В паутине

скачать книгу бесплатно


«Помнишь, Пенни, как ты выразил благодарность Робу Дафферину по поводу смерти его жены?»

Раздался хор смешков разного тембра, среди которых смех Утопленника Джона прозвучал, как землетрясение. Мысли Пенни были столь же нечестивы, как мысли прочих. Почему об этой небольшой ошибке между благодарностью и соболезнованием, случившейся из-за волнения во время публичной речи, ему вечно должны напоминать таким образом? Да еще и тетя Бекки, старая скандальная кляча, которая только что призналась, что почти всю жизнь любила человека, не бывшего ее мужем.

Мерси Пенхаллоу вздохнула. Она так хотела воду из Иордана. Святая вода имелась у Рейчел Пенхаллоу, и Мерси всегда ей завидовала. Любой дом благословен, если в нем есть бутылка с водой из Иордана. Тетя Бекки услышала вздох и взглянула на Мерси.

«Мерси, – сказала она, ни с того ни с сего, – а ты помнишь тот забытый пирог, что ты унесла после ужина на серебряной свадьбе Стэнли Пенхаллоу?»

Но Мерси не боялась тетю Бекки. У нее имелись свои душевные силы.

«Да, помню. А ты помнишь, тетя Бекки, как в начале своего замужества впервые зарезала курицу, зажарила ее и подала на стол прямо с внутренностями?»

Никто не осмелился засмеяться, но все были довольны, что Мерси показала свою храбрость. Тетя Бекки спокойно кивнула.

«Да, помню, как она воняла! Мы же были за одним столом. Не думаю, что Теодор простил меня за это. А я-то считала, все давным-давно забыто. Разве что-либо забывается? Могут ли люди когда-либо загладить свою вину? Мое почтение тебе, Мерси, но я должна навести порядок еще кое-с-кем. Юниус Пенхаллоу, а ты помнишь, – раз уж Мерси начала копать прошлое – насколько пьян ты был на собственной свадьбе?»

Юниус Пенхаллоу побагровел, но не мог отрицать правду. Какой смысл оправдываться, сидя рядом с миссис Юниус, что он был так перепуган в утро венчания, что ни за что бы не сумел пройти через это, не напившись? С тех пор он больше не пил, и теперь, будучи старшиной прихода, проповедующим принцип трезвости, ему было нелегко вспоминать о том случае.

«Я не единственный, кто пил в этом клане», – осмелился пробормотать он, невзирая на кувшин.

«Разумеется, нет. Вон там сидит Артемас. Помнишь, Артемас, тот вечер, когда ты явился в церковь в ночной рубашке?»

Артемас, высокий, костлявый, рыжеволосый мужчина, слишком много выпил тогда, чтобы помнить, но всегда хохотал, когда ему напоминали об этом. Он считал это лучшей в мире шуткой.

«Следовало бы сказать спасибо, что на мне было хоть что-то надето», – с усмешкой парировал он.

Миссис Артемас предпочла бы умереть. То, что казалось шуткой для Артемаса, для нее стало трагедией. Она не забыла – не могла забыть – унижения того неописуемого вечера. Она простила Артемасу некоторые нарушения брачного обета, о которых все знали. Но не простила и никогда не простит эпизод с ночной рубашкой. Если бы на нем была пижама, было бы не столь ужасно. Но в те времена о пижамах и не слыхивали.

Тетя Бекки нацелилась на миссис Конрад Дарк.

«Я отдаю тебе свои серебряные солонки. Мать Алека Дарка подарила их мне на свадьбу. Помнишь те времена, когда ты и миссис Клиффорд поссорились из-за Алека Дарка, и она ударила тебя по лицу? Но ни одна из вас так и не получила Алека. Ладно, ладно, не станем будить призраков. Все умерло и исчезло, как мой роман с Кросби».

(«Как будто был какой-то роман», – с жалостью подумал Кросби)

«Пиппин получит часы моего деда. Миссис Дигби Дарк считает, что они должны перейти ей, потому что их мне подарил ее отец. Но нет. Ты помнишь, Фанни, как однажды положила брошюру в книгу, что дала мне? Знаешь, что я с ней сделала? Я пользовалась ею, как закладкой. Никогда не прощу тебе такого унижения. Брошюра… подумать только. Зачем мне брошюры?»

«Ты… не была членом церкви», – чуть не плача, сказала миссис Дигби.

«Не была и до сих пор не являюсь. Мы с Теодором так и не решили, в какую церковь ходить. Я хотела в Розовую Реку, а он – в Серебряную Бухту. А после его смерти было бы неуважительно к его памяти ходить в церковь в Розовой Реке. И я была уже так стара, что это казалось смешным. Замужество и выбор церкви должны совершаться в молодости. Но я прожила столь же хорошей христианкой, как и все. Найоми Дарк».

