Петля. Том 2

– Не знаю… Прости… Я не могу… Лучше не будем…

Отстранилась от него, легла на бок, поджав колени к груди, словно зародыш в утробе, тщетно ища спасения от вторгшегося в мой мозг кошмара.

– Все в порядке, – тихо проговорил он, пытаясь успокоить, но, кажется, сам был встревожен моей внезапной реакцией, – Не будем. Раз не хочешь, не будем… Скажи только, чем я тебя так напугал?

– Не ты… Все дело в этой комнате… Это ведь та самая комната…

– Та самая?

– Где они издевались над Тересой.

Он замер. Он нахмурился. Он не поверил.

– Иден, милая… – осторожно погладил меня по волосам, – Ну с чего ты это взяла? Зачем мучаешь себя этими пустыми домыслами? В отеле сотни номеров. Совсем не обязательно, что именно здесь…

– Мне…мне кажется, я чувствую, что это было именно здесь.

– Глупости.

Я сползла с кровати, взяла свою одежду.

– Прости, я не смогу…

Сани тяжело и разочарованно вздохнул, бросил взгляд на стоявшие на трюмо старинные часы.

– Ну, раз не хочешь больше здесь оставаться, езжай домой… Но, если ты все-таки решишь участвовать в операции, то завтрашнюю ночь тебе придется провести в этой комнате. Так что постарайся успокоиться и не поддаваться этим глупым и необоснованным предположениям, хорошо?

– Постараюсь.

***

– Ты сегодня отвратительно играл, – заметила я, когда мы зашли в эту же комнату на следующую ночь, – Мог бы хотя бы притвориться, что рад меня видеть.

– Я рад тебя видеть, – ответил он, снимая шляпу и пиджак – единственные атрибуты маскарадного костюма, которыми он мог на сей раз пренебречь. Но, похоже, он решил пренебречь еще и тщательно продуманной речью своего персонажа, что, на мой взгляд, было грубой ошибкой.

– Тогда что? Понимаю, сейчас неуместно говорить, что ты сам не свой, но ты даже не смог нормально исполнить роль «не себя».

– Ничего страшного. Перед кем там было кривляться? Перед шофером? Он все равно был сонный и не обращал на нас внимания.

– Надеюсь, что ты прав. Оставим твою роль в стороне – ответь мне, что с тобой происходит?

– Ничего.

– Не ври мне.

Он опустил голову, как и в прошлый раз, подошел к окну, занавесил шторы.

– Ты была права на счет этой комнаты, – пробормотал он.

– Ты мне не поверил вчера. И что же тебя все-таки убедило.

– Нашел доказательства.

– Здесь? Я думала, номер вылизали от и до после того случая. Да и сколько времени прошло – что тут могло остаться?

– Кое-что… – он взглянул на меня грустно и задумчиво, словно решая, стоит ли мне показывать, и понял, что я все равно не отстану.

– Когда я впервые увидел Тересу, когда пытался успокоить, я заметил, что все ногти на ее руках были поломаны или содраны, и под ними были занозы – щепки красного полированного дерева… – подвел меня к изголовью кровати, отодвинул ее от стены, и указал на замысловатые резные столбцы спинки.

– О Господи…

С обратной стороны на двух столбцах виднелись глубокие царапины…по четыре на каждом. Я приложила ладонь к одной из отметин, представляя, как были привязаны ее руки…Почувствовала примерно ту же невнятную внетелесную боль, что и накануне…

– Господи… – снова вырвалось у меня.

Сани тяжело вздохнул.

– Не надо… Лучше не думай об этом.

– Показал, а теперь просишь не думать.

– Настаиваю. Это случилось здесь. И все. Тут не о чем думать. И не зачем, – он опять пытался убедить не столько меня, сколько себя, зараженного вирусом понимания, – Главное, что она осталась жива, правильно? Как она, кстати?

Я пожала плечами.

