Семейное проклятье

Паскаль кивнул и осенил себя крестом:

– Ну, пойдём же дальше, сынок, дотемна успеем добраться до деревни, и заночевать у добрых людей.

А Додо, завывая от страха, успел добежать до речки, и распугать своим видом сердитых прачек, что полоскали белье. Плюхнувшись в воду, Бродяга завыл ещё громче и отчаянно заколотил руками, подняв целый фонтан брызг. Только сейчас он почувствовал, что руки его вновь стали прежними. Радость от чудесного исцеления так захватила Додо, что он терпеливо снёс несколько ударов мокрым бельём по спине, от рассерженных прачек. Это приключение надолго отбило у Бродяги желание поживиться чужим добром.

Обитель продолжала вести свою неспешную жизнь. Собранных денег хватило на новую солому, что бы перекрыть крышу сарая, да на покупку нескольких мер угля к зиме.

Старик Венсан учил Бертана грамоте, и тот часами, старательно выводил буквы гусиным пёрышком. Паскаль учил мальчика плотничать, Готран стряпать. Мишель показывал, как правильно заботиться о домашней птице, и седлать лошадь. Словом, каждый, кто владел ремеслом, старался научить Бертана тому, что знал сам. Видно, такая учёба шла на пользу. К двенадцати годам, мальчик не хуже взрослого, справлялся с любой работой. Что же делать, раз он сирота? Вдруг решится покинуть обитель. Такого ловкого и умелого работника возьмут с радостью. Он всегда сможет заработать себе на хлеб. А там, возможно женится, да получит за женой в приданое корову, или надел земли. Но Бертан, лишь качал головой, ему вовсе не хотелось, до старости, сидеть на одном месте. Вот бы отправиться в путешествие на корабле, да повидать разные страны.

Монахи, тотчас обрушивались на старого Марселя. Это негодный старик забивает мальчонке голову россказнями о путешествиях. В молодости, Марсель служил на корабле герцога Дюкре, и частенько вспоминал о славных походах по морю.

– Не слушай его, Бертан, – увещевали монахи. – Что хорошего болтаться по воде, словно щепка? Человеку пристало жить на суше, а не изображать из себя рыбу. И до добра такая жизнь не доведёт. Взглянуть хотя бы на старика Марселя, у него ни кола ни двора, ни семьи, ни детей, что могли бы позаботиться о нем в старости. Только благодаря доброте господина Венсана, несчастный скиталец не помер на дороге, а нашёл приют в обители.

Но мальчик, каждую свободную минуту, шёл к старику, и зачарованно слушал очередной рассказ о морских путешествиях.

Однажды, в погожий летний день, небо вдруг заволокло тучами и хлынул ливень. Монахи, в спешке бросились собирать ягоды, уложенные для просушки, и торопились укрыться от дождя под навесом, как в ворота раздался стук. Не успел Арман отпереть дверь, как сильный удар сбил его с ног.

– Вот проклятый боров! Битый час копался с замком, верно, ждал, пока знатные господа вымокнут до нитки! – Грубо крикнул человек, в богатой и нарядной одежде. За ним, во двор обители, ввалилось ещё несколько таких же щёголей. Их лошади были забрызганы грязью, по самое брюхо, и устало топтались возле ворот. Развязным и наглым господином, что по-хозяйски покрикивал на всех, был маркиз Лавасьер.

О нем, давно уже шла дурная слава. Все дни он проводил в кутежах и попойках. И раз за разом, его развлечения становились более жестокими. Словно, ему и его дружкам, доставляло удовольствие глазеть на чужое горе. Да отчего же не поглумиться над бедняками? Господь видно нарочно создал их, на потеху знатным господам. И никакие жалобы и прошения самому королю, не могли остановить Лавасьера. Ещё бы, жизнь при дворе так скучна, а маркиз, всегда имеет в запасе пару историй о своих «подвигах». И королевская свита покатывалась со смеху, слушая очередной рассказ.