Найоми, которая обмахивала веером Лоусона, подняла глаза в тот момент, когда тетя Бекки назвала ее имя.

«Тебе достанется веджвудский чайник[14 - История веджвудского фарфора началась в 1759 году, когда потомственный английский керамист Джозайя Веджвуд открыл собственную фабрику.]. Премилая вещица. Рисунок с завитушками, как там они называются, украшенный золотым блеском. Единственная вещь, которую мне жаль отдавать. Мне подарила его Летти – она купила его в городе на распродаже на свое первое квартальное жалованье. Помните Летти? Сорок лет прошло с тех пор, как она умерла. Ей было бы сейчас шестьдесят, будь она жива – так же как тебе, Фанни. О, знаю, что ты не признаешь, что тебе больше пятидесяти, но вы с Летти родились с промежутком в три недели. Забавно представить, что Летти – шестьдесят, она всегда была такой юной – самой юной из всех, кого я знала. Всегда удивлялась, как нам с Теодором удалось произвести такую. Она не могла стать шестидесятилетней, вот почему ей пришлось умереть. Сейчас я думаю, что так лучше. Мне больно, что она умерла, но думаю, было бы больнее видеть ее шестидесятилетней – морщинистой, увядшей, седой – мою милую Летти, похожую на розу, лепестками которой играет легкий ветерок. Помните ее золотистые волосы – столь живые волосы? Береги ее чайник, Найоми.

Итак, мои ценности закончились – все, кроме кувшина. Я немного устала, мне нужно отдохнуть, прежде чем возьмусь за это дело. Хочу попросить вас посидеть минут десять в абсолютной тишине и подумать над вопросом, который я намерена задать сейчас всем, кто старше сорока. Многие ли из вас хотели бы прожить свои жизни вновь, если бы могли?»

10

Очередная причуда тети Бекки! Они покорились ей со всею благосклонностью, на какую еще были способны. Иногда десятиминутное молчание может показаться столетним. Тетя Бекки как будто безмятежно задремала. Амброзин восторженно пялилась на бриллиантовое кольцо. Хью думал о своем свадебном вечере. Маргарет пыталась сочинить строфу нового стихотворения. Утопленник Джон начинал подозревать, что новые ботинки слишком узки и неудобны, и с тревогой вспомнил о новом помете поросят. Ему следует быть дома, чтобы присмотреть за ними. Дядя Пиппин раздраженно гадал, что это с таким интересом рассматривает приятель Гранди. Дядя Пиппин был бы еще более раздражен, узнай он, что Гранди представляет себя Богом, наводящим порядок в перекрученных жизнях присутствующих, несказанно упиваясь процессом. Мюррей Дарк пожирал Тору глазами, а Тора продолжала невозмутимо светиться своим личным светом. Гей начала подбирать подружек невесты. Маленькая Джилл Пенхаллоу и малышка Крисси Дарк. Они такие милые. Пусть будут одеты в розовый и желтый флёр и несут корзинки с розовыми и желтыми цветами – розами или хризантемами, в зависимости от времени года. Палмер Дарк наслаждался, представляя, как пинает Гомера Пенхаллоу. Старик Кросби задремал, а старый Миллер клевал носом. Мерси Пенхаллоу сидела неподвижно, как стена, и критиковала вселенную. Многие были уязвлены и разочарованы; нервы натянуты, словно струны, и когда Юниус Пенхаллоу кашлянул, это прозвучало, как кощунство.

«Еще пара минут и я закину голову и завою», – подумала Донна Дарк. Она вдруг ощутила тошноту и усталость от всего вокруг – от своего клана, от своего смиренного существования. Зачем она живет, зачем? Зачем сидит здесь, словно пустое, не выцветшее пятно на стене, где прежде висела картина. Бессмысленная жизнь – глупый круг сплетен, ехидства и злых насмешек. Комната, заполненная людьми, готовыми задушить друг друга из-за старого разбитого кувшина и ничтожного хлама. Она позабыла, что была, как и другие, увлечена мыслью о кувшине, когда пришла сюда. Она раздраженно вопрошала, может ли с нею вновь случиться что-либо приятное, интересное или захватывающее. В ней вдруг забурлила кровь молодого Утопленника Джона, стремящегося к перемене мест. Она возжелала получить крылья – широкие размашистые крылья, чтобы улететь в пену заката над волнами – побороться с ветром – подняться к звездам – короче, сделать все, чего никогда не делал ее самодовольный, процветающий, благоразумный, привязанный к дому клан. Она восстала против своей жизни. Возможно, причина беспокойства Донны заключалась в простом недостатке кислорода в помещении. Но то был момент, когда все сошлось тютелька в тютельку.

Оставшиеся на веранде обратили внимание, а затем и заинтересовались причиной, отчего так внезапно и надолго прекратились бормотания, шуршания и прочие звуки в комнате. Питер, который привык удовлетворять свое любопытство тотчас, как только хотелось, покинул перила, подошел к открытому окну и заглянул внутрь. Первое, что он увидел, было недовольное лицо Донны Дарк, сидящей возле противоположного окна в тени огромной сосны, что росла рядом с домом. Этот изумрудный тон бросил темные тени на ее блестящие волосы, углубил блеск ее удлиненных голубых глаз. Она повернулась к окну, у которого стоял Питер, опершись на подоконник. И настал момент из тех, что остаются с нами до конца дней. Их глаза встретились – Донны, окаймленные густыми темными ресницами, неспокойные и мятежные, под бровями, взлетающими словно маленькие крылья, и Питера – серые, изумленные, озадаченно хмурые.

А затем случилось это.

Ни Питер, ни Донна не поняли сразу, что же произошло. Они лишь знали, что-то случилось. Питер продолжал смотреть на Донну, как загипнотизированный. Кто это создание со столь удивительной темной красотой? Должно быть, из клана, иначе ее бы здесь не было, но он никак не мог определить ей место. Постойте-постойте – какие-то старые воспоминания замерцали перед ним, все ближе и ближе – все дальше и дальше? Он должен поймать их – старая церковь в Розовой Реке – он, Питер, мальчик двенадцати лет, сидящий на семейной скамье, а напротив – маленькая восьмилетняя девочка, голубоглазая, черноволосая, с летящими бровями, маленькая девочка, сидящая на скамье Утопленника Джона! Он знал, что должен ненавидеть ее, потому что она сидела на той скамье. Поэтому состроил ей гадкую гримасу. А маленькая девочка засмеялась – засмеялась. Она смеялась над ним. Питер, прежде ненавидя ее абстрактно, возненавидел лично. Он хранил эту ненависть, хотя с тех пор больше не встречался с нею – ни разу до сегодняшнего дня. Сейчас же он смотрел на нее через гостиную тети Бекки. В этот момент Питер понял, что с ним произошло. Он больше не был свободным человеком – он навсегда попал под власть этой бледнолицей девушки. Он по уши влюбился в дочь Утопленника Джона и ненавистную вдову Барри Дарка. Поскольку он никогда ничего не делал наполовину, то и влюбиться наполовину не мог.

У Питера слегка закружилась голова. Трудно не покачнуться, если вдруг осознал, взглянув на некую вдову, что видишь женщину, которую подспудно ждал всю жизнь. Потрясающе, когда ненависть внезапно превращается в любовь, словно твои собственные кости вдруг тают, как лед в тепле. Это сбивает с ног. Теперь Питер боялся возвращаться на перила веранды – из страха, что подведут ноги. Он знал, не переставая спорить с самим собой, что сегодня вечером не сядет на поезд в Трех Холмах, а прелести джунглей Амазонки куда-то исчезли, по крайнем мере, на время. Таинство и магия завернули Питера в свои покровы. Все, чего он желал сейчас – перепрыгнуть через подоконник, растолкать всех этих людей, что сидели между ними, схватить Донну Дарк, сорвать с нее дурацкие вдовьи одежды, которые она носила ради другого мужчины, и унести прочь отсюда. Вполне вероятно, что он так бы и сделал – Питер привык делать то, что хочет, – но в этот момент десятиминутное молчание было прервано – тетя Бекки открыла глаза. Раздался всеобщий облегченный вздох, а Питер, обнаружив, что все взоры обращены к нему, потащился обратно на перила и уселся, пытаясь собрать рассыпавшийся разум, видя перед собой лишь нежное лицо с огромными глазами, с кожей тонкой, словно крылья белой ночной бабочки, обрамленное гладкими черными волосами. Итак, он влюбился в Донну Дарк. Он подумал, что сюда его послали силы, которые управляли этой любовью. Было предписано высшей волей, что ему следует заглянуть именно в это окно, именно в этот момент. Боже, он понапрасну провел годы, ненавидя ее! Безнадежный идиот! Слепой болван! Сейчас он должен сделать только одно – жениться на ней и чем скорее, тем лучше. Остальное может подождать, но только не это. Даже то, что сама Донна думает о нем, может подождать.