух был сладок и тяжел – помесь аромата увядающих белых лилий, дорогой пудры для волос и легкого, едва уловимого страха. Именно страх, понял Альбер де Монсар, был истинным парфюмом высшего общества. Страх сказать не то, не так посмотреть, не тому улыбнуться.

Он прижался к колонне, ощущая грубоватую фактуру мрамора сквозь тонкую ткань своего самого презентабельного камзола. Кошелек его был пуст, перспективы туманны, но надежда, эта дурацкая птица, продолжала биться в его груди. Сегодняшний бал был его шансом. Билетом в светлое будущее, на котором крупными буквами значилось: «Благосклонность герцогини Анабеллы де Маликорт».

Он наблюдал за ней. Она восседала на своем миниатюрном позолоченном троне, словно паук в центре сотканной из шепота и взглядов паутины. Ее платье было из ткани, стоившей, вероятно, больше, чем все родовое поместье Монсаров, а прическа… прическа была произведением искусства.

Нет, архитектуры. Башни, шпили и завитки из ее собственных, как ему показалось, седых волос были увенчаны миниатюрной бриллиантовой птичкой.

«Вот он, момент истины», – прошептал сам себе Альбер и, оттолкнувшись от колонны, как пловец от бортика, направился сквозь толпу.

Шаги его были тверды, сердце билось где-то в горле. Он репетировал этот момент всю прошлую ночь. Элегантный реверанс. Изысканный, чуть замысловатый комплимент, который подчеркнет его остроумие и покажет герцогине, что он не просто очередной пустоголовый дворянчик.

– Ваша светлость, – его голос прозвучал хрипло, и он сглотнул. – Позвольте выразить свой восторг.

Герцогиня медленно перевела на него взгляд. Ее глаза были цвета старого портвейна, в них не было ни тепла, ни интереса. Лишь вежливая, отстраненная пустота.

– Месье де Монсар, не так ли? – произнесла она. Ее голос был низким, чуть сиплым, словно скрип несмазанной дверцы. – Продолжайте. Всегда приятно слышать… восторги.

Он замер на секунду, его взгляд снова зацепился за ее прическу. Вблизи она казалась еще более громоздкой, почти живой. Бриллиантовая птичка с рубиновыми глазами смотрела на него с немым укором.

И тут заранее заготовленные изящные фразы куда-то испарились. Его разум, предательски очистившись, выдал единственную, кристально чистую, идиотскую ассоциацию.

– Ваша прическа… – начал он, и внутри все похолодело. Остановиться бы. Но язык уже повиновался не ему, а какой-то первобытной честности. – Она столь экстравагантна и полна жизни, что напоминает мне… вспугнутого фазана!

Словно невидимый мороз прошелся по их небольшому кружку. Музыка не остановилась, но казалось, что музыканты играют уже где-то очень далеко.

Кавалер, стоявший рядом с герцогиней, подавился глотком шампанского, превратив свой кашель в нелепое, сдавленное хрипение.

Лицо герцогини не изменилось. Ни единой морщинки не дрогнуло. Но в ее глазах что-то произошло. Пустота в них колыхнулась, и из глубины выглянуло нечто голодное, внимательное и бесконечно старое. Альберу показалось, что на ее плече на миг материализовалась тень огромной, уродливой птицы с крючковатым клювом, которая тут же растаяла.

– О, – она произнесла это короткое слово, растягивая его, смакуя, как конфету. – Фазана? Как… пасторально. И неожиданно конкретно, месье де Монсар. Большинство сравнивают мои туалеты с облаками, со снежными вершинами… а вы – с дичью, готовой к ощипыванию.

– Ну, вы же сами видите… – Альбер, чувствуя, что проваливается в какую-то бездну, пытался оправдаться, что лишь усугубляло положение. Его язык снова предательски дернулся. – Она торчит в разные стороны… очень… динамично. Прямо как у того фазана, которого моя собака подняла в прошлом месяца в поместье. Та же паника в линиях.

Тишина вокруг стала абсолютной. Теперь и музыканты смолкли, почуяв неладное. Герцогиня медленно поднялась. Ее тронный стул тихо заскрипел.

– Динамично, – повторила она, и ее губы растянулись в улыбке, в которой не было ни капли тепла. Это была улыбка геолога, нашедшего редкий, ядовитый минерал. – Как жалостливо. Вы так тщетно пытаетесь парить в нашем обществе, месье, но ваши слова грубы и неуклюжи, как камни. Вы не цените изящную ложь, что скрашивает наше существование. Вы попираете ее своим топорным правдолюбием.