– Сначала ни в какую не хотела соглашаться с тем, что останется в машине. Прямо-таки рвалась сюда. Кричала, что пойдет с нами, и никто ее не остановит… Да как кричала! Чуть не вывела из себя Анхеля. А потом вмешался Рамин, поговорил с ней. Долго разговаривали, наверное, около часа. Но он ее сумел вразумить. Уговорил не ходить с нами.

– Что он ей сказал?

– Не знаю. Они наедине разговаривали.

– Не нравится мне все это… – он обхватил ладонями виски, как делал всегда, когда пытался в чем-то разобраться, впился пальцами в волосы, но опомнившись, что на нем парик, тут же одернул руки, нервно замаячил по комнате, – Почему она так хотела сюда вернуться? После всего случившегося, она должна избегать этого место, а не рваться сюда? Разве нет?

– Да, наверное… Если только она не хочет отомстить.

– Кому? Стейсоны ведь мертвы…

– Может, есть еще кто-то, кого она винит в случившемся?

Он остановился, обдумывая мое предположение, но так и не сказал, согласен он с ним или нет.

– Я понимаю, что с ней происходит, но больше не могу ничего с этим поделать. Падре Фелино (его голос дрогнул, когда он упомянул имя покойного) считал, что Тереса сможет исцелиться лишь в том случае, если простит. Если забудет – она не исцелится, но сможет жить дальше. А если не простит и не забудет… – он развел руками, – Он считал, что вера в Бога должна помочь ей… как он выразился: «помочь воспротивится посеянному в нее злу».

– Ты разделял его мнение?

– Нет. Но не могу отрицать, что при падре Фелино я видел, как в Тересе просыпаются какие-то эмоции, некий душевный отклик – хоть что-то человеческое. А сейчас этого практически нет.

– Раньше она была набожной. Хоть ты этого не одобряешь, но это ей помогало… Как думаешь, что изменилось?

Сани долго не отвечал, потом подошел к кровати, тоже провел ладонью по следам ее ногтей.

– Думаю, ей стал не нужен Бог, способный простить любого, – еле слышно проговорил он.

Перевел взгляд на меня:

– Ладно. Хватит об этом. Скажи, изменений в нашем плане нет?

– Нет. Все, как ты и сказал.

– Хорошо, – взглянув на часы, – значит, Анхель придет примерно через 5 часов. Где они сейчас?

– Наверное, еще дома. Я приехала на мотоцикле, а они собирались выехать на машине ближе к утру.

– Ясно… Ты выглядишь уставшей.

– Ну да, – усмехнулась я, – Рамин нас весь день муштровал. Сначала заставлял выучить досконально план здания, потом тренировал в стрельбе, так, чтобы мы могли попасть в мишень с закрытыми глазами.

– О, узнаю брата! В этом плане он дотошный, – натужно посмеялся Сани, – Но пока его нет, приляг, отдохни. Завтра тяжелый день.

Я бросила взгляд на кровать. Поморщилась.

– Только не на ней.

– Можешь в кресле.

– Нет, лучше так, – подошла к стене, легла возле нее, на ковер – на шелковый персидский ковер… Если закрыть глаза, можно было представить, что лежишь на прохладном изумрудном мхе под лазурью открытого неба…под лазурью его теплых глаз, смотрящих на меня с нежностью и заботой. Он сел рядом со мной на пол, чуть приобняв, и я доверчиво положила голову на привязанную к его телу подушку.

– Мягко, – улыбаясь, прошептала я.

– Вот и хорошо. Постарайся заснуть.

Встрепенулась я от тихого, но настойчивого стука, звучащего с небольшими интервалами, словно выбивая ноты. Ничего не помнила, ничего не могла понять: ни то, где я нахожусь, ни то, почему я лежу на каком-то пухлом старике, ни то, кто я вообще такая… Так иногда бывает, когда что-то резко вырывает тебя из тревожного и глубокого сна, который ты, впрочем, тоже ни помнишь, и на несколько секунд ты оказываешься в разрыве меж двух забытых миров.

