скачать книгу бесплатно
– Я много о чем жалею. Но здесь мы, по крайней мере, в относительной безопасности.
– В безопасности?! – я «загораюсь» с новой силой. – Медленная смерть в этой коробке – это, по-твоему, безопасность? – Не знаю, пожалею ли о том, что скажу дальше, но слова сами вылетают изо рта. – Да я лучше бы сейчас была там, с ними, – я тыкаю пальцем в дверь, – чем с тобой здесь!
Глава 4. Аарон
Я почти физически чувствую, как с каждым произнесенным словом нарастает напряжение в этом гребаном холодильнике.
Был у меня опыт перемещения по минному полю, и то, что происходит сейчас, по своему накалу не идет ни в какое сравнение с тем, что я испытывал тогда. Жаль, что приборами обнаружения мин нельзя определить, какая из твоих фраз приведет к эмоциональному взрыву. В разговоре с другим человеком вообще редко можно понять, как на него подействует то или иное слово. И если в отношении остального своего окружения я практически никогда не задумываюсь и говорю все в лоб, то в случае с Мартин такая прямота грозит мне дробью в задницу. Хотя… с ней и уклонение от ответа может привести к тому же. Класс.
Но пока мы молчим, напряжение становится только сильнее. С каждым сдвинутым мной ящиком, с каждым движением Евы я понимаю, что тот самый «взрыв» произойдет в любой момент, даже если я ничего не скажу.
Когда после шумного разбора полок и постоянной ходьбы по холодильнику Мартин затихает и начинает смеяться, меня пробирает до мурашек. На сегодня я уже перевыполнил свою дневную норму по эмоциям, но у жизни на этот счет совсем другие планы.
Я поворачиваюсь с ящиком в руках и внимательно наблюдаю за Евой.
В чем-то я… прекрасно понимаю ее чувства. Если бы убийцей Лоры был человек, а не гребаный вирус, я бы пристрелил его, не задумываясь, и вряд ли смог бы спокойно находиться с ним в одном помещении.
– Почему-у? Почему с тобой? Из всех людей на планете я застряла здесь именно с тобой!
Какой-нибудь мозгоправ из числа тех, кто активно пытался проверить меня на профпригодность после смерти Лоры, точно нашел бы, что сказать, предварительно перерыв гору не самых приятных воспоминаний. Но у меня нет ответа на озвученный вопрос, кроме самого банального: просто так вышло.
– Надеюсь, ты жалеешь об этом, как и я.
Я смотрю на Еву. Увы. Нет, нисколько.
Но все же…
– Я много о чем жалею.
В моей голове звучит эхо выстрела, которое останется там до конца моей хреновой жизни. Я вижу почерневший взгляд Лоры и как она выхватывает у меня пистолет – эти картинки такие яркие, будто все произошло секунду назад.
Я затихаю, не в силах сразу справиться с наваждением. Опять тянет заорать – как в ту минуту, когда от моего крика едва не сотрясались стеклянные шкафы в больнице, где работала Лора. Все, лишь бы не чувствовать невыносимую боль, которая навсегда поселилась в моем сердце.
С трудом, но я нахожу силы вернуться к реальности. Я ничего не мог сделать тогда, и это бессилие чуть не свело меня с ума.
– Но здесь мы, по крайней мере, в относительной безопасности, – эти слова я выдаю на автомате.
Но Мартин успокаиваться не собирается, и ее ярость окончательно выводит меня из ступора. Я мысленно выдыхаю: я больше не в больнице, а в запертом холодильнике, и напротив стоит разъяренная Ева, за слова которой я цепляюсь, как за спасательный круг. Думаю, именно поэтому они проникают гораздо глубже, чем бы мне хотелось.
– Да я лучше бы сейчас была там, с ними, чем с тобой здесь!
На моем лице во всей красе отражается удивление с ядерной смесью скепсиса и обиды.
Да какого черта?! Она вообще понимает, что говорит?
Я молчу и, прищурившись, смотрю на нее. Если меня понесет на бездумные высказывания, Фрэнк обнаружит в этом холодильнике живой только Еву, но, скорее всего, мой труп.
После недолгой игры в гляделки меня постепенно «отпускает». Я скептически хмыкаю и отвечаю:
– Ну, у меня все же есть одно преимущество перед теми парнями снаружи. – Я указываю взглядом на дверь, за которой рычат зараженные. – Я не собираюсь тебя убивать. – Что бы она там ни представляла, я не какой-нибудь свихнувшийся на войне солдат, стреляющий во все, что движется. – И, – я внимательно смотрю на пылающую от гнева Еву, – я вижу, тебе очень многое хочется мне сказать. Так почему бы не воспользоваться этой возможностью?
