скачать книгу бесплатно
– Микаэль, ты можешь мне ответить на один вопрос?
Без этого вопроса вообще не могло бы быть какой-либо закономерности в жизни.
– Это правда, – не дожидаясь озвучки мучительного вопроса, не глядя Элине в глаза, сказал он.
Элина закрыла лицо руками.
– Как ты с этим жил?
Микаэль молчал. Ничего неожиданного в данной ситуации для него не было. Он видел, как сквозь пальцы Элины просачивались слезы.
Она встала и направилась к выходу. На пороге оглянулась и резко бросила:
– Как я могла так тебя придумать!
Микаэль закрыл глаза и услышал, как хлопнула дверь.
Сейчас Микаэль чувствовал себя как тогда, когда уехал из дома учиться – он совершенно один в чужой стране, никому не нужный. Затем – известие о смерти отца. Обидное осознание того, что если он сгинет без следа, то никто этого и не поймет, вновь овладело им. «Волк слабее льва и тигра, но в цирке он не выступает», – подбодрил сам себя Микаэль. Когда он бывал во власти очередной депрессивной «волны», эта поговорка немного помогала.
Сам виноват. Сознательно пошел на сделку с совестью, предпочел хорошую жизнь страху неудач – и вот она, расплата. Ведь он знал, что однажды так и будет. Он также знал, что и Домбровского в критический момент найти не сможет – он исчез, канул в небытие, засел где-то на островах, обналичивает кровавые денежки.
А теперь Элина, которая так давно претила ему своей навязчивой любовью, и от которой он так мечтал отделаться, сама бросила его, презирала его и, может, даже ненавидела.
Сейчас фонд находился «под прожекторами», работа была приостановлена, документы подвергнуты сплошной ревизии. Микаэль бежать, как Домбровский, не собирался, он вернулся из Праги и ждал неопровержимых доказательств преступной деятельности фонда.
Само собой, благотворительные вклады были заморожены. Общественность была возмущена, благотворители требовали свои вклады обратно. «Трясли» абсолютно всех – от членов правления фондом до простых служащих. По телевидению, в интернете и в печати о фонде говорили в самом недоброжелательном тоне, был организован ряд ток-шоу, куда были приглашены представители правления и рядовые служащие опозоренной организации. Как и следовало ожидать, работники фонда от участия в ток-шоу отказались, предоставив «поле боя» журналистам и активным представителям общественности.
Ничего предосудительного в процессе документальной ревизии обнаружено не было. Экономист с дипломом отличия, уже успевший стать профи своего дела, Микаэль был готов к любым форс-мажорным ситуациям. И, как далеко не глупый человек, был готов настолько, насколько не мог предположить и сам Домбровский.
Журналистка подала в суд на Микаэля за оскорбление ее личности в частности, и всей свободы печати в целом. Кроме достаточно внушительной денежной компенсации морального ущерба адвокат журналистки выдвигал и требование уголовной ответственности для «обидчика» за якобы нанесенные телесные повреждения.
Тогда настал черед Микаэля. Он выдвинул против журналистки ответное обвинение в оскорблении его лично и всего благотворительного фонда в целом, в попытке удовлетворения личных амбиций путем инсинуаций против порядочных людей и всей гуманитарной деятельности его организации. Весь вызванный журналистами ажиотажный процесс Микаэль называл «Нюрнбергским» и инспирированным конкурентными, действительно коррумпированными организациями. Какими именно, Микаэль в подробности не вдавался.
Микаэль пошел на это потому, что не видел другого выхода. Он вообще не любил связываться с женщинами, всегда соблюдал с ними психологическую дистанцию и был убежден и часто повторял, что на женщин не обижаются.
Но здесь была совершенно иная ситуация – не прими он вызов, в глазах придирчивой общественности это выглядело бы очередным доказательством коррумпированности фонда, тем более что факт отсутствия его основателя, Альберта Домбровского, и так о многом говорил.
На Микаэле лежала тяжелейшая миссия – реабилитация репутации фонда, восстановление собственного авторитета, что возможно было только путем публичного реванша.