– Не бойся, это Анхель, – сказал старик, тяжело поднимаясь и осторожно выпуская меня из своих объятий.

Сознание стремительно возвращалось к реальности, всплывало на поверхность этого мира, словно насильно утопленное в воде полое тело.

Анхель? Да… Условный стук. Анхель, должен прийти в шесть утра. Уже шесть утра? Взглянула на просачивающиеся из-под тяжелых штор красноватые лучи… Да, уже шесть утра.

В коридоре щелкнул дверной замок, захлопнулась дверь, и я услышала веселый бодрый голос паренька:

– Черт, амиго, ну ты меня напугал! Я подумал, что попал в номер к какому-то старикану!

– Ты же меня уже видел в этом костюме дня три назад.

– Ну да, видел. Просто никак не могу привыкнуть к этому твоему прикиду.

– Давай, не топчись у порога, проходи, – позвал его Сани.

Раздалось несколько поспешных уверенных шагов, потом заминка, неловкое потаптывание…

– Ох, ну ни фига ж себе! – это Анхель увидел комнату, в которую попал. В проходе коридора показалась его плечистая фигурка в бордово-серебристой форме и надвинутой на лоб фуражке – не отличить от десятка других таких же служащих, снующих по этажам Континенталя. Выдает его лишь ошеломленное выражение лица.

– Вот это жилище! В жизни такого не видел! Прямо дворец! – взгляд ошалело заносился по комнате, будто не в силах воспринять представшую перед ним роскошь, и остановился, лишь наткнувшись на меня.

– О! Привет, Иден! А чего это ты на полу улеглась, когда тут такое роскошное ложе?

– Не знаю… Тут как-то удобней, – неуверенно мямлю я, а он не верит:

– Да ну! – быстро подходит к кровати, плюхается на мягкие перины, а потом, словно испугавшись собственной дерзости, смотрит на Сани извиняющимися глазами: – Можно полежать?

Тот пожимает плечами:

– Меня-то зачем спрашиваешь? Я здесь такой же хозяин, как и ты. Номер наш. Делай, что хочешь.

– Наш, говоришь… – задумчиво протягивает Анхель, – Здорово! Хоть несколько часов в своей жизни поживу, как чертов король!

– Ну, валяй! – посмеивается Алессандро, – Только смотри, не забывайся и не зазнавайся, король! А то я, знаешь ли, не сторонник монархии.

– Ничего, я ведь добрый король, – он откидывается на подушки, вытягивает ноги, несколько секунд лежит, довольно улыбаясь, изучает мерцающие хрусталики люстры. А потом улыбка медленно сползает с его лица.

Нахмурился. Заерзал. Тяжело вздохнул. Как-то странно взглянул на меня, и вдруг резко соскочил.

– Ты права. На полу и то удобнее, – озлобленно прошептал он, и, капризно сморщившись, попытался отшутиться, – Для королей могли бы и нормальную кровать поставить! А то на этой лежишь, как на смертном одре.

Шутка не удалась: слишком мрачный и серьезный тон, напряженный голос… Он тоже почувствовал? Или узнал? Хотя, нет – как он мог узнать? А, может, ему стоит…?

Я вопросительно посмотрела на Алессандро, и так же, не проронив ни звука, он ответил мне едва заметным жестом – «Нет, не стоит. Молчи».

Тем временем Анхель, продолжая осмотр своих «королевских владений», наткнулся на изящную бутылку, красовавшуюся на зеркальном трюмо в окружении кристально прозрачных стаканов из тонкого богемского стекла. Решительно подошел, и, не сильно вдаваясь в чтение этикетки, стал откручивать черно-золотой колпачок.

– Эй, приятель, вот этим лучше не увлекаться, – окрикнул его Алессандро.

– Да ладно тебе! Что такого? – наполняет один из стаканов терракотовой жидкостью на половину, подносит к носу, – Вроде, не отрава. Пахнет алкоголем.

