Сотворение Святого. Тогда и теперь

скачать книгу бесплатно


– Встревожился.

– А помимо этого?

Я смотрел на Лоренцо, пытаясь понять, что он хотел этим сказать.

– Он решил сидеть тихо и ждать, пока Джироламо найдет способ реализовать свои угрозы?

– Ему говорили, что это решение не из лучших, – осторожно ответил я.

– И что он на это сказал?

– Он напомнил об исходе неких недавних… событий.

Лоренцо отвел от меня взгляд, словно понял тайный смысл моих слов, и теперь ему известно все, что он хотел знать. Старик поднялся и прошелся по комнате, потом повернулся ко мне.

– Скажите Кеччо, что положение Джироламо крайне неустойчивое. Папа настроен против него, хотя и делает вид, что поддерживает. Вы помните, как Дзампеши захватил его замок Сан-Марко? Джироламо понял, что сделано это с молчаливого согласия папы, и не решился его отбить. Лодовико Сфорца, без сомнения, пришел бы на помощь своей сводной сестре, но он воюет с Венецией, и, если народ Форли ненавидит графа…

– Так вы советуете…

– Я ничего не советую. Но дайте Кеччо знать, что только дурак ставит перед собой цель, которую не может или не хочет достигнуть, а мужчина, который достоин зваться мужчиной, уверенно и с ясным умом идет к цели. Он видит суть и отметает все ложное. И когда разум подсказывает ему средства для достижения этой цели, он глупец, если отказывается воспользоваться ими. Если же он мудр, то действует быстро и без колебаний. Передайте это Кеччо!

Он плюхнулся в кресло, облегченно выдохнув.

– Теперь мы можем поговорить о другом. Пико!

Появился слуга, чтобы сказать, что Пико ушел.

– Варвар! – воскликнул Лоренцо. – И я вижу, вы тоже хотите уйти, мессир Брандолини. Но вы должны вернуться завтра. Мы собираемся разыграть диалоги Платона, и кроме остроумия латыни вы увидите юность и красоту Флоренции.

Когда я уходил, он добавил:

– Мне нет нужды предупреждать вас, что разговор наш не предназначался для посторонних ушей.

Глава 16

Спустя несколько дней я возвратился в Форли. По пути я много размышлял, и теперь мне в голову пришла любопытная мысль о том, что в мире, возможно, существует некий баланс добра и зла. Когда судьба дарит человеку счастье, она следит и за тем, чтобы потом он испытал несчастье, причем отводит и на первое, и на второе одинаковые промежутки времени, не нарушая равновесия… В моей любви к Джулии я несколько дней прожил абсолютно счастливым, экстаз от первого поцелуя мог сравниться разве что с вознесением на небеса: я почувствовал себя Богом. Потом последовал период притупленного счастья, когда я жил лишь для того, чтобы наслаждаться своей любовью, не обращая внимания на окружающий меня мир. За этим произошла катастрофа, и я пережил самые ужасные страдания, которые могли только выпасть на долю человека. Даже теперь, когда я об этом думал, на лбу выступал холодный пот. Но я заметил, что странным образом остротой несчастье равнялось счастью и длилось ровно столько же. После чего наступил период притупленного несчастья, когда боль утраты уже не рвала сердце, а заставляла его лишь ныть, давая возможность сжиться со случившимся. С улыбкой и со вздохом я подумал, что период притупленного несчастья равен периоду притупленного счастья. И наконец, пришло блаженное состояние безразличия. Получалось, что жаловаться и не на что: сочетание счастья и несчастья, причем в равных долях, естественно и логично. За размышлениями я не заметил, как добрался до Форли.

Я миновал ворота с приятным чувством возвращения домой. Мне казалось, что я вернулся в компанию давних друзей, когда проезжал по серым, ставшими мне очень дорогими улицам. И я радовался, что скоро увижу Кеччо и Маттео, своего самого близкого друга. Я чувствовал, что по отношению к Маттео вел себя неподобающим образом. Он любил меня всей душой, я видел от него только добро, но страсть до такой степени захватила меня, что само его присутствие было невыносимо, и на его дружбу я отзывался более чем холодно. Теперь же, пребывая в сентиментальном настроении, я думал о том, что верный и надежный друг лучше самой красивой женщины на свете. Ты мог пренебрегать им, не хранить ему верность, и однако, если ты попадал в беду, он возвращался, чтобы прижать тебя к груди и успокоить, и никогда не жаловался, что ты покинул его. Возникло желание как можно скорее увидеть Маттео, пожать его руку, и я, пришпорив лошадь, помчался по улице. За несколько минут добрался до дворца, спрыгнул на землю, взбежал по ступенькам и бросился в объятия моего друга.