От Микаэля отвернулись друзья. Репутация фонда была подорвана, он потерял доверие благотворителей. Микаэль ощущал себя щепкой в океане, которая и потонуть-то не может из-за своей легковесности.
Вернувшийся после, якобы, продолжительной болезни Домбровский продолжал «болеть» на своей вилле. И ему было несладко – его «трясли», проверяли источники доходов и происхождение недвижимого имущества. СМИ во всю кричали о фейке документов руководителями фонда, о ловком заметании ими следов своей преступной деятельности. Адвокат советовал Микаэлю попытаться, насколько это было возможно, решить конфликт полюбовно. Микаэль сомневался в реальности такого плана, тем более что было очевидно, что этот скандал способствовал немыслимому рейтингу популярности этой журналистки и всей ее команды, тогда как он с головокружительной скоростью приближался к сокрушительному фиаско.
Все же Микаэль решился выйти на личный с журналисткой контакт. С адвокатами и посредниками, где-нибудь в людном месте, если ей будет угодно.
Пробили номер ее мобильного. Микаэль сразу же позвонил ей.
Ответили только на четвертом гудке.
– Да.
В трубке слышалось щебетание детского голоска.
– Подожди, детка. Да, алло. Кто это?
– Это Микаэль. Ну, тот, кого вы в избиении и Бог еще знает, в чем обвиняете. Нам необходимо встретиться. Хотите, с адвокатами, или возьмите с собой кого хотите…или в кафе, где много народу…
– Не переоценивайте-ка себя! – был резкий ответ. – Я вас не боюсь. Нам просто с вами не о чем разговаривать. Встретимся в суде.
Отбой.
Через несколько секунд задрожал его, всегда стоящий на вибрации, телефон. Это была Лора.
– Как ты там? – она была явно смущена.
– Чем вдруг обязан? – не в шутку неприятно удивился Микаэль.
– Ничем… И не стану кривить душой, что звоню из-за твоих неприятностей…
Микаэль молчал.
– Послушай, Микаэль, единственно, о чем я сожалею, что сразу как-то отодвинула тебя, провела резкую грань между тобой и своим сыном… Я правда сожалею.
– И?..
– Просто пойми меня, ты уже был такой большой… В этом возрасте уже нет надежды, что пасынок примет мачеху или, еще того больше, назовет ее мамой… Я хотела давно тебе сказать… я не знаю, что ты думаешь… насчет папы…я правда не знаю, как это могло произойти… Это просто несчастный случай… неужели ты думаешь, что я могла… ты меня винишь? Или моего Эда?! Думаешь, мы бы могли… из-за этого дома или каких-то денег?!
– Лора, мне правда сейчас не до этого, – сделал попытку закончить разговор Микаэль. Он много думал о смерти отца. Да, когда-то Лора и ее сынок были у него в списке подозреваемых. У него и у полиции. Но недолго.
– Подожди… Я понимаю, что ты не очень любишь меня… И виню в этом только себя, правда… Я не знаю, как сказать… Я в проблеме.
– Сколько? – избавил ее от мучений Микаэль.
Сумма оказалась внушительной. Ее Эд был пойман на мошенническом предприятии в кампании, в которой работал, и пока было не поздно, надо было его отмазывать.
Микаэлю не за что было любить ни Эдуарда, ни его мать. Всего раз она о нем позаботилась, когда у него случился перитонит, отца дома не было – скорая, операция, реанимация, она патронировала врачей, никого в обиде не оставила. Можно сказать, в каком-то смысле жизнь спасла: перитонит – дело не шуточное.
Вообще-то и Микаэль никогда не был с ней особенно белым и пушистым – он не обижал ее, не грубил, не скандалил, но изводил ее еще более мерзким способом, которым владел в совершенстве – игнорировал ее и этого избалованного маменькиного сынка Эда, жил своей жизнью и, насколько было возможно, не нарушая личного пространства своих домочадцев, делал все по своему разумению. В такой ситуации Лоре надо было отдать должное – ей хватило мудрости не донимать пасынка. Не позволяла она этого делать и своему сыну. Так и жили, пока жили под одной крышей.