– Вот именно. А тебе лучше иметь трезвую голову. Все-таки у нас тут серьезное дело намечается.

– Я не собираюсь напиваться. Просто попробую. К тому же у нас еще уйма времени – сто раз успею протрезветь.

– Один бокал – не больше, – нехотя уступает Сани.

– Один. Честное слово, – подносит к губам, осторожно отхлебывает, поморщившись: – А ничего так… Жжет. Но на вкус вполне сносно, пить можно.

Я усмехаюсь:

– Анхель, эта бутылочка стоит пять сотен баксов.

Он закашливается. Изумленно уставился сначала на меня, потом на Сани.

– Она ведь шутит, да? Скажи, что шутит.

Алессандро пожимает плечами:

– Нет, не шутит. Где-то около того и стоит, если не дороже. Я точно не знаю – это подарок гостиницы.

– Офигеть можно…– бормочет Анхель и делает еще один крошечный глоток. Потом медленно и серьезно: – Хочешь сказать, что вот эта бутылочка – это полгода моей работы на шахте без выходных и перерывов?! Хочешь сказать, что вот за это смачивание языка, я должен был бы вкалывать в две смены, несколько недель?!

– Боюсь, да…

– И они готовы вот так просто отдать даром то, что для меня приравнивается к полугоду работы – работы в поту и грязи, работы на пределе – до последних сил? А они отдают это, только чтобы угодить очередному богатенькому клиенту?!

Сани разводит руками, удрученно покачивая головой.

– Все так и есть.

Анхель замолкает. Кажется, он слишком потрясен, чтобы говорить, и вместо слов и возмущений делает еще несколько глубоких глотков. Потом замирает, уставившись куда-то в пространство.

– А знаешь, что добивает больше всего? – наконец, проговаривает он, медленно, немного заплетающимся языком, – Не моя нищета. Нет. С ней я уже смирился… привык. Но вот это все… – он окидывает убранство комнаты небрежным взмахом руки. Глаза поблескивают пьяной горечью – пробужденным желанием излить душу, высказаться…– Вот это все добивает! Эти шелка да бархаты, эти стулья, столы, картины, шкафы… Каждая, бля, хрусталинка на люстре добивает, потому что стоит больше моей чертовой жизни! Добивает разница между теми, кто живет в таких условиях, и нами! Что они сделали, чтобы получить это?! Разграбили нашу страну? Отобрали наши земли? Создали компании, превращающие соки этих земель и кровь наших людей в их хреновы баксы? Или просто уродились детишками грабителей и убийц?! А что же мы сделали такого, чтобы жить хуже бродячих псов? За что нам это?! Чем мы заслужили нищету?! Я спрашиваю, чем?!

Залпом допивает оставшиеся виски.

– Если бы мы заслуживали это, то не пришли бы сюда с пушками и бомбами, – подытоживает Алессандро ледяным голосом. Опускается в кресло, закуривает сигару. А я сижу на полу, стыдливо потупив взгляд, и отчаянно пытаюсь понять, что же заставило меня – лично меня – дочь грабителя и убийцы – примерить образ нищеты и прийти сюда с пушками и бомбами…?

– Правильно. Все правильно, – шепотом произносит Анхель, – А знаешь, с кем они обошлись несправедливее всего? С моей сестрой. Тере этого точно не заслуживала. Я уже убивал за нее этих гадов, и готов убить снова.

Он возвращается к трюмо, чтобы снова наполнить стакан. На сей раз Сани его не одергивает: только наблюдает грустным сочувственным взглядом. Молчит.

– Анхель, плесни мне тоже, – прошу я.

– Да, сейчас…

Наполнил и еще один. Подошел. Присел рядом. Протянул. Не могу не заметить, как нервно плещется поверхность жидкости по стенкам стакана, когда он передает его мне, как нездорово дрожат его сильные мускулистые руки. Не ускользает это и от внимания Алессандро.