В это раз, Лавасьеру и его прихвостням, вздумалось поохотиться в лесу провинции, где они ещё не бывали. Господа с утра, так славно угостились вином, что не смогли изловить даже жалкого кролика. Да ещё, ниоткуда хлынул проливной дождь, дороги размыло, лошади скользили в жидкой грязи. Тут то, на беду, им и попалась старая обитель.

Монахи бросились поднимать Армана, а дружки маркиза так и корчились от смеха.

– Вот умора, господин Лавасьер! Я давно так не хохотал!

– Господин маркиз знает толк в пинках, этот толстяк завалился, словно тюк сена!

– Ох, господа, у меня уже слезы выступили от смеха, этот жирный боров упал носом, прямо в грязную лужу!

– Грешно сеньорам смеяться, над тем, что причиняет боль, – нахмурившись, произнёс Жослен. – Если вам нужно укрыться от дождя, и обсохнуть, обитель, с радостью, приютит каждого, но придётся унять громкое веселье и злословие, вы пришли в монастырь, дом Божий.

– Что? Господа, мне послышалось, или этот щенок в задрипанной хламиде, вздумал меня поучать? Меня, маркиза Лавасьера! – Воскликнул щёголь. – А не научить ли хорошим манерам, это нище отродье?

Его дружки, ухмыляясь, обнажили шпаги, в предвкушении новой забавы.

– Гоните этих олухов в сарай, да подоприте хорошенько двери, – вскинув голову, приказал маркиз. – Пусть посидят там, пока не научатся, с почтением встречать знатных господ. А этого щенка, что вздумал меня поучать, свяжите верёвкой, да покрепче.

Угрожая шпагами, дружки Лавасьера затолкали в дровяной сарай Готрана, старика Марселя, Паскаля и беднягу Армана, который еле перебирал ногами. Связанного Жослена, господа наградили таким пинком, что несчастный кубарем покатился по земляному полу.

– Если, хотя бы слово, я услышу из вашей жалкой конуры, – крикнул вслед пленникам маркиз, – велю поджечь сарай.

Брату Мишелю, господа приказали проводить их в зал и подать вина и закусок. Мишель принёс кувшин наливки из ягод, немного яблок и кусок козьего сыра.

– Ах ты, проклятый разиня! Воображаешь, что мы должны утолить голод, обедом для нищих? – Воскликнул маркиз.

– Эти церковные крысы совсем обнаглели! – Подхватили собутыльники Лавасьера. – Пусть немедля подадут жареных гусей и паштет!

– Почтенные господа, – произнёс растерянный Мишель. – У нас нет другой еды.

– Как бы ни так, наглец, я сам слышал, как в загоне гогочут гуси, – высокомерно сказал шевалье Перрен. – Даём тебе четверть часа, что бы исправить дело.

Бедняга Мишель, что с таким трудом и заботой, растил трёх гусаков, купив у крестьян совсем маленьких птенцов, умоляющее посмотрел на маркиза и покачал головой.

– Что! Ты не хочешь накормить знатных господ, как полагается? – Прошипел маркиз. – А ну, Перрен, Ришар, Шаброль, покажите этому неучтивому ослу, как ощипывать гусиную тушу!

Несчастный Мишель, со слезами на глазах, умолял оставить птицу в покое, но дружки маркиза, лишь хохотали, пытаясь поймать гусей. Подвыпившие прихвостни Лавасьера, повалили ограду загона, за оградой обрушился навес, что старательно строил Мишель, укрывая птиц от дождя. Гуси, в страхе метались по двору, растопырив крылья, перья летали вокруг, словно снежная буря. А маркиз, глядя в окно на это бесчинство, лишь посмеивался, да ещё больше науськивал дружков.

Шум и грохот во дворе долетел в келью настоятеля, что пряталась в самой дальней галереи монастыря.