– Я не правдолюб, я… – начал Альбер, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

– Молчите, – она легким, почти невесомым движением веера из перьев той самой птицы, с которой он ее только что сравнил, коснулась его губ.

Возникла острая, жгучая боль, словно от прикосновения раскаленного металла. Он почувствовал вкус озона и гари на языке. – Вы так любите горькую правду? Что ж, я подарю вам ее. Отныне каждый ваш звук будет ею пропитан. Ваш язык станет скальпелем, вскрывающим нарывы лжи этого мира. Наслаждайтесь своим… «Даром Вердитера».

Она развернулась, и ее шлейф, словно живой, обвил его ноги на мгновение, едва не сбив с ног. Потом она уплыла в толпу, которая расступилась перед ней, как Красное море перед пророком.

Альбер стоял, ощущая онемение губ и странный, металлический привкус во рту. Он не знал, что такое «Дар Вердитера», но по леденящему душу тону герцогини понял – ничего хорошего. Вокруг на него смотрели десятки глаз: одни с ужасом, другие с насмешкой, третьи с плохо скрываемым любопытством.

Его карьера при дворе, которую он еще не начал, только что была публично казнена. И он с ужасом ждал, какими будут последствия этого приговора.

Глава 2: Гнев обиморды

Альбер стоял, пригвожденный к месту насмешливыми и испуганными взглядами. Жжение на губах медленно спадало, оставляя после себя странное онемение, будто он отсидел ногу, только на лице. Состояние было

сюрреалистическим: несколько минут назад он был ничем не примечательным молодым аристократом, а теперь чувствовал себя прокаженным на пороге собственного будущего.

– Потрясающе, Монсар, – прошипел рядом чей-то знакомый голос. Это был виконт де Лери, известный сплетник и сладкоежка с вечно засахаренными пальцами. – Никто не мог решиться на подобное с тех пор, как старый граф де Фер сравнил ее пудреное лицо с лунной поверхностью. Говорят, он до сих пор отхаживается в своих поместьях от внезапно напавшей на него чесотки.

Альбер не ответил. Он попытался сглотнуть, но ком в горле не исчезал. Он чувствовал, что должен что-то сказать. Извиниться? Оправдаться? Но слова, которые сами просились на язык, были откровенно плохой идеей. «Твое дыхание пахнет дешевым портвейном и лицемерием, Лери».

Нет, определенно не то.

Он молча кивнул, развернулся и пошел прочь, чувствуя, как жар от сотен взглядов прожигает ему спину. Ему нужно было выбраться отсюда. Немедленно.

По дороге к выходу его окликнула пожилая баронесса де Шевр, известная своей «добротой», которая на поверку всегда оказывалась тщательно замаскированным любопытством.

– Милый мальчик мой! – всплеснула она руками, и ее браслеты звякнули, как кандалы. – Не обращай внимания! У герцогини просто неважный день. Подойди ко мне в четверг на чай, мы все уладим…

Альбер остановился. Он не хотел этого. Он изо всех сил пытался сжать губы, но они сами разошлись, и язык, предательский мышечный ублюдок, заработал сам по себе.

– Мадам де Шевр, – его собственный голос прозвучал для него чужим, ровным и безжалостным. – Вы приглашаете меня не из сострадания. В прошлый раз, когда я был у вас, вы пытались выведать у меня долги моего отца, чтобы потом сплетничать об этом с маркизой д'Анвер. Ваш «чай» – это просто предлог для сбора компромата.

Глаза баронессы округлились. Ее накрашенный рот открылся в беззвучном крике. Кто-то из стоявших рядом фрейлин подавился смешком.

Альбер не стал дожидаться продолжения. Он почти бежал к выходу, сердце колотилось где-то в ушах. Это было проклятие. Та самая «честность». Оно уже работало.

Наконец он вырвался на ночной воздух. Прохлада ударила в лицо, но не принесла облегчения. Он жадно глотнул, но странный металлический привкус никуда не делся. Он шел по мостовой, не разбирая дороги, пока не уперся в небольшой фонтан на почти пустой площади. Склонившись над водой, он попытался умыться.

И тут он увидел ЕЕ .

