Реаниматор культового кино

С.Ц.: Он пришел на просмотр «Liquid Sky», где я зрителям рассказывал историю, о которой мы сейчас говорим.

Д.М.: А где был просмотр?

С.Ц.: В Лос-Анджелесе в прошлом году. После просмотра он подошел ко мне и сказал «Ну как же вы до сих пор не сделали? Я хочу продюсировать этот фильм». И начались разговоры.

Д.М.: В прошлом году. И у вас эти разговоры продолжаются до сих пор?

С.Ц.: Они на некоторое время прекратились, потому что я не делаю того, что он просил от меня. А он просил переписать сценарий под современность. Как я уже рассказывал, для меня сценарий был очень сильно связан с историей рок-н-ролла. С моей точки зрения, чтобы сделать полноценный сценарий, перенесенный в сегодняшний день, надо произвести достаточно большую работу. С его точки зрения – всего лишь изменить даты, некоторые описания видов, и все будет выглядеть, будто это сегодня. А мне не хочется так менять сценарий.

Д.М.: Скажи, а кто вместо Уорхола мог бы выступить в той роли, если бы ты все же снимал?

С.Ц.: Там места для Уорхола уже бы не было, в этом измененном под сегодняшний день сценарии.

Д.М.: А, предположим, взять и сделать Леди Гага продавщицей цветов?

С.Ц.: Почему Леди Гага? Она, с моей точки зрения, совсем не несет тех идей, которые держал в себе Энди Уорхол. Другое дело, если для твоей Леди Гага другое придумать, что ей очень подходит. Но Леди Гага – не Энди Уорхол. Она не пойдет играть эпизодическую роль с радостью, она, по-моему, абсолютно коммерческий человек, и в этом отличие современных людей.

Д.М.: А если предположить, что «Sweet Sixteen» был бы запущен, все-таки этот эпизод с Уорхолом ты бы оставил или нет?

С.Ц.: Не знаю, я не думал, но, честно говоря, изменил бы очень многое. Может быть, и этот эпизод бы полетел, потому что мне хотелось это перенести больше в будущее, и тогда это бы имело более фантастический характер.

Д.М.: Каково твое мнение о кинокарьере Уорхола? Ты его видел в фильме «Тутси» с Дастином Хоффманом, и вообще его появление на экране?

С.Ц.: «Тутси»! Конечно, видел много раз! Это один из фильмов, которые меня привели в восторг, когда они только вышли на экраны.

Д.М.: Уорхол снимался и там, и в рекламе, появлялся в каких-то микровставках. Ты считаешь, он киногеничен был сам по себе? То есть не его фильмы, а он сам киногеничен?

С.Ц.: Ты говоришь про Дастина Хоффмана?

Д.М.: Нет, про Уорхола.

С.Ц.: Для той роли он был идеален. Просто та роль была специально сделана на его личность. Она не должна была эксплуатировать его актерские качества. Как бы он ни произнес этот текст – все было бы хорошо.

Д.М.: То есть этот эпизод создавался специально для него?

С.Ц.: Да.

Д.М.: И почему ты его не вставил в «Жидкое небо»?

С.Ц.: Потому что в «Жидком небе» не было места для подобного эпизода. Если бы я мог вставить любым образом звезду, которую хочу вставить! Например, в моем последнем фильме у меня были возможности сотрудничать со звездой первой величины, и, честно говоря, я иногда думаю, что был очень неправ, что не сделал так. Это сильно помогло бы картине.

Д.М.: Ты имеешь в виду фильм «Перестройка»[25]?

С.Ц.: Да. Я этого не сделал, потому что мне не удалось сделать этот эпизод в сценарии достаточно логичным и творчески оправданным. А иначе мне не хотелось.

Д.М.: Вся история в «Жидком небе» – в стиле «Фэктори», нью-йоркской богемы, андеграунда. Неужели там это никак не увязывалось?

С.Ц.: Честно говоря, мне это никогда не приходило в голову. Если бы мне пришло в голову, что необходим эпизод с Уорхолом, наверное, я бы нашел какой-нибудь способ его впихнуть. Просто мне не казалось, что это нужно для картины. Это в моем характере, – я не рвусь использовать звезд. Очень известная история по этому поводу случилась на съемках «Жидкого неба»: мы снимали эпизод с туалетом в ночном клубе. Снимали в лофте, где я жил, и в этом помещении в то время была гигантская пустая стена. И вот – туалет, на стене должно быть граффити, которое, предполагалось, мы как-то сделаем. И мои сотрудники, моя жена Нина встретились с Китом Харингом[26]. Кит Харинг сейчас – один из величайших художников эпохи. Тогда он был начинающим художником, про которого, тем не менее, было уже понятно, что это имя зазвучит. И они ему предложили создать граффити в нашем лофте, где будет сниматься туалет. Он сказал «Я это с удовольствием сделаю! Бесплатно. Но в этом туалете не будет ничьих граффити, кроме моих. Я распишу всю стену». Они пришли с этим ко мне. Я говорю: «Вы что, с ума сошли? Где вы видели туалет, где есть только один художник? Нет». А они: «Ты с ума сошел! Лучший художник хочет расписывать – ты отказываешься!» А я отказался. Результат был следующий: А) Кит Харинг остаток жизни со мной не здоровался. Б) Если бы эта стена была им расписана, я, продав эту стену сегодня, мог бы жить остаток своих дней припеваючи.

Д.М.: Кит Харинг был партнером Уорхола, другом.

С.Ц.: Может быть, был такой момент, но они, конечно, по возрасту очень разные были. У них разница лет в двадцать была. Они могли быть партнерами, конечно, но Кит был сам по себе очень знаменит, и это никак не было связано с Энди. А то, что они могли быть партнерами… Майкл Джексон был партнером «Битлз», и кто об этом знает?

Д.М.: Если бы тебе дали неограниченный бюджет, ты бы снял кино с двумя условиями – снимаем или «Жидкое небо-2», или «Sweet Sixteen»?

С.Ц.: Если бы мне дали… У тебя очень странная постановка вопроса! Если бы мне дали неограниченный бюджет, я бы снимал вообще что-то новое, – у меня есть достаточно сценариев для неограниченных бюджетов. «Жидкое небо-2» или «Sweet Sixteen»? Такой выбор?

Д.М.: Да. И неограниченный бюджет.

С.Ц.: На этот вопрос трудно отвечать, потому что он абстрактный. Наверное, разумнее было бы делать «Жидкое небо-2». Хотя, опять же, все равно «Sweet Sixteen» переписывать, так что, возможно, и его. Но надо было бы думать, что у меня сложится в голове лучше.

Д.М.: Какой фильм Уорхола ты считаешь самым удачным? В твоем понимании как кинорежиссера.

С.Ц.: Я боюсь, что это не поддается классификации. Все одинаково очень интересны, я не могу назвать один, конкретный. Но в смысле своей предельной идеологической формулы, как «Черный квадрат» Малевича, его лучшая картина – «Эмпайр», поскольку там вообще ничего нет, кроме одного небоскреба.

Д.М.: Пять часов? Или семь часов? Я не помню, сколько это длится.

С.Ц.: Я тоже не помню. Я, естественно, никогда все эти часы не сидел, но надо сказать, что были зрители, которые это делали.

Д.М.: Ты высидел хоть один фильм Уорхола целиком, от начала до конца?

С.Ц.: Возможно, да. Честно говоря, не могу припомнить, в каких обстоятельствах я их видел. Мир был совсем другой, не было видео тогда. Я должен был смотреть в каком-то кинотеатре. Я не помню, как это было.

Д.М.: Я-то высидел однажды «Девочек из Челси» пять часов, поэтому и спрашиваю. Но я три раза заснул. И три раза проснулся.

С.Ц.: Понимаешь, мне для этого не надо смотреть длинный фильм Энди Уорхола, я на большинстве современных фильмов, которые получают призы, засыпаю. И, честно говоря, это у меня на сегодня даже своего рода тест качества фильма, потому что фильм может получить всех Оскаров и все призы в Каннах, а я через пятнадцать минут засыпаю. А есть фильмы, на которых я, наоборот, просыпаюсь. И напряженно смотрю от начала до конца. Сегодня у меня два главных критерия оценки фильма: первый – если я не засыпаю на нем, и второй – если я помню его содержание на следующий день.

Д.М.: И я так понимаю, что длительность фильма к этому отношения не имеет?

С.Ц.: Никакого!

Д.М.: После успеха «Жидкого неба» ты виделся с Уорхолом? Он смотрел «Жидкое небо»?

С.Ц.: Я этого не знаю, потому что я с ним на эту тему никогда не разговаривал. Если я с ним виделся, то личных разговоров у меня с ним не было.

Д.М.: Это было на каких-то мероприятиях, вечеринках?

С.Ц.: Да. То, что с ним не разговаривал на эту тему – это точно.

Д.М.: Были мысли сотрудничать с ним после успеха «Жидкого неба»?

С.Ц.: Не было поводов к этому. Но почти в то же самое время, когда с ним виделся я, Комар и Меламид купили у него душу. Его душа была продана за какую-то небольшую сумму какому-то, по-моему, русскому коллекционеру, а сравнительно недавно какой-то коллекционер продал эту душу за гигантские деньги. Это, так сказать, сертификат такой они сделали, что душа продана.

Д.М.: Комар и Меламид – это же твои друзья.

С.Ц.: Да, у них был такой проект – покупка человеческих душ. И один из первых, у кого они купили душу, был Энди Уорхол. Энди легко откликался на такие предложения. Они его попросили – он продал.

Д.М.: А у тебя они просили?

С.Ц.: Душу? Нет. У меня не просили. Почему – не знаю. Могу позвонить Комару и спросить. Это было довольно-таки давно, может даже до «Liquid Sky», поэтому, может быть, моя душа не представляла такой ценности для них. (Смеются.)

Д.М.: Слава, ты отлично мне все рассказал. А как ты узнал, что Энди больше нет? Это личный вопрос, потому что я, предположим, знаю, как это узнал.

С.Ц.: Это было во всех новостях. Поэтому было трудно не узнать сразу. Услышал я это от кого-то конкретно или в новостях – не помню.

Д.М.: То есть четкого воспоминания, что вот в этот день умер Энди Уорхол, у тебя нет?

С.Ц.: Нет, у меня есть воспоминание, что я, естественно, разволновался, когда узнал, но от кого конкретно, не помню.

Д.М.: А я был не в курсе произошедшего, услышал это от американского студента, который меня огорошил во время нашего разговора о живописи. Он говорит: «А ты в курсе, что он умер?» Я был дико удивлен, потому что я этого не знал, в России же об этом никто не говорил.

С.Ц.: Потому что ты жил в России… Для тебя это было событие привнесенное, а я жил в Нью-Йорке, в том же городе, об этом кричали все вокруг, поэтому вспомнить… Это так же, как сказать, от кого я впервые услышал, что Сталин умер. Я не помню. Да, я прекрасно помню день, когда умер Сталин, но я не помню, от кого я это узнал.

Возвращаясь к идее режиссера одного проекта. Во-первых, я себя не считаю таковым хотя бы потому, что до «Liquid Sky» у меня же было два пика известности – и в России я был очень известен, и в Израиле все газеты писали о том, что я лучший режиссер Израиля. Другое дело, что делал документальные фильмы, а не художественные. Во всяком случае, думаю, мне это сильно повредило. В том плане, что после «Жидкого неба» я очень мало думал о том, чтобы строить свою карьеру на этом успехе, и гораздо больше о том, как не опустить планку и не сделать что-то хуже. Для меня это было куда важнее.

Д.М.: Один из твоих любимых проектов сейчас – фильм о Маяковском. Правильно?

С.Ц.: Это один из многих замыслов, которые, к сожалению, сегодня имеют несколько препятствий. Я говорил с парой российских продюсеров, и у обоих было положительное отношение к проекту, но при этом они объясняли мне, что бюджет должен быть меньше миллиона долларов, иначе никто на это денег не даст. У меня придуман сюжет, но честно признаюсь, я не могу понять, как его сделать столь дешево. Во-первых, – костюмы. Я уж не говорю про улицы, которые невозможно загримировать. А я не задумываю это как нечто, где два человека сидят в одной комнате весь фильм. Это просто неинтересно. Это не тот фильм, который я задумал. Сделать это в масштабе, какой я себе представляю, – это сотни исторических костюмов. И нет дешевого способа их достать. Поскольку это 25-й год в Америке, и очень много вещей серьезно увеличивают бюджет. Но если бы мне сказали, что бюджет – не моя забота, какой получится – такой и получится, делай просто хороший сценарий, я бы тогда, конечно, все бросил и делал бы его.

Д.М.: Правильно я понимаю, что фильм называется «Маяковский в Америке»?

С.Ц.: Условно так. Может быть, я бы его в конечном итоге назвал как-то иначе.

Д.М.: И еще документальный фильм о Маяковском ты продолжаешь…

С.Ц.: И документальный на ту же тему. Я уже снял интервью с дочерью Маяковского. Единственное, что мне нужно, – деньги на все архивы. Архивной работы очень много, и некоторая требует не только платы за архив, но и поисков. Очень много героев вовлечены в эту историю, и никто не знает, что с ними стало в дальнейшем. Нужно искать родственников, искать фотографии этих родственников. Есть несколько ведущих фигур, и нет ни одной их фотографии, – в этом и заключается сложность производства документального фильма о них.

В общем, это достаточно большая работа, которую делать без денег я не могу. Отсутствие денег свидетельствует еще об одной стороне проблемы: по всей вероятности, нет телестудии, которой бы очень хотелось этот фильм иметь. Если бы она была, то, наверное, были бы и деньги.

Д.М.: Тебя не удивляет, что атмосферу Нью-Йорка лучше всего передавали и передают приезжие люди?

С.Ц.: Это типично для Нью-Йорка, потому что в город стекались талантливые люди со всего мира. Поэтому ничего удивительного в этом нет. Я не думаю, что тут кто-то занимался специально изучением этого вопроса, хотя могу предположить, что в стиле Уорхола, в каком-то смысле, по-моему, отражается его этническое происхождение. Ибо выходцы из Чехословакии – народ, эстетически задержавшийся в позднем средневековье – раннем ренессансе. Там, как говорят, чуть ли не в каждой деревне есть свой кукольный театр, и такая откровенная стилизованная театральность свойственна чехам и чешской культуре. Не случайно в одно и то же время в Праге жили Кафка, Чапек…

Д.М.: У тебя действительно лофт один из самых больших после «Фэктори»?

С.Ц.: Это неправильная постановка вопроса. «Фэктори» – все-таки учреждение. В учреждениях больших лофтов, наверное, полно. А как жилой – да, большой. Не припомню, у кого были бы больше.

Д.М.: Вокруг Юнион-сквер много таких лофтов?

С.Ц.: Думаю, да. Правильно сказать – вокруг Юнион-сквер, потому что все это вообще относится к большой, нижней части Манхэттена. Это не специфично для Юнион-сквер. Просто тот дом, где «Фэктори», – был дом с магазинами и учреждениями. Мой дом на 14-й стрит относится к домам, которые тоже были не совсем жилыми. В конце XIX века там были репетиционные помещения – в этом районе было много театров. Был момент в XIX веке, когда Бродвея не было как театрального района, все театры находились на 14-й. Я не видел следов этого, но есть и другая культура, есть культура 3-й авеню, что тоже рядом. На которой было что-то около 25 театров. Это были еврейские театры, это был великий театральный мир. Вокруг Юнион-сквер на моих глазах уже снесли два больших театра… И, естественно, все эти театры нуждались в репетиционных помещениях.

Д.М.: Ты живешь под квартирой, в которой жила Валери Соланас[27], автор «SCUM Manifesto», правильно?

С.Ц.: Да, но когда я въезжал, она уже там не жила. И я про нее узнал потом от моих соседей, которые все тоже участвовали в «Жидком небе», – прежде всего от Боба Брэйди[28]. Он сказал: вот она, между прочим, в этом лофте жила. Прямо надо мной.

Д.М.: То есть та самая феминистка-лесбиянка, которая стреляла в Энди Уорхола.

С.Ц.: Да.

Д.М.: А ты когда туда въехал?

С.Ц.: Когда мы начинали делать «Liquid Sky». Это был 81-й, наверное…

Д.М.: Когда, наверное, она вышла из психушки…

С.Ц.: Ее уже там не было давно. Там уже жила другая женщина.

Д.М.: Когда она вышла из психушки, наверное, она там жила, а потом, по слухам, вообще чуть ли не в ночлежке для бездомных окончила свою жизнь.

С.Ц.: Да, но это все уже было мимо меня. В нашем лофте в начале 60-х находился один из самых знаменитых американских экспериментальных театров «Опенситер», открытый театр. В нем случился пожар, после которого этот лофт стал пустым, и мы въехали в обгоревшее помещение: провода, стены были опаленные. Еще оно было выкрашено черной краской, потому что для театра так было удобно. А до этого там находился так называемый «Фри юниверсити», свободный университет. Это был университет «черных пантер», где обучали, как убивать белых. И Боб Брэйди был очевидцем всего этого и нам рассказывал, как там сидели студенты этого университета, среди них, между прочим, были и белые тоже, и хором декламировали «всех белых надо убить». А в доме напротив, жилом доме, говорят, в это время одну из квартир занимало ФБР, и агенты в бинокли, в подзорные трубы наблюдали, что делается в нашем лофте.

Надписи, сделанные студентами, сохранились у меня на стенах, я их не закрасил при ремонте, чтобы они на память остались.

Д.М.: То есть надписи «черных пантер» у тебя до сих пор в доме?!

С.Ц.: Но там не написано «надо убивать белых», там другие надписи. Надписи именно того времени. По ним понятно, что они именно тогда были сделаны.

Д.М.: Получается, там, в принципе, жила вся нью-йоркская богема: Валери Соланас, «черные пантеры», друг Джима Моррисона…

С.Ц.: Да. И каждый вечер к Бобу на вечеринки приходили самые знаменитые американские поэты из окружения Моррисона и Энди Уорхола. Там тусовалась куча народа, куча известных художников. Ты спрашиваешь про картины Энди Уорхола? Просто вот этот человек, ассистент Энди Уорхола, который делал все фотографии, был большим другом Боба и его подруги, которая тоже играла одну из главных ролей в «Liquid Sky», и которая и по сей день наша соседка. Потом она была женой Боба. Сюзан Дукас. И они большие друзья. Поэтому, естественно, он дарил ей эти картины. Они представляют определенную историческую ценность, но с точки зрения коллекционеров – нет. Все это настоящие, подлинные картины Уорхола, но которые он не успел подписать, поскольку умер. И Сюзан получила их в подарок после смерти Уорхола.

Д.М.: У нее целая коллекция этих картин?

С.Ц.: У нее все-все стены обвешаны. Понимаешь, очень много людей, вовлеченных в эту историю, имели разные отношения с Бобом. У него были романы с несколькими женщинами в разные периоды. Сюзан была в него влюблена всю жизнь. И, в конце концов, когда у него остальные женщины отпали, она уже жила тоже в этом доме, но в другом лофте, не в том, где Боб. И вот когда уже все остальные отпали, она, наконец, добилась своего и стала его женой. И они стали жить вместе. И, когда они уже жили вместе, вот тогда этот их общий друг и подарил им все эти картины. Боб умер, она осталась одна, и у нее теперь все эти картины висят. Я не знаю, общается ли она с этим художником до сих пор, я никогда не узнавал этого.

Д.М.: А Боб Брэйди – это тот самый ученый из «Жидкого неба»?

С.Ц.: Не ученый, а профессор!

Д.М.: Профессор, профессор!

С.Ц.: Сам себя играет.

Д.М.: Да, профессор. А сам он был тусовщиком…

С.Ц.: А Сюзан – та, что играет маму Джими, которая телевизионный продюсер.

Д.М.: Он был одним из твоих совдохновителей «Жидкого неба», да?

С.Ц.: Большая часть актеров – его ученики, те, кто уже все время в его компании собирались. В этом смысле он был вдохновитель. Не в смысле идей. Он не придумывал идеи.

Д.М.: То есть у вас не было совместного творчества?

С.Ц.: Нет, сценарий мы писали втроем с Энн Карлайл, с моей женой Ниной. Мы не рассказывали, о чем. Это была как бы такая таинственная игра в узком кругу любовников и учеников. Они не могли понять, о чем мы пишем, почему мы их время от времени приглашаем и задаем какие-то идиотские вопросы, это было загадкой для всех, пока мы не окончили сценарий.

Д.М.: А Карлайл тоже была твоей соседкой?

С.Ц.: Энн Карлайл была соседкой – не то слово. Она просто с нами жила. Она к нам въехала.

Д.М.: А сейчас она где?

С.Ц.: Она сейчас во Флориде, со своим последним мужем. У них есть квартира в Нью-Йорке, она время от времени приезжает, мы с ней общаемся. Даже есть один замысел совместный.

Д.М.: Получается, что «Жидкое небо» создавалось в абсолютно закрытой тусовке?

С.Ц.: Что значит – закрытой? Ну, не голливудским методом. Мне очень трудно, потому что я иначе не привык работать. Мне, когда меня пытаются вовлечь в стандартное производство, очень трудно объяснить, что не получится ничего хорошего, если меня заставят работать стандартным методом. Но в принципе, конечно, если это проходной фильм, то можно и стандартным методом работать. Если есть декорации, которые нарисовал хороший художник, которые построены точно по хорошему сценарию, и подобраны хорошие актеры, то режиссер может, что бывает иногда, прийти в последний день перед съемкой и начать работать. А когда ты за копейки должен сделать что-то, не похожее ни на что, то по такому алгоритму снимать нельзя, режиссер должен сам решать, как и где снимать.

Д.М.: Если бы «Sweet Sixteen» сейчас все-таки снимался, как бы он выглядел?

С.Ц.: Все рождается в процессе. Поэтому сказать до того, как этот процесс произошел, что получится, очень трудно. Сказать, конечно, можно, но потом все равно получится иначе. Вот я долго думал, а сохранять ли ту же последовательность, и сделать так, что история началась сорок лет назад, а основные события происходят сегодня, или сделать так, чтобы история началась сегодня, а основные события происходят в будущем. И я пришел к выводу, что сегодня интереснее делать так, что она началась в наши дни, а основные события развернутся в будущем. Она тогда будет более реалистичной, потому что история о том, что в сороковые годы кто-то приделал голову к механическому телу, и это тело работает, – абсолютная сказка, потому что такого быть не могло. А если это сегодня начинается, и основные события происходят через сорок лет, то история становится вполне реалистичной, потому что, в принципе, сегодня это можно уже сделать – присоединить голову к механическому телу. То есть история приобретает совершенно другой стилистический ход. А другой стилистический ход означает, что меняется очень много всего.

Д.М.: А она могла бы происходить в России?

С.Ц.: Она могла бы происходить где угодно! В принципе, это не важно. Просто я ее задумывал как американскую историю и не очень вижу ее как сегодняшнюю русскую. Хотя разговор с тобой про перенос чего-то, что я делал, в Россию, напомнил, что у меня есть еще один, более ранний сценарий, который я начал писать, когда приехал в Америку. Действие происходит в Израиле, и надо его перечитать, потому что я не исключаю, что эта история как раз могла бы очень здорово присоединиться к России.

У меня появилась масса новых идей за это время. Потому что я мучительно ищу что-то, что с моей точки зрения будет подходить для России. При этом удовлетворять моим эстетическим потребностям. И не быть дорогим. Это вечная моя проблема – придумать то, что отвечает моим эстетическим потребностям, то есть далеко от стандарта, и при этом стоит дешево.

Кстати говоря, то интервью, которое у меня было когда-то в журнале «Interview», – там был у них фотограф какой-то знаменитый, он меня целый день гонял ради одной фотографии. Сфотографировал в конце концов на фоне неба на крыше небоскреба. Очень хорошая была фотография. Но это было сто лет назад. Черно-белая фотография.

Д.М.: Она сохранилась?

С.Ц.: Журнал у меня есть, в нем она и сохранилась.

Д.М.: Когда был этот материал с тобой в журнале «Interview»? У тебя журнал брал интервью сразу после выхода «Жидкого неба»?