Если будешь стрелять, давай в бронежилет, и уже покончим с этим.
Я жду длинных оскорбительных тирад или выстрела, в конце концов. Но то, что происходит дальше, в очередной раз доказывает, что я в свои тридцать пять ни черта не разбираюсь в женщинах.
Вместо того, чтобы что-нибудь сказать, Ева неожиданно замахивается и бьет кулаком, целясь мне в лицо. Я уворачиваюсь быстрее, чем успеваю сообразить, что случилось, и ее рука пролетает в опасной близости от моей щеки. Промазав (и, конечно же, разозлившись), Мартин бьет еще раз – снова мимо. Я действую на рефлексах – на третьем ударе перехватываю ее кулак и прижимаю к себе спиной, обхватив Еву поперек груди вместе с руками.
Дробовик выпадает на пол. Мартин пытается сопротивляться, но ее сил и злости хватает только на то, чтобы несколько секунд ворочаться в захвате. Когда она затихает, я уже собираюсь ее успокоить, но Ева сдаваться не собирается и с силой наступает мне на ногу.
Да чтоб вас!
Я шиплю от боли, проглатывая слова, которые хотел бы сказать, и Ева, воспользовавшись моментом, вырывается на свободу. Подхватив дробовик с пола, она разворачивается и целится в меня, отойдя на метр.
Не спуская с нее глаз, я медленно поднимаю руки и теперь на самом деле готовлюсь к выстрелу.
Но чем дольше длится пауза, тем меньше решимости и реальной угрозы исходит от Мартин.
Наконец, она опускает дробовик.
– Пошел ты. – Пройдя мимо меня, Ева возвращается к обыску, бросив на ходу: – Держись от меня подальше.
Я часто дышу после притока адреналина и внимательно смотрю на Еву, а затем, убедившись, что она временно потеряла ко мне интерес, медленно выдыхаю.
А ты полна сюрпризов, Мартин.
Я поправляю пальто, машинально провожу рукой по цепочке под футболкой, и в этот момент мне, как и в целом, стоило бы промолчать, но слова вылетают быстрее, чем я успеваю прикусить язык:
– Знаешь, в небольшом холодильнике это будет довольно проблематично.
Гром и молнии. Затишье перед бурей.
Ева прерывает поиски, оборачивается и подходит ближе, пристально глядя мне в глаза.
– Ну так придумай что-нибудь, – цедит она, сжимая дробовик (но опущенный, и на том спасибо). – Ты же великий Инспектор. – Ее слова звучат почти как оскорбление, хотя ничего лишнего в них, казалось бы, нет. Кроме, разве что, ее тона. – Может, и выход отсюда найдешь.
Метнув, наверное, сотую по счету молнию взглядом, Мартин уходит в противоположную часть холодильника.
«Может, и найду», – хорошо, что это я произношу в своих мыслях.
Я поворачиваюсь к стене с ящиками, не особо заботясь о том, что опять стою к Еве спиной. Если бы она в самом деле собиралась меня убить, у нее была для этого минимум сотня возможностей.
Да уж.
Я стою и смотрю на стену, часть которой освободил от ящиков. В голове творится полный кавардак – мысли скачут от одной к другой и обратно к Мартин. На миг вновь хочу оказаться в бронированном грузовике – в мерзкую погоду ехать в какой-нибудь из городов, слышать монотонный бубнеж Фрэнка и ничего не чувствовать, но… похоже, точка невозврата пройдена.
Когда мне удается успокоить дыхание, а перед глазами перестает мелькать яростный взгляд Евы, в свете шара я вижу под потолком странный блик: одна из панелей на несколько миллиметров выдвинута из общей стены.
Интересно.
Я дотягиваюсь до шара, толкаю его к своей находке, забираюсь на ящик и медленно провожу ладонью по плите. Ощущения, конечно, не из приятных – толстый слой пыли тут же отпечатывается на пальцах. Я задумчиво хмурюсь и нажимаю на середину плитки – под давлением она медленно входит обратно в стену, а затем отскакивает назад и отъезжает в сторону.
– Мартин, – я осматриваю неплохого такого размера вентиляцию, в которую смогу пролезть и сам, – кажется, я нашел выход.
Глава 4. Ева
Нет, этот человек совершенно не умеет затыкаться, хотя с виду не тянет на болтуна.
Он утверждает, у него есть преимущество перед зараженными. Да неужели.
– Я не собираюсь тебя убивать.
«Премного благодарна», – чуть не фыркаю вслух.
И чего он ждет в ответ? Что я прощу его? Что вдохновлюсь этим уникальным снисхождением к моей персоне? Не собирается он убивать меня. А может, и стоило.