– Бертан, мальчик мой, пойду, взгляну, что там приключилось, уж слишком шумят братья. – Сказал Венсан.

– Я могу сбегать и посмотреть, Святой Отец, – почтительно ответил мальчик. – Ведь вам нелегко спускаться с лестницы.

– Отрадно, сынок, что в твоём сердце живёт сострадание, – улыбнулся старик, погладив Бертана по голове. – Но, человек должен ходить сам, пока его ноги в состоянии сделать хотя бы шаг. А тебе нужно закончить целую страницу книги.

Настоятель тяжело опёрся на посох и медленно направился по галерее обители. Бертан проводил взглядом сгорбленную фигуру старика и решил таки прервать своё занятие. Не ровен час, бедняга Венсан оступится на узкой лестнице. И мальчик тайком направился за ним.

Тем временем, маркизу наскучило смотреть, как его прихвостни носятся по двору, в безуспешных попытках, изловить хотя бы одного гусака. И Лавасьер придумал новое развлечение. Разве не смешно, охотничьей плетью, сбивать с полок кувшины и глиняную утварь?

Вдоволь повеселившись во дворе, дружки маркиза, с радостью, принялись за новую забаву. А ну, удастся ли сбить кувшин с самой верхней полки, запустив в него камнем? Эгей, кто самый меткий? Вот потеха, черепки так и брызнули в стороны. А ну ещё!

Когда настоятель спустился вниз, его глазам предстала картина полного разорения. Пол усеян черепками, стены в пятнах, от пролитого вина и чудесного масла, что монахи кропотливо собирали для праздника всех Святых. Мешок с мукой, господа видно проткнули шпагой, и больше половины успело просыпаться на пол.

– Что здесь творится? – Воскликнул, поражённый разгромом, настоятель. – Господа путники, я не стану взывать к вашей совести, но лучше, если вы немедля покинете это место. А мы с братьями помолимся, что бы господь не оставил вас милостью.

– Это ещё что за старикан явился читать нам проповеди? – Усмехнулся Лавасьер.

– Должно быть, здешний настоятель, – хихикнул Перрен. – Он так стар, что, пожалуй, его сутана покрылась мхом.

Дружки маркиза так и покатились с хохоту.

– Право, господа, раз монахи не смогли развлечь гостей, пусть нас потешает настоятель. – Лицо маркиза скривила гримаса жестокой радости. – А ну, старик, спляши нам бурре6, да посильнее топай своими деревянными башмаками, что бы крестьяне слышали, какое веселье царит в этой дыре.

Маркиз схватил несчастного старика за плечи и тряхнул так, что Венсан Марель выронил посох, и едва удержался на ногах.

– Будешь ты, наконец, плясать, нудный святоша! – Крикнул Лавасьер, и со всей силы толкнул настоятеля. Бедный старик взмахнул руками и рухнул, как подкошенный. Лишь чудом, подскочивший Бертан сумел удержать несчастного, иначе старику не миновать верной смерти от удара о каменный пол.

– О, господа, глядите-ка, эти монахи появляются из всех щелей, словно амбарные крысы! – Захохотал Ришар. – Теперь прискакал мальчишка.

– А славные локоны у этого щенка, – хихикнул Шаброль, поглядывая на длинные, густые волосы мальчика. – Надо бы срезать их и подарить моему лакею для парика.

И сеньоры вновь оглушительно захохотали. Тем временем, Бертан, что стоя на коленях, бережно придерживал обессилевшего настоятеля, в упор уставился на господ. Глаза его потемнели, словно безлунная ночь.

– Маркиз жаждал танцев? – Послышался низкий, глухой, словно из самой преисподней, голос. – Так спляши сам.

И вдруг, к полному удивлению господ, Лавасьер притопнул ногой, взмахнул руками, и начал отплясывать бурре, отчаянно постукивая нарядными башмаками.

Дружки маркиза застыли в изумлении. А Лавасьер продолжал танцевать, словно паяц в балагане, нелепо задирая ноги и прищёлкивая пальцами. Глаза его наполнились ужасом, все усилия прекратить проклятую пляску были тщетны. По лицу его градом катился пот, от разгорячённого тела валил пар, но, жуткий танец не заканчивался.

Ошалевшие прихвостни маркиза, очнувшись, попытались броситься ему на выручку, но оказалось, что никто из них не может сдвинуться с места. Ноги намертво приросли к полу. Нижняя часть туловища словно окаменела. И в безуспешных попытках сделать хоть один шаг вперёд, они лишь сгибались в поясе, да беспомощно размахивали руками.

Старый настоятель, в испуге смотрел на эту нечеловеческую пляску, но случайно взглянув на Бертана, старик пришёл в ужас. Глаза мальчика были черны, как мрак подземелья, и хищная усмешка кривила его губы.

А маркиз продолжал танцевать. Глаза его закатились, видно было, что силы его на исходе и только смерть остановит жуткую пляску.

– Бертан! – В отчаянии крикнул настоятель! – Очнись, ради всего святого, останови это!

Мальчик вздрогнул, и отец Венсан, с удивлением увидел, что глаза Бертана вновь ясного серого цвета, и злобная насмешка исчезла с лица.

Меж тем, в дровяном сарае, монахи освободили от верёвок Жослена. После трёх неудачных попыток, парню удалось проделать в крыше дыру, и выбраться из заточения. Теперь ему хватило и нескольких минут, что бы освободить остальных. Прихватив серп, заступ, а то и просто увесистое полено, монахи, во что бы то ни стало, решили прогнать непрошеных гостей. Но стоило им подойти к дверям, ведущим в трапезную, как на пороге показались дружки маркиза. Лица их были перекошены страхом, они волоком тащили бесчувственное тело Лавасьера, ежеминутно оглядываясь и вздрагивая от каждого шороха.

Увидав Жослена с серпом в руках и толстяка Армана, с заплывшим глазом, вооружённого поленом, как господа заблеяли словно овцы.

– Смилуйтесь, святые отцы, не лишайте нас жизни! – Голосили Шаброль, Перрен и Ришар. – Дайте нам мирно уйти восвояси, простите, что нанесли урон обители. Вот, возьмите деньги, всё, что у нас есть с собой, возьмите! Смотрите, тут полно золотых луидоров7 и серебряных экю, заберите их в плату за разорение. Только позвольте нам покинуть монастырь живыми!

Монахи, оторопев, смотрели на кошели, что знатные господа побросали прямо на землю, на белого и недвижимого маркиза, повисшего на руках дружков, как порожний мешок. Они так и стояли, открыв рты, пока господа не скрылись за воротами обители.

Первое время, настоятель Венсан ни в какую не соглашался потратить деньги, что оставили господа. «Это деньги мошенников и разбойников», – уверял старик. – «Они не пойдут впрок». Но монахи впервые решились спорить с господином Марелем.

– Святой Отец, разбойники оставили нас совсем нищими, разорив всё, что попалось им на глаза!

– Как мы сможем пополнить запасы, у нас и миски то целой не осталось!

Скрепя сердце, старик вынужден был согласиться с братьями, но при этом, велел несколько луидоров пожертвовать беднякам и нищим. Пусть, хотя бы немного, перепадёт несчастным, от господской прихоти.

Кошели Лавасьера и его дружков были отказу наполнены звонкими монетами, пожалуй, столько денег никому из обители и не случалось до этого держать в руках. Хватило и на починку загона и на уголь к зиме. На новые горшки и кувшины, на свечи и муку. Да мало ли нужных вещей можно купить, с таким богатством.

И жизнь в монастыре вновь стала неспешной и покойной. Монахи вообразили, что нечестивцев постигла заслуженная кара. Разве можно бесчинствовать в святом месте? Но настоятель, вспоминая глаза мальчика и жуткий голос, который услышал он в день разбоя, не мог спокойно заснуть. Неужто зло, что таилось в Бертане, вновь вырвалось наружу? Выходит, все труды, и забота о чистой душе ребёнка пошли прахом? А он столько лет лелеял мысль, что страшное превращение, ему почудилось.

Старик Венсан с грустью смотрел в ясные глаза своего любимца и тяжко вздыхал.

– Святой Отец, – почтительно произнёс Бертан. – От чего вы стали так грустны последнее время? Не от того ли, что разбойники понесли заслуженную кару?

– Ты сам начал этот разговор, сынок, – покачал головой настоятель. – Видит Бог, я надеялся, что зло, сидящее в тебе, побеждено молитвами и крещением. И думал, что ты сам не властен над ним. Но, теперь я знаю, что решать, когда и где этому злу показать свои когти, властен только ты. Может, оно и к лучшему, с Божией помощью, Бертан, ты можешь постараться, избавиться от него навсегда.

– Но, господин настоятель! – Воскликнул мальчик, – видно зло, живущее в моей душе, ничуть не страшнее того, что отравило душу маркиза и его дружков. Хорош бы я был, обратись к разбойникам с одним лишь добрым словом. Пожалуй, ни вас, ни меня и в живых то не осталось.

– Ах, Бертан, сынок! Ты терзаешь мою душу этими словами! Не я ли учил тебя добру и прощению? Разве тебе дано право, единолично вершить правосудие и карать виновных?

– Господин Венсан! Вы же знаете, что я искренне люблю и уважаю вас! Но разве моя вина, что родился я таким, какой есть?

Глаза старика наполнились слезами:

– Бедный мой мальчик, в каждом из нас таится и зло и добро. Я лишь хочу, что бы твоя душа была чистой, и совесть не мучила тебя по ночам. Человек, что сеет горе, и страдание не может быть счастлив. А я, всей душой, хочу счастья для тебя. Я боюсь за твою жизнь, Бертан! Если люди узнают о твоём изъяне, ты будешь, отвергнут и проклят всеми. Тебя ждёт горькое одиночество, или смерть на костре! Каждую минуту я молю за тебя всех Святых. Боль и страх терзает меня день и ночь.

Бертан склонился к руке старика и прикоснулся к ней губами.

– Не мучаете себя горькими мыслями, Святой Отец, я постараюсь прожить достойную жизнь. И вовсе не собираюсь наводить ужас, и губить род людской. Будь я приспешником демонов, то, пожалуй, не смог бы прожить столько лет в святом месте.

Венсан Марель улыбнулся и погладил мальчика по голове.

– Иди с миром, мой дорогой Бертан, я верю, что сможешь избавиться от тёмной частички твоей души.

Мальчик почтительно поклонился и уже стоя на пороге кельи, произнёс:

– Конечно, господин настоятель, надеюсь, мне никогда больше не придётся будить сидящие во мне силы зла. – Бертан прикрыл дверцу. – Если, вновь не решу покарать виновных. Ведь торжество справедливости важнее способа его достигнуть. – Вполголоса добавил он.

Больше никакие события не нарушали мирную жизнь монастыря. До монахов долетали отрывочные слухи, что знаменитый маркиз Лавасьер, что однажды решил поохотиться в здешних угодьях, вернулся в свой замок немощным и больным. Никто из лекарей не смог найти причину странного недуга. Несчастный больной, в одночасье обездвижил и лишился речи. Все дни он лежал в кровати, и только когда в окно его спальни доносились звуки бурре, что отплясывала по праздникам прислуга, глаза Лавасьера наполнялись слезами. Его дружки, Шаброль, Перрен и Ришар, вовсе отказались от кутежей и попоек. Они стали самыми ретивыми прихожанами церкви и часами простаивали на коленях, выпрашивая прощения и милости. Еда их отныне была скромной, а милость раздаваемая беднякам, щедрой. Вскоре, о них только и говорили, как о примере добродетельной и благочестивой жизни.

Старый настоятель по-прежнему искренне любил Бертана, но ночами, тоска и предчувствие беды сжимали его сердце. Как уберечь мальчика от зла, что, несомненно, таится в нем? Венсан часами листал книги, пытаясь найти ответы на свои нескончаемые вопросы. Бертан никак не подходил под описание приспешников тьмы. Но, странный кулон на его шее… Осина – верное средство от нечисти, а мальчик спокойно носит украшение долгие годы. К тому же, на кулоне изображён крест. Да и листья платана, издавна призваны защищать от ядов и дурного глаза. Вот горе! Несчастный старик никак не мог разобраться. Не оставить ли это бесполезное занятие? Ведь настоятель искренне привязался к найдёнышу и любил его всем сердцем.

Обитель, затерянная в лесу, с каждым годом ветшала, стены и ограда осыпались. Все попытки монахов поправить дело, походили на усилие портняжки, что ставит заплату на истлевшее полотно. И настоятель Венсан, словно угасал вместе с монастырём Старик почти не выходил их своей кельи, видно было, что эту суровую зиму, тщедушный господин Марель не переживёт Бертан каждую свободную минуту навещал старика, иногда и вовсе забывая про сон и еду.

Настоятель по-прежнему называл его «мой мальчик», хотя Бертану минуло семнадцать лет, и, входя в келью, ему приходилось склонять голову, что бы не задеть дверную балку.

В один из морозных зимних вечеров, в монастырские ворота отчаянно постучали. И вскоре, на пороге кухни, где монахи сидели возле очага, в надежде согреться, появился Мишель с незнакомцем.

Братья пустили путника ближе к огню, видно было, что бедняга промёрз до костей. Его истрёпанная накидка, сплошь усыпана снегом, обвисшие поля старой шляпы почти скрыли лицо. Несчастный дрожал всем телом и испуганно оглядывался по сторонам. Увидав на стене деревянное распятие, незнакомец бросился к нему, упал на колени и стал бессвязно бормотать:

– Сюда они не придут… нет, они не посмеют пробраться за монастырские стены! Святая Дева, Святой Франциск, защитите меня!

Монахи удивлённо переглянулись.

– Эй, господин, с вами должно быть беда приключилась? – Спросил Арман.

Незнакомец, окинул его безумным взглядом и вновь забормотал:

– Нет… сюда им не добраться! Я нашёл надёжное место!

– Послушайте, господин! Да объясните же толком, что с вами приключилось! – Воскликнул Франсуа. – Вы приговариваете, словно помешанный, даже имени своего не назвали! А меж тем, видно, что вам необходима помощь!

Гость, словно очнулся, он присел на краешек скамьи, и, оглянувшись на дверь, прошептал:

– Меня хотят убить…

Монахи так и застыли от удивления.

– Должно быть, за вами гнались бродяги, в надежде поживиться, – пробормотал Мишель.

– Нет. – Покачал головой незнакомец. – Бродяги не напугали бы меня до полусмерти.

– Вы говорите загадками, – воскликнул Жослен. – Лучше подвиньтесь ближе к огню, да выпейте подогретого вина. Когда окончательно придёте в себя, так расскажите нам по порядку свою историю. А то от ваших причитаний, и нам становиться не по себе.

Братья терпеливо дождались, когда незнакомец осушит кружку до дна. Бедняга видно согрелся, он снял свою старую шляпу и развязал тесёмки накидки. В его тёмных волосах поблескивали седые пряди, худое лицо выглядело измождённым Глаза несчастного покраснели, словно он не спал несколько ночей кряду.

Незнакомец вздохнул и тихо произнёс:

– Меня зовут Пьер Катель. Я служил лакеем у знатных господ. Но, не просите меня назвать имя моего хозяина и место, где шла моя служба.

