Дарю тебе небо – Любовь Ласточки

– Договорились! – Влад снова открыл глаза и потянулся к своей борсетке. Нашарив там ручку и блокнот, он извлёк их на поверхность, затем достал очечник, надел очки и, щурясь, стал сосредоточенно выводить на листах какие-то линии и контуры фигур.

– Эй, чем это ты занимаешься? – спросил Стас, заглядывая брату через плечо.

– Пытаюсь закончить зарисовку дома твоей мечты, – не отрываясь от своих чертежей, ответил Влад. – Для наших родителей.

Старший брат осторожно, но решительно взял у него ручку и блокнот и категорично произнёс:

– Вот ещё выдумал! Уже поздно и почти стемнело. Подумай о глазах и о своём желании стать пилотом. Хочешь совсем ослепнуть? Знаешь, что ты сейчас делаешь? Отходишь на шаг назад от осуществления своей мечты.

– А как же твоя мечта? – Влад растерянно вскинул серьёзные серые глаза на брата. – Я хочу, чтобы она тоже осуществилась.

– Моя мечта никуда не убежит, и для её осуществления мне не нужны жертвы. Этим можно заняться и позже. Будет ещё время.

Стас убрал ручку и блокнот обратно в борсетку Влада, затем развязал стоявший в высокой траве рюкзак и вытащил компактный фотоаппарат.

– Давай сфотографируемся, – предложил он. – На долгую добрую память.

– Давай, – согласился Влад и бросил на брата тревожный взгляд. – Так говоришь, будто бы мы с тобой прощаемся.

– Ерунда, – небрежно отмахнулся Стас. – Просто что-то накатило. Какое-то странное чувство… Или предчувствие… Неважно! Нам с тобой нельзя раскисать, да?

Он взял брата под руку и осторожно вывел его по тропинке к озеру. Порывистый ветер трепал расстёгнутую ветровку Стаса и колыхал ворот джинсовой куртки Влада. Братья подошли вплотную к линии воды и свернули к зарослям камышей.

– Вот здесь. – Стас остановился, обводя рукой близлежащее береговое пространство. – Здесь самая лучшая, на мой взгляд, перспектива. Должна получиться хорошая, качественная фотография. Как считаешь, братец?

– Согласен, – ответил Влад.

Солнце временами просвечивало сквозь тучи, делая озеро тускло-стальным, но тут же пряталось в пыльных грудах, которые быстро наливались чёрно-фиолетовым цветом, всё ниже опускаясь к воде.

Стас установил фотоаппарат на таймер и разместил на поверхности большого валуна, одиноко примостившегося на отсыревшей земле. Затем подошёл к брату и осторожно обнял его за плечи.

Влад торопливо снял очки, которые так и остались висеть в его опущенной руке; другую руку он завёл за спину Стаса и мягко обхватил его за плечи.

– Так, всё, смотрим в объектив, – скомандовал Стас. Едва он успел это сказать, как со стороны валуна послышался щелчок, и из фотоаппарата вырвалась серебристая вспышка. – Ну всё, готово.

Стас забрал фотоаппарат, и братья вернулись к костру.

– Что-то не нравятся мне перемены в погоде, – пробормотал Стас. – Ещё с утра было ясно и солнечно, а теперь гляди, как бы ливень не хлынул. – Вот что, – обратился он к брату. – Давай соберём все наши вещи, кроме палатки со спальниками, чтобы быть готовыми к отъезду в любой момент. Надеюсь, нам удастся переночевать без всяких непредвиденных осложнений. Не хочется уезжать прямо сейчас.

– И мне жаль расставаться с этим местом, – вздохнул Влад. – Здесь как-то особенно хорошо. Просторно и привольно. И мы с тобой. Только ты и я. Красота!

– Ладно, хорош болтать. – Стас развязал рюкзак и достал бутыль с остатками вишнёвой наливки. – Давай ещё выпьем по глоточку, чтобы не окоченеть здесь ночью и получше заснуть.

Влад с опаской покосился на жидкость в бутыли.

– Может, не стоит? – с сомнением проговорил он. – Вдруг тебе с утра станет нехорошо, а ты как-никак за рулём.