– И, я вижу, тебе очень многое хочется мне сказать, – заявляет Инспектор. – Так почему бы не воспользоваться этой возможностью?
Я сверлю его взглядом, крепко сцепив зубы, словно пытаюсь сдержать весь поток рвущихся наружу слов. Да, мне есть что сказать – тем более в адрес Инспектора. Особенно этого. Но чем дольше я пытаюсь выбрать, с чего начать, тем стремительнее закипает внутри меня вулкан гнева.
И внезапно, сама не ожидая, я замахиваюсь свободной рукой и пытаюсь ударить Инспектора кулаком.
Целюсь точно в нос, как делала уже не раз, пусть и не с этим человеком. Несмотря на мое телосложение, я достаточно шустрая, но у Инспектора, к моему удивлению, получается вовремя увернуться в сторону. Он делает это так быстро и ловко, что при других обстоятельствах я бы могла замереть в удивлении, но сейчас не оставляю себе возможности и сразу бью во второй раз – опять мимо. И вот я заношу кулак в третий раз, но Инспектор перехватывает мою руку и, прижав к себе спиной, блокирует меня в захвате. Я дергаюсь и пихаюсь, но все мои попытки напоминают трепыхания птички в ловушке. Нет, чтобы освободиться, можно не пытаться действовать силой на силу.
Я затихаю на мгновение, а затем резко наступаю ему на ногу. Это срабатывает – почувствовав секундную свободу, я тут же дергаюсь вперед, на ходу подхватываю с пола дробовик, разворачиваюсь и целюсь Инспектору в лицо.
Дышу часто и глубоко – наверное, я почти готова выстрелить. Но… первая вспышка гнева проходит, и… увы. Даже при таком раскладе и после недолгой схватки я не могу пойти на убийство.
Да чтоб тебя! Чтоб всех вас!
Я опускаю дробовик, злясь на собственную беспомощность и на прочие обстоятельства.
– Пошел ты. – Я прохожу мимо него, добавив по пути: – Держись от меня подальше.
Не хочу видеть его. Не хочу видеть, слышать, слушать, стоять рядом – даже воздухом одним дышать с ним невыносимо. Я заперта в коробке с человеком, который лишил меня самого дорогого, и это напоминает расплату, но за какие грехи – непонятно.
– Знаешь, – говорит Инспектор, – в небольшом холодильнике это будет довольно проблематично.
Я врастаю ногами в пол.
Он издевается, что ли? Неужели после всего, что произошло здесь, у него остался запал общаться?
Я поворачиваюсь к Инспектору, не до конца веря, что он все еще говорит со мной, и подхожу, пристально глядя ему в глаза и крепко сжимая дробовик, в котором теперь едва ли есть надобность.
– Ну так придумай что-нибудь, – произношу сквозь зубы, пытаясь контролировать злость и раздражение. – Ты же великий Инспектор. Может, и выход отсюда найдешь.
Бросив это, я ухожу в другую часть холодильника, где уже и осматривать-то нечего, но мне надо куда-то направить свои эмоции, или, клянусь, следующий удар по Инспектору будет дробовиком.
Чем дольше я обдумываю эту перспективу, тем сильнее загораюсь на ровном месте, и постепенно этот сценарий не выглядит таким призрачным. Но я настолько глубоко ухожу в собственные мысли, что не сразу осознаю, что Инспектор действительно сделал невозможное.
Он. Нашел. Выход.
На меня будто вылили ведро воды – не скажу, холодной или горячей, но ощущения все равно не из приятных. Пять минут назад я наезжала на Инспектора и насмехалась над его способностью вытащить нас отсюда. И вот, пожалуйста, выход найден.
Как называется чувство, в котором смешались удивление, злость, облегчение, стыд и недовольство из-за оскорбленного достоинства? Причем, оскорбленного самостоятельно, поскольку этот парень мне ничего открыто не кидал в лицо. И все же.
Я оставляю поиски и вопреки своему недавнему требованию подхожу к Инспектору, чтобы получше присмотреться к найденному люку.
Да, сомнений никаких, это вентиляция, которая, я надеюсь, ведет сразу в несколько частей здания.
Я переглядываюсь с Инспектором: кто полезет первым?
– Ни за что, – я мотаю головой, упрямо вздернув подбородок. – Ты первый, парень с преимуществами, – перед зараженными и всем человечеством в целом.
Во-первых, он сильнее меня, и лучше, если он проверит на месте уровень безопасности. Во-вторых, я не доставлю ему удовольствие ползти перед ним, чтобы Инспектор все это время довольствовался видом моей пятой точки.
