Игры зверей

* * *

– Мне надо будет кое-кого навестить в больнице Т. В три часа, – сказала Юко и добавила, чтобы Кодзи ждал ее в сквере перед больницей в половине четвертого.

Больница Т., большое современное здание неподалеку от дома Иппэя в Сибасироганэ, находилась на южной стороне холма, в самом центре жилого района, расположенного в небольшой долине. К главному входу, петляя, вела широкая пологая дорога для автомобилей. Конструкция пятиэтажного здания, возведенного совсем недавно, – открытые опоры вместо первого этажа, стеклянные панели фасада, колонны, обложенные белой плиткой, голубая плитка вокруг окон – оставляла ощущение воздушности и легкости. В сквере на южном склоне был разбит газон, росли веерные пальмы, гималайские кедры, разнообразные кустарники, стояло несколько скамеек. Однако вся эта растительность не спасала от палящих лучей послеполуденного летнего солнца.

Кодзи не сводил взгляда с дверей больницы, а перекочевавшее на запад солнце освещало часть его лица. Свет впивался в кожу, словно красный краб, оставляя на щеке след. Три сорок пять, а Юко все еще не пришла.

Над больницей парили два воздушных змея. В больших чистых окнах горели люминесцентные лампы. Несколько окон закрыты глянцевыми жалюзи. Кое-где сверкали серебром медицинские инструменты. В одном окне на подоконнике виднелись чайник и красная пластмассовая игрушка. Кодзи ждал; воротник его пиджака промок от пота.

Ему вдруг пришла в голову мысль: не обманула ли Юко, сказав, что пошла в больницу навестить кого-то. Может, у нее самой какие-то проблемы? Могло ли случиться так, что разъедавшая Иппэя порча укоренилась и в Юко и теперь сжигала ее душу, как багровый закат?

* * *

В больших стеклянных дверях показался небесно-голубой зонтик. Покидая больницу, Юко раскрыла его, как делают люди, выходящие из помещения под проливной дождь. «Скрывает лицо», – мрачно подумал Кодзи.

Главный вход и скамейку разделяло метров тридцать. Чтобы их преодолеть, надо было пройти через площадку, где разворачивались автомобили. Кодзи не хватало смелости смотреть на медленно приближающуюся фигуру Юко. Он опустил глаза, и его внимание привлек лежавший под ногами предмет. Это был черный гаечный ключ. Кто-то ремонтировал на площадке машину и забыл инструмент.

Много позже, уже в тюрьме, Кодзи не раз вспоминал об этой находке. Ключ оказался у его скамейки не случайно. Внезапно возник именно на этом месте. С виду самый обыкновенный гаечный ключ. Он лежал, полускрытый в траве, на границе между газоном и бетонной площадкой, и выглядел совершенно естественно, словно здесь ему самое место. Но это была великолепно исполненная подделка, не поддающаяся описанию сущность, на время принявшая форму гаечного ключа. Некая сущность, которая не должна была находиться там, где ее обнаружил Кодзи; сущность, исключенная из мироустройства, временами неожиданно проявляет себя, чтобы подорвать самые основы порядка. Кристально чистая, без малейших примесей сущность. Именно она и приняла форму гаечного ключа.

Люди воспринимают понятие «воля» как нечто неосязаемое, не имеющее формы. Возьмем, к примеру, пролетающую над крышей ласточку, яркие причудливые облака, острый контур черепичной крыши, губную помаду, потерянную пуговицу, перчатку, карандаш, шнурок на мягкой шторе… Обычно слово «воля» не связывают с этими предметами. Но речь идет не о людской воле. Если допустить, что есть нечто, обладающее волей, нет ничего удивительного, что оно проявляет себя в той или иной материальной форме. Опрокидывая наш ровный повседневный уклад, эта воля сплачивается, становится сильнее и ожидает подходящего случая, чтобы втянуть людей в собственный порядок, пронизанный чувством неизбежности. Как правило, она пребывает невидимой, пристально следит за нами и в самый ответственный момент нежданно-негаданно материализуется. Откуда берется материя для этого? Кодзи, сидя в своей камере, часто думал, что она, наверное, приходит со звезд.

И вот настал как раз такой момент. Кодзи не сводил взгляда с черного блестящего ключа. Эти мгновения были пронизаны необъяснимым очарованием, время замерло, разорвалось под воздействием чар. Время напоминало корзину, полную фруктов. Благодаря этому грязному куску железа, принявшему форму гаечного ключа, из корзины в один миг полилось прохладное, выдержанное, как хорошее вино, очарование.

Не раздумывая, Кодзи поднял свою находку и сунул во внутренний карман летнего пиджака. Ключ был горячий и сквозь рубашку приятно согревал грудь.

Наконец небесно-голубой зонтик приблизился к Кодзи, шелковый купол поднялся, и Юко криво улыбнулась из-под него ярко накрашенными губами:

– Заждался? Жарко-то как. Надо было дать тебе зонтик.

Она прислонила зонтик к спинке скамейки, загородив Кодзи от льющихся с запада лучей. Он был уверен, что Юко не заметила, как он прятал ключ в карман.

* * *

О чем они тогда говорили под знойным летним солнцем, Кодзи помнил в подробностях. Сначала Юко рассказала о человеке, которого навещала. Оказывается, он шел на поправку быстрее, чем все думали. Кодзи слушал, не веря ни единому слову. Потом ни с того ни с сего заявила:

– Мне кажется, я постарела.

Кодзи начал горячо возражать.

– Но я смотрю на мужа и все чаще так думаю.

Юко, как это уже бывало, постепенно переводила разговор на тему, которая больше всего не нравилась Кодзи. Всякий раз, когда заходила речь об Иппэе, Кодзи казалось, что Юко прямо у него на глазах затягивает в болото. Он не успевал протянуть руку, и ее ноги, бедра, грудь быстро погружались в трясину меж листьев цветущего лотоса, пока на поверхности не оставались только ярко накрашенные губы, еще хранившие улыбку, но и они исчезали в воде, по которой расходилась лишь легкая рябь.

Юко говорила о том, что Кодзи уже не раз слышал: как хорош был Иппэй в двадцать с небольшим – тогда он выглядел олицетворением самой юности. Об этом можно судить по его длинному восторженному комментарию к биографии Ли Хэ, озаглавленному «Поношение юности». Когда Иппэй писал комментарий, он, несомненно, отождествлял себя в молодые годы с «небесным воином» из блестящего стихотворения поэта.

В седле, золотом, сверкающем,На превосходном крепком скакуне,Сером в яблоках,В тонких шелках благоухающих,С красавицею на коленяхБросает чашу в каменьях драгоценных.И люд простой зовет его: «Небесный воин!»

Этого лирического героя от Иппэя отличало одно: «Он с рождения не прочитал ни слова».

Кодзи не мог понять, зачем Юко вспомнила это стихотворение, сидя на скамейке под палящим солнцем. Еще раньше она дала ему книгу со стихами Ли Хэ и обратила внимание как раз на этот текст. Кодзи прочитал его в своем жалком пансионе и понял, что во время первой встречи с Иппэем в баре услышал от него заключительную строку этого самого стихотворения.

В молодости Иппэй наверняка ни в чем не нуждался. Но теперь все, чем он владел, источало вонь гниения. Юко не могла его не чуять, но, похоже, ей полюбился этот запах. С тех пор как Иппэй убедил себя, что ему во всем должна сопутствовать только удача, его образ жизни, вызывающе нарочитый и фальшивый, бросался в глаза.

О! Кодзи больше не мог это слушать! Что сделать, чтобы Юко замолчала?

Кодзи резко поднялся и замахал руками, будто хотел размяться (уже остывший гаечный ключ несколько раз ударился о грудь), а затем обошел скамейку вокруг и уселся на другую, стоявшую спинка к спинке с той. Такая реакция на незначительный, казалось бы, разговор задела Юко. На какое-то время за спиной Кодзи повисло жаркое молчание. На мохнатом стволе веерной пальмы застрекотала цикада. Кодзи почувствовал, как кончики спиц небесно-голубого зонтика коснулись его волос, но остался сидеть.

Немного погодя Юко встала; не выпуская из рук зонтик, она подошла к Кодзи и уставилась на него сверху вниз. Лицо ее побледнело, – не иначе, тому причиной стала тень от зонтика.

– Ты чего обиделся? Что ты от меня хочешь? Эти твои капризы… по какому праву?..

– Какое еще право! Не говори ерунды. Может, присядешь?

– Не хочу. Здесь слишком жарко.

Прозвучало это совсем по-детски.

– В таком случае отойди в сторону. Ты мне вид закрываешь.

– Я иду домой.

Но Юко никуда не пошла. Сидевший перед ней сопляк, у которого молоко на губах не обсохло, знал, что ей придется возвращаться в пустой дом, и это ее раздражало. Тем не менее она осталась и села рядом с Кодзи на горячую скамейку.

– Может, ты перестанешь о нем говорить?

– А я разве не перестала?

– Ты все время о нем вспоминаешь. Надоело.

– Мне тоже эта тема неприятна. Не одному тебе.

– То есть у тебя само собой получается?

– Это моя песня. Мне и под нос нельзя ничего мурлыкать? Эта песня – моя, понятно?

– И ты хочешь, чтобы мы исполняли ее хором? Ну уж нет! Пусть поют те, у кого нет мужества, трусы. У кого от чувства собственного достоинства осталось одно название.

Резкие и обидные слова, которые бросал Кодзи, ничем не подкреплялись и не имели ничего общего с истинным положением вещей. Неизвестно, с какого времени он стал позволять себе такие выражения и в какой момент Юко позволила ему так с ней разговаривать. Но несомненно, она выслушивала знакомые слова из молодежного лексикона с удовольствием. Они как бы щекотали ее, словно легкий удар кнута. Кодзи оказался перед выбором между излишней фамильярностью, к которой подталкивали слова, и несдержанностью поступков, к которой побуждали чувства. Он пристально смотрел на Юко, на ее раскрасневшиеся от жары щеки и чувствовал, что между ними по-прежнему остается дистанция – как между врачом и кожей пришедшего на осмотр пациента.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Юката – легкое летнее кимоно. – Здесь и далее примеч. перев.

2

Идзу – полуостров на тихоокеанском побережье острова Хонсю, на востоке префектуры Сидзуока.

3

Тории – П-образные ритуальные ворота без дверей в синтоистских святилищах и монастырях, красного цвета либо неокрашенные; отмечают границу, за которой начинается священное пространство.

4

Гэта – традиционная японская деревянная обувь, прямоугольные сандалии в форме скамеечки.

5

Обон, он же Праздник фонарей, – один из важнейших японских праздников, день поминовения усопших, который отмечается 13–15 августа; по традиции японцы стараются провести его в родных местах.

6

Гуго Лауренц Август Хофманн, эдлер фон Гофмансталь (1874–1929) – австрийский драматург, писатель и поэт, представитель декадентства, импрессионизма и европейского символизма, автор либретто к операм Рихарда Штрауса, сооснователь Зальцбургского музыкального фестиваля. Стефан (Штефан) Георге (1868–1933) – немецкий поэт-символист и переводчик, перевел на немецкий язык труды Данте Алигьери, Уильяма Шекспира, Шарля Бодлера, сторонник концепции «искусство ради искусства».

7

Ли Хэ, также известен как Гуйкай и Шигуй (790–816) – китайский поэт эпохи династии Тан; в своих произведениях много внимания уделял тематике сверхъестественного, эзотерического и инфернального, его стихи полны ярких и туманных метафор. В Китае его называют «Дьяволом поэзии», а в Европе – «Китайским Малларме».

8

Иппэй цитирует своего любимого китайского поэта Ли Хэ.

9

«Мужчина, увешанный женщинами» («L’Homme couvert de femmes», 1925) – роман французского писателя-сюрреалиста Пьера Дриё ла Рошеля (1893–1945).