Как только жар приветствий поостыл, Маттео потащил меня к Кеччо.

– Моему кузену не терпится услышать твои новости. Мы не должны заставлять его ждать.

Кеччо обрадовался моему появлению ничуть не меньше Маттео. Тепло пожал мне руку.

– Я так рад, что вы вернулись, Филиппо. В ваше отсутствие мы плакали, как брошенные пастушки. Так какие вы привезли новости?

Я понимал, что именно им не терпится услышать, видел, как они внимали каждому моему слову, и решил, что не сразу перейду к главному, а потому принялся разглагольствовать о доброте Лоренцо, о диалогах в лицах, которые он пригласил меня посмотреть. Я подробно рассказывал, какая блестящая собралась публика, как здорово играли актеры. Маттео и Кеччо слушали внимательно, но я видел, что они ждут от меня другого.

– Как я понимаю, вас интересует кое-что более важное, – кивнул я. – Что ж…

Они придвинулись ближе, стараясь не пропустить ни одного слова.

С легкой улыбкой я перешел к подробностям финансовой сделки, послужившей причиной моей поездки во Флоренцию, и заметил появившееся на их лицах недовольство. Кеччо проявил признаки нетерпения, но не прерывал меня. А вот Маттео не сдержался, осознав, что я вожу их за нос.

– Прекрати, Филиппо! Почему ты мучаешь нас, видя, что мы сидим как на иголках?

Кеччо посмотрел на меня, увидел мою улыбку и взмолился:

– Ради Бога, освободите нас от этой пытки!

– Очень хорошо, – кивнул я. – Лоренцо попросил меня рассказать о происходящем в Форли, внимательно выслушал, а потом на какое-то время задумался и сказал мне следующее: «Передай Кеччо…»

И я слово в слово повторил услышанное от Лоренцо, имитируя его интонации и жесты.

Когда закончил, они долго молчали. Наконец Маттео повернулся к кузену.

– Вроде бы достаточно ясно.

– Да, – ответил Кеччо с серьезным лицом, – яснее не бывает.

Глава 17

Я решил немного поразвлечься. Надоело мне быть строгим и серьезным. Когда возникают мысли о том, сколь коротка юность, глупо не воспользоваться ее преимуществами. Человеку отведено не так уж много времени, чтобы тратить его на страдания и стоны. Он едва успевает чуть-чуть повеселиться, как волосы его уже седые, а колени дрожат, и ему остается лишь скорбеть об упущенных возможностях. Потому-то столь многие говорили мне, что о грехах не сожалели никогда, а о проявленной добродетели – часто! Жизнь слишком коротка, чтобы воспринимать ее серьезно. Так что давайте есть, пить и радоваться жизни, ибо завтра мы умрем.

По части развлечений Форли предоставлял столько возможностей, что они превращались чуть ли не в тяжелую работу. Иной раз мы охотились целый день и возвращались ночью, уставшие и сонные, но крайне довольные собой, потягиваясь, как великаны, только-только пробудившиеся от сна. Мы устраивали поездки на виллы, где нас встречала добрая женщина, и повторяли, пусть и в меньшем масштабе, «Декамерон» Боккаччо, или вели ученые разговоры на манер Лоренцо и его близких друзей в Кареджо[19 - Сан-Пьетро-ди-Кареджо – деревушка рядом с Флоренцией.]. Как и они, мы могли рассуждать о Платоне и получать удовольствие, пытаясь взглянуть на непристойности с философской точки зрения. Мы выбирали общую тему и писали сонеты, и я обратил внимание, что произведения наших дам всегда получались более пикантными, чем у мужчин. Иногда мы играли в пастухов и пастушек, но у меня не получалось играть роль игривого пастушка, и моя нимфа всегда жаловалась, что я плохо развлекал ее. Разыгрывали мы и пасторальные пьесы, устроившись в тени деревьев, чаще всего об Орфее. Мне всегда доставалась главная роль, обычно против моей воли, и я не мог с должной страстью скорбеть по Эвридике, потому что полагал неразумной и негалантной безмерную печаль по ушедшей любимой, если вокруг было так много женщин, готовых утешить тебя…

И в Форли нас ожидали фестивали и балы, которые шли непрерывной чередой, практически не оставляя времени для сна. Где-то выступали заезжие актеры, где-то устраивали попойку, где-то играли в карты. Я бывал всюду и везде находил радушный прием. Я умел петь и танцевать, играл на лютне, мог тут же сочинить сонет или оду, а за неделю написать трагедию в пяти актах в духе Сенеки или эпическую драму о Ринальдо[20 - Ринальдо ди Монтальбано – герой французского рыцарского эпоса (Ринальд Монтальбанский).] или Ланселоте. Женщины открывали мне объятья и отдавали все лучшее, что у них было, а я веселился, как пьяный монах, и ни о чем не тревожился…

Я оказывал знаки внимания всем дамам, и сплетники приписывали мне полдюжины любовниц, рассказывая желающим пикантные подробности моих романов. Я задавался вопросом, слышала ли Джулия эти сплетни и что о них думала? Изредка мы встречались, но я не считал нужным вступать с ней в беседу. В Форли хватало места для нас обоих. И если ты с кем-то не нашел общего языка, то нет смысла общаться с этим человеком.

Однажды, во второй половине дня, мы с Маттео поехали на виллу, расположенную в нескольких милях от Форли. Там устроили праздник по случаю крещения. Прекрасная вилла поддерживалась в идеальном порядке. Били фонтаны, тенистые дорожки располагали к прогулке, выкошенные лужайки радовали глаз, и я настроился насладиться еще одним днем. Среди гостей увидел Клаудию Пьячентини. Сделал вид, что сильно сержусь на нее: недавно она устраивала бал, на который я не получил приглашения. Она подошла ко мне и попросила прощения.

– Это все мой муж.

Как будто я сам не знал причины.

– Он заявил, что ноги вашей в его доме не будет. Вы же опять с ним повздорили!

– Ничего не могу с собой поделать, потому что он для меня – обладатель прекрасной Клаудии.

– Он говорит, что не остановится, пока не увидит вашу кровь.

Меня это не встревожило.

– Он говорил, что даст обет не стричь волосы и не бриться, пока не отомстит, но я умолила его не делать этого, иначе он стал бы еще более отвратительным, чем теперь. Провидение и так жестоко с ним обошлось.

Я представил себе свирепого Эрколе с длинной нечесаной бородой и торчащими во все стороны волосами.

– Он выглядел бы как живущий в лесу дикарь. Пожалуй, мне пришлось бы принести себя в жертву на благо общества. Я стал бы одним из мучеников, пожертвовавшим собой ради спасения человечества – святым Филиппом Брандолини.

Я предложил прогуляться по саду… мы шагали по прохладным дорожкам, обсаженным миртом, и лавром, и кипарисами. Воздух наполняло пение птиц, легкий ветерок приносил ароматы полевых цветов.

В конце концов мы добрались до небольшой поляны, окруженной высокими кустами. Посередине журчал фонтан, в тени каштана стояла мраморная скамья на ножках-грифонах, напротив – статуя Венеры, обрамленная зеленью кустов. От остальных гостей мы ушли довольно далеко и не слышали гула голосов. Тишину нарушало только журчание фонтана: даже птицы, зачарованные красотой этого райского уголка, перестали петь. Шум воды убаюкивал как колыбельная, воздух благоухал лилиями.

Мы сели. Тишина радовала, умиротворенность и красота ласкали душу, и ощущение счастья наполнило меня, проникая в самые дальние уголки души. Аромат лилий начал возбуждать, и счастье переросло в любовь ко всему миру. Я чувствовал, будто могу раскинуть руки и обнять его целиком. Аромат лилий пьянил меня, окутывая, сокрушая…

Я посмотрел на Клаудию. Подумал, что и она испытывает те же чувства. Журчание воды, тепло и разлитые в воздухе ароматы возбудили и ее. Сладострастная красота Клаудии влекла к себе: чувственные и влажные губы, пухлые и алые. Упругая шея, с такой белой кожей, что сквозь нее я видел вены. Платье, облегающее ее пышные формы, эти холмы плоти. В этот момент она казалась мне богиней сладострастия. И пока я смотрел на нее, мною овладело желание обладать ею. Я протянул руки, и она со страстным вскриком сдалась моим объятиям. Я притянул ее к себе, поцеловал ее прекрасный рот, чувственные и влажные губы, пухлые и алые…

Мы сидели бок о бок, смотрели на фонтан, вдыхали благоухающий воздух.

– Когда я смогу увидеть тебя? – прошептал я.

– Завтра… после полуночи. Приходи на узкую улочку за моим домом. Дверь найдешь открытой.

– Клаудия!

– До встречи! И ты не должен возвращаться со мной. Мы отсутствовали так долго, что люди это заметили. Посиди здесь после того, как я уйду, а потом бояться будет нечего. До встречи!

Она оставила меня, и я еще долго сидел на мраморной скамье, наблюдая за маленькими кругами, расходящимися от падающих в воду капель. Моя любовь к Джулии теперь действительно умерла, и я похоронил ее, закопал под каменной Венерой, единственным свидетелем ее существования. Я попытался придумать подходящую эпитафию… Время может убить самую неистовую любовь, и прекрасная женщина, если ей помогает весенний ветерок, может развеять даже воспоминания. Я вернул себе душевный покой. Все удовольствия находились на расстоянии вытянутой руки: хорошие вина, вкусная еда, красивая одежда, приятное времяпрепровождение и, наконец, величайший дар богов – прекрасная женщина, согласившаяся стать моей. Я достиг вершины мудрости, постиг истину, которая открывается рано или поздно любому здравомыслящему человеку: живи текущим днем, не упускай удовольствий, избегай неприятного, наслаждайся настоящим, не думай о прошлом или будущем. Я сказал себе – мудрый из мудрых – никогда не думай. Счастье – это жить чувствами, как животные, и использовать разум, как это делает бык, жующий жвачку, только для того, чтобы размышлять о своем превосходстве над всем человечеством.

Я посмеялся, вспоминая свои слезы и терзания, вызванные разрывом с Джулией. Теперь страданий я не испытывал. Только пожурил себя, что по глупости не бросил ее первым. Бедная Джулия! Я сильно напугал ее неистовством своей страсти.

Следующим вечером я не позволил Маттео уйти спать.

– Ты должен составить мне компанию. Мне надо уйти в час ночи.

– Составлю, если ты скажешь мне, куда пойдешь.

– Нет-нет, – я покачал головой, – это секрет. Но я хочу выпить с тобой за ее здоровье.

– Без имени?

– Да!

– Тогда за безымянную нашу, и удачи тебе!

Мы поговорили о пустяках, прежде чем я услышал от него:

– Я рад, что ты больше не страдаешь из-за Джулии д’Эсти. Я боялся…

– Нет, это ушло. Я внял твоему совету и убедился, что наилучший способ утешиться – влюбиться в кого-то еще.

Я немного волновался, идя на эту тайную встречу. Задавался вопросом, а вдруг это ловушка, устроенная дружелюбным Эрколе, чтобы избавиться от столь ненавистного ему человека. Но трусливое сердце недостойно прекрасной девы, и, даже если бы он напал на меня с двумя или тремя сообщниками, я сумел бы постоять за себя.

Страхи мои не оправдались. По пути домой, когда только-только затеплилась заря, я улыбался, вспоминая обыденность, с которой какая-то женщина открыла мне дверь и провела в комнату. Вероятно, она к такому привыкла. Даже не потрудилась посмотреть на мое лицо, чтобы узнать, кого пускает в дом, и оставалось только гадать, сколь много закутанных в плащ кавалеров входили в эту дверь, но меня не волновало, будь их и полсотни. С какой стати Клаудии быть более добродетельной, чем я? Внезапно я подумал, что наконец-то отомстил Эрколе Пьячентини, и мысль эта, безусловно не самая оригинальная, заставила меня замереть на месте и расхохотаться. Конечно же, образ, возникший перед мысленным взором, эта голова, увенчанная роскошными рогами, которыми я его наградил, мог рассмешить и мертвого. Да, о такой мести я, пожалуй, и не мечтал! И кроме того, меня переполняла безмерная радость, потому что теперь я обрел полную свободу. Почувствовал, что разорвалась последняя тонкая цепочка, которая еще связывала меня и Джулию. На этот раз никакой любви я не испытывал. Только страстное желание овладеть этой роскошной, чувственной женщиной с такими пухлыми и алыми губами. Я желал ее телом, но не душой. Я вновь стал свободным человеком. И на этот раз мог не опасаться Немезиды.

Глава 18

Вот так какое-то время и текла моя жизнь, наполненная удовольствиями и развлечениями. Меня все устраивало, и я не хотел никаких перемен. Дни сменялись днями, началась первая неделя апреля. Джироламо устроил грандиозный бал, чтобы отпраздновать завершение строительства своего дворца. Он вселился в него, как только появились стены и крыша, но на внутреннюю отделку ушли годы. Он привлекал лучших мастеров Италии, и теперь наконец-то по ставил последнюю точку. Семейство д’Орси пригласили с особой учтивостью, и вечером мы прибыли во дворец.

Поднялись по парадной лестнице и попали в огромный зал, который по замыслу Джироламо предназначался для таких вот грандиозных приемов. Повсюду горел яркий свет. В дальнем конце, на небольшом возвышении, на золоченых стульях с высокими спинками, сидели Джироламо и Катерина Сфорца. За ними полукругом и на ступеньках застыли, как статуи, придворные, дамы Катерины и несколько кавалеров. Позади них – ряд гвардейцев.