скачать книгу бесплатно
– Что еще придумал старый евнух? Наверно, опять подцепил на невольничьем рынке какую-нибудь перепелочку? Или, может быть, мальчика?
– Их божественность повелитель и твой отец август…
Максентий наклонился и взял юношу за подбородок.
– Клянусь грациями[60 - Грации – римские богини, воплощающие прекрасное, радостное, доброе и вечно юное начало жизни. Соответствуют греческим Харитам.], ты девчонка! Геркулесом, дедом своим, клянусь! Меня не обманет твой мужеподобный голос, плутовка!
И рука принцепса скользнула с подбородка юноши вниз. Но Квинтипор вскочил на ноги и ударил принцепса так, что тот отлетел к ложу нобилиссимы. Девушка схватила его за плечи и залилась звонким смехом:
– О, Геркулес у ног Омфалы[61 - Омфала – в греческой мифологии царица Лидии, к которой по приказанию дельфийского оракула был отдал в рабство Геракл.]! Какая прелесть, Варанес!
Молодой перс молча отвернулся и, облокотившись на перила, стал смотреть в сад. Девушка похлопала принцепса по плечу.
– Могу поклясться, что только мой принцепс умеет падать с таким изяществом! Миленький, ну почему ты вдруг принял его за девушку? Ведь любая девушка с первого взгляда бросается тебе на шею.
Прижав к себе лошадиную голову принцепса, она ласково гладила его по рыжим волосам до тех пор, пока он, успокоившись, не поднялся на ноги и шутливо толкнул в грудь магистра, застывшего как изваяние.
– И не стыдно тебе при такой невинной физиономии иметь мускулы гладиатора? Или это во вкусе здешних танцовщиц? Что же сообщает нам старик?
Квинтипор доложил. Максентий слушал с явным удовольствием, но, когда обернулся к девушке, лицо его выражало отчаяние.
– Не везет тебе, сокровище мое, – сокрушенно сказал он. – А я решил приволочь тебе за бороду вождя язигов. Мы сделали бы его твоим евнухом, да вот видишь: мира запросил, презренный.
– Он, конечно, струсил, – задорно ответила девушка. – Но ты не горюй, принцепс: зачем мне евнух, когда есть ты.
Она коснулась обильно умащенных волос принцепса, но тотчас с отвращением отдернула руку.
– Слушай! Где твой цирюльник берет такую отвратительную мазь?!
– Это аравийский нард, – оправдываясь, пробормотал Максентий и прижался головой к шее девушки.
Нобилиссима брезгливо отстранилась и приказала Квинтипору, ожидавшему разрешения уйти:
– Подай платок. Вон, на столе, белый шелковый.
Она тщательно вытерла шею, скомкала платок и бросила его в лицо принцепсу.
– На твоем месте я приказала бы отрубить цирюльнику руку за святотатство.
Варанес с ехидной улыбкой на серьезном лице обратился к принцепсу:
– Как звали вашего бога, который однажды на Олимпе соорудил у себя в спальне хитроумный полог и поймал с его помощью жену свою Венеру вместе с Марсом?.. Вулкан[62 - Вулкан – в римской мифологии бог разрушительного и очистительного пламени.], кажется… Так вот, Максентий, ты мог бы сказать ему, что для него и здесь найдется работа… Взгляни, что делается вон там у фонтана, перед голубятней!
Фонтан этот изображал бронзовую нимфу, из сосков которой две серебристые струйки падали в черный мраморный бассейн. На краю бассейна сидел Константин, устремив задумчивый взгляд на заходящее солнце. Он как будто даже не заметил, что стоящая перед ним на коленях Минервина украсила его голову венком из плюща.
– Ого! Братец-то уж в императора играет! – позеленел Максентий. – Идем, пожелаем ему удачи, – позвал он перса, но, спохватившись, хлопнул себя по лбу, сорвал со стены восковую табличку и, показывая ее нобилиссиме, потребовал:
– С тебя один золотой, дорогая моя! Первый-то поцеловал тебя я, а не Варанес!
– Ну так что же? Можешь поцеловать еще раз – и будем квиты, – зевнув, ответила нобилиссима.
– Нет, так не годится. Проиграла – плати!
– Чем? Золотом моих мечтаний? – развела она руками, показывая пустые ладони. – Но и это не для тебя. А больше у меня ничего нет. Ты же знаешь, что в императорском доме я – нищая нобилиссима.
– Тогда зачем играла? Тебе известно, что я сын Максимиана, у которого исполнитель – палач.
И, схватив павлинье опахало, он занес его, как секиру, над головой девушки.
Та, опять зевнув, невозмутимо ответила:
– Ох, как я напугалась, принцепс. А у меня сам отец палач. Он приедет – отдаст тебе за меня твой солид[63 - Солид – римская золотая монета.].
– Ладно. А пока я возьму в залог вот это.
Он сдернул с нее красное покрывало. Нобилиссима осталась лишь в помятом хитоне. Она была такая маленькая, такая хрупкая, что магистру подумалось: «Это, скорее, творение дриад, чем Титана».
– А теперь пошли вон! Я спать хочу! – объявила нобилиссима. Взяла лежавшую в изножье серебристую накидку, завернулась в нее и закрыла глаза.
Максентий бросил покрывало Квинтипору:
– Неси за нами!
И, взяв Варанеса под руку, сказал:
– Если Венеру нужно было ловить невидимой сетью, то для няньки сойдет и это.
Не успели они спуститься по лестнице, как нобилиссима подбежала к перилам, желая предупредить влюбленных. Но у фонтана уже никого не было.
Подождав, когда Максентий выйдет из дома, девушка насмешливо крикнула:
– И тут, как с язигами, тебе не повезло! Противник отступил без боя!
Припцепс погрозил ей пальцем:
– Что-то уж очень скоро тебе расхотелось спать!
– Как только ты ушел! – И нобилиссима показала ему кончик языка.
Во двор вышел Квинтипор. Он нес покрывало с таким напряженным видом, точно это был свинец, а не легкая ткань.
Нобилиссима улыбнулась и крикнула Максентию:
– Верни покрывало!
– Мне самому принести?
– Пришли… с тем, кто его унес. К тому же этот раб так ни о чем мне и не доложил.
Но Максентий, взяв покрывало, уже повернул обратно.
– Нет! – повелительно закричала нобилиссима. – Принцепса с меня на сегодня довольно! Говорю, пришли раба!
Максентий с раздражением кинул покрывало магистру и, подняв голову к балкону, крикнул:
– Не прикажешь ли прислать всех рабов? Хочешь, пришлю тебе своего конюха?
Но последних слов девушка уже не слышала. Подбежав к круглому серебряному зеркалу, она поправила прическу, подкрасила губы и свинцовым карандашиком чуть удлинила брови.
5
Когда Квинтипор вошел на балкон, нобилиссима, завернувшись в накидку, сидела на ложе, по-восточному подобрав под себя ноги.
– Ты, как я вижу, не умеешь подавать вещи дамам, – улыбаясь, потянулась она за покрывалом.
– Это не моя профессия, нобилиссима, – покраснел юноша.
– О!.. Но кто же ты такой? Ключник? Что означает этот ключ?
– Я секретарь императорского дворца.
– Пусть! А мне какое дело?! Кто бы ты ни был, ты обязан этому научиться. Смотри, как надо!
Встряхнув покрывало, она аккуратно сложила его вчетверо и подала Квинтипору.
– Теперь разверни и одень меня!.. Вот так… Шею прикрой как следует: по вечерам здесь комары донимают… А отчего у тебя руки дрожат? Неужели холодно? Постой!
Она сбросила на пол две небольшие подушки.
– Садись и слушай! Понял ли ты, что обязан мне жизнью? Заметил хоть, что я спасла тебя?
– Спасла? От чего, нобилиссима?
– Как ты посмел ударить принцепса?! Если бы не я, он зарезал бы тебя на месте!
Квинтипор усмехнулся. Нобилиссима повысила голос:
– Чему ты смеешься, раб?
Юноша опустил голову. Он раб – это правда. Но еще никто не хлестал его этим словом так больно.
– Отвечай! Почему ты усмехнулся?!
– Я только подумал, чем бы я занялся, пока бы принцепс меня резал.
Девушка звонко рассмеялась:
– Да ты не из робких… И, видно, сильный!.. Дай я погляжу на твою руку… Ты кто? Охотник? Наездник?
– Нет, нобилиссима.
– Ах да! Я все забываю, кто ты. Принцепсу стоило приказать – и тебя распяли бы на кресте. Он ведь дикий, жестокий и коварный, как волчонок. Я сама всегда боюсь, что он укусит меня.
Девушка озорно улыбнулась. Потом на минуту задумалась.
– А вот персидский царевич не такой… Кроткий, тихий. И какие сказки рассказывает!.. Интересней, чем моя няня. Жаль только – руку себе отхватил, сумасшедший. Знаешь из-за чего?
Квинтипор растерянно молчал. Девушка, не дожидаясь ответа, продолжала тараторить:
– Он уже наместником был, только вот забыла где… Никак не могу запомнить эти варварские названия… Ну, все равно… Одним словом, был уже сатрапом… И кто-то донес царю, что будто он затеял против него, отца своего, заговор. Варанес, как только узнал о доносе, взял да оттяпал себе руку и в знак преданности послал отцу. Он очень любил своего отца… да и сейчас любит, хоть и должен скрываться от него. Вот какие есть на свете отцы… и дети тоже! Слыхал ты что-нибудь подобное?.. А ты способен на такое? Хватило бы у тебя духу отрубить вот эту сильную руку?.. Ух, какой яркий у тебя пояс! Совсем как мои губы! Правда?.. Почему ты молчишь? Отвечай!
– Да, – молвил, опустив глаза, Квинтипор.
– Ах, до чего ты красноречиво изъясняешься! А все-таки любопытно знать, к чему относится это «да»: к поясу, к моим губам или к твоей руке? Скажи, есть ли в жизни такое, ради чего ты мог бы отрубить себе руку?!
Звуки умирают быстрее, чем цвета и запахи, но врезаются в память и преследуют значительно дольше. Магистр даже в последний свой час явственно слышал этот вопрос, хотя так никогда и не мог понять, что произошло, когда он услышал его. На фоне темно-бронзового заката вдруг порозовело мраморное лицо поэтессы, кроткое, задумчивое, и он ответил ее словами, написанными золотом:
Тебе, незваная, я жизнь отдам,
Ведь ты, любовь, сильнее смерти…
И замер, потрясенный своей дерзостью. Произнести это вслух – богохульство! Святотатство большее, чем ударить сына божественного августа…
Он не успел додумать эту мысль до конца, как девушка вдруг вытянулась на ложе и воскликнула почти со слезами:
– Это правда?! Или сон?.. Ты произнес это?! Стихи Сафо?.. Ты раньше их знал или здесь выучил?.. Да кто же ты такой? Здесь всюду – одни солдаты… да рабы!.. Ты… ты… наверно, переодетый бог! Правда?! О! Было бы чудно, если б ты только мне, только мне одной открыл, кто же ты! Ходил бы среди людей как простой смертный, и я одна знала бы, кого скрывает эта зеленая одежда… Нет, я воздвигла бы тебе алтарь, и ты стоял бы на нем изваянием, равнодушный к людям, приносящим тебе жертвы, смотрел бы на далекие облака, слушал бы ветры и пение птиц… А когда на небе загорятся звезды, ты покидал бы свой алтарь и читал мне стихи о ветрах, облаках, птицах.
В сгустившихся сумерках голос ее, слабея, доносился словно откуда-то издалека. Под конец девушка говорила уже только сама с собой, а когда умолкла, юноша сказал, тоже сам себе:
– Я раб. Раб своего отца.
Нобилиссима, будто очнувшись, огляделась по сторонам.
– Как? Разве ты не раб императора? Что это значит – раб своего отца?
– Отец превратил меня в раба – продал императору.
– Все мы рабы! – с горечью воскликнула нобилиссима. – Рано или поздно отец и меня тоже отдаст в рабство. А ведь он – цезарь!.. Скажи, кто твой отец?
– Садовник Квинт. Здесь, при дворе.
– Здесь есть садовник? Ни разу не видела. Да и тебя я до сих пор не замечала. Вы тоже из Никомидии?
– Родители оттуда. А меня только на днях привез сюда Бион.
– А кто это Бион?
– Придворный математик.
