скачать книгу бесплатно
Кобаяси оборачивается к своему коллеге:
– Как сказать по-голландски родзю?
Ивасэ надолго задумывается и наконец отвечает длинной фразой, в которой можно разобрать слова «премьер-министр».
– Тогда, – объявляет Кобаяси, – я готов переводить.
Якоб окунает в чернильницу остро заточенное перо.
– В послании говорить: «Премьер-министр сёгуна передать самые сердечнейшие пожелания генерал-губернатор ван Оверстратен и главный голландец на Дэдзима Ворстенбос. Премьер-министр просить… – переводчик пристально смотрит в свиток, – одна тысяча веер из лучший павлиний перья. Чтобы голландский корабль доставить заказ, когда возвращаться в Батавия, и тогда павлиний веер прибыть через год, к следующий торговый сезон».
Перо Якоба скрипит, выводя краткое содержание сказанного.
Капитан Лейси громко рыгает.
– К завтраку были устрицы… Не первой молодости…
Кобаяси переводит взгляд на Ворстенбоса, как бы ожидая его ответа.
Ворстенбос залпом осушает стакан с водой.
– Вы мне про медь излагайте!
Кобаяси с невинной дерзостью хлопает глазами:
– Господин управляющий, про медь в письме ничего нет.
– Вы мне еще скажете… – у Ворстенбоса на виске бьется жилка, – что это и есть все послание?
– Нет… – Кобаяси вперяет взор в левый столбец свитка. – Еще премьер-министр выражать надежда, что осень в Нагасаки будет ясная и зима не слишком морозная. Но я подумать, это к делу не относится.
– Одна тысяча вееров из павлиньих перьев! – Ван Клеф присвистывает.
– Лучший павлиний перья, – нимало не смущаясь, уточняет Кобаяси.
– У нас в Чарльстоне, – замечает капитан Лейси, – это называли «письмо попрошайки».
– У нас в Нагасаки, – произносит Ивасэ, – это называть «приказ сёгуна».
– Они там в Эдо, сукины дети, – вскипает Ворстенбос, – издеваются над нами, что ли?
– Хорошая новость, – утешает Кобаяси. – Совет старейшин продолжать обсуждение по меди. Не сказать «нет» – уже наполовину сказать «да».
– «Шенандоа» отплывает через семь-восемь недель.
– Квота на медь… – Кобаяси поджимает губы. – Сложный вопрос.
– Напротив, проще некуда. Если двадцать тысяч пикулей меди не прибудут на Дэдзиму к середине октября, мы закроем вашей непросвещенной стране единственное окно во внешний мир. Или в Эдо вообразили, будто генерал-губернатор блефует? Может, они думают, я сам написал этот ультиматум?
Кобаяси пожимает плечами, как бы говоря: «От меня тут ничего не зависит…»
Якоб, задержав руку с пером, изучает послание от премьер-министра.
– Как ответить Эдо по вопросу павлиний веер? – спрашивает Ивасэ. – Если «да», это может помочь с вопрос квота…
– Почему мои обращения должны ждать до скончания века, – вопрошает Ворстенбос, – а когда что-то нужно двору, требуется действовать, – он щелкает пальцами, – вот так? Этот министр, случайно, не перепутал павлинов с голубями? Может, высочайшему взору приятней будет парочка ветряных мельниц?
– Довольно будет павлиний веер, – отвечает Кобаяси. – Достойный знак уважений для первый министр.
– Мне уже поперек горла все эти «знаки уважения»! – Ворстенбос обращает свой вопль к небесам. – В понедельник мы слышим: «Уборщик помета за соколом градоправителя желает получить штуку бангалорского коленкора»; в среду: «Сторожу обезьяны городских старейшин требуется ящик гвоздики»; в пятницу: «Господин Такой-то из Такого-то уезда в восторге от ваших вилок с костяными рукоятками, а он могущественный союзник для чужестранцев» – оп-ля, и мне уже приходится есть щербатой оловянной ложкой! А как только нам нужна помощь, где все эти «могущественные союзники»? Куда подевались?
Кобаяси смакует свою победу под криво сидящей маской сочувствия.
Удержаться невозможно, и Якоб решает рискнуть:
– Господин Кобаяси?
Старший переводчик смотрит на секретаря не вполне ясного ранга.
– Господин Кобаяси, у нас недавно был один случай, когда обсуждали продажу черного перца горошком…
– Черт возьми! – вмешивается Ворстенбос. – Мы говорим о меди, при чем тут перец горошком?!
– Je vous prie de m’excuser, Monsieur, – успокаивает Якоб начальство, – mais je crois savoir se que je fais.
– Je prie Dieu que vous savez, – с угрозой отвечает управляющий. – Le jour a dеj? bien mal commеnce sans pour cela y ajouter votre aide[13 - «Простите, минеер. Думаю, я знаю, что делаю». – «Дай-то бог. День и без того паршиво начинается, не хватало, чтоб еще и вы руку приложили» (фр.).].
– Понимаете, – продолжает Якоб, доверительно обращаясь к Кобаяси, – мы с господином Ауэхандом засомневались, верно ли купец изобразил китайский иероглиф… Кажется, их называют кондзи?
– Кандзи, – поправляет Кобаяси.
– Прошу прощения, кандзи, обозначающий число «десять». В Батавии я немного учился у китайского торговца и – быть может, неразумно – положился на свои скудные знания, вместо того чтобы вызвать переводчика. Разгорелся спор и, боюсь, против вашего соотечественника выдвинули обвинение в нечестности.
– О каком кандзи спор? – спрашивает Кобаяси, предчувствуя новое посрамление голландцев.
– Тут, видите ли… Господин Ауэханд сказал, что кандзи для числа «десять» пишется так…
Всячески подчеркивая свое неумение, Якоб чертит на промокашке знак.
– Я же возразил Ауэханду, говоря, что правильное обозначение числа «десять» вот такое…
Якоб нарочно нарушает порядок написания черточек, преувеличивая свою неловкость.
– Купец клялся, что мы оба не правы. Он нарисовал крест – по-моему, такой…
– Я был убежден, что купец плутует. Об этом и заявил вслух. Не мог бы господин переводчик Кобаяси объяснить, в чем правда?
– Господин Ауэханд, – Кобаяси указывает на верхний символ, – написать не «десять», а «тысяча». У господин де Зут число тоже неправильное – это значит «сто». Вот это, – он указывает на косой крестик, – неверно запомнить. Купец написать другое… – Кобаяси берет у писца кисть. – Вот это «десять». Две черты, но один сверху вниз, один вбок…
Якоб с досадливым вздохом приписывает возле каждого значка цифры: 10, 100 и 1000.
– Так правильно?
Осторожный Кобаяси еще раз окидывает числа взглядом и кивает.
– Искренне благодарю господина старшего переводчика за наставления, – кланяется Якоб.
Переводчик обмахивается веером.
– Больше нет вопросы?
– Всего один, – отвечает Якоб. – Почему вы утверждаете, что первый министр сёгуна требует от нас тысячу вееров из павлиньих перьев, когда, по вашим же высокоученым объяснениям, речь идет о куда более скромном числе – о числе «сто»?
Все взгляды следуют за пальцем Якоба, упирающемся в свиток, где изображен соответствующий иероглиф.
Наступившая ужасная тишина весьма красноречива, и Якоб мысленно возносит хвалу Господу.
– Тра-ля-ляшечки! – комментирует капитан Лейси. – Молочко-то убежало!
Кобаяси хватается за свиток:
– Послание сёгуна не для глаз писца!
– Что верно, то верно! – сейчас же бросается в бой Ворстенбос. – Это послание для моих глаз, господин переводчик! Моих! Господин Ивасэ, переведите-ка вы, чтобы мы наконец точно узнали, что на самом деле требуется: одна тысяча вееров или же сто вееров – для Совета старейшин и девятьсот – господину Кобаяси и его дружкам? Только вначале, господин Ивасэ, освежите мою память: какое наказание положено за умышленное искажение приказа сёгуна?
* * *
Когда до четырех часов дня остается ровно четыре минуты, Якоб за своим рабочим столом в пакгаузе Эйк прикладывает к исписанной странице лист промокательной бумаги. Выпивает очередную чашку воды – вся она позже выйдет вместе с потом. Затем, отложив промокашку в сторону, читает заголовок: «Приложение 16: истинное количество лакированных изделий, вывезенных с Дэдзимы в Батавию и не заявленных в сопроводительных документах, с 1793 по 1799 год».
Якоб закрывает черную папку, завязывает шнурки и убирает папку в портфель.
– Хандзабуро, заканчиваем. Управляющий Ворстенбос вызвал меня к четырем на совещание в Парадном кабинете. Отнеси, пожалуйста, эти бумаги в канцелярию, господину Ауэханду.
Хандзабуро вздыхает, берет папку и удаляется, весь в неизбывной тоске.
Якоб выходит следом, запирает за собой дверь пакгауза. В липком парном воздухе летают семена каких-то растений. Обгоревший на солнце голландец вспоминает первые зимние снежинки в родной Зеландии.
«Пойду по Короткой улице, – говорит он сам себе. – Может, увижу ее».
Голландский флаг на площади бессильно обвис, редко-редко трепыхнется.
«Если уж надумал изменить Анне, зачем гнаться за недостижимым?»
У Сухопутных ворот чиновник роется в тележке с сеном – ищет контрабанду.
«Прав Маринус – нанял бы себе куртизанку. Деньги теперь есть…»
Якоб доходит до Перекрестка. Там Игнаций подметает улицу.
На вопрос секретаря раб отвечает, что ученики доктора недавно ушли.
«Всего один взгляд – и было бы ясно, понравился ей рисунок или оскорбил».
Якоб стоит там, где, быть может, прошла она. За ним наблюдают двое соглядатаев.
Ближе к дому управляющего к нему подходит Петер Фишер:
– Ну что, я гляжу, ты у нас сегодня на коне? Рад, как кобель, который только что покрыл сучку? – От пруссака несет ромом.
Якоб догадывается, что Фишер намекает на утреннее происшествие с павлиньими веерами.
– Три года в этой богом забытой тюрьме… Сниткер клялся, что, когда он уйдет, я стану помощником ван Клефа! Слово давал! И тут являешься ты со своей чертовой ртутью. Удобно устроился у этого за пазухой… – Фишер, пошатываясь, смотрит на дом управляющего. – Не забывай, де Зут, я тебе не какой-нибудь слабак. Я не рядовой писарь! Не забывай…
– Что вы служили стрелком в Суринаме? Вы нам всем каждый день об этом напоминаете.
– Повышение – мое по праву! Перейдешь мне дорогу – я тебе все кости переломаю!
– Хорошего вам вечера, господин Фишер. Желаю провести его трезвей, чем были днем.
– Якоб де Зут! Своим врагам я ломаю кости, одну за другой…
Ворстенбос самолично проводит Якоба к себе в кабинет. Давно уже он не проявлял такого радушия.
– Господин ван Клеф рассказывает, вы имели несчастье навлечь на себя неудовольствие господина Фишера.
– Господин Фишер отчего-то вообразил, что я сплю и вижу, как бы ущемить его интересы…
Ван Клеф наливает портвейн благородного рубинового оттенка в три рифленых бокала.
– …Но возможно, это в нем говорил ром господина Гроте.
– А вот интересы Кобаяси мы сегодня ущемили, ничего не скажешь, – замечает Ворстенбос.
– Сразу хвост поджал, как нашкодившая шавка, – подхватывает ван Клеф.
На крыше шуршат, топочут и кого-то сурово предостерегают птицы.
– Он попался в ловушку собственной жадности, – говорит Якоб. – Я всего лишь… чуть-чуть его подтолкнул.
– Наверняка он сам на это смотрит иначе! – Ван Клеф усмехается себе в бороду.
– Когда я с вами познакомился, де Зут, – начинает Ворстенбос, – я сразу понял: вот честная душа в сплошном болоте, где каждый норовит воткнуть нож в спину. Острое перо среди тупых обломков! Этого человека нужно только слегка направить, и он еще до тридцати станет управляющим! Сегодня ваша находчивость спасла и деньги, и доброе имя Компании. Генерал-губернатор ван Оверстратен узнает об этом, даю вам слово!
Якоб кланяется. «Неужели меня вызвали, чтобы назначить начальником канцелярии?»
– За ваше будущее! – провозглашает управляющий.
Все трое сдвигают бокалы.