– Приятель, что у тебя с руками? – мягко спрашивает он.

Анхель ставит свой стакан на пол и с недоумением демонстрирует ему обе ладони:

– Вроде ничего… Руки как руки. Ты на свои посмотри.

– У меня они, по крайней мере, не трясутся.

– Зато, похожи на жирных каракатиц.

– Это для образа – для нашего дела. А вот твое волнение нам совсем не нужно. Рука, берущая оружие, должна быть уверенной и твердой.

– Я уверен в том, что собираюсь делать.

– Это хорошо. Но, тогда из-за чего ты так нервничаешь? – Сани подходит к нему, осторожно заключает одну из его вытянутых ладоней меж своих, пытаясь унять дрожь. Со стороны это выглядит немного жутковато, особенно после этого нелепого но меткого сравнения с каракатицам, словно теперь эти жирные белые каракатицы пытаются заглотить темного трясущегося паучка. Все кажется излишне…хищным? Но доверительный голос Алессандро мигом развеивает эти образы животного мира: – Не стоит переживать, – тихо произносит он, – Все хорошо, Анхель. Все спланировано до мелочей, никаких заминок не будет.

– Я знаю! Я не переживаю. Это не волнение – это… Просто хочу, чтобы все поскорее закончилось. Хочу убраться отсюда как можно быстрее, – пытаясь скрыть неловкость, он притворно усмехается, – Видно, жить по-королевски – не для меня. Ужасное место, оно меня бесит!

– Прекрасно тебя понимаю, приятель. Знал бы ты, как мне здесь все осточертело за три-то дня. Только, надо потерпеть и успокоиться. Остались считанные часы, но это время ожидания не следует отдавать эмоциям, иначе потом ты просто не сможешь обуздать их, – проводит пальцами по смуглому запястью, отпускает, – Давай, сделай глубокий вдох, закрой глаза… А теперь сожми пальцы в кулак, раздави все то, что мучает тебя и не дает покоя.

Анхель послушно следует его указаниям, и в это время, Сани тянется к его стакану, опустошает его залпом, брезгливо поморщившись, ставит обратно.

– Так, теперь открой глаза, – продолжает он, как ни в чем не бывало, – Успокоился?

– Кажется, да…

– Сейчас проверим. Покажи мне свою твердую сильную руку – руку, в которой ты собираешься держать револьвер, – с этими словами он вытягивается на полу, приминая свое сползшее накладное пузо, сгибает руку в локте и жестом призывает Анхеля к поединку армрестлинга.

– Ты серьезно? – смеется паренек.

– А что тебя смущает? Считаешь, меня недостойным соперником?

– Нет…Просто ты одет, как дряхлый старикан, вот и…

– Но это просто одежда. Так, что?

– Ну, ладно… – Анхель следует его примеру: ложится на пол, ставит локоть, обхватывает опухшую ладонь Алессандро.

– Подожди, ответь сначала, кто, по-твоему, победит?

– Не знаю…

– А ты, Иден, как считаешь?

Я задумчиво наблюдаю за ними, медленно потягивая виски – помогает отнестись к происходящему с иронией.

– Ты предлагаешь мне сделать ставку?

– Почему бы и нет?

– Сани, я знаю, кто победит, и именно поэтому не хочу выбирать. Лучше буду судьей.

– Что же это такое? Все хотят быть судьями! – усмехается он, – Ладно, суди. Только честно.

– Хорошо. Одна попытка. Никаких реваншей. Готовы? На счет три. Раз, два…Три.

«Это всего лишь игра» – говорю я себе, – «Всего лишь дурацкая игра»…Лица обоих исказились от напряжения, на сцепленных руках проступили вены. Даже на той, что похожа на дутую каракатицу. Анхель напирает. Сани пытается сопротивляться. Не поддается. Ему незачем поддаваться и притворяться – этой рукой он все равно не уложит Анхеля. Ему больно. Больно из-за того, что он сделал со своими ладонями. А еще из-за ранения, полученного несколько месяцев назад. Но он терпит, он борется изо всех сил, хотя знает, что проиграет. Он борется изо всех сил, только чтобы соперник не понял подвох. Он знает, что, даже проиграв, все равно будет в выигрыше, потому что цель этого состязания, заставить Анхеля поверить. Нужно, чтобы он верил в себя, в свои силы, когда возьмет пистолет и пойдет убивать… Это правильно? Справедливо?