– Должно быть, с вашим хозяином беда приключилась, господин Катель?

– Да, вы правы, с ним произошло несчастье, – покачал головой незнакомец. – А теперь и мне грозит гибель.

– Может, мы сумеем помочь вам? – Спросил Жослен. – Если конечно, вы расскажите что произошло.

– Нет, нет! Ни за что. Не судите меня, добрые люди, но я никому не смогу поведать правды. Я дал обет молчания, поклялся на распятии в своей верности. Теперь, я хочу лишь одного, покинуть страну и избавиться от кошмара всей моей жизни.

Монахи переглянулись.

– Если вы, господин Катель, не совершили никакого преступления, от чего же скрываться?

– Я? Преступление? Да я за всю жизнь мухи не обидел. Был верным слугой и честным человеком. Вот за эту верность, теперь мне и приходится платить.

– Ах, господин Катель, вы говорите загадками, битый час мы пытаемся понять, что вам грозит.

Гость окинул сидящих взглядом, полным тоски и безысходности:

– Они хотят, что бы я помог им отыскать детей. Только я знаю особую примету. Но я отказался и теперь, они решили убить меня.

Монахи вновь переглянулись.

– Да что это за люди, которые готовы погубить человека, только за отказ в помощи?

– Они не люди… – Прошептал Катель, опустив голову.

По лицу было видно, что больше ни слова не получится вытащить из ночного гостя. Видно, он и впрямь дал обет молчания, и готов хранить верность своему слову. Как ни старались монахи, ничего больше не смогли добиться они от Кателя.

Когда в кухню спустился Бертан, Франсуа шёпотом поведал ему о ночном госте.

– Мир вам, господин, – произнёс юноша. – Я вижу, тяжёлая дума мучает вашу душу. Братьям вы открыться не желаете, может быть, господин настоятель выслушает вас?

– Ну, уж, хватил! – Воскликнул Жослен. – Господин Венсан еле жив, разве достанет у него сил выслушивать покаяние?

– Эх, брат Жослен, разве тебе решать такое? Представь, как настоятель огорчится, узнав, что нуждающийся остался без помощи. Это сведёт его в могилу быстрее, чем исповедь несчастного.

Монахи согласно закивали головами.

– Бертан прав, спорить нечего.

– Идите за мной, господин Катель, – сказал Бертан и направился к лестнице.

К всеобщему удивлению, гость с готовностью повиновался. Ну и дела, то боялся вымолвить лишнее слово, то охотно согласился на исповедь, право слово, чудеса.

Пьер Катель пробыл в келье настоятеля больше часу. Всё это время, Бертан ходил по галерее, терпеливо ожидая конца разговора. Когда ночной гость, наконец, покинул келью, лицо его было спокойным и полным решимости.

– Не знаю вашего имени, юноша, но, хочу поблагодарить вас от всего сердца!

– Меня? – удивлённо вскинул брови Бертан.

– Да, вас, благодаря вашей настойчивости, я смог поговорить со Святым отцом, и теперь, на душе моей не так тяжко. А когда мне удастся покинуть страну, надеюсь, станет совсем легко. Постойте-ка, мне кажется знакомым ваше лицо! Хотя… Нет, пожалуй, мои измученные глаза сыграли со мной злую шутку. Да, да, мне померещилось это сходство. Тот, о ком я думаю, не мог оказаться в монастыре. Не мог…

Незнакомец поклонился и поспешил вниз.

Гостя устроили на ночлег, тишина окутала обитель. Лишь скрип рассохшихся ставней и шорох ветвей, нарушали сонный покой. Бертан сидел с книгой возле ложа настоятеля, готовый, в любую минуту, подать кружку с липовым отваром, или поправить тощую подушку, что бы старику было удобнее. Глаза его слипались, и юноша сам не заметил, как задремал. Тихий шёпот старика заставил его мигом очнуться.