Микаэль сейчас сам находился в серьезной проблеме и поддержки ему ждать было неоткуда. Но он нашел способ помочь вдове своего отца – перевел на ее счет нужную сумму. Теперь они в расчете.
Недвижимое имущество Домбровского оказалось наследством. Денежные активы так же имели законное происхождение. О том же вовремя позаботился и Микаэль. Дело можно было бы считать закрытым, если бы не это вынужденное сутяжничество с журналисткой, которое не давало утихнуть разгоревшемуся вокруг благотворительного фонда скандалу.
Адвокат Микаэля настоятельно советовал ему быть «поближе к народу», общаться с ожидающими финансовую помощь больными, попытаться сменить недоверие публики на их поддержку. Микаэль нашел в себе мужество посетить несколько онкологических клиник, чего никогда раньше не делал. В сопровождении пяти сотрудников фонда и представителей администрации клиники Микаэль шел по ее коридорам. Они заглядывали в палаты, пытались говорить с больными детьми. Кто-то кивал им в ответ на их заботливые вопросы, кто-то молчал.
На сердце у Микаэля становилось все тяжелее. Дело даже было не только в том, что эти дети были беспомощны – кому помогали сиделки, кто находился в инвалидных колясках, а кто и вовсе был прикован к кроватям и к трубкам искусственного дыхания. Дело было в их глазах… В них и в помине не было детского задора, легкости и непринужденности, а лишь какой-то безысходный, непобедимый мрак, бесконечная грусть и затаенная обида – на яркий, красочный мир, на солнце, что светило не для них, а для счастливых других, непринужденных и здоровых, веселых и сильных… Дети равнодушно смотрели на делегацию взрослых, смотрели те, кто мог еще это делать. Микаэль видел слезы некоторых из них – они страдали от боли, не понимая, почему этот общий для всех мир был все же не для них…
Несмотря на все усиливающуюся головную боль, Микаэль продолжал обход, говорил с родными детей – были часы приема, отвечал на их вопросы, в частности – когда же, наконец, наступит очередь финансовой поддержки их ребенку, что все уж продали, что делать дальше, не знают, ведь их малыш ждать уже не может, ведь сколько уж умерло, так и не дождавшись… В глазах этих отчаявшихся и таких беззащитных в своем несчастии людей Микаэль читал немой укор – подорванное доверие к фонду чувствовалось в их вынужденно сдерживаемых, но плохо скрываемых эмоциях.
Микаэль сказал, что ему надо в туалет. Зашел, закрыл за собой дверь. Пытался сконцентрироваться и взять себя в руки. Так и стоял, слегка покачиваясь из стороны в сторону.
Понимал ли он, что творил? Да, понимал. Но не видел их, умирающих детей. Легко творить, не видя, глубоко не думая и не представляя… Из транса его вывел стук в дверь. Узнал голос главврача клиники.
– С вами все в порядке?.. Вы живы там?!
Микаэль вышел и направился к лифту. Перед ним катили каталку. Под простыней ясно очерчивалось маленькое тельце, лицо было закрыто. Каталку остановили у лифта.
– Умер только что… – пояснил главврач. – Четвертая стадия. Обезболивающие уже не действовали. – Затем добавил с укором в голосе: – Так и не дождался помощи. А кто знает, может, вовремя отправили бы в Германию, и спасли бы… Теперь же прямая дорога в морг.
– Вы себя плохо чувствуете? – спросила Микаэля одна из медсестер. – Может, перерыв сделаете, присядете, чайку попьете?
– Да, все, кто оттуда, – главврач жестом указал на дверь, – обласканные, так сказать, судьбой, теряют здесь равновесие, но это ненадолго. После выхода отсюда их здоровые тела, ласковый к ним мир берут свое, а мир в этих стенах начинает казаться страшным воспоминанием. Вы, молодой человек, слишком молоды, чтобы со всей полнотой осознать всю несправедливость жизни, вы придете в себя… И даже быстрее, чем вы думаете.