Он выстраивает пирамиду из ящиков, благодаря которым мы забираемся в вентиляцию, но радость от следующих десяти минут пути не самая большая.
С детства ненавижу узкие пространства. Я не боюсь их, но все равно чувствую себя не очень уютно там, где не могу по-человечески развернуться. Поэтому никогда не стремилась заниматься спелеологией и даже под диваном, будучи ребенком, ни разу не пряталась. А сейчас мне предстоит проползти десятки метров там, где и на корточки встать невозможно. С другой стороны, широкоплечему Инспектору здесь явно хуже меня, и эта мысль греет душу.
Все время внутри вентиляции я стараюсь сохранять самообладание и не терять концентрацию. Иногда нарочно смотрю вперед, на ботинки моего спутника, чтобы напоминать себе о том, кому они принадлежат и что я испытываю к этому человеку. Злость, знаете ли, немного отрезвляет. А еще чертовски неудобно ползти с дробовиком, но я предусмотрительно поставила его на предохранитель, чтобы случайно не прострелить задницу Инспектору. Но беспокоюсь я за себя и свой слух: во-первых, не хотелось бы оглохнуть от грохота, а во-вторых, кто в случае выстрела будет убирать тело впереди?
Спустя десять минут впереди показывается первый внятный свет в этом бесконечном туннеле. Инспектор проверяет решетку, снимает ее и убирает дальше, а затем, выглянув вниз, убеждается, что там нас не ждет компания критично зараженных.
Я дожидаюсь, когда он закончит с исследованием, подползаю к отверстию и продвигаюсь дальше, чтобы спустить ноги. Повиснув на краю вентиляции, я решаю прыгать. Но прежде, чем разжимаю пальцы, цепляюсь взглядом за Инспектора. Надеюсь, он там не с предложением помощи стоит? Еще чего.
Мое упрямство побеждает, и я отпускаю край вентиляции.
Оказывается, пол находится чуть ниже, чем я рассчитывала. Не удержавшись на ногах, я заваливаюсь в груду картонных коробок со старыми заводскими халатами. Дробовик падает где-то рядом, но в тот момент мне совсем не до него. Как-никак, упала не только я, но и моя бедная гордость. Пока я выбираюсь из промятых коробок, как маленький ребенок из сухого бассейна с шариками, перед моим лицом появляется рука. Я замираю, убираю с лица выбившиеся пряди, смотрю на Инспектора, на его ладонь и самостоятельно встаю с пола. Поправив съехавшую кофту, я осматриваюсь: так, мы в одном из складских помещений.
Отлично, куда дальше?
Я поворачиваюсь к Инспектору. Он, будто мы на прогулке, а не на заводе с критично зараженными, деловито открывает рюкзак.
– Нам нужно обратно в комнату управления. – Инспектор расправляет и надевает пальто. – Не уверен, что там есть возможность выйти на связь за пределы города, но нам нужно связаться с моим отрядом. – Он закидывает рюкзак на плечо, берет винтовку и смотрит на меня. – Ты вроде хорошо обращаешься с радиоаппаратурой. Поможешь?
Он, что, шутит? Я прекрасно знаю, к чему приведет звонок за пределы города. Нет. Нет, нет и еще тысячу раз нет.
– Если ты думаешь, что я помогу тебе подписать всем нам смертный приговор, то даже не надейся.
Инспектор тяжело вздыхает и некоторое время молчит, будто готовится объяснять маленькому ребенку устройство Вселенной с точки зрения квантовой физики.
– Мартин, не выйдем на связь – считай, мы уже трупы. Последний раз мы отчитывались перед окончанием проверки. Через три часа мы должны были доложить о статусе. До истечения этого срока осталось, – он смотрит на наручные часы, – примерно девяносто минут. Если Командование не получит от нас никакой информации, по протоколу они сначала проверят город со спутника и обнаружат активированный щит, а затем отправят сюда отряд подкрепления. Прибывшие военные не смогут выйти с нами на связь и найдут здесь только зараженных. Итог, я думаю, понятен. Масштабные поиски выживших они устраивать не будут.
Меня бросает в дрожь, но я не подаю виду. Ненавижу показывать слабость, особенно если хочется кричать в голос от несправедливости или отчаяния. Я прекрасно понимаю, о чем он говорит, но это не особо склоняет меня на его сторону.
– В таком случае, – я делаю несколько шагов к Инспектору, – у нас есть девяносто минут, чтобы придумать, как спасти моих близких и всех выживших. До этого момента не надейся, что я позволю тебе связаться с кем-то извне, чтобы город залили напалмом. Моя семья где-то там, на площади или рядом с ней. Я не дам убить их – как и не уйду без них.
Если мне вообще позволят уйти.