– Ерунда, к утру всё выветрится и духу не останется, а синдромом похмелья я не страдаю. И ты хоть чуть-чуть согреешься и разомлеешь, а то сна ни в одном глазу. – Стас разлил содержимое в пару пластиковых стаканов и сунул один в руку брата: – Ну что, за нас?

– За нас.

Братья протянули стаканы навстречу друг другу и легонько соприкоснулись ими.

– И чтобы наши с тобой мечты обязательно сбылись, – торжественно заключил Стас и залпом выпил содержимое своего стакана.

Влад зажмурился, осушил свой стакан в несколько медленных глотков и, не удержавшись, скривился:

– Гадость порядочная, если честно.

– А по мне – так в самый раз. – Стас от удовольствия причмокнул языком. – Просто ты чёртов маменькин сынок. Нежный, как принц голубых кровей. Ну какой из тебя пилот? – Но, увидев расстроенное лицо брата, примирительно обнял его за плечи и тихо сказал: – Ну всё, иди в палатку. Разберёшься там сам со своим спальником? – Дождавшись утвердительного кивка, он добавил: – Я немного покурю и приду. Постарайся заснуть и хорошенько выспаться. Утро будет нелёгким.

Влад покорно побрёл к палатке, а Стас закурил сигарету. Убрав в карман зажигалку, он извлёк оттуда сложенный вдвое чистый почтовый конверт, расправил его, затем достал из своей борсетки ручку и блокнот.

Выдохнув дым и стряхнув пепел, он снова взял в рот сигарету, снял колпачок с ручки и подписал конверт:

«Милому братишке».

Немного помедлив, он сделал чуть ниже приписку:

«От Стаса».

Затем вырвал из блокнота несколько листов, положил их на одно колено поверх конверта и, делая время от времени затяжки, стал быстро заносить на бумагу свои мысли, оформляя их в слова, выведенные уверенным размашистым почерком.

Закончив писать, Стас аккуратно сложил листы в конверт, запечатал его, затушил окурок и неторопливо направился к палатке.

Посветив фонариком, он увидел, что Влад уже мерно посапывает в своём спальнике.

Стас мягко улыбнулся, бережно подложил брату под голову компактную походную подушку и устало забрался в свой спальный мешок.

Глава 4

Марина Сергеевна Озерова (в девичестве Лагутина) вела активную и насыщенную жизнь – настолько, насколько это было возможно для женщины её возраста и положения. Она родилась в деревне Солнечногорского района Подмосковья и с ранних лет приобщилась к деревенскому хозяйству. Её родители держали небольшую овчарню и нескольких коз, и маленькая Марина то и дело бегала проведать ягнят и козлят. Особенно нравился ей пушистый молодой козлёнок по кличке Кузя, которого родители девочки норовили поскорее продать, а потенциальные покупатели всякий раз браковали по причине его комолости.

Марине нравилось играть с Кузей, гладить его по великолепной мягкой шерсти. Иногда девочка выводила козлёнка из его стойла на зелёную травку, присаживалась на заранее присмотренный пенёк или кочку, клала голову Кузи на свои колени, осторожно поглаживая её до тех пор, пока козлёнок не разомлеет, затем тихонько склонялась к голове своего питомца и оставалась в таком положении долго-долго, а иногда даже сладко задрёмывала на мягкой, слегка подрагивающей шейке.

Эта идиллия прервалась, когда на Кузю всё-таки нашёлся покупатель, а Марине настала пора идти в школу. Одна-единственная школа на всю округу находилась километрах в семи от их деревни, и маленькой Марине приходилось чуть ли не каждый день преодолевать этот нешуточный даже для взрослого человека путь для того, чтобы приобщиться к знаниям.

Училась девочка хорошо, и её родители не скупились на похвалы и маленькие сюрпризы или гостинцы всякий раз, как их дочь приносила пятёрку.

После окончания восьмого класса Марине пришлось идти в ПТУ и искать временную работу. Её взяли в бригаду штукатуров-маляров – сначала на испытательный срок с обучением по месту работы, а затем, когда девушка освоила всё, что ей полагалось по новому для неё делу, она вплотную приступила к своим должностным обязанностям. Сначала она работала на полставки, а по окончании ПТУ осталась на том же предприятии и перешла на полную ставку.

