Дарю тебе небо – Дорога в Вечность

Влад покачал головой:

– Тогда это ничего бы не дало. Я был в тупике, и если бы не ты… Словом, спасибо тебе! А что касается идей, то здесь задумка только одна – спроектировать дом именно в том варианте, в каком хотел его видеть Стас. Никак иначе.

– Да. Конечно, – Лада вздохнула. – Но мне всё-таки кажется, что тебе трудновато… Хотя ты и стараешься скрывать свою усталость.

Влад вскинул голову и устремил на Ладу долгий пронизывающий взгляд. Радужка на его невидящем глазу выделилась своей одновременно трогательной и устрашающей мутностью.

– Что ж, ты права, – тихо признался он. – Мне с каждым днём всё труднее и труднее заниматься этим проектом. Боюсь, что я так никогда его и не закончу, и вся грандиозная задумка Стаса, что называется, накроется чем-то большим и медным.

Влад печально вздохнул и отвёл взгляд в сторону.

– Дружочек… – Лада взглянула на его взмокшие ладони и быстро накрыла их своими. – Я… догадываюсь, почему ты так говоришь. Но не расстраивайся раньше времени. Хорошо? Вдруг произойдёт нечто такое, что поможет тебе преодолеть этот сложный этап, изменит ситуацию в лучшую сторону?

– Разве что случится чудо, – Влад пожал плечами. – Но на это я мало надеюсь, если честно.

– А зря. – Лада очень нежно провела тонкими пальчиками по запястьям и кистям Влада. – Надежда должна быть всегда. В конце концов, если ты всё же почувствуешь, что уже совсем не справляешься с этой работой, ты всегда можешь изложить задумку своего брата моей маме. Не сомневаюсь, что она со своим архитектурным образованием всё правильно поймёт и поможет.

Влад покачал головой. В его взгляде появилась неожиданная твёрдость. Стальная. Не терпящая возражений.

– Спасибо, но… Нет. С этим я должен справиться сам.

В этом был весь Влад. И Лада понимала его, как никто другой. Конечно, Стас наверняка не возражал бы против того, чтобы его задумкой проекта дома на берегу озера занялись опытные профессионалы. Влад же, каким бы образованным в своей области и обязательным он ни был, всё-таки не дотягивал по уровню своих знаний до дипломированного специалиста. Но разве его можно в чём-либо убедить? Нет, он не примет никакой помощи. Это очевидно. Разве что её, Ладину, ненавязчивую и деликатную помощь. Но ведь в данном случае этого наверняка недостаточно. Влад очень слабо видит – даже вблизи. Такое положение дел, безусловно, существенно затрудняет процесс работы. Эх! Если бы только заказанная из Японии гибридная линза сотворила то самое чудо, которого они оба так ждали, и позволила бы Владу закончить этот проект!

Марина Сергеевна ещё не показывала сыну этот Ладин подарок – ведь Лада сама просила сохранить своё участие в тайне от Влада. Она надеялась, что новое слово в японской офтальмологии действительно подойдёт Владу и существенно облегчит его работу.

– Стас не потерпит ничьей другой руки, – пояснил Влад, несколько смягчившись и слегка улыбнувшись. – Иначе это уже перестанет быть его задумкой, ведь он хотел, чтобы дом был спроектирован именно мною.

Лада снова посмотрела на Влада, и в её взгляде читалось нескрываемое восхищение. Какой же потрясающей силой духа обладает этот измученный телесными недугами хрупкий парнишка! Стас наверняка не только оказывал Владу свою поддержку и покровительство, но и гордился таким братом.

– Я справлюсь… Постараюсь справиться. Не переживай, – пообещал Влад не то Ладе, не то погибшему брату, не то самому себе.

– Обязательно справишься! – воскликнула Лада, моментально воодушевившись.

– Только… Обещай мне, что будешь рядом. Всегда. Что бы ни случилось.

Щёки Лады обжёг густой румянец. Что это было? Очень похоже на предложение руки и сердца. Пусть не по словам, но по смыслу. И что ей ответить? Может быть, это вообще не то, о чём ей так хотелось думать? Вполне возможно, Влад обращается сейчас вовсе не к ней, а к Стасу, которого видит в данный момент только он. Но Влад смотрел прямо на неё – пристально и очень серьёзно – тёплым, необыкновенно волнующим взглядом.

Лада задрожала, и Влад осторожно обнял её за плечи:

– Ну что ты, глупенькая. Не бойся. Я всего лишь прошу тебя быть рядом в качестве друга. Это ведь не так уж и сложно. До сих пор ты исполняла мою просьбу превосходно. Теперь я набрался смелости, чтобы её озвучить. Только и всего.

– В качестве друга? – дрожащим голосом переспросила Лада, отчаянно надеясь на то, что он сформулирует свою просьбу иначе. – И только?

– В качестве друга, – негромко произнёс Влад. – Это немало. Для меня – даже слишком много.

– Что ж. Хорошо, – Лада разочарованно вздохнула.

– Спасибо, – тихо поблагодарил Влад и неожиданно признался: – Ведь твоя дружба для меня дороже любви любой другой девушки.

Он спохватился и быстро замолчал, чтобы не сболтнуть лишнего. Он и так уже напугал эту милую хрупкую девушку. Довёл её до дрожи. Неужели она и в самом деле его боится? Может быть, ей неприятно его лицо с ниточками не очень заметных, но всё же явно портящих общее впечатление шрамов на лбу и щеках, оставшихся после аварии, и с невидящим глазом, выделявшимся своей мутной радужкой? Интересно, поняла ли она, что его глаз с некоторых пор перестал различать свет? Во всяком случае, если и поняла, то не подаёт вида. Умело прячет свою неприязнь, всячески маскируя её следы. Это можно назвать как угодно. Сочувствие. Жалость. Желание помочь другу – именно другу, – поддержать его в трудный период. Но это не то, чего втайне ждал от неё Влад, на что он всё это время надеялся и упорно продолжает надеяться до сих пор, хотя умом и понимает всю невозможность, всю абсурдность этих своих надежд.

– Только… Обещай мне, что будешь рядом. Всегда. Что бы ни случилось.

В голове Лады снова и снова звучали эти простые, искренние и вместе с тем необыкновенно волнующие слова. Как долго Лада ждала от Влада чего-то подобного! Как боялась, что она никогда в жизни не сможет этого добиться! И вот теперь это произошло. Он сделал этот первый шаг. Лада видела, как трудно ему было на это решиться, понимала печальную подоплёку его сомнений. Но он решился. Ещё немного – и он признался бы ей в любви. А она! Боже, какая законченная идиотка! Она почти оттолкнула его!

Лада лишь задним числом поняла, какую несусветную глупость она только что совершила. Проклятая застенчивость и девическая гордость! Зачем они вообще нужны? Чтобы ломать жизни беспечным дурочкам вроде неё? Теперь уже поздно оправдываться и распускать нюни. Он увидел её замешательство, её естественные сомнения в том, что ей наконец-то выпало такое долгожданное, такое выстраданное счастье, – и истолковал это по-своему, предложив ей дружбу.

Это всё, чего она добилась. Дура! Какая же набитая дура! Теперь даже если наплевать на всё, обнять его и никогда никуда не отпускать – он не поверит. Какой-то паршивенький червячок сомнения будет точить его постоянно. Ведь она повела себя как последняя кретинка. Лада содрогнулась от омерзения к самой себе, к тому непростительному малодушию, которое она проявила. Влад был так близко! А теперь настолько же бесконечно далеко. И в этом целиком и полностью её вина. Она никогда себе этого не простит!

А с какой потрясающей находчивостью, взрослостью зрелого мужчины и поистине завораживающей деликатностью он вышел из того щекотливого положения, в которое она – пусть и неосознанно, помимо своей воли – и всё же его поставила!

– Ну что ты, глупенькая. Не бойся. Я всего лишь прошу тебя быть рядом в качестве друга. Это ведь не так уж и сложно. До сих пор ты исполняла мою просьбу превосходно. Теперь я набрался смелости, чтобы её озвучить. Только и всего.

Конечно. А чего она ещё ждала? Лада нутром чувствовала, какую боль ему причинила. Этого ей не искупить даже ценой своей жизни. Кретинка! Господи, какая кретинка!

«Ведь твоя дружба для меня дороже любви любой другой девушки», – всплыло в сознании Лады с внезапной отчетливостью.

Почему Влад вдруг сказал об этом? Неужели после того унижения, которое он несомненно должен был испытать, он наступил на пятки собственной гордости и дал ей ещё один шанс? Несмотря на то что она так непростительно глупо себя повела, он всё-таки сказал ей и эти слова. А значит, у неё есть надежда. Она исправит положение! Сделает всё, чтобы он снова поверил и открылся ей! Такого безобразного промаха она больше не допустит! Она завоюет его снова! Непременно завоюет – чего бы это ни стоило!

Лада снова посмотрела на Влада. В её взгляде светилась нежность. Неизбывная. Пронзительная. Перехлёстывающая через край.

Влад осторожно встал, не отрывая мгновенно похолодевших от внезапно нахлынувшего необыкновенного волнения ладоней от Ладиных хрупких плеч. Он уже достаточно твёрдо стоял на ногах и старался по возможности не использовать свою трость. Влад зашёл за спинку стула, на котором сидела Лада, и обхватил слегка дрожавшие худенькие плечи чуть крепче.

– Этого мне достаточно, милая Ладушка, – он немного наклонился вперёд, перегнулся через её плечо и поймал её лучистый нежный взгляд, от которого перехватывало дыхание и замирало сердце. – Вполне достаточно.

Сердце Лады перевернулось. Как много ей хотелось ему сказать сейчас! Всё то, что скопилось в ней за эти долгие два с половиной года, всё то, о чём она до сих пор молчала. Но язык её не слушался, он просто отказывался ей служить – в самый неподходящий момент. Поэтому всё, что оставалось Ладе, – это довольствоваться говорящим взглядом, в котором она постаралась передать Владу всё то тепло, нежность, и… нечто несравненно бóльшее, что она к нему испытывала. Огромное-преогромное, светлое-пресветлое и такое тёплое, такое живое, такое настоящее, что невозможно передать ни в каких словах!

– Ты ведь улетаешь сегодня. Так? – негромко спросил Влад, продолжая заглядывать в Ладины глаза, слегка перегибаясь через её плечо.

Лада вздрогнула, словно от неожиданного удара, и обернулась, как бы удерживая его взгляд:

– Откуда ты знаешь? – Она была настолько поражена, что не проговаривала слова, а почти шептала их. Она не говорила Владу о предстоящем отъезде. Держалась до последнего. Боялась, что он не так поймёт, не хотела невольно его обидеть.

– Неважно, – всё тем же будоражаще-мягким и одновременно глубоким голосом отозвался Влад.

– Тебе рассказала твоя мама? – продолжала допытываться Лада. Она хотела знать, почему он в курсе. Это для неё было столь же важно, как и то, что этому предшествовало.

– Нет. Она тут ни при чём.

Влад выдержал настойчивый взгляд Лады и слегка разжал пальцы, по-прежнему удерживавшие её за хрупкие плечи.

– Но тогда как же… – Лада не договорила. В её горле будто бы встал огромный плотный ком, который мешал дышать, не позволяя произнести ни слова.

– Я чувствую, что тебе это нужно. Вот и всё.

Воцарилось молчание – не напряжения, а наоборот, какого-то небывалого облегчения. Лада чувствовала, что Влад её понимает. Чувствовала его потрясающее тепло, его молчаливое участие каждой клеточкой своего тела. Это было сродни эйфории. Яркая, бесконечно богатая палитра всевозможных ощущений. Живая, одухотворённая. Если бы не одно но, терзавшее Ладино сердце упрямой глубокой занозой. Та самая причина, по которой она должна уехать и пусть и на время, но всё же оставить того, кто стал ей теперь дороже всех на свете.

– И ей тоже нужно, – продолжил Влад, задумчиво перебирая пальцами Ладины волосы, выбившиеся из аккуратной причёски и рассыпавшиеся по плечам изящными каштановыми локонами. – Ей нужно, чтобы ты была рядом.

Лада снова вздрогнула, как только он произнёс сокровенное «ей». Ни Ладе, ни Владу не нужно было других слов. Они, не сговариваясь между собой, как будто бы условились не произносить имя Лиды вслух. Но каждый из них сейчас безотчётно чувствовал её незримое присутствие. Лида была далеко, но как будто находилась здесь, совсем рядом и словно бы звала к себе, просила о помощи.

– Тебе необходимо улететь сегодня, – тихо, но твёрдо произнёс Влад. – Необходимо повидать её. Ты ей нужна.

Почему Влад так говорит? Он ведь не знает, что Лида ждёт ребёнка. Об этом не должна догадываться ни единая живая душа. Лада дала сестре слово, что не выдаст её секрета. Неужели Влад… – Ладу бросило в жар, стоило ей только себе представить, что Влад о чём-то догадывается. Он не должен узнать. По крайней мере, не теперь. Время ещё не настало.

– Передай ей… – тихо попросил Влад. – А впрочем, не стоит… наверное…

Лада встала, повернулась к Владу, перехватив его лежавшие на её плечах руки, но отнюдь не торопясь их отпускать, и напряжённо вгляделась в его глаза, словно прося продолжить. Лиде действительно сейчас было тяжело. Лада знала об этом, как никто другой. Но откуда это известно Владу? Каким образом он всё это чувствует?

– Просто скажи ей, что мы все рядом, – решился всё-таки Влад. – Что мы думаем о ней и окажем ей любую помощь, какая только потребуется. Передашь?

Лада кивнула и сильнее сжала его тонкие пальцы.

– Спасибо, – тихо поблагодарила она. – Конечно передам.

Лада была готова стоять так до скончания веков. Рука об руку. Глаза в глаза. Но она знала, что Владу тяжело подолгу быть на ногах после травмы, поэтому она осторожно подвела его к стулу и, очень бережно придерживая за плечи, помогла сесть на место.

Глава 7

– Мам? А ты когда-нибудь пробовала рисовать небо? Как Стас? – неожиданно спросил Влад, когда они с матерью неспешно шли вдоль побережья и наблюдали за вьющимися над самыми волнами чайками, попутно бросая им кусочки мамалыги, которые эти обыкновенно ленивые, но именно сегодня исключительно проворные птицы ловили на лету.

Марина Сергеевна на минуту задумалась и ответила, не сдержав печального вздоха, вызванного не самой сутью вопроса, а болезненным напоминанием о погибшем сыне:

– Нет. По крайней мере, я никогда не выводила небо на первый план. Только делала его фоном к своим пейзажам. К тому же я всё равно не смогла бы рисовать небо так живо и талантливо, как это делал твой брат. Я уверена.

– Вот и у меня никак не получаются подобные зарисовки, – задумчиво запрокинув голову кверху, словно бы пристально разглядывая небо в малейших деталях, признался Влад. – Как будто на эскизах Стаса стоит какой-то особый магический знак. Мне никогда в жизни не добиться столь точного сочетания красок и форм.

– А ты что – тоже пробовал рисовать небо? Как и твой брат? – Марина Сергеевна взглянула на сына с удивлением и в то же время – с нескрываемым беспокойством.

Влад кивнул, не отрывая пристального взгляда от безмятежной лазури небес.

– Пробовал. И не один раз. Причём по большей части я пытался экспериментировать в этой области ещё до того, как мне довелось узнать о рисунках Стаса и увидеть их.

– Вот как? – Беспокойство, отражавшееся в больших серых глазах Марины Сергеевны, которые унаследовали оба её сына, возросло. – Но я никогда не видела твоих рисунков. Покажешь мне?

– Там не на что смотреть, – Влад тихонько вздохнул. – Они не идут ни в какое сравнение с рисунками Стаса. У него небеса – они живые, одухотворённые… А у меня это лишь жалкие намётки, не стоящие внимания.

– И всё равно мне бы очень хотелось на них взглянуть, – произнесла Марина Сергеевна, мягко взяв сына под руку. – Наверняка у тебя получались хорошие рисунки. Ты всегда всё делал с толком… как и твой брат. Уверена, ты просто себя недооцениваешь.

Влад пожал плечами:

– Как хочешь. Там нет никаких секретов и ничего выдающегося, что стоило бы прятать от глаз людей. Правда, – он опустил запрокинутую кверху голову и очень серьёзно посмотрел на мать. – Понимаешь… В рисунках Стаса было нечто такое… Неподдельное. Настоящее. Как будто бы он пропускал все свои эскизы через себя. Как будто чувствовал живые небеса изнутри. Ну, не знаю, как тебе объяснить.

Марина Сергеевна ласково улыбнулась:

– Я понимаю.

– А вот мне этого не дано, – тихо продолжил Влад. – Все мои попытки отобразить небо, перенести его на бумагу или холст жалки и ничтожны в своей сущности. Нет, я не завидую брату. Я просто стараюсь быть честным перед самим собой.

– Это хорошо, – Марина Сергеевна слегка потрепала сына по макушке. – Это значит, что ты у меня уже стал взрослым и ответственным. И всё-таки… Покажи мне как-нибудь свои рисунки. Хоть ты и мой сын, но, думаю, я смогу оценить их объективно. Во всяком случае, мне есть с чем сравнивать, – она печально вздохнула, вспомнив поистине невероятные в своей сущности, совершенные в оттенках и настроениях зарисовки небес Стаса. – Вполне возможно, ты слишком строг к себе.

– Ничуть, – возразил Влад. – Я знаю, о чём говорю.

К ним подошла уличная торговка с плетёной корзиной в руках и стала предлагать товар, нахваливая его качество и вкус на причудливом абхазском наречии. Марина Сергеевна придирчиво оглядела небольшие колбаски, называемые здесь «аджинджухуа», в России же именуемые чурчхелой, с изящными изгибами по своим внешним контурам. Колбаски, сделанные по национальной традиции из орешков – грецких и фундука, были нанизаны на толстые нити и аккуратно покрыты слоем загущённого мукой виноградного сока. Марина Сергеевна выбрала по две довольно плотненькие на ощупь колбаски обоих видов, оплатила покупку и протянула сыну пару отменных сладких заморских диковинок – одну с грецкими орехами, одну с фундуком.

– Спасибо, мам, – поблагодарил Влад, осторожно ухватившись за нитку одной из колбасок обеими руками и слегка надкусив свой нежданный десерт. – Очень вкусно. Так вот… – он поспешил вернуться к волновавшей его теме. – Знаешь, о чём я подумал? Я, кажется, не так давно понял секрет изумительных рисунков Стаса. Открыть его тебе?

Марина Сергеевна снова с внимательной покровительственностью посмотрела на сына и кивнула. Ей было и в самом деле интересно, что думает Влад о художественном мастерстве своего брата, как он интерпретирует его рисунки. Может быть, в объяснениях Влада она найдёт зацепку, которая позволит ему самому поверить в себя, настроиться на творческий лад и снова попробовать свои силы в том, к чему у него и в самом деле лежит душа? Марину Сергеевну порадовала эта мысль, она приготовилась выслушать сына и, если это потребуется, дать ему дельный совет.

– Всё очень просто, мамуль, – ответил Влад, серьёзно взглянув в большие серые глаза матери, которые в данный момент внимательно изучали, казалось бы, каждую чёрточку его лица. – Просто Стас – прирождённый пилот. Он чувствовал небо каждой своей клеточкой, у него это было в крови. Поэтому он просто не мог рисовать иначе. Понимаешь?

– Ну, кровь-то у вас одна, – Марина Сергеевна улыбнулась. – Так что ты у нас тоже, получается, прирождённый пилот, разве не так?

– Да, – Влад слегка опустил голову; было видно, что он глубоко задумался. – Я тоже так считал… до поры до времени. Но, очевидно, я ошибался.

Марина Сергеевна продолжала пристально смотреть на сына, ожидая объяснений.

– Мне кажется, всё то, что со мной случилось, – это своего рода знак судьбы. Предостережение против моего желания стать пилотом.

Влад почувствовал, как рука матери мягко обхватила его за плечи, даруя такую необходимую ему сейчас защиту и поддержку.

– Ясно же, что я не такой, как Стас. У меня изначально иные склонности, иные увлечения. И управление самолётом – это не для меня. Я не в состоянии почувствовать небо настолько же глубоко и досконально, насколько его чувствовал мой брат. И то, что у меня не получается рисовать небеса столь же живо и качественно, как это делал Стас, только доказывает, что это так.

Влад и его мать подошли ближе к морю, где их моментально окружили гомонящие чайки, выпрашивая добычу. Влад покрошил им остатки мамалыги и оторвал с нити знатный кусок аджинджухуа, на который накинулись сразу четыре белоснежные птицы с чёрными кончиками слегка оттопыренных крыльев, чтобы растащить заветное лакомство в мгновение ока.

Влад с умилением улыбнулся:

– О как! А я думал, что чайки любят рыбу. Я ж только ради прикола кинул им эту штуку, – он выразительно кивнул на свисавшие с толстой нити остатки аджинджухуа в своей руке. – Не думал, что они так резво набросятся на неё и сметут всё подчистую. – Он проводил взглядом одну из белоснежных красавиц, которая, подхватив солидный кусок сладкой добычи, величественно взмахнула крыльями и устремилась в морскую даль.

Влад радовался, что он может теперь различать контуры предметов. Гибридная линза, выполненная по японской технологии и заказанная Ладой прямо у страны-производителя – то самое чудо, которое Лада деликатно передала Владу через его мать, очевидно, подошла для его глаза и пусть и не до конца, но всё же скорректировала его зрение.

– Вот видишь, сынок, – Марина Сергеевна очень серьёзно заглянула сыну в глаза, а затем обезоруживающе ласково ему улыбнулась. – Это доказывает, что в мире существует множество необъяснимых вещей и явлений, и что не всё так просто и однозначно, как может показаться на первый взгляд. Вот, к примеру, твои рассуждения действительно вполне разумны и логичны. С ними трудно не согласиться. А на деле всё может оказаться совсем по-другому, чем мы предполагали изначально. Жизнь, сыночек, она полна сюрпризов и логических несоответствий. На вопросы и задачи, которые она подкидывает, не существует универсальных, заранее готовых ответов. Каждый из нас постигает только свою личную правду на своём личном опыте. Так что – не вешай носа, но и не теряй головы. Со временем жизнь сама расставит всё по своим местам.

– Ты хочешь сказать, что я ещё не всё про себя знаю? – спросил Влад, оторвав взгляд от растворившейся в небесной дали чайки и очень пристально посмотрев на мать. – Что я, к примеру, смог бы управлять самолётом – управлять грамотно и толково, даже если очевидно, что я не в состоянии проникнуться небом столь же полно, как это мог сделать Стас? Брось. Я, может, и хотел бы в это поверить, но не могу. Да, я мечтал ощутить небесную стихию – мечтал столь горячо и отчаянно, что в какой-то момент даже понадеялся, что способен сесть за штурвал самолёта и подняться в воздух. Но эта надежда погибла в тот день, когда с нами произошёл этот кошмар. Ты верно сказала – жизнь действительно расставила всё по своим местам и по-своему скорректировала мои мечты… Точнее, убила их, изничтожила на корню.

– Человек изначально не знает своего призвания, – сказала Марина Сергеевна, подведя сына к возвышавшемуся на побережье большому гладкому валуну. Она помогла Владу присесть на почти идеально ровную каменную поверхность и неспешно продолжила: – Зачастую оно приходит к нему неожиданно, можно сказать, сваливается как снег на голову. Вот ты, например. Разве ещё каких-то пять-шесть месяцев назад мог подумать, что будешь так хорошо лепить?

– Лучше бы я и не лепил вовсе, – с внезапно прорвавшейся невыразимой горечью ответил Влад. – Слишком высока цена.

Марина Сергеевна встала позади сына, осторожно положила кисти рук на его плечи и с величайшей нежностью прижала к себе. Тут он был абсолютно прав. Цена действительно слишком высока.

Влад довольно долго молчал, перекатывая ногами мелкую округлую гальку, сгрудившуюся вокруг валуна, на котором он сидел. Затем снова поднял лицо к небу и прищурился от пронзившего его видящий глаз резкого солнечного света.

– А знаешь, мамуль, что я ещё понял? – негромко спросил Влад, внезапно развернувшись к матери и очень серьёзно посмотрев ей в глаза. – Стас изначально заслуживал неба больше, чем я. Он был подлинным пилотом – пилотом от Бога, пилотом по призванию – как угодно. Мало того что он чувствовал небо как свою родную стихию – он уже с самого начала ставил перед собой более правильные задачи, чем те, что чудились мне. Я хотел покорять небо и чтобы небо покорилось мне. Это жестокая ошибка. Моя личная ошибка, потому что у Стаса были иные цели. Он стоял на страже неба, оберегал его. Вот это действительно верно в своей сущности. Именно к этому следует стремиться. А я ошибался – и поплатился за свою ошибку. Теперь небо стало для меня столь же далёким и недосягаемым, как и то, в чём я нуждаюсь больше всего на свете – живое общение со Стасом, его такая ощутимая поддержка, надёжное братское плечо. Эх!

Влад поднял с берега округлый, словно бы аккуратненько обточенный по краям камушек и со всего размаху бросил его в море.

Он довольно долго сидел не шелохнувшись, наблюдая, как пенистые морские волны лениво обсасывают береговой песок. Затем решительно встал, расправил плечи и негромко обратился к матери:

– Ладно, мам, пойдём в наш номер. Что-то мы с тобой загулялись.

– Вот. – Когда они с матерью остались в своём номере, Влад открыл вместительную картонную папку, обклеенную поверху пёстрой бумагой, и отобрал несколько рисунков. – Это те эскизы небес, которые я набросал здесь, в Абхазии. У нас, в Солнечногорске, есть и другие мои зарисовки.

Влад передал папку матери, и та с интересом стала рассматривать её содержимое. Когда Марина Сергеевна осторожно извлекла из папки первый плотный листок ватмана, на котором были изображены охваченные стальным блеском грозовые небеса, тёмные недра которых разрывала серебристая змейка молнии, у неё мгновенно участилось дыхание, а большие серые глаза подёрнулись такой знакомой ей, особенно за последнее время, природной влагой.