Перестройка forever

В самолете пахло чем-то кислым. Со мной рядом сидела женщина лет пятидесяти, на ней был коричневый костюм, а на шее висела серебряная птичка. Когда самолет загудел и поехал по взлетной полосе, она перекрестилась, посмотрела на меня и сказала: такой маленький, а уже летишь, не боишься лететь? Я смутился от такого фамильярного обращения, но все же поддержал разговор: а что поделаешь, обстоятельства. Она улыбнулась и представилась: Маргарита Сергеевна. Я тоже представился, но без отчества. После этой ситуации с моим папой, я не был уверен, что у меня теперь есть отчество. Самолет оторвался от земли, люди в салоне зааплодировали. Ничего себе трюк, самолет, да еще и летит – подумал я. Маргарита Сергеевна достала из кармана своего пиджака фляжку, отхлебнула оттуда. Посмотрела на меня, покачала головой: пока рано, малыш. Потом мы с ней смотрели в иллюминатор и летели. Дома стали, как спичечные коробки, вообще все стало до безобразия маленьким. Ко мне подошла стюардесса и спросила: курица или рыба? Я не знал, что ей ответить, поэтому сказал: на ваш выбор. Маргарита Сергеевна почесала свою волосатую бородавку на щеке, сказала стюардессе: рыба. Потом она снова достала фляжку, сделала долгий глоток, встала и, раскачиваясь из стороны в сторону, пошла в конец салона.

Я нестерпимо захотел в туалет, наверное, апельсиновый сок, выпитый в аэропорту, просился наружу. Мимо проходила стюардесса с тележкой, на которой были контейнеры с едой, она остановилась рядом, вытащила столик из сидения передо мной. Я присвистнул, надо же, целый столик возник из ниоткуда. Что дальше, слон с потолка, дети из капусты? Девушка протянула мне курицу с макаронами, коробку молочного коктейля с шоколадом и бисквит. Я спрашиваю у нее: а где здесь туалет, он есть на борту? Стюардесса говорит мне, где у них туалет, спрашивает, давно ли ушла моя соседка. А я говорю ей: сейчас пойду в ваш туалет и найду свою соседку. Девушка кивает, спрашивает: ты сам справишься, малыш? Фыркаю на этот бестактный вопрос, иду в конец салона.

Дверь оказывается не запертой, я открываю. На раковине сидит Маргарита Сергеевна. Пиджак валяется на полу, желтая рубашка с цветочками расстегнута, серебряная птичка висит на спине женщины, волосы растрепаны. Я замечаю пустой пузырек из-под таблеток. Она делает глоток из своей фляжки, замечает меня. Маргарита Сергеевна улыбается, потом заваливается на пол, отступаю назад. Меня смущает вся эта ситуация, я хотел бы помочь женщине, но я всего лишь ребенок. Появляются разные люди, кидаются к ней, они что-то ей говорят, трогают за плечи. Стюардесса вытесняет меня в салон. В туалет я так и не сходил. Остальную часть полета со мной сидел какой-то старик, который спал и пускал слюни. Надеюсь, что Маргарита Сергеевна выкарабкалась и пережила этот перелет.

Когда мы приземлились, меня встретила бабушка. Бабушка мне не очень понравилась. Она целовала меня и больно впивалась своими ногтями в спину. Что она говорила, я не запомнил, но суть сводилась к тому, что она рада была меня видеть. Она взяла мою руку, я вскрикнул от боли. На местах, где ее ногти входили в мою ладонь, проступили кровавые полумесяцы. Она прошептала мне на ухо: не позорь меня. И потянула к дверям аэропорта, здороваясь на ходу с людьми и представляя меня: да, вот встретила, это мой внук. Мужчина в милицейской форме со скучающим видом сказал ей: я думал это девочка. Этот милиционер засмеялся, а я хотел ему сказать, что он ошибается, но бабушка резко одернула. И мы вышли с ней на остановку. Со стороны аэропорт походил на сельский дом культуры, такой дом культуры показывали в кинофильме про подростков с трудной судьбой. К остановке подполз старый автобус, мы стали садиться. Бабушка впихнула меня в салон, в котором сидели люди. Она зачем-то представила меня им: да, это мой внук приехал. Никто из людей ничего не сказал, и мы поехали.