Марина работала не покладая рук, её трудовой день был забит до отказа, от постоянного запаха краски и штукатурки нередко раскалывалась голова. Бывало, что девушку в составе её бригады посылали на опасные объекты, ей приходилось работать на приличной высоте, после чего Марина возвращалась в общежитие, в котором она поселилась ещё со времени своего поступления в ПТУ, абсолютно выжатой физически и морально. А ведь ещё надо было готовить еду и наводить чистоту в помещении, отведённом ей и двум другим девушкам.

И тем не менее Марина умудрялась находить время и силы на любимые занятия. Со времени своего устройства на работу она начала проявлять интерес к рисованию. Она тратила половину своей небольшой зарплаты на приобретение книг по художественному мастерству и потихоньку их изучала. В один прекрасный день, только-только отметив своё двадцатилетие и получив некоторую денежную сумму в подарок, Марина на радостях закупила рисовальные принадлежности и стала пробовать применять полученные путём самостоятельного изучения пособий для начинающих художников знания на практике.

Сначала это были скромные карандашные наброски цветов, натюрмортов и незамысловатых узоров, которые ей доводилось видеть на кафельных плитках. Затем постепенно добавлялись краски – по первости робкими мазками, безошибочно выдающими руку начинающего художника-самоучки, но со временем всё более уверенно и осмысленно.

В редкие выходные, если позволяла погода, Марина стала выходить с мольбертом-треногой и красками на природу и пробовала писать с натуры. Из-под её кисти выходили привольные поля и луга, распускались первые весенние цветы, румянились и наливались соком спелые плоды яблонь и груш, соблазнительно алели посреди высокой травы лесные ягоды.

Марине нравилось экспериментировать и пробовать что-то новое. Вскоре она уже испробовала в своих работах весь арсенал художественных средств, какие только могла позволить её скромная зарплата. К незатейливой акварели прибавились нежная сухая пастель, темпера, сангина, уголь, мел, светлая и тёмная сепия. Обычную бумагу порой сменяла тонированная, также в качестве основы для рисунков использовались грунтованный холст и тонированный картон.

На её рисунках уже разливались бурные реки и озёра, возводились старинные и современные мосты, тянулись непроходимые топи болот, насаждались лиственными и хвойными деревьями леса, пышно зацветали сады, в зарослях молодой листвы кустарников резвились птицы, а молодые и нахальные белки, растопырив короткие кривоватые лапы, смешно и неуклюже карабкались вверх по узловатым древесным стволам.

Рисунки Марины были наделены редчайшим свойством – передавать всё разнообразие и полноту жизни. Их прелесть и какое-то удивительное волшебство заключались в умении не просто уловить статичный кадр, но вдохнуть в картину непостижимое движение, одушевить на первый взгляд обычные объекты – как живые, так и неживые, показать их во всех возможных гранях и оттенках.

Несмотря на очевидное художественное мастерство Марины, росшее от картины к картине, в её эскизах и полноценных работах была одна странность: Марина почему-то избегала изображать на своих рисунках людей. В ящиках её рабочего стола громоздились бесчисленные пейзажи и натюрморты, но не было ни одного портрета. Марина и сама не понимала тому причины. Возможно, её в принципе не привлекали человеческие лица, возможно, она попросту не нашла ещё для себя подходящего объекта, который ей захотелось бы отобразить на бумаге или холсте.

Зато Марина находила особую прелесть в рисовании церквей с их яркими золотыми куполами, расцвеченными бликами то появлявшихся, то исчезавших солнечных лучей, и с тонкими шпилями, уходящими в небеса и истаивающими в облаках.

Со своим будущим мужем Вячеславом Николаевичем Озеровым Марина познакомилась на одном из объектов, куда её послали по работе. Он был прорабом-бригадиром-строителем в компании по реконструкции и реновации зданий и сооружений, и Марине поручили отделку внутреннего помещения здания реконструируемой под его началом усадьбы.

Работящая миловидная девушка сразу приглянулась молодому бригадиру, но он считал недопустимым пользоваться своим служебным положением для того, чтобы привлечь её внимание. Так что ему пришлось мужественно выдержать три недели их совместной работы, прежде чем он решился наконец пригласить Марину на свидание.

За несколько встреч они, казалось бы, переговорили обо всём на свете – настолько похожими оказались их интересы и взгляды на жизнь. Они оба обожали поэзию Есенина и Асадова, любили качественно отснятые отечественные и зарубежные фильмы, пешие прогулки и долгие танцы под луной, когда их небольшой подмосковный городок постепенно погружался в царство Морфея, оставляя привольное пространство природы только для них двоих.

Вячеслав был неизменно предупредителен и галантен. Он словно бы предугадывал и заблаговременно исполнял любое желание Марины. Однажды он умудрился достать целую коробку шоколадок-медалек, которые были в то время в большом дефиците. Марина для приличия поотнекивалась, но все же приняла гостинец и устроила для них с Вячеславом незабываемое чаепитие с подаренными шоколадками и восхитительными блинами, приготовленными собственноручно по рецепту её бабушки.

К слову, готовила Марина великолепно. Она без устали порхала на кухне в неизменно накрахмаленном и безупречно выглаженном белом фартуке и творила из, казалось бы, самых обычных продуктов кулинарные шедевры. Многие сотрудницы по работе, которых Марина приглашала на свой день рождения, искренне недоумевали, как молодой хозяйке удавалось превратить повседневные блюда в праздничные, и всячески выпытывали у Марины рецепты. Впрочем, успеха в этих своих ухищрениях они не добивались, так как повариха-кудесница предпочитала хранить истоки своего кулинарного мастерства в строжайшей тайне.

Глава 5

За белой полосой по традиционным законам следует чёрная. После успешной сдачи очередного объекта на стройке Марина почувствовала недомогание, в итоге обернувшееся открытой формой лёгочного туберкулёза. Несколько месяцев борьбы за жизнь в тубдиспансере, потеря не слишком хорошо оплачиваемой, но стабильной работы, возвращение в съёмную квартиру, аренду которой она смогла себе позволить совсем недавно. И новость, свалившаяся на хрупкие плечи Марины как гром среди ясного неба. Вячеслав – такой надёжный, такой родной – оказался в реанимации Солнечногорской центральной районной больницы. Несколько месяцев неусыпного ухода за любимой женщиной и сопряжённые с этим переживания довели здорового, цветущего мужчину до приступа пароксизмальной мерцательной аритмии. К счастью, приступ удалось купировать. Как же Марина благодарила за это Бога! Теперь предстояло постепенное восстановление. Неделя постельного режима и – как следствие – потеря работы. Но главное – Вячеслав живёт и дышит в такт дыханию Марины! Остальное – сущие пустяки! Всего лишь временные трудности, с которыми они непременно справятся вместе!

Марина и Вячеслав поженились через пять месяцев после выписки Вячеслава из больницы. Свадьба была скромной – присутствовали только родственники и близкие друзья новобрачных, – и тем не менее молодая пара чувствовала себя самой счастливой на свете.

Один из приглашённых на торжество гостей – приятель Вячеслава, занимавший должность директора небольшой, но замечательно обустроенной базы отдыха под Солнечногорском, всего в пяти автобусных остановках от центра города, сделал молодожёнам поистине королевский подарок, имевший свою предысторию.

Когда-то бригаде, которой руководил Вячеслав Озеров, была поручена масштабная реставрация главного корпуса на территории упомянутой базы отдыха. Директору базы понравилась быстрая и слаженная работа бригады, а также её конечный результат. Он пожелал лично поговорить с бригадиром и поблагодарить от имени руководства компании-заказчика его и его бригаду. Вячеслав и его временный наниматель удивительно быстро нашли общий язык и, когда проект был сдан и одобрен руководством, продолжали поддерживать контакты, а позже и вовсе крепко сдружились.

И вот теперь Вячеслав, который был вынужден уволиться с прежней работы по состоянию здоровья, к своему изумлению узнал, что практически получил официальное назначение на должность заместителя директора некогда отреставрированной его бригадой базы отдыха (для того чтобы назначение вступило в силу, не хватало лишь подписи самого Вячеслава на заранее приготовленном бланке договора). Что же касается Марины, то её ждал похожий договор с назначением на должность администратора находящегося на территории той же базы плавательного бассейна.

Сотрудникам базы отдыха на время их работы предоставлялась скромная, но удобная квартира в многоэтажном доме. Марина и Вячеслав с радостью перебрались в новое совместное жилище и стали потихонечку устраивать там семейное гнёздышко.

Супруги Озеровы строго соблюдали рекомендации врачей. Марина продолжала принимать назначенные антибактериальные препараты и регулярно наблюдаться в больнице. А для своего мужа она даже купила два специальных пластиковых контейнера для лекарств с несколькими отделениями и ежедневно наполняла каждый из них необходимыми утренними и вечерними препаратами, бдительно следя за тем, чтобы он принимал их в должное время.

Наконец наступил день, когда очередной рентгеновский снимок показал, что лёгочная ткань полностью очистилась от бактерий – а это означало безусловную (по крайней мере, на данное время) победу над болезнью.

И тем не менее, помня назидание врача Марины насчёт планирования беременности, супруги Озеровы вынуждены были мужественно выждать положенные три года, пока из организма будущей матери не выведутся сильнейшие антибиотики.

И только четыре года спустя в семье Озеровых родился долгожданный первенец, которого счастливые родители назвали Станиславом, а около трёх с половиной лет спустя после его рождения на свет появился второй ребёнок, получивший имя Владислав.

Марина специально уже заблаговременно подобрала имена сыновьям, чтобы они наилучшим образом сочетались с отчеством «Вячеславович». Отец семейства, хоть втайне и мечтал о девочке, но после рождения сыновей смог выдохнуть с облегчением, потому что если бы у Озеровых родились дочери, то, по задумке Марины, их ожидала незавидная участь носить редкие по современным меркам имена Ярослава и Милослава.

Сыновья достались Озеровым потом и кровью. Это были по-настоящему желанные, выстраданные дети. Их появление на свет, учитывая непростую ситуацию со здоровьем их родителей, долго рассчитывалось и планировалось, а потому они были особенно любимыми.

Перенесённая тяжёлая болезнь со временем дала осложнения на органы репродуктивной системы Марины, так что после рождения младшего сына детей иметь она больше не могла. Тем сильнее проявлялась её поистине сумасшедшая, доходящая до болезненной патологии любовь к сыновьям.

Когда Стас и Влад были ещё маленькими, Марина не отходила от них ни на шаг, словно сердобольная наседка, терпеливо высиживающая птенцов, постоянно возилась и играла с ними.

Вячеслав, хоть и по-доброму ворчал на жену, что она вконец избалует детей, сам нередко с умилением и особой отцовской гордостью наблюдал за их совместными играми, а зачастую, непостижимым для него самого образом, ввязывался в общее веселье и, что называется, оказывался в эпицентре событий.

Ребята росли на удивление смышлёными и любознательными. Им нравились подвижные игры, но также они были не прочь посидеть возле матери и послушать, как она читает им интересные сказки. Любили мальчики и просто взгромоздиться на высокие стулья за столом, в центре которого пёстрой трубой возвышалась баночка с наточенными цветными карандашами, а несколько поодаль от неё сбивались в небольшие кучки детские раскраски. Стас и Влад брали понравившиеся им раскраски и с видимым упоением водили по ним карандашами, наполняя форму содержанием, расцвечивая и одухотворяя пустые контуры.

Марина старалась разносторонне развивать своих сыновей. Она с младых ногтей прививала им любовь к поэзии, языкознанию и живописи. Заметив, что Стас и Влад с увлечением занимаются раскрасками, Марина пригласила свою подругу – эксперта в области архитектуры и графического рисунка – оценить их способности.

***

С Людмилой Марина познакомилась в роддоме в тот год, когда должна была родить своего первенца. Будущих матерей поместили в одну палату, они охотно разговорились и очень быстро нашли общий язык.

К огромной радости Марины, Людмила оказалась выпускницей МАРХИ, утончённой, разбирающейся в искусстве дамой. Она родилась в Москве, где у её родителей была малометражная однокомнатная квартира. Жилплощадь полностью оккупировала сестра Людмилы, обзаведясь двумя детьми, но так и не выйдя замуж, и Людмиле по окончании института пришлось искать наиболее интересную и перспективную для неё возможность обустроиться и заработать на жизнь.

К этому времени она познакомилась с заслуженным медработником из Солнечногорска. Валерий был известным в узких кругах врачом-ревматологом. Он длительное время ухаживал за Людмилой, присылал ей милые и полезные посылки – предметы одежды, принадлежности для рисования и черчения. Людмила сдалась только тогда, когда поняла, что Валерий не преследует далеко идущей цели захомутать москвичку, а столь ненавязчиво и галантно ухаживает за ней потому, что у него к ней действительно есть настоящее, искреннее чувство.

Людмила вышла за Валерия, перебралась в его квартиру в Солнечногорске и открыла в этом сразу же полюбившемся ей тихом городке небольшую архитектурную фирму.

Она общалась в основном с сотрудниками и клиентами и большую часть времени уделяла обустройству нового дома. Институтских приятельниц Людмилы жизнь разбросала по разным местам, и многие старые связи были потеряны. Но, каким бы образцовым человеком и мужем ни был Валерий, как же Людмиле порой недоставало мудрости и особой женской чуткости настоящей подруги!

И вот теперь, познакомившись с Мариной, Людмила словно ожила душой. Она с увлечением рассказывала о своей учёбе в МАРХИ, о бесконечных архитектурных проектах и эскизах и с удивлением отмечала, что собеседница с жадностью ловит каждое её слово и, казалось, понимает её, как никто другой.

Причину такого пылкого интереса Людмила поняла, когда после выхода из роддома новоиспечённые молодые матери обменялись контактами и начали общаться. Они созванивались и вместе выходили с колясками на прогулки.

У Людмилы была сдвоенная коляска, так как, к их с мужем невыразимой радости, пополнение в семье получилось грандиозным – в назначенный день и час на свет появились очаровательные девочки-близнецы, которых на первый взгляд невозможно было отличить друг от друга. Лишь какое-то время спустя счастливые родители девочек заметили разницу, заключавшуюся в месте расположения на лицах новорождённых характерной родинки – у одной из дочерей – той, что появилась на свет пятью минутами раньше своей сестры, родинка красовалась на левой щеке, а у другой – на правой. Старшую девочку решено было назвать Лидией, а младшую – Ладой. Так захотел Валерий, чтобы имена дочерей (во всяком случае, в их коротких формах) были созвучны имени любимой супруги – Люда, Лида, Лада.

– Удивительно, насколько у нас с тобой всё похоже, – сказала как-то Людмила Марине, пока они везли свои коляски по залитому весенним солнцем тротуару. – Даже имена нашим детям и вы с Вячеславом, и мы с Валерием подобрали с особым смыслом.

– Да, – согласилась Марина. – Я вот хочу следующего нашего сына, если Бог нам со Славой его подарит, Владиславом назвать. А этот, значит, Станислав, будущий жених твоей старшенькой. Кто там у нас родился на пять минут раньше? Лидия? – Она шутливо подмигнула подруге и осторожно взяла маленького Стаса на руки. – Ну что, сынок, полетели?

– Мне кажется, Лида не возражает, да, дочунь? – ласково взглянув на девчушку с родинкой на левой щеке, с радостью поддержала игру Людмила. – А Ладусю мы прибережём для Владислава.

– Мы не против, – охотно отозвалась Марина. – Как только он родится, так сразу.

Она мягко опустила сына в коляску и бережно подоткнула ему по бокам одеяльце.

Как-то разговор подруг зашёл о любительских рисунках Марины, и Людмила, заинтересовавшись, попросила показать ей несколько эскизов.

Когда Марина, придирчиво пересмотрев все свои работы, отобрала три-четыре наиболее удавшихся, на её взгляд, рисунка и принесла их на суд подруги, та после долгого, внимательного изучения содержимого Марининой папки подняла просиявший смесью непонятных чувств взгляд.

– Ты утверждаешь, что нигде этому не училась? – В голосе Людмилы звучало явное сомнение.

– Только по пособиям для самоучек, – ответила Марина. – Ну, что скажешь? Тебе не нравится? – Она явно ждала вердикта образованной подруги.

– В некоторых нюансах ещё угадывается рука художника-любителя, – Людмила во всех своих суждениях старалась быть объективной и честной до конца, – но это заметно только при очень пристальном рассмотрении. Что же касается замыслов твоих рисунков, – по крайней мере тех, что я вижу, а также своеобразной самобытной манеры, в которой выполнены эти работы, – Мариш, это грандиозно!