Проходит около минуты, прежде чем розоватая отекшая рука, похожая на каракатицу, впечатывается в густой ворс ковра, придавленная черным паучком руки Анхеля.

Паренек победоносно улыбается:

– Ну что? Теперь доволен, а?

А Сани доволен. Еще как доволен. Тоже улыбается, потирая сведенную судорогой кисть.

– Да ты просто монстр! Вот уж не ждал от тебя такой силы! – обращаясь ко мне, – Ну что скажете, Ваша честь? Чистая победа, правда?

Какая уж тут может быть «правда»?! Наверное, мне лучше вообще промолчать…

– Ничья, – тихо говорю я.

– Это еще почему, Иден?! Я его уложил! Ты же видела, как я его уложил!– возмущается и недоумевает паренек, и Сани поддакивает ему: – Да, Иден, почему? По-моему, кто-то слишком предвзято судит.

– Отнюдь. Просто делаю скидку на то, что ты боролся пробитой рукой.

Анхель замолкает, серьезно посмотрев на Алессандро:

– У тебя ранение? Что ж ты сразу не предупредил? И зачем вообще все это затеял, раз тебе больно?

– Да нет уже ничего! Она вспомнила ранение, которое уже давным-давно затянулось и зажило. Оно никакой роли не сыграло. Ты был, бесспорно, сильнее, Анхель.

Улыбка ликующего победителя на лице парня сменяется другой, мягкой, снисходительной. Покачивает головой:

– Сани, оставь. Ничья, значит, ничья. Сойдемся на этом. Так справедливее, – встает на ноги, – И не переживай, мои руки больше не трясутся.

Бросает взгляд на свой опустошенный стакан, недовольно морщится:

– Я что, уже и второй успел допить? То-то, смотрю, голова идет кругом…

– А я предупреждал тебя не увлекаться этой дрянью, – укоризненно отчитывает Алессандро.

– Не такая уж и дрянь.

– Угу, особенно, когда знаешь, сколько стоит, – вставляю я.

– Это точно!

– Ладно, Анхель, давай, приводи голову в порядок, – Сани поднимается, похлопывает его по плечу, – Ты, наверное, просто еще уставший и голодный?

– Ну, есть немного…

– Сходи, умойся. А я пока закажу завтрак.

– Сюда?

– Ну да.

– А это…Безопасно?

– Ты будешь в ванне, Иден спрячется в шкафу. Никаких проблем. Тебе что заказать?

Сначала Анхель смотрит на него непонимающим взглядом, потом разводя руками, прыскает со смеху.

– Что заказать?! Еду! Просто еду.

– Ладно…Не уверен, что такое есть у них в меню, но что-нибудь придумаю. Иди, ванна с туалетом там по коридору направо.

Парень уходит и через несколько секунд из-за двери уборной снова раздается его ошеломленное «Ну ни фига себе!»

Алессандро подходит поближе, чтобы не кричать через всю комнату.

– Все в порядке? – спрашивает он.

– Да…Слушай, мне к этим блестящим мраморным причиндалам даже подходить страшно и стыдно! – слышится приглушенный голос Анхеля.

– Ерунда. Чувствуй себя как дома.

– Сани, у меня дома таких извращений отродясь не было.

– Не бойся, они тебя не проглотят. Главное не ошпарься горячей водой.

– А что, тут горячая…? А…черт! Все понял.

Сани посмеивается, возвращаясь ко мне.

– Я сам с этими кранами долго воевал, – поясняет он, потом, как-то иронично взглянув на меня, добавляет: – А ты, наверное, сидишь и думаешь: «Ну что за дикари».