А когда приехали домой, бабушка тщательно просмотрела все вещи, которые я привез с собой, вытряхнув их на диван. Показала комнату моей мамы, сказав, что я буду жить здесь. Конечно, в дальнейшем я спал исключительно с бабушкой, но в тот момент, когда она показала мою будущую комнату, я был напуган. Напуган одной мыслью, что мне придется спать одному, раньше я этого не делал. Бабушка ходила по квартире и рассказывала о распорядках, я плелся за ней и внимательно слушал. Потом мы пошли на кухню, на столе дымилась картошка, на плите скворчали грибы. Бабушка сказала, что это наш сегодняшний ужин, который я должен еще заслужить. Я подумал: это что за фокусы, что придумала эта женщина. Но озвучить эти мысли я не успел, бабушка повела меня в туалет. И вот мы стояли напротив унитаза, в котором было много воды. Бабушка предложила мне его починить, а я ответил ей: я не силен в этом. Тогда она уверенно сказала: будем делать из тебя мужчину. Стоит заметить, что на протяжении следующих трех лет бабушке сделать из меня мужчину так и не удалось. Мы по-прежнему спали с ней вместе, она всюду ходила со мной и опекала.

И в тот раз починить туалет у бабушки я не смог. Зато сейчас смог. Я смотрю не этот бесполезный молоток, лежащий на кафеле. И понимаю, что надо было найти лишь бечевку, и тогда все бы получилось тогда. Мам, я починил туалет! – кричу маме на кухню. Там уже ничего не жарится, не стреляет, слышен запах какого-то супа. Умничка, иди кушать супчик! – кричит мама в ответ. И я иду кушать супчик.

День 3

Дурак, не дерись!

Воздух, выдыхаемый ртом, существовал в виде облачков пара, а потом таял. Первые заморозки, тонкая корка льда на луже, все это казалось мне предвестниками Рождества. До него оставалось еще два месяца, и я, кажется, тороплю события. Семен Анатольевич приставил ко мне двоих напарников, Игната и Ваню, но Ваню звали как-то по-другому. Он сказал: ты не запомнишь мое имя, поэтому называй меня Ваней. Я сказал: хорошо, нет проблем, дружище. Нас поставили на самый сложный участок, это прилегающая к ОВД территория. Тут рядом лесополоса, но она не входит в наши владения, поэтому туда мы не будем даже смотреть. Мама дала мне с собой бутерброды с ветчиной и сыром, они лежат в пластмассовом боксе. Я говорю ребятам: послушайте, сейчас полседьмого утра, давайте позавтракаем. Ваня хмурится: нет, Миша, мне жена сказала, чтобы я много работал, деньги дома нужны. Я спрашиваю его: и что ты совсем не ешь? Он смеется: ем, только один раз в день. Игнат подхватывает наш разговор: давай тогда вместе позавтракаем, пока наш Иван работает. Мы с Игнатом садимся на облезшую скамейку. Ваня метет дорожку, посматривая на нас.

Что дала тебе мама? – интересуется Игнат, а сам достает банку пива из своей поясной сумки. У меня тоже такая сумка есть, нам их выдало начальство, чтобы мы хранили в них свои завтраки. Спрашиваю напарника: как ты будешь потом работать? Достаю свои бутерброды и понимаю, что не взял с собой ничего из напитков. Игнат извлекает вторую банку пива, протягивает мне, говорит: сейчас мы с тобой позавтракаем твоими бутербродами, выпьем пивка, и день у нас будет насыщенным и продуктивным. Думаю, что пиво мне не повредит, хотя я не любитель, и моя мама вам подтвердит, что я не любитель. Кушаем мои бутерброды, пьем пиво, из наших ртов идет пар, красота.

Отличная ветчина! – говорит Игнат. Я говорю: ничего такая. Из лесополосы вдалеке выходит два человека, они идут к нам. Ваня перестает мести, чешет затылок. Игнат доедает остатки бутерброда, подытоживает свое пиво. Я не отстаю от него. И вот мы с метелками подходим к Ване, а к нам подходят эти двое. Тот, что поменьше ростом, коренастый усач представляется: особый отдел… Я не запомнил его звания, наверное, это неважно, все эти звания, главное, чтобы человек был хороший. Второй тоже представился, достал расчёску, зачесал набок свои рыжие волосы. Предупредил, что мы не должны пить пиво в общественном месте, и они могут нас сейчас увезти в отделение. Ваня запаниковал: не надо увозить, это они пили, у меня жена, мне деньги надо зарабатывать. Тогда коренастый усмехнулся: не увезем, ответьте на наши вопросы.

И они начали задавать нам свои вопросы. Оказывается, тут в лесополосе сегодня нашли девушку. И это не первая девушка, которую они нашли. Сотрудники особого отдела расспрашивали нас о странностях, которые мы здесь замечали. Но мы особенно не замечали странностей, потому что на этот участок попали впервые сегодня утром. Похоже, наши односложные ответы: «не замечали», «не припоминаем» их удовлетворили. Они постояли еще какое-то время рядом с нами, пока мы подметали территорию. Ваня посматривал на них настороженно. Коренастый сотрудник спросил у него: что, думаешь, прописку сейчас спрошу? Не бойся, мы не за этим. Ваня, как будто расслабился, даже улыбнулся. Ребята из органов покурили, и попрощались с нами, не став мешать процессу уборки. Игнат то ли в шутку, то ли всерьез, глядя им вслед сказал: серьезные люди, сразу видно. А то я уже подумал, хулиганы какие-то. А хулиганов мы бы с вами отделали, да, Миша? – посмотрел на меня Игнат. И я подумал о том, когда я последний раз вообще дрался. На ум ничего не приходило. А когда это случилось в первый раз? Сдается мне, это произошло еще в школе, когда я жил у бабушки.

Коллеги, а вы помните, когда в первый раз подрались? – спрашиваю у своих напарников. Игнат не помнит, Ваня нас игнорирует, взял ломик. Пошел зачем-то долбить лед на лужах. Странный мужик. Расскажу тогда историю из детства Игнату. Послушай, Игнат. Когда я жил у бабушки, школьные годы с первого по третий класс казались мне одним затяжным кошмаром. Нет, бабушка меня любила, но ее любовь была очень причудлива. Как мы выяснили с мамой позже, когда вновь соединились, бабушка жила в постоянной дисгармонии с собой. Отсюда возникающие негативные волны, которые она постоянно посылает окружающему миру и всякое такое. С другой стороны, судить людей я не вправе, тем более, родных людей. За все свои неполные двадцать пять лет жизни я понял, что людей нужно по возможности жалеть. Конечно, с жалостью не следует перегибать палку, тут важен баланс. Например, кричит на тебя в очереди старушка: ах, ты такой, сякой, в джинсах порванных тут разгуливаешь! А ты не спеши злиться на нее, попробуй хоть немного представить себя в ее шкуре. Какое у нее было детство тяжелое или тяжелая юность. Необязательно, что детство и юность у нее были тяжелыми, но откуда-то же она взяла свою агрессивность. В таком случае ее только пожалеть можно. Сказать ей, но только от чистого сердца: кто вас так обидел, бедная вы, бедная. И тогда ты сделаешь мир чуть-чуть лучше, даже не сомневайся в этом.