В этот момент дверь лифта, наконец, открылась и каталку вкатили в кабину. Простыня, которой был накрыт труп, застряв в проеме, съехала с лица. На Микаэля уставились два открытых глаза и, как ему показалось, в немом укоре все смотрели и смотрели на него, пока двери лифта не закрылись.
В кабинете у главврача говорили о делах. Микаэль испытывал чувство некоего штиля в душе, штиля перед штормом в океане, механически говорил, механически предлагал, механически отвечал на вопросы. И выдержать больше не мог – он поднялся первым, пожал врачам руки, за ним встали его коллеги. Микаэль спешил покинуть клинику, чтобы его здоровое тело и ласковый к нему мир «взяли свое», а маленькие больные пациенты остались в прошлом страшным воспоминанием.
По дороге к выходу он в который раз услышал детский плач, хотел пробежать мимо, но путь преградила каталка. Невольно повернул голову и увидел в открытую дверь палаты… нет, показалось… он пригляделся внимательнее… это была та самая журналистка. Она увещевательным тоном пыталась успокоить ребенка, а тот цеплялся костлявыми ручонками за ее длинные, вьющиеся в мелкую кудряшку волосы.
Микаэль обомлел. Встал сначала, как вкопанный, а потом и сам не понял, как вошел и оказался рядом с ними.
– Мама, не хочу больше, – всхлипывая, повторял ребенок, – больно, не хочу.
– Потерпи, моя девочка, – успокаивала мать, – еще чуть-чуть.
– Не хочу-у-у!
Другие больные в палате тоже захныкали – они не просто заразились примером, что часто свойственно детям. Плача за компанию, каждый плакал о своем.
Вдруг девочка, вероятно, среагировав на взгляд Микаэля, посмотрела на него и, увидев накинутый на него белый халат, воскликнула:
– Мама, у нас новый доктор. У него волосы, как у ёжика. Девочка перестала всхлипывать и с детским любопытством принялась разглядывать «нового доктора».
Мама повернула голову, увидела Микаэля и, в отличие от него, отнюдь не обомлела.
– А-а, изволили пожаловать, господин главный распорядитель благотворительных средств!
Микаэль молчал.
Лишившись главного примера, дети притихли, и Микаэлю казалось, что их взгляды буравят его.
– Это… дочка? – наконец смог вымолвить он.
– Все ждем очереди! – и не было на свете более укоризненного тона.
– Почему вы… не обратились ко мне с самого начала? – вконец потерявшись и понимая всю абсурдность вопроса, все же спросил Микаэль.
– И вы бы помогли хотя бы рекламу пробить? Или даже получить лечение в срок? – вскричала женщина. – А им, – она указала на детей, – а тем, другим? Вы – преступник! И да гореть вам в аду! – и она, тщетно пытаясь сдержать слезы, бессильно уронила голову на руки.
– Мам… – потянула ее за руку девочка. Она снова всхлипывала.
– Все хорошо. – Видно было, какого неимоверного усилия стоило матери взять себя в руки. Она выпрямилась и дала дочке плюшевого зайчика в смешных шортах в цветочек. – Ну, кто тут у нас? Зайчонок. Он тебя спрашивал.
– А тебя он тоже любит?
– Конечно, золотце мое. И меня.
– Тогда ты не плачь. Он очень расстраивается.
– Да, милая. Больше не буду.
Мать и дочка уже не смотрели на Микаэля, словно его и не было, и в тот момент ему казалось, что лучше бы его на самом деле не было.
Отправив сотрудников на служебной машине, домой шел пешком. Долго шел, дом был далеко. Подойдя к дому, зайти не захотел. Сел в свою машину. Телефон дрожал, но он не ощущал вибрации. Положил руки на руль, а голову на руки. Сидел так долго, потерял счет времени. Спустилась ночь. А он все сидел. Над ним волновалась толща океана, он был на самой его глубине, на дне той самой Марианской впадины, придавленный бесