скачать книгу бесплатно
– Однажды мисс Фиби дала мне почитать книгу вашего однофамильца, Ганнибала Джонса, и там был парень по имени Каспар Дилмотуэй, который соблазнил одну девицу. Насколько я понял, сэр, он просто сделал, что хотел, и ему ничего за это не было, да и не будет, разве что после смерти.
– Господи, мои грехи пали на мою же голову! – воскликнул Джонс. – Ладно. Но вы же не верите во все эти россказни про Лили?
– Нет, сэр, теперь нет.
У Корбетта был смущенный вид.
– Почему?
– Просто я все обдумал и сообразил, что зря слетел с катушек, и потом, у меня у самого была совесть нечиста насчет той ночи с Вайлерт Тизи, вот я и сорвался на Лили.
– Меня не волнует, что у вас было с другими девушками, но послушайте моего совета – не делайте глупостей и держитесь за Лили. Сходите к ней и извинитесь. Вы виноваты, и вам это только пойдет на пользу.
– Вы правы, сэр. Мне очень жаль. Хорошо, я к ней схожу. Но миссис Пэшен нельзя спустить это с рук. Она скверная женщина, мистер Джонс.
– Что вы имеете в виду, дружище?
Лицо молодого Корбетта стало серьезным.
– Что вы думаете об их детишках, сэр?
– О каких детишках?
– Разве мисс Харпер и мисс Фиби вам не говорили? Они уверяли отца, что вы в курсе. Мисс Харпер заявила, что вы из Лондона и сразу поймете, что к чему, лучше всякого другого. А мисс Фиби сказала, что это стыд и позор – ее собственные слова – и если что-то можно сделать, то вы обязательно сделаете.
– Не пойму, о чем вы?
– Об их детишках. О ребенке Миддлтона, ребенке Пайка и ребенке Пэшен, сэр. Мисс Харпер и мисс Фиби говорили, что объяснили вам, что к чему.
Джонс пожал плечами:
– Мисс Харпер и ее сестрица много чего мне рассказывали, но я особенно не слушал. Честно говоря, мне показалось, будто все это какие-то сплетни.
– Моя мать очень сердита на миссис Пэшен за те слова, что она говорила про вас и Лили Саудолл, сэр, – хмуро заметил Корбетт. – Она думает, что это неспроста. Вы не хотите побеседовать с моей матушкой, мистер Джонс? Она думает, что за такие дела ее следует привлечь к суду.
– Кого? Миссис Пэшен?
– Да.
Джаспер снова начал бить прутом крапиву. Они приблизились к просвету в изгороди, за которой начиналась лестница на Гутрум-Даун. Джонс поставил ногу на деревянную ступеньку, рассмеялся и неожиданно хлопнул Корбетта по плечу.
– Ну а вы хотите, чтобы ваша матушка поговорила со мной?
Лицо парня вспыхнуло, и его синие глаза блеснули.
– Мне бы очень хотелось, чтобы эта дрянная женщина получила по заслугам.
– Ладно, тогда поговорите с Лили, а я – с вашей матушкой. Но учтите, я не стану наказывать миссис Пэшен только за то, что она разносит обо мне глупые сплетни.
– А если матушка и отец сообщат вам все, что знают о ней, вы подскажете им, можно ли подать на нее в суд, сэр?
– Скорее всего вряд ли я сумею определить, есть ли смысл доводить дело до суда. Могу лишь посоветовать, следует ли обращаться с этим к адвокату, а там уж он сам решит. На это вы можете рассчитывать.
Молодой Корбетт кивнул:
– Хорошо, сэр. Я отправлюсь прямиком к доктору. Вечером Лили не работает, но я сомневаюсь, что она пойдет домой. Лили честная девушка, и ей не захочется рассказывать матери, что болтают про нее люди. Мать у нее строгая, мистер Джонс. Миссис Саудолл – методистка, а методисты очень суровы во всем, что относится к морали.
Джонс рассмеялся:
– Значит, у вас будет много времени, чтобы помириться!
Корбетт ушел, а Джонс еще постоял на лестнице и посмотрел на ячменные поля Гутрум-Даун. Округлый холм, коротко «остриженный» овечьими стадами, однако изумрудно-зеленый, громоздился над равниной подобно спящему гиганту, резко выделяясь на фоне небесной глади. По крутому склону змейкой вилась меловая дорожка, а на самой вершине покоился в каменной могиле древний вождь – неприкаянный дух, угрюмо паривший над деревней, или тот самый «долговязый парень» из местного фольклора.
В нависшей громаде холма, в раскаленном и неподвижном воздухе ощущалась какая-то угроза. Джонс вздохнул, думая о дожде. От этой мысли ему захотелось пить. Он медленно поплелся в сторону трактира, размышляя о распре между Корбеттом и миссис Пэшен.
Миссис Корбетт уже ждала его у входа. Она стояла под кустами вьющихся роз, перекинутых аркой над дверью дома, и поздоровалась, едва он приблизился к воротцам. Ничего не оставалось, как сделать любезное лицо и выслушать то, что она собралась ему сказать.
Женщина отвела его в полутемную комнату с узкими окнами и закрыла за собой дверь. Потом, высунувшись в окно и посмотрев направо и налево, затворила створки, заговорщицки улыбнулась Джонсу, поставила на стол вишневый пирог и, похвалив цветущий вид гостя, заговорила о мисс Харпер и мисс Фиби:
– Я часто бываю у них дома, мистер Джонс. Мы близкие подруги. Они так добры к Джасперу. Дают ему книги, приглашают нас на чаепитие. Очень милые и приятные особы. В Саксон-Уолл мы не слишком избалованы хорошим обществом, к тому же у викария нет супруги, поэтому мы сами развлекаем себя как можем. В нашем кружке мисс Харпер, мисс Фиби, я, Корбетт, когда мне удается его заманить – хотя владелец трактира должен быть куда более общительным, – и еще мисс Бэнкс, местная учительница, просто очаровательная дама, честное слово, вы будете удивлены, да и ученикам с ней полегче, ведь бедная мисс Вудс совсем стара – ей уже за семьдесят, – и никакой пенсии, наверное, про нее совсем забыли. Правда, она немного странная, но, конечно, это пустяки, зато рассказывает нам всякие интересные истории, про Хамельнского крысолова, например, очень интересно, когда слышишь в первый раз. Жаль только, что нет дождя, тогда у нас в трактире было бы больше посетителей. Впрочем, деньги не главное, я всегда говорю это Корбетту, ведь, в конце концов, мы христиане.
Джонс перебил ее, выразив надежду, что ждать дождя осталось недолго, и, не слушая возражений, попросил вернуться к сути дела. Насколько он понял, бурный поток ее речи был не столько уклонением от главной темы, сколько затянувшимся вступлением. Миссис Корбетт легко подхватила утерянную нить беседы и продолжила с удвоенной энергией, очевидно, вызванной тем, что ей удалось найти нового слушателя для уже не раз рассказанной истории.
– Ну вот, значит, нас четверо плюс пятый Корбетт и шестая миссис Бердси – хотя жены фермеров, между нами говоря, не самая лучшая компания, – и еще была жена баптистского пастора, пока она не умерла, бедняжка, впрочем, если уж говорить начистоту, мистер Джонс, люди из церковного сословия весьма достойные особы, но пожимание рук всем и каждому у входа в церковь перед вечерней службой, – в этом, знаете ли, есть нечто американское, хотя не мне судить, но, если хотите, им просто не достает хороших манер.
– Миддлтоны, полагаю, не часто покидали свое поместье? – спросил Джонс.
– Все случилось за неделю до того, как мы сюда приехали, – продолжила миссис Корбетт, расправив на коленях черный фартук и, видимо, входя во вкус. – Поначалу все были слишком потрясены, чтобы говорить на эту тему, но когда завершились похороны и появилась новая няня, чтобы увезти ребенка Миддлтонов, а миссис Пайк, как вы знаете, перестала выходить из дома, и было очень странно, не говоря уже про свежий воздух, почему она прятала от людей малыша, а потом еще умер младенец миссис Пэшен, – в общем, как вы понимаете, нас все это немного удивило.
– Понимаю, – терпеливо произнес Джонс. – Вы подумали, что с ребенком миссис Пайк что-то не так? Например, что он обезображен?
Миссис Корбетт покачала головой:
– Нет, мистер Джонс. Но, если уж на то пошло, согласитесь, трудно не заметить, что маленький Пайк – буквально копия всех Миддлтонов в третьем и четвертом поколении, а чтобы убедиться в этом, достаточно сходить в их картинную галерею, которую открывают по праздникам! И если уж это ничего не доказывает, то я не знаю, что еще нужно!
– Не доказывает что? – спросил Джонс, но миссис Корбетт не могла остановиться. Она покачала головой и продолжила:
– Нет, вы только подумайте, какая наглость! Малышу миссис Пэшен было четыре месяца, а маленькому Миддл-тону – всего три недели! А его мать и отец – как они только не восстали из гроба!
– Значит, вы считаете, что миссис Пэшен подменила ребенка Миддлтонов своим четырехмесячным малышом, а миссис Пайк была в деле и теперь воспитывает молодого Миддлтона как Генри Пайка, своего сына, который на самом деле умер? – уточнил Джонс. – Что ж, вероятно. Подобное уже случалось раньше.
– Да, мистер Джонс, именно это я и думаю, все, как вы сказали. Только не верю, что бедняжка миссис Пайк участвовала в этом. Она такая простодушная, просто дитя природы.
– Но должна же она знать, что Генри – не ее ребенок. Тут особого ума не требуется.
– Конечно, она знает, что это не ее ребенок. Хотя она так доверчива! Только я уверена, что молодого Миддлтона передали ей как сына Пэшен.
– Тогда зачем она прятала его в доме? Если миссис Пэшен решила расстаться со своим ребенком… кстати, а что стало с сыном миссис Пайк?
– Наверное, эта скверная женщина сказала ей, что у нее отберут ребенка, если узнают, что он чужой. А маленький Пайк, полагаю, умер. Вы сходите к этой миссис Пайк, мистер Джонс, и поговорите с ней. Она всему верит. Я в жизни не встречала таких доверчивых людей, ни в одной деревне – а у нас был дом в Эппинг-Форест, пока мы не приехали сюда и не купили трактир. И она обожает этого малыша. Отобрать его было бы жестоко. В том-то и проблема, мистер Джонс. Я не знаю, как лучше поступить. Нельзя допустить, чтобы эта женщина сделала своего сына богачом Миддлтоном, а Генри Пайк остался ни с чем. С другой стороны…
– Даже если так, маленький Пэшен ни в чем не виноват.
– Значит, вы считаете, не следует обращаться в суд?
– Возраст детей ничего не доказывает, да и внешнее сходство вряд ли станет аргументом для суда. Кроме того, маленький Пайк – на самом деле Миддлтон – может быть незаконнорожденным сыном Миддлтона и Пэшен. Вы об этом не думали?
– Но у Миддлтонов родился законный сын, мистер Джонс, и это трудно отрицать. Кроме того, семейное сходство работает с обеих сторон.
– С обеих сторон?
– Да. Генри Пайк похож на Миддлтона, а молодой Миддлтон – как его называют – на Пэшен. Можете не сомневаться, мистер Джонс. Я говорила с людьми.
– Ну, не знаю. Дело сложное, – произнес Джонс, заинтересованный этой историей, но не чувствуя себя вправе давать конкретные советы. – Мне кажется, лучше всего было бы дождаться, когда маленький Пайк повзрослеет, и убедить его заявить свои права. А сейчас, даже если ваши подозрения справедливы, денег ему все равно не видать.
– Понимаю, мистер Джонс. Да, вы правы, надо все оставить как есть. В конце концов, это не наше дело, если не считать того, что правда есть правда.
– Разумеется, ваши показания будут очень ценны, если расследование все-таки начнется, – заметил Джонс, поднявшись с места. – Давайте прикинем. Когда умер Миддлтон, малышу Пэшен, по вашим словам, исполнилось четыре месяца. Младшему Миддлтону в момент смерти его отца было три недели, а сыну миссис Пайк… сколько ему было?
– Ровно два месяца, мистер Джонс. О, я знаю, мы ничего не сумеем доказать, но это просто стыд и позор – лишать мальчугана его прав!
– Да, но если миссис Пайк, как вы сказали, пять месяцев держала своего сына – или, точнее, чужого сына – взаперти, трудно будет найти свидетельства, что подмена вообще имела место. Тут все ясно, как божий день. Скорее всего она подменила ребенка сразу после смерти мистера Миддлтона, а может быть, и до. Он долго болел?
– Все произошло внезапно, мистер Джонс. Конечно, он горевал по своей жене, это естественно, если учесть, что они поженились совсем недавно и это было, так сказать, их первое дитя. Но умереть от горя! Никто не думал, что мистер Миддлтон на это способен. Особенно если вспомнить, как скверно он вел себя с ней.
– Значит, после его смерти проводилось расследование?
– Конечно, нет! Врач написал в заключении, что все в порядке. Тогда это был доктор Кревистер. А теперь доктор Мортмэйн. Очень приятный человек, но помешан на операциях. Когда Джаспер был маленьким, он сказал, что ему надо вырезать гланды, а я ответила, что у нас в семье прекрасно обходились без этого и Джаспер тоже обойдется. Я не верю в операции. «Были побиваемы камнями и умирали от меча», как сказано в Писании. «Не люблю, когда человек вмешивается в дела природы, доктор Мортмэйн, – сказала я, – или когда пытаются насильно исправить то, что исправляет только время».
Глава V
«В сей интермедье решено так было,
Что Стену я представлю, медник Рыло.
Стена такая я, что есть во мне
Дыра, иль щель, иль трещина в стене,
…
А вот и щель – направо и налево…»
Уильям Шекспир. Сон в летнюю ночь. Акт V, сцена I
Между таинственным Бердси и преподобным Мерлином Хэллемом существовало полное взаимопонимание относительно того, что на деревенской лужайке необходимо разбить идеально ровное, хорошо подстриженное и тщательно охраняемое поле для крикета.
Крикет совсем недавно приобрел популярность в Саксон-Уолл. По крайней мере, наблюдая за матчем между командами викария и Бердси, Джонс пришел к выводу, что целью принимающей стороны было не столько вывести бэтсменов из игры, сколько полностью их обездвижить. Как деликатно выразился доктор, кулачные бои практиковались в Саксон-Уолл намного раньше, чем игра в крикет.
Ни Бердси, ни викарий не участвовали в соревнованиях лично – как-никак это дело молодых и быстрых, – однако каждую пятницу Бердси освобождал Пэшена от его пастушеских обязанностей и отправлял расчищать площадку для субботних игр. И потом, если после матча Пэшен заглядывал к священнику на кружку пива и просил три пенса за прополку его дорожек, никто не возражал.
Джонс внимательно изучил этого деревенского дурачка и решил, что только он поможет ему разобраться с запутанной историей про детей Миддлтонов, Пэшенов и Пайков. Отнюдь не желание восстановить справедливость в данном деле, а чистое любопытство побуждало его обратиться с расспросами к Пэшену, тем более что он уже начинал скучать в этой деревне, хотя ему не хотелось возвращаться к своему злосчастному роману.
В следующую пятницу Джонс проследил за Пэшеном, когда тот направился на поле для крикета. Он вышел из дома в половине четвертого, проследовал по узкой тропинке, тянувшейся в сторону Гутрум-Даун и, не упуская из виду деревенских крыш, спустился на зеленую лужайку. Там он улегся в тени дуба и стал смотреть, как Пэшен ровняет площадку для игры.
Примерно через полчаса он встал и, отряхнувшись, приблизился к нему. Разрываясь между необходимостью закончить работу и желанием проявить любезность к работодателю своей жены, Пэшен неуверенно застыл на месте, скрестив руки на рукоятке граблей. Наконец он угрюмо качнул головой и поприветствовал Джонса.
– Продолжай работать, – отозвался тот. – Вижу, ты уже почти закончил?
– Да.
Немного постояв, Пэшен снова приступил к делу. Взглянув на его неуклюжие руки, Джонс решил, что при таком темпе работа завершится не скоро, снова улегся на пожухшую траву и накрыл лицо шляпой, чтобы защититься от слепящего солнца. Старые вязы на краю поляны были тяжелы от зноя. Их густые кроны всей массой колыхались на легком ветерке, смешиваясь с синевой безоблачного неба. Сухую землю под деревьями почти полностью вытоптал скот, укрывавшийся в их тени, а окаймлявший лужайку папоротник выгорел и побурел на солнце.
Через четверть часа Пэшен отнес инструмент в сарай и вернулся с косилкой и березовой метлой. Он тщательно вымел площадку для гольфа и, как положено, бросил за обоими воротами по горсти свежескошенной травы.
Джонс прикинул, как лучше иметь дело с такой смутной и загадочной субстанцией, как разум Пэшена, и решил, что внезапная атака обеспечит самый лучший и быстрый результат.
– Пэшен, – произнес он резким тоном, снова подойдя к работнику, – что задумала твоя жена?
Реакция Пэшена оказалась неожиданной: он ошалело уставился на Джонса, вытаращив глаза, потом судорожно скривил рот и выпалил:
– Если б я знал! Я чуть не помер! Ей-богу, чуть не сдох! А мистер Миддлтон как раз должен вернуться! Я ей говорил, что это бесполезно. «Ничего тут не поделаешь, – сказал я. – Карты не врут». А она! Честное слово, еще совсем малость, и она меня уморит! Я так ей и заявил. Ей-богу, я чуть не сдох. Как собака. И в такую жару! Нельзя же так.
– Расскажи мне об этом.
Пэшен бросил на землю пучок травы, сорвал новый и провел им по бровям.
– Да это все старая чертовка, моя теща, – произнес он. – Я не могу здесь говорить, мистер Джонс. Приходите после чая в «Долговязый парень», там я вам расскажу, если хотите. – И он хитро улыбнулся, предвкушая бесплатный эль.
– Нет-нет, – возразил Джонс, – говори здесь и сейчас. Мы одни. Ты ведь быстро со всем справился. Еще и пяти часов нет. Давай сядем вон под теми вязами, покурим и поговорим.
– Только не под вязами, – покачал головой Пэшен. – Они опасны. Лучше вон под тот дуб. На нем еще нет гусениц, верно?
– Нет, – ответил Джонс, понятия не имевший, когда на деревьях появляются гусеницы.
– А вы не выдадите меня матушке, если я вам расскажу?
– Конечно, нет, – заверил Джонс, решив, что пора ускорить разговор. – Слушай, Пэшен. Я хочу спросить вот что. У вас когда-нибудь был сын?
– Понятное дело. Матушка отдала его.
– Что?
Пэшен хихикнул, довольный тем, что удивил писателя.
– Ну да, а как же. Матушка-то соображает, в этом ей не откажешь, хотя от ее готовки у меня все кишки режет. Короче, она отдала его господам, когда те остались без дитяти. «Вот, возьмите моего», – сказала она мистеру Миддлтону. Так все и получилось.
– А что произошло с ребенком Миддлтонов? – спросил Джонс, заинтересованный этой новой версией.
– Бедняга помер. Потом его похоронили и все такое, а матушка отдала им нашего, чтобы их утешить, потому что они были жутко расстроены.
– И ты не возражал?
Пэшен лукаво покосился на него и ухмыльнулся:
