скачать книгу бесплатно
«Все, хватит! Я поняла. Давай работать!».
Но вернуться к схеме не дает дрон-уборщик. Пластина в нижней части двери качается, и с раздражающим попискиванием в палату вкатывается дрон с контейнером на корпусе. Я привычно ловлю свой завтрак и ставлю на стол. В контейнере порция пшеничной каши, разогретая и упакованная в мисочку из фольги. Рядом с ней пакетик с сухим концентратом витаминов и минеральных веществ, щедро сдобренных сахаром и лимонной кислотой. Рацион питания у нас как у военных. А идея подавать завтрак на корпусе уборщика родилась в светлой голове старшего санитара. Почему меня не наказали за нарушение режима? Кухня еще не в курсе? Хотя не все ли мне равно. После Шуи аппетит зверский. Даже каша кажется изысканным деликатесом, а разведенный в стакане воды концентрат я выпиваю залпом.
Уборщик деловито ползет по полу, оставляя за собой влажный след. Смех разбирает, как подумаю, что дважды в день весь больничный блок вылизывают огромным языком десятки маленьких круглых дронов. И все, от пациентов до главного врача, сидят в креслах, поджав ноги, и нервно считают минуты до окончания уборки. Я успеваю позавтракать и вернуть пустой контейнер на корпус, когда, дважды моргнув лампочками на прощание, дрон укатывается.
Юрао напоминает о себе, и я беру планшет. Файлы видеозаписей бала выведены на главный виджет. Открываю их по очереди и просматриваю. Дрожь берет, когда вижу себя в красивом платье с прической и на каблуках. Скованная и потерянная, с вымученной улыбкой и пустым взглядом. Тяжело поддерживать светскую беседу и одновременно ковыряться в душах у собеседников. Меня сочли ненормальной, даже не зная, что так и есть на самом деле.
Кладу планшет на стол и нервно покусываю согнутый указательный палец. Боль и обида топят с головой. Всегда считала свою броню достаточно толстой, чтобы не обращать внимания на мнение окружающих, а теперь гадко от того, как сильно на них не похожа. На шестнадцатом цикле мой мир изменился, и никогда не станет прежним. Отныне и навсегда моё место взаперти в таких центрах и больницах.
Вздыхаю и обхватываю голову руками. Гоню депрессию, напевая под нос веселую детскую считалку. Так напеваю, что охота разрыдаться. Я не нужна, как цзы’дарийка, и бесполезна, как мудрец. Что я могла упустить и не увидеть? Все офицеры, начиная с капитанов, все связи, какие могут быть. Смотрела даже «сюзерен-вассал», хотя она по умолчанию должна замыкаться на Наилии. Его армия, его офицеры.
Настойчивый стук в дверь заставляет меня убрать руки от лица.
– Мотылек!
Децим. Старший санитар. Ох, сейчас упомянутый Мотылек так получит по усикам, что крылышек не останется.
– Ты одета?
– Да, лейтенант Вар, входите.
Старший санитар за дверью прикладывает палец к считывателю на электронном замке и переступает порог. Белый халат наспех накинут поверх военного комбинезона, волосы взъерошены, глаза горят. Я инстинктивно втягиваю голову в плечи и смотрю на него исподлобья.
– Ты почему не в общей комнате? – грозно спрашивает Децим. – По расписанию просмотр утренних новостей.
– Я же наказана…
– Кто тебе сказал?
Мой надзиратель поджимает губы и морщит нос. Явный признак плохо сдерживаемой ярости, но я по привычке ныряю посмотреть привязки. «Сюзерен-вассал» напитана больше обычного, а зеленая с его постоянной женщиной потускнела. Фигурально выражаясь, в последние несколько часов не Децим имел близость, а его имело начальство. Ох, пора бежать.
– Мотылек, не беси меня!
Я подскакиваю, роняя планшет с колен на пол. Лейтенант Вар видит запрещенный девайс и раздувает ноздри. Сейчас закипит. Когда я пытаюсь проскочить мимо него, хватает за руку и говорит, глядя в глаза:
– Не могла предупредить? Я вчера идиотом выглядел. Не нашел тебя в палате и объявил общую тревогу.
– Прошу меня простить, лейтенант Вар, – смиренно отвечаю я.
Он со свистом втягивает воздух сквозь сжатые зубы и отпускает меня.
– Иди в общую комнату. Живо!
Я наклоняю голову и ускользаю через открытую дверь.
Глава 3. Узники закрытого военного центра
Планшет теперь придется везде таскать с собой и прятать чуть ли не в белье. В отличие от военного комбинезона на больничной униформе совсем нет карманов. Я иду по коридору до общей комнаты. Оттуда уже раздается громкий голос диктора новостей, рассказывающего об очередных совместных учениях. На этот раз третья цзы’дарийская армия оттачивает наступательное и оборонительное мастерство в гостях у четвертой армии. Планета условно поделена на двенадцать независимых секторов. Мы живем в пятом. Каждый сектор и каждая армия находятся под командованием генерала. Все вместе они образуют Совет, на котором и принимаются важнейшие решения. Чтобы стать генералом, нужно убить своего предшественника в поединке на боевых посохах. Дабы понять, насколько это непросто, достаточно сказать, что Наилий стал генералом на тридцать четвертом цикле и до сих пор не проиграл ни одного поединка. Лучший из лучших. Легенда.
– Да, учения, как же, – насмешливо произносит Конспиролог. Низкорослый даже по меркам цзы’дарийцев и увечный. Пытался застрелиться. Поставил дуло пистолета под подбородок и спустил курок. Снес выстрелом половину лица, но остался жив. Теперь живет в центре и занимается тем, что разоблачает глобальные заговоры генералов, просматривая новости. Безобидное в целом увлечение, если не знать о том, что Конспиролог мудрец. А потому все, абсолютно все, его прозрения, тонкие замечания и выявленные закономерности оказываются верны. Чуйка у него фантастическая на подлоги и обман. Замечает любой фото– и видеомонтаж, аргументированно доказывает и делает верные выводы. Мелковат, правда, улов. Обычно попадаются по глупости сами телевизионщики, которые, не успев отснять с натуры, берут старые записи и закрывают ими дыры, а то и вовсе впопыхах лепят фальшивку, надеясь, что всем всё равно. Но даже при мне Конспирологу дважды удалось вскрыть действительно важный и тщательно выстроенный обман.
– Чем бы ни тешились, лишь бы конец мира приближали, – со вздохом отвечает ему Создатель и коротко кивает, приветствуя меня. Я сажусь в одно из кресел и отворачиваюсь от телевизора. Сейчас опять начнется разговор на любимую тему. Что система, выстроенная на планете, в корне не верна, давно пошла вразнос и вот-вот рухнет. Тогда падет правление двенадцати генералов, умрет старый мир, и в момент апокалипсиса в точке бифуркации родится новый мир. Чистый и непорочный, освещенный ярким светом Новой Великой Идеи, и править им будут мудрецы. А конкретно Создатель.
Не в этом суть его теории социогенеза, но главный вывод и основная надежда. Благодаря теории мы из закрытых психиатрических клиник перекочевали в центр. Создатель поделил население планеты на четыре категории и назвал ремесленниками, звездами, правителями и мудрецами.
Чем старше и опытнее душа, чем больше смертей и новых рождений ей удалось пережить, тем дальше цзы’дариец на этой линейке. Ремесленники заняты физическим трудом, они прилежны и тупы, как вьючные животные, и столь же ограничены в амбициях. Звезды или торговцы пытаются выжать из жизни максимум, выразить себя наиболее оригинальным образом и отличаться от стада тупых и прилежных. Над теми и другими стоят правители. У нас это военные, вернее офицеры и, конечно же, генералы. Правители строят системы и эффективно ими управляют. Армия – система, центр – система, семья – система. И мудрецам нет в ней места. Пока над миром стоят правители, наш удел – койка в палате больницы для умалишенных.
Мы для правителей – ресурс. Странный, необычный, непредсказуемый, но ценный. Теория Создателя – военная тайна, существование нас тоже. Мы как лабораторные мыши круглые сутки под наблюдением. Все мысли и разговоры под запись, все наши выводы и открытия – в отчеты. На отчетах грифы «секретно» и «совершенно секретно». И никто никогда не даст нам вырваться на свободу. А даже если сбежим сами, то кто поверит шизофреникам, параноикам, маниакально-депрессивным личностям, склонным к суициду и одержимым манией величия? Ни один правитель никогда добровольно не отдаст свою власть. И мы это прекрасно знаем.
– Да не будет конца света в ближайшее время, – с кислой миной заявляет Конспиролог, – а если будет, то без Великой Идеи мир скатится в анархию, потеряет от шестидесяти до восьмидесяти процентов населения, а горстки выживших образуют множество мелких, не связанных между собой общин. И будут отчаянно мародерствовать.
– Либо же наша мировая казарма окончательно скатится в идиотизм и деспотизм, – подхватывает Создатель. – Что скажешь, Мотылек?
Приплели все-таки. Я оборачиваюсь на двух скучающих цзы’дарийцев и нехотя включаюсь. В сотый раз ведем один и тот же разговор, а результата нет. Переливание Шуи из одного пустого стакана в другой.
– Мне ближе казарма и деспотизм, – отвечаю я, – там хотя бы жертв меньше. Всего лишь сорок процентов населения.
– Уймитесь, циники и живодеры, – подает голос хмурый Маятник. – Анархия, деспотизм. Деспотизм, анархия. Устроили угадай-ку.
– Так ты просвети нас, как оно будет на самом деле, – с лукавой улыбкой говорит Создатель.
– Мне ваша мелкая возня не интересна, – поджимает тонкие губы Маятник и чешет кончиком пальца длинный острый нос, – одни марионетки не самого высокого уровня заменят других марионеток. Вселенная даже не заметит.
– А ты спроси, вдруг ей тоже интересно. Доставай свой маятник и покачай его немного.
– Катись в бездну, Создатель, – нервно дергается Маятник, – лень мне.
Уникальная личность. Работает с восковым маятником на тонком шнуре. Ставит руку на локоть над столом и задает вопросы, а ему отвечают. Маятник на пальце качается либо вертикально, что означает «да», либо горизонтально, что означает «нет». Если иметь столько свободного времени, сколько у нас есть в психиатрической клинике, и феноменальное терпение, то можно докопаться до устройства Вселенной.
В отличие от жадного и скрытного Создателя, который свою теорию социогенеза ужал до десяти листов тезисов, Маятник всю полученную информацию записывает охотно и подробно. В итоге многотомный труд, который прочитать можно, а осознать нельзя. То ли не доросли мы еще интеллектуально, то ли Маятник не способен внятно изложить свои мысли. Я, сколько раз ни начинала читать, бесполезно. Не заходит в сознание, хоть что делай. Один Создатель делает вид, что ему все понятно, а остальные так же честно, как я, в ужасе качают головами.
Под ленивую перебранку в общей комнате появляется Поэтесса. Тонкая и хрупкая, будто воздушная, с огромными глазами невероятного для цзы’дарийцев зеленого цвета и копной мелких тугих кудряшек. Грациозно приземляется в кресло рядом со мной и заговорщически шепчет, протягивая мне листок бумаги.
– Дорогая, кажется, это про тебя.
Если Маятник снимает информацию из сверхсознания вопросами, то Поэтессе она приходит сама и в стихах. События прошлого, настоящего и будущего ложатся в рифмованные строчки. Я пробегаю глазами первые из них:
Жарким телом ночь накроет,
Пьет дыханье, сердцем ноет.
Отдалась, утратив разум.
Подарила всё и сразу.
Переворачиваю на коленях листок и прикусываю согнутый указательный палец. Щеки пылают, уши горят. Поэтесса ласково гладит по плечу:
– Хорошо хоть было?
Киваю, не в силах поднять на неё глаза. Эти строчки, так же, как и все другие, лягут в пухлую папку под гриф «секретно». Военным плевать на художественную ценность стихов, они пытаются расшифровать послания. Слишком часто угадывает Поэтесса будущее. А на такие воспоминания о чужой жизни лейтенанты и капитаны просто не обращают внимание. Хотя, если поймут, с кем я была, могут заинтересоваться.
– Спасибо, что без имен, – говорю я.
– Там еще есть. Тоже про тебя, – говорит Поэтесса, показывая глазами на листок. Её улыбка меркнет, а мне становится зябко и неуютно. Ненавижу плохие предсказания:
Серебристой птицы танец оборвется на рассвете.
Шар пылающий настигнет и загубит жизнь в расцвете.
Поспеши, надежды мало. Все решает миг последний.
Кто рукою твердой правит, тот исчезнет вмиг бесследно.
– Когда написала? – холодея, спросила я.
– Часа четыре назад, а что?
– Проклятье…
Серебристая птица – воздушный катер, единственный в городе. Рассвело до того, как он улетел, но к таким мелочам можно не придираться. Я в панике вскакиваю на ноги, не зная, куда себя деть. Мужчины оборачиваются на нас, как по команде.
– Что случилось, Мотылек?
Слова застревают в горле, и тогда Поэтесса ровным спокойным голосом отвечает вместо меня:
– Катер генерала ракетой сбили.
Я жду тишины, сочувствия или хотя бы удивленного «не может быть», но слышу пустой и безразличный голос Маятника:
– Да, я видел. У меня окна на север выходят. Он стартовал резко и еще высоты не набрал, как с земли по нему из ПЗРК отработали. Переносной зенитный ракетный комплекс, если ты не в курсе.
Перевожу взгляд с одного мудреца на другого. Все бывшие военные, всё понимают и спокойные как после убойной дозы транквилизатора. Их фигуры расплываются перед глазами в мутные белесые пятна. Дрожь рождается где-то в животе и растекается по телу. Приступ уже в пути, пора встречать.
– Судя по траектории, катер упал за лесом на пустыре, – продолжает Маятник, добивая меня, – дым от обломков и сейчас видно.
Выдержка летит в бездну, я срываюсь и бегу в свою палату.
– Куда?
– Держи её!
Слова не успевают меня догнать, зато успевает Создатель. Хватает в охапку у самого карцера. Уже задыхаюсь, и зубы стучат.
– Мотылек, ты сдурела? – жаркий шепот в самое ухо. – Сколько я тебя просил не бегать под камерами? Сейчас здесь все санитары будут. Дверь открывай!
Прикладываю трясущуюся руку к пластине замка и слышу щелчок. Заходим в карцер вдвоем, и Создатель усаживает меня на кровать.
– Живой он, поверь мне, – говорит, глядя в глаза, и крепко держит за подбородок, – ты же смотрела новости, там о природе и погоде. Если бы умер генерал, вой бы уже стоял до небес. Без поединка, без приемника, да дележку власти уже бы сейчас начали.
Сознание бьется в истерике. Полыхает пламя, дымятся обломки, горло перехватывает едким запахом гари. А если еще не знают? А если дали приказ молчать?
– А если он все еще там?
– Нет, – спокойно и твердо говорит Создатель, – слишком ярко вспыхнул, весь центр видел. Давно уже нашли. Живого, повторяю тебе. А теперь дыши и считай.
Разжимаю кулаки и укладываю ладони на колени. Пятьдесят один. Диафрагма плавно перетекает вдохом вверх и выдохом вниз. Пятьдесят два. Пульс падает с высокого до нормального. Пятьдесят три.
Дверь распахивается, и в палату входит сначала Децим, а за ним мой лечащий врач Луций.
– Что случилось?
– Ничего, – спокойно улыбается Создатель, – просто разговариваем.
– Посторонний на выход. В общую комнату, – командует старший санитар.
Создатель уходит, не оглядываясь, а я дышу и считаю. Да, не такой я эмоциональный труп, как другие мудрецы на третьем этаже. Потому что единичка, а Создатель, Маятник, Конспиролог и Поэтесса – двойки. Зрелые, устоявшиеся, с крепким даром и четко определенными способностями. Холодные, рассудочные, выдержанные. Я тоже буду такой, когда вырасту. Слишком молода сейчас. Мудрецы складываются к сороковому циклу, а я отсчитываю свой двадцать второй. Мало знаю и еще меньше умею. Порхаю, как мотылек, от одной способности к другой, то эмоции считываю, то привязки разглядываю, то информацию текстом из сверхсознания пытаюсь добыть. Везде по верхам и по чуть-чуть. Легкая и непостоянная.
– Мотылек, давай транквилизатор поставим, – ласково говорит Луций, – отдохнешь, поспишь.
– Нет, – упрямо мотаю головой, – не нужно. Я держу себя.
Психиатр показывает Дециму глазами на дверь и садится рядом со мной на кровать.
– Мне нечем тебя успокоить, – говорит Луций, когда старший санитар исчезает из карцера, – я знаю не больше, чем Маятник. Ожидание новостей может затянуться. А это лишние волнения. Я не хочу сажать тебя на препараты и привязывать на ночь к кровати. Поэтому давай мы задушим приступ паники в зародыше.
– Уже задушила, – отвечаю тихо, – не надо транквилизатор. Я работать не смогу.
Луций внимательно на меня смотрит. Жалеет, наверное, что сам не мудрец и не видит, вру я или нет, действительно ли спокойна или ловко маскируюсь. Меня поселили на третий этаж к двойкам за хорошее поведение. Ни одного срыва за полцикла, я безмерно этим гордилась.
– Закрой глаза, – просит Луций.
Я послушно опускаю веки. Тремора нет, знаю.
– Вытяни вперед руки.
Выставляю руки перед собой и растопыриваю пальцы. Не дрожат, вижу.
– Хорошо, – кивает психиатр, – но если не сможешь заснуть, то приходи. Я дежурю сегодня.
– Спасибо, лейтенант Квинт.
Он снова кивает и уходит, а мне стыдно за то, что собираюсь сделать. В потайном кармане, пришитом к подолу бального платья, лежит тонкая пластиковая карта. Мастер-ключ, открывающий все двери служебных помещений центра. Наилий вручил за день до бала. Именно так я вчера к нему и сбежала. Ни один транквилизатор не успокоит меня. Я должна увидеть обломки катера. Идти придется, в чем есть, а потом долго отмывать больничные тапочки от уличной грязи. Вот так, забивая голову мелкими бытовыми проблемами, я с выражением ледяного спокойствия на лице выхожу в коридор.
– Далеко собралась?
Создатель стоит под дверью, опираясь плечом о стену и сложив руки на груди. В этом центре хоть что-нибудь можно сделать незаметно?
– К Луцию поговорить, – холодно отвечаю я.