Когда я пошел в первый класс, бабушка заказала в ателье странную черную рубашку, которую нам сшили из ее старого платья. К этой рубашке прилагалось белое жабо. И я нарядный молодой человек с охапкой цветов с бабушкиного огорода потопал в школу. Я ощущал себя вполне взрослым человеком, и мне не хотелось, чтобы люди видели, что меня ведет за руку бабушка, поэтому я вырывался и старался идти впереди нее. Она кричала мне: не позорь меня, дома я покажу тебе кое-что! Что именно она покажет мне дома, я догадывался, но это не останавливало мой бег. Я смотрел на детей, которые шли с нами рядом, впереди нас, смотрел на их родителей. И думал: какие же уважительные у них отношения. Если ребенок не хочет идти, держась за руку со своим родителем, он и не держится, это его право. Мы подходили к городской лестнице. Есть у нас такая лестница, как в фильме «Броненосец Потемкин». Так вот у самой лестницы создалась пробка из людей. Все они что-то рассматривали. Я вырвался от бабушки вперед, и остановился посмотреть.

В картонной коробке из-под телевизора лежала кошка с котятами. Там были и рыжие, и рыжие с белыми полосками, штук пять всего. Я протолкался к этой коробке. Какой-то мужчина сказал: наверное, мы заберем одного. Какая-то женщина сказала: а мы возьмем вот этого черненького. Девочка в белой сорочке рядом со мной начала уговаривать своих родителей: папочка, мамочка, давайте возьмем целую кошку! Мама этой девочки посмотрела на мужчину и сказала, раздумывая: целую кошку мы брать не будем, разве что одного котенка, правда, дорогой? Дорогой ответил ей, что одного котенка они, пожалуй, могут себе позволить. Я подумал, если все эти люди заберут котят, кто же позаботится о кошке. Кошку возьму я! – оповестил прохожих, и стал приближаться к коробке. Но заметил, как асфальт начал отдаляться от моих ног. Над моим ухом раздалось злобное шипение. Все-таки бабушка сумела меня догнать. Эта пожилая женщина не такая простая, как кажется, подумал я. А потом она опустила меня на землю и мы пошли с ней в школу. Бросив полный сожаления взгляд на коробку с котятами, я заметил клок волос, который остался после того, как бабушка меня подняла.

В школе мне не понравилось абсолютно все. Начиная от стадиона, который был похож на двор тюрьмы из фильма про тюрьму. Заканчивая учительницей, непонятно чему улыбающейся. Учительница представилась, но имени я не запомнил. Я посмотрел на детей, которые стояли полукругом во дворе школы. Судя по их скучающим лицам, им было неинтересно происходящее. Заиграла странная музыка, напоминающая жалобное мяуканье кошек. У нашей учительницы плохо пахло изо рта, я это почувствовал, когда она наклонилась ко мне. Она притворно удивилась венику, что я принес: ой, это мне, как приятно! А кому еще моя бабушка нарвала в огороде цветов, конечно, тебе. Учительница обратилась к бабушке: вы можете забрать его после второго урока, у нас сегодня как раз всего два урока, не считая линейки. Она зачем-то приложила руку с цветами к груди и захихикала. Бабушка сказала, что подождет, посмотрела на меня пугающим взглядом и куда-то ушла.

После праздничной линейки у нас был урок физкультуры. Странное дело, ставить первым уроком в жизни ребенка урок физкультуры. Все дети из моего класса показались мне сносными людьми. Еще на линейке мы все представились по очереди. И вот в раздевалке кто-то переодевался в спортивные костюмы, кто-то напяливал колготки. А я надел синие шортики. Проблема заключалась в том, что это были трусы. Еще в Ангарске помимо консервативных плавок я носил боксерские трусы. Приехав к бабушке, все мои вещи подверглись с ее стороны анализу на пригодность. Она откладывала вещи в разные стопки, приговаривая: это будешь носить на физкультуру, в этом гулять, это я не знаю для чего, дрянь какая-то. И вот мы все переоделись, перед нами в зале стоит наш физрук. Женщина лет девяноста, таких старых женщин я еще не видел. За моей спиной кто-то начинает смеяться, справа от меня тоже смеются. Все-таки они заметили, что я стою в трусах, какие злые дети меня окружают. Учительница приближается к нам, спрашивая: кто это смеется, кто посмел срывать урок! Если приглядеться к тому, как она передвигается, можно увидеть золотистую крошку, которая с нее сыпется. Древняя женщина подошла ко мне вплотную и сказала дребезжащим голосом: молодой человек, немедленно идите в раздевалку и наденьте штаны.

В раздевалке я сидел на скамейке и думал, где же мне найти трико. Просто так свинтить домой не получится, бабушка ходит где-то рядом со школой. Она ходит там, и ждет, когда я совершу ошибку. Ее тяжелое дыхание колышет кусты акации. Ее шаги сотрясают землю. Сидя в раздевалке, я почувствовал себя таким маленьким и жалким молодым человеком, таким беззащитным перед опасностями этого мира. Какие некультурные люди меня окружают, подумаешь, забыл надеть штаны. Во всех цивилизованных странах никто бы даже не обратил внимания – думал я, сидя на лавке. За моей спиной скрипнула дверь, кто-то зашел в раздевалку. А потом меня схватили за горло. Цепкие пальчики сдавливали мою шею. Сколько ненависти было в тех пальчиках. Их обладатель грозно выкрикнул над моей головой: гомосек! И я не мог определить, кому из этих милых ребят принадлежит голос. И я не мог точно назвать причины, по которым меня оскорбили таким непонятным и смешным словом. Внизу моего живота забурлило, нападающий пыхтел, воздуха перестало хватать для полноценной работы моих легких. Сквозь сопротивление я повернулся к душителю и ударил его кулаком. Пальцы отпустили шею, передо мной стоял мальчик, у которого из носа пошла кровь. Она брызнула из его ноздрей, словно томатный сок, выплескивающийся из пакета на кухонный стол. Он зажал ладонями лицо, ошарашенно смотрел на меня. Его веснушчатое лицо, рыжие волосы казались мне карикатурой в журнале Мурзилка. Я встал со скамейки и пнул в живот этого мальчугана. Он согнулся и громко закричал, непонятно, что он хотел этим добиться, но кричал он самозабвенно. И я подумал: раз уж парень травмирован, значит, он не пойдет на физкультуру, и можно взять его спортивные штаны. Я сказал ему: одолжи мне, пожалуйста, свои трико.

И он тебе одолжил свое трико? – спрашивает Игнат. Мы прибрались, Ваня зачем-то разбил ломиком лед на всех лужах в поле нашего зрения. Странный парень, через час на лужах будет опять наледь, и все окажется зазря. И вот мы стоим с ребятами возле трассы, ждем, когда за нами приедет машина. По кодексу дворников она должна приезжать за нами в девять-десять утра, но всегда опаздывает. Эта машина похожа на передвижной улей с пчелиной маткой водителем. Он разбрасывает своих детенышей пчел по разным объектам, те убираются, а потом матка прилетает и забирает нас в ЖЭК. Отвечаю Игнату: ничего он мне не одолжил, плакал, как девчонка, грозился обратиться в суд. Игнат смеется, говорит: вот дети пошли, сразу в суд бегут, сами не могут решить свои дела. А что ты хочешь от ребенка, ребенок беспомощен против жестокого, колючего мира, Игнат. В нашу беседу вклинивается Ваня: все мы дети в душе. Божьи дети… – добавляет значительно он. Там на горизонте, где стоят маленькие дома, появляется наш автобус желтого цвета похожий на улей, улей приближается к нам.

День 4

Уколись за меня

Утром матушка включила новости, обычно мы их не смотрим. Но так как моя работа напрямую зависит от погоды, мы сделали исключение. И там сообщили, что на улице выпала месячная норма осадков. Мама сказала на это: ну, вот, теперь у тебя прибавилось работы. А я сказал ей что-то нечленораздельное, потому что еще спал. Мы долго с ней перетягивали одеяло, мама уговаривала меня подниматься и быть ответственным членом общества. Когда я наконец-то поднялся и стал ответственным членом общества, зазвонил телефон. Семен Анатольевич уставшим голосом сказал, что сегодня я не работаю, и мне надо поехать в поликлинику. Я спросил: а что там в поликлинике? Он ответил: там все ваши сейчас, у вас диспансеризация. Я закричал во все горло: мам, у нас диспансеризация, я не работаю! Голос Семена Анатольевича в трубке пробубнил: Миш, не кричи так, езжай в больницу, все, отбой. Мама с кухни крикнула мне в ответ, но уже не так громко, как я: поняла, тогда бутерброды тебе не даю, приезжай пораньше, дома пообедаешь.

И я поехал в нашу поликлинику на 47 троллейбусе. Что можно сказать о погоде в тот день? По части осадков рыженькая ведущая слукавила, точное их количество никак не вязалось с понятием месячная норма, осадков выпало, как будто за полгода. Грязища была страшная, и пока я шел до остановки два раза чуть не упал. Второе падение предотвратила старушка в рыжем комбинезоне с бидоном молока. Возле остановки, когда мои ноги стали разъезжаться, она крикнула: не упадите! Она крепко взяла меня за рукав пальто, придержала. А ее бидон, закрепленный на тележке, покатился в сторону проезжей части. Старушка отвлеклась от меня, и побежала вслед за ним, крича: стой, мое молочко! Бабушкин бидон ценой своих коленей спас дворник, который бросил метелку, и у самого края тротуара затормозил тележку. Я подумал еще, какой же хороший дворник, вот какие у меня коллеги. Подошел мой троллейбус, и когда я садился в него, я сказал этой старушке: спасибо вам, всего самого наилучшего! Она кивнула мне, улыбнувшись, и я поехал в поликлинику на улицу 8 марта.

В коридоре на втором этаже сидели ребята с моей работы. Не всех я знал лично, но кое с кем мы пересекались в коридорах ЖЭКа. Мы были одеты в штатское, в нашу повседневную одежду. Наверное, чтобы не привлекать внимание посетителей больницы. Представьте, если бы на нас была униформа, что бы случилось с их психикой. Вот сидит пятнадцать дворников и ничего не прибирают, пока на улице коллапс, рушатся империи, автобусы вязнут в лужах, люди падают, и не все могут подняться. Понятное дело, что есть и другие дворники, но людям же не объяснишь, что у нас сейчас диспансеризация. Ребята болтали о предстоящих анализах, шутили, я сидел с краю и не участвовал в их разговорах. Хотя, стоит заметить, что у меня была история, связанная с больницей. Рядом сидел Василий, он тоже не участвовал в беседе. На нем было клетчатое пальто, на лице тонкие усики, кончики которых залихватски закручивались. В нашей компании Васю считали пижоном и умником. И я решил рассказать свою забавную историю именно ему. Но не успел, в отделении сделалось шумно, послышался вопль, двое санитаров тащили за руки мужчину, который громко кричал: палец, где мой палец?! На пол барабанила кровь, мои коллеги и две бабушки в очереди оживились. Этого мужчину заволокли в кабинет. Люди вокруг меня заговорили: «где это его так», «жалко, молодой совсем», «прививку ставить ведут». Потом нас начали вызывать по одному в другой кабинет.

Я зашел туда, а женщина с розовыми волосами предложила мне раздеться, чтобы она смогла меня получше рассмотреть. Я сказал ей: без проблем – и начал раздеваться. Брюки, свитер с оленями, трусы. Из-за ширмы вышла женщина помоложе, спросила о том, есть ли у меня жалобы на здоровье. Ответил ей, что я абсолютно здоров, спросил также, какие у нее планы на вечер. Она переглянулась со своей напарницей, ничего не сказала. И вот они вдвоем задают мне разные вопросы: «чем болел», «какие анализы сдавал» и всякое такое разное. А сами записывают в карточку. На стене висит портрет какого-то серьезного мужчины в костюме. Обратился к ним: увлекаетесь? Молодая не поняла: чем увлекаетесь? Я прояснил ситуацию: политикой. Она снова ничего не ответила. И наш диалог на этом закончился. Когда я выходил из кабинета, женщина с розовыми волосами сказала мне вслед: советую вам посетить психиатра. Как мне показалось, я обаятельно улыбнулся: и вам не хворать. Вышел в коридор, где уборщица затирала кровавые пятна похожие на кляксы варенья.

Василий все еще ждал своей очереди. Помимо того кабинета, где я был, нам всем нужно было посетить еще с десяток врачей. Времени предостаточно для того, чтобы я рассказал Васе свою историю про больницу. Он меня предупредил: я не буду слушать. Я успокоил его: ничего страшного, сейчас мало кто может слушать, главное, что мы никуда не спешим. Не помню, рассказывал я тебе о том, как пошел в школу у бабушки? Проучился я, значит, до третьего класса, а потом у матушки моей дела пошли лучше, и она меня забрала к себе. И пошел я в новую школу в городе Иркутске. Последовали те стандартные ритуалы перед первым сентября: костюм, портфель и всякая разная мелочь вроде пенала, ручек, карандашей. Шли мы в школу уже не за ручку, а как два самостоятельных и свободолюбивых человека. Хорошо, что бабушка этого не видела. А то началось бы: как же так, он же бессознательный еще, под машину попадет или завернет голову и шею сломает. Представь себе, бабушка, я не сломал шею, когда мы шли с мамой, не держась за руки.

В новой школе меня посадили за последнюю парту. Учительница в кожаном пиджаке представила меня классу, потом сказала: садись на Камчатку. И я подумал: как здорово звучит это слово, мне здесь определенно нравится. Население класса показалось мне хорошими ребятами, но стоит учитывать, что любой коллектив поначалу выглядит сносно. Это позже, когда вас связывают пережитые вместе контрольные, уроки труда, ОБЖ, взорванные петарды в школьном туалете, тогда возможны конфликты и разногласия. А в тот момент, когда я сел за последнюю парту, представители нашего класса не вызывали опасений. Линейка закончилась, учительница в красном кожаном пиджаке рассказывала нам о том, как важно знать географию. Над мальчиком передо мной летала муха, насекомое громко жужжало. Мальчик не обращал на нее внимание, у него были длинные волосы, собранные в хвостик. Может быть, это был и не мальчик. Учительница спросила его: Петя, а ты знаешь столицу Африки? Мальчик с хвостиком не знал столицу Африки, он стал озвучивать свои дикие предположения: Бангладеш, Майорка. И тут в класс зашел паренек с пакетом. Он что-то тихо сказал, кажется, извинился. Учительница с грустью в голосе порекомендовала ему садиться на свободное место. Парень подошел к одной парте, но девочка поставила рядом с собой портфель. С другим свободным местом все повторилось. С этим пареньком никто не хотел сидеть вместе. Урок продолжался, этот бедняга не мог усесться. Тогда я сказал ему: у меня свободно на Камчатке.

Этого ребенка звали так же, как и меня. И я подумал: как же это здорово, встретить человека с похожим именем. Мишу не особенно любили в классе, в то время, пока все остальные дети ходили с портфелями, у него был обычный пакет. Семья у него была малоимущая, и в столовой ему полагался бесплатный завтрак и обед. Знаете, ни в одной из своих школ я не встречал человека добрее Миши. Мы общались с ним, когда у него была такая возможность. В школе появлялся он нечасто. Как-то я спросил его в столовой, где он поделился своей гречневой кашей со мной: почему ты так редко приходишь в школу? Знаете, что он мне ответил? Он сказал: у меня важные дела, когда я разберусь с ними, тогда я буду ходить чаще. Какой это был серьезный, добрый человек. Остальные одноклассники брезговали общаться с ним, порой они поступали некрасиво: затаскивали в женский туалет, выкидывали его пакет из окна и все в таком духе. Мы боролись с этими проявлениями как могли, но Миша появлялся в школе все реже и реже. Последний раз мы увиделись с ним в больнице, куда весь наш класс согнали для вакцинации.