– Я так не думаю, – возражаю я, – Я думаю, что дикари – это те, кто живут в дебрях этой пошлой роскоши, не заботясь ни о чем, кроме удовлетворения своих растущих потребностей.

Ирония в его взгляде не исчезает, даже наоборот.

– Ну что ж… – протягивает он, поднимая трубку телефона,– Полагаю, на завтрак ты тоже будешь просто еду.

Просто еда оказалась отнюдь не простой… Впрочем, я не стала ничего пробовать: обе порции умял за обе щеки Анхель, отдав мне взамен свою чашку крепкого густого кофе с едва ли не парфюмерным ароматом. Сани вообще ни к чему не притронулся: сидел, потягивая свою сигару из позолоченного мундштука, о чем-то думал. Немного погодя, взглянул на часы.

– Ладно, посидите здесь. Я пойду отвлекать охрану, чтобы Рамин смог пройти, – сообщил он, поднимаясь с кресла, и поправляя детали своей маскировки.

– Будь осторожнее.

– Не волнуйся. Все схвачено.

___

Да. У него все схвачено и продуманно. В 11.10, как и планировалось, стук в дверь: те же условные интервалы:2 через 3, уверенные, настойчивые. Нет сомнений – это Рамин. Быстро проскальзывает внутрь, когда я открываю ему, и тут же прильнув ухом к двери, прислушивается. Все тихо. Слежки нет. Прошел незамеченным. Кладет на пол мешок с нашей униформой: бумажные мешки на головы, перчатки, балахоны («дизайн» наряда, позаимствованный у янки), проходит в спальню, осматривается, выражая свое мнение к окружающей обстановке, сдержанным презрительным хмыканьем.

– Надеюсь, вы тут не успели сильно разнежиться в шелках и золоте, – бросает он, не глядя на нас. Подходит к спрятанному за картиной сейфу, набирает код.

– Смеешься? – отзывается Анхель, – Мне все эти шелка и золото уже вот где (проводит по горлу). Нам бы поскорее все провернуть и убраться отсюда

– Не вопрос, – достает мешок с оружием, усевшись на стул, начинает проверять, пересчитывать патроны, заряжать.

– Где Алессандро? – спрашиваю я.

– Пудрит мозги охранникам. Скоро придет.

– А Тереса? Она в безопасности? – беспокоится Анхель.

– Да. Мы надежно укрыли машину тут неподалеку, – встает, подходит к окну, чуть отодвинув штору, выглядывает, – Идите сюда, покажу, где машина, на случай, если вам придется уходить без меня. Вон там, видите, начинается парк – машина слева, за забором. Сразу не заметите, она спрятана за деревьями.

– А почему нам придется уходить без тебя?

– Всякое может случиться.

Опять стук в дверь. На сей раз это Сани. Выглядит встревоженным.

– Я смотрю, ты тут неплохо устроился, chaq’, – замечает Рамин, когда он проходит в комнату.

– Завидуешь?

– Завидовать этому? Боже упаси!

– Ладно. Времени нет. Охранник рассказал мне, что министр и его свита уже прибыли. Собрание начнется раньше, чем планировалось.

– Насколько раньше?

– Через полчаса.

– Черт!

– И это еще не все. Министр прибыл со своей личной охраной. 15 человек будут стоять у входа.

– Пятнадцать?! Нам же не выбраться! – непроизвольно вскрикиваю я, хоть и стараюсь не поддаваться панике. А вот Рамин даже не пытается – у него ее просто нет. Кажется, столь радикальные перемены наоборот заставляют его сконцентрироваться.

– Выберемся. Давайте живо переодевайтесь!

Пока мы перевоплощаемся из своих колоритных персонажей в безликих чучел, он извлекает планы этажей, и, раскинув бумаги на журнальном столике, начинает быстро бегать взглядом по замысловатому нагромождению линий.