Не отражение в воде. А нечто позади его отражения. В темном окне мастерской напротив на миг возник силуэт. Высокий, сутулый, с длинным клювом вместо носа и огромными, похожими на веер перьями, торчащими из головы. То самое существо. Обиморда. Ее истинная форма, отбрасывающая тень из мира, питающегося унижением.

Она не смотрела на него. Она смотрела *сквозь* него, и Альберу почудилось, что по ее лицу струится что-то темное и вязкое, словно она только что пообедала. Пожирала эмоции, которые он только что породил в том зале. Стыд, неловкость, страх, ярость баронессы де Шевр.

Силуэт повернул голову. Два уголька-глаза впились в Альбера. И он услышал голос, который звучал не в ушах, а прямо в его сознании, скрипучий и полный довольства.

«Неплохое начало, мой мальчик. Небогатая, но искренняя закуска. Но я чувствую в тебе потенциал для настоящего пира. Ты будешь моим лучшим поставщиком. Каждая твоя горькая правда будет для меня амброзией, каждое разрушенное тобой эго – изысканным десертом».

Альбер отшатнулся от фонтана, споткнулся и едва не упал.

«Не пытайся бороться, – продолжал голос, и в нем слышалось наслаждение. – Это бесполезно. «Дар Вердитера» уже вплелся в нити твоей души. Он будет расти, крепнуть. И скоро… скоро ты скажешь то, что заставит треснуть саму основу этого жалкого, лживого мирка. Я жду этого дня. Жду своего главного блюда».

Силуэт в окне растаял, словно его и не было. Альбер, тяжело дыша, обернулся. Площадь была пуста. Только луна холодно освещала мостовую.

Он провел рукой по лицу. Он не был суеверным. Он верил в факты, в деньги, в карьеру. Но сейчас, в тишине ночи, с металлическим привкусом правды на языке и с видением чудовища в памяти, он понял одну простую и ужасную вещь.

Его жизнь только что закончилась. А новая, полная неудобных, опасных и совершенно неконтролируемых откровений, – началась.

Глава 3: Первые последствия

Дом Альбера де Монсара был не роскошным особняком, а скорее большим, слегка обшарпанным гнездом на одной из тихих улочек Версалиона. Фамильные портреты предков, давно распродавших все хоть сколько-нибудь ценное, смотрели со стен с молчаливым укором. Единственный слуга – старый Жан, исполнявший обязанности дворецкого, конюха и повара одновременно – встретил его на пороге с зажженным подсвечником.

– Месье Альбер, вы вернулись рано, – его голос был похож на скрип несмазанной дверцы. – Надеюсь, вечер был приятным?

Обычно Альбер отшутился бы или бодро солгал о «блестящем обществе» и «многообещающих знакомствах». Но сейчас, переступая порог, он почувствовал знакомое напряжение в языке. Проклятие требовало выхода.

– Нет, Жан, вечер был катастрофой, – прозвучал его собственный голос, прежде чем он успел подумать. – Я сравнил прическу герцогини де Маликорт со вспугнутым фазаном, она оказалась ведьмой-обимордой и наложила на меня проклятие, и теперь я, кажется, физически не могу солгать.

Он замолчал, с ужасом глядя на старика. Он не хотел этого говорить! Он хотел пробормотать «все хорошо» и провалиться в свою спальню. Жан медленно моргнул. Свеча в его руке чуть качнулась, отбрасывая пляшущие тени.

– Проклятие, говорите? – переспросил он без особого удивления. – С герцогиней де Маликорт такое случается. В прошлом году один молодой поэт прочел ей сонет, и с тех пор говорит только александрийским стихом. Очень неудобно в быту.

Альбер уставился на него. – Ты… ты знал, что она ведьма?

– Месье, в нашем возрасте знаешь много чего, – Жан вздохнул и поставил свечу на стол. – Но главное – знать, где находятся запасные свечи и не говорить лишнего. Вы, я смотрю, с последним теперь будете испытывать трудности. Пойдемте, я приготовил вам ужин.

Они прошли в небольшую столовую. На столе стояла тарелка с холодной курицей и грушами. Альбер молча сел. Молчание было его новой стратегией. Если не открывать рот, ничего плохого не случится.

– Курица, если честно, немного пересохла, – сказал Жан, садясь напротив. – Колодец сегодня опять засорился, пришлось носить воду из дальнего, и на готовку не хватило времени.

Альбер кивнул, сосредоточенно намазывая масло на хлеб. Он не ответит. Ни за что.

– Месье, с вами все в порядке? – нахмурился Жан. – Вы на меня не смотрите. Вы на меня никогда не серчали из-за еды.

Искушение было слишком велико. Потребность ответить – физической.

– Я не сержусь, Жан, – сорвалось с губ Альбера. – Но твоя курица и в лучшие дни напоминает подошву от старого сапога. А сегодня она и правда похожа на вяленую кожу, которую жевали, а потом выплюнули.

Воцарилась тишина. Лицо Жана стало каменным. Альбер с ужасом смотрел на него, желая провалиться сквозь землю. Он не хотел этого говорить! Старик был ему почти как отец!

Жан медленно поднялся из-за стола.

– Я понимаю, месье, – произнес он ледяным тоном. – Видимо, проклятие не просто заставляет говорить правду, но и отбирает последние остатки такта и благодарности. Позвольте мне удалиться, чтобы не портить ваш ужин своим присутствием и своей… подошвой.

Он развернулся и вышел из столовой, оставив Альбера в одиночестве с его правдой, холодной курицей и нарастающим чувством стыда.

– Черт! – прошептал Альбер, сжимая кулаки. – Черт, черт, черт!

Он подошел к буфету, налил себе бокал вина. Оно было кислым и дешевым. Он знал это. Но обычно он делал вид, что не замечает. Теперь же, поднося бокал к губам, он не смог удержаться от бормотания: – На вкус как уксус, разбавленный водой из той самой лужи, где тонул фазан.

Он швырнул бокал в камин. Стекло звякнуло, вино с шипением испарилось на углях.

Это было невозможно. Абсолютно невозможно. Как жить, если ты не можешь промолчать? Если любая бытовая мелочь, любая вежливая формальность превращается в мину, готовую рвануть самой обидной правдой?

Он поднялся в свою спальню, чувствуя себя избитым. По дороге он увидел в зеркале свое отражение – бледное, испуганное лицо.

– Ты выглядишь так, будто тебя только что поймали на краже серебряных ложек, – констатировал его собственный голос. – И прическа у тебя, кстати, ничуть не лучше, чем у той герцогини. Просто у тебя меньше волос, чтобы испортить.

Альбер застонал и повалился на кровать, натянув одеяло на голову. Единственным безопасным местом, казалось, была тишина. Но и она была обманчива. Потому что даже под одеялом он слышал навязчивый, безжалостный шепот собственных мыслей, которые уже готовились стать словами.

Первый день с «Даром Вердитера» подходил к концу. И Альбер де Монсар с ужасом понимал, что завтра будет только хуже.

Глава 4: Трещины в реальности

Утро пришло к Альберу не с пением птиц, а с настойчивым стуком в дверь. Солнечный луч, пробивавшийся сквозь щель в ставнях, казался ему обвинительным перстом.

– Месье, – донёсся из-за двери голос Жана, лишённый привычной теплоты.

– Вам письмо. От канцелярии Версалиона.

Сердце Альбера ёкнуло. Новости из дворца сейчас были последним, чего он хотел. Он потянулся к кувшину с водой на тумбочке, чтобы промочить пересохшее горло, и вдруг замер.

Надпись на фамильном гербе, выгравированном на кувшине, на мгновение поплыла. Вместо «Honor et Veritas» – «Честь и Истина» – он ясно прочитал «Hypocrita et Falsitas» – «Лицемерие и Ложь». Он моргнул – и всё встало на свои места. Просто игра света. Должно быть.

– Месье? – снова позвал Жан, уже с ноткой нетерпения.

– Войдите, – выдавил Альбер, с трудом отрывая взгляд от кувшина. Он сглотнул. Ком в горле никуда не делся. – И… принесите завтрак. Пожалуйста.

Дверь открылась. Жан вошёл, держа в одной руке серебряное блюдо с письмом, а в другой – скромный поднос с кофе и круассаном. Его лицо было невозмутимо, но в уголках губ затаилась обида.

– Ваша корреспонденция, – он протянул блюдо. – И завтрак. Надеюсь, кофе не напомнит вам воду из лужи, а круассан – подошву сапога.

Альбер взял письмо, игнорируя колкость. Он сломал сургучную печать с королевской лилией. Внутри на толстом пергаменте был изысканный текст:

«Его Величество Король-Солнце Людовик XVII соизволил пригласить месье Альбера де Монсара на Весенний Бал в Версалион в честь дня рождения Его Высочества Принца Генриха…»

Приглашение. Тот самый билет, о котором он мечтал. Теперь, когда он стал социальным изгоем, оно казалось не наградой, а насмешкой. Или ловушкой.

– Отличные новости, месье! – Жан, подслушавший, не смог скрыть одобрительного тона. – Наконец-то ваш шанс!

Альбер поднял глаза на старика, чтобы поделиться своим ужасом, и снова замер. На лице Жана, поверх его обычного выражения преданной озабоченности, на миг проступила другая маска – широкая, неестественная улыбка, нарисованная яркой краской, с пустыми глазницами. Как у придворного шута. Альбер непроизвольно отшатнулся.

– Месье? – лицо Жана снова стало нормальным, но в глазах читалась тревога.

– Ничего, – быстро сказал Альбер, отводя взгляд. Он поднял кружку с кофе. Пар, поднимавшийся от напитка, на секунду сложился в крошечный, искажённый гримасой череп. – Показалось.

Он отпил глоток. Кофе был горьким и крепким. По крайней мере, на этот раз его язык не прокомментировал вкус.

– Я… я пойду на бал, – тихо произнёс Альбер, больше для себя, глядя на золочёные буквы приглашения.

– Конечно, пойдёте! – обрадовался Жан. – Это же великая честь! Весь двор будет там! Принц Генрих… говорят, он юный гений, надежда империи!

При этих словах Альбер взглянул на портрет принца, висевший на стене среди других гравюр. И снова реальность дала трещину. Вместо миловидного юноши в бархатном камзоле он увидел на секунду капризного, пухлого ребёнка, слюнявящего погремушку в форме скипетра. Ребёнка, сидящего на плечах у рослого гвардейца, на голову которого была надета корона.

Он зажмурился. – Хватит, – приказал он себе.

Когда он снова открыл глаза, портрет был обычным. Принц Генрих смотрел на него с надменной уверенностью.

– Месье, вам нехорошо? – в голосе Жана снова зазвучала искренняя забота. – Вы побледнели.

– Нет… Всё в порядке, Жан, – Альбер глубоко вздохнул. Он посмотрел на старика, стараясь не фокусироваться на его лице, чтобы не увидеть снова маску. – Прости меня. За вчерашнее. Я… я не хотел тебя обидеть.

Жан смягчился. – Я знаю, месье. Проклятие – не сахар. Оно горечью выходит. Думайте теперь, перед тем как говорить.

– В этом-то и проблема, – горько усмехнулся Альбер. – Я уже не управляю этим процессом.

После ухода Жана он остался один, разглядывая приглашение. Эти «трещины» пугали его не меньше, чем неконтролируемая речь. Мир, который он знал, начинал расслаиваться, обнажая уродливую изнанку. Парики, похожие на паутину. Улыбки, превращающиеся в маски. Принц, выглядящий как младенец.

И он, Альбер де Монсар, с «Даром Вердитера» на языке, должен был войти в самое сердце этого иллюзорного мира – на бал к Королю-Солнцу.

Это было либо безумием, либо самоубийством. А скорее всего, и тем, и другим одновременно.

Глава 5: Приглашение в Версалион

Приглашение лежало на столе, как обвинительный акт, завернутый в шелк лести. Каждая завитушка каллиграфического текста словно кричала: «Ловушка! Беги!» Но куда бежать? С пустыми карманами и проклятием, превращающим любое укрытие в эпицентр скандала, у него не было выбора.

– Версалион, – прошептал Альбер, и его язык сам добавил: – Величайший оплот лжи во всей империи. Идеальное место для меня.

Он с раздражением отшвырнул письмо. Оно мягко приземлилось на пол. Альбер принялся шагать по кабинету. Мысли метались, натыкаясь на стены логики и отскакивая в панику.

Вариант первый: не пойти. Проигнорировать приглашение. Последствия? Немилость двора, которая окончательно похоронит его карьеру. Но разве после случая с герцогиней у него еще оставалась карьера? Возможно, король не в курсе той истории. Или в курсе, и это проверка? Или… мышеловка.

Вариант второй: пойти. Вести себя тише воды, ниже травы. Молчать. Изображать немоту. Но сможет ли он? «Дар Вердитера» уже доказал, что сила его принуждения превышает силу воли. Одно неверное движение, один прямой вопрос – и правда, как рвота, хлынет наружу, смывая все на своем пути.

Вариант третий… Варианта три не было.

В дверь снова постучали. – Месье, портной. Высылать? – донёсся голос Жана.

– Портной? – удивился Альбер.

– Для нового камзола. На бал-то нужно явиться в чём-то приличном, – пояснил Жан, заглядывая в кабинет.

Новый камзол. Ещё одна трата из его скудных запасов. Ещё один гвоздь в крышку его финансового гроба. Но отступать было некуда.

– Пусть войдёт, – вздохнул Альбер.

Портной, месье Пьер, был маленьким юрким человечком с вечной иголкой в зубах и рулеткой на шее, как петля. Он засуетился, начав снимать мерки.

– Ах, месье де Монсар, такая честь! – тараторил он, обвивая Альбера лентой. – Весь двор говорит только о предстоящем бале! Говорят, сам Король-Солнце заказал новый парик высотой в три яруса! А принц Генрих… о, какой юный гений! Говорят, он уже пишет трактаты по магической дипломатии!

Альбер молча терпел его прикосновения, стиснув зубы. Он сосредоточился на гравюре с видом на охотничьи угодья на стене, пытаясь не реагировать на этот поток придворной пропаганды.

– …и, конечно, мы сошьём вам нечто изысканное! – Пьер отступил на шаг, оценивая фигуру клиента. – Бирюзовый бархат отлично подойдёт к вашему цвету лица…

– Бирюзовый? – сорвалось с губ Альбера. Он не хотел, но звуковая волна уже понеслась в мир. – Нет. Бирюзовый сделает меня похожим на перезревшую сливу. Возьмите тёмно-зелёный. Цвет гниения и денег, которых у меня нет. Это будет честно.

Портной замер с открытым ртом, иголка чуть не выпала. Жан, стоявший у двери, простонал и закрыл лицо ладонью.

– Месье… я… не уверен, что понимаю… – пробормотал Пьер.

– Ничего не понимайте, – отрезал Альбер, чувствуя, как жар стыда заливает его щёки. – Просто шейте зелёный. И подешевле. Всё равно, скорее всего, на мне в нём либо пристрелят, либо арестуют.

После ухода портного в доме воцарилась гробовая тишина. Альбер стоял посреди кабинета, ощущая себя полнейшим идиотом. Он оскорбил последнего человека, который соглашался с ним работать за скромную плату.

– Месье, – тихо сказал Жан. – Может, действительно… не стоит?

– Нет, – твёрдо ответил Альбер, глядя на приглашение на полу. – Я пойду.

Страх оставался. Паника никуда не делась. Но сквозь них пробивалось новое чувство – странное, почти самоубийственное любопытство. Что произойдёт? До какой степени «Дар Вердитера» может дойти в таком месте, как Версалион? Сможет ли его проклятие, эта социальная мина, разрушить хоть одну из тех грандиозных иллюзий, что он начал видеть в «трещинах»?

Он поднял приглашение. Шёлк был холодным на ощупь. Это был худший план в его жизни. Идти на королевский бал с обязательством говорить только правду. Это всё равно что явиться на дуэль с заранее завязанными глазами и руками, связанными за спиной.

Но другого пути не было. Его старая жизнь, жизнь тихого карьериста, умерла. Новая, жизнь «правдивца», требовала своей первой, громкой жертвы. И Версалион с его Королём-Солнцем, глупым принцем и паутиной лжи подходил для этой роли идеально.

– Я пойду, – повторил он шёпотом. – И будь что будет.

Часть 2: БАЛ-КАТАСТРОФА

Глава 6: В сердце империи

Карета, скрипя всеми своими старыми костями, подкатила к золоченым воротам Версалиона. Альбер выглянул в окно – и дыхание перехватило.

Он ожидал роскоши. Но не этого.

Версалион был чудовищным гибридом барокко и абсурда. Фонтаны били не водой, а искрящимся шампанским, которое растекалось по мраморным чашам, испаряясь в воздухе ароматными пузырями. По стриженым газонам расхаживали павлины с хвостами из переливчатого дыма. Сама архитектура дворца казалась нестабильной: колонны извивались, словно стебли гигантских растений, а балконы росли из стен, как каменные грибы.

– Боги, – выдохнул Альбер. – Это похоже на бред сумасшедшего кондитера, у которого было слишком много золотой краски.

– Прошу? – переспросил кучер, обернувшись.

– Ничего! – рявкнул Альбер, зажимая рот ладонью.

Карета остановилась. Альбер, надев маску безразличия, вышел и поправил свой новый темно-зеленый камзол. Он чувствовал себя серой мышью на ярмарке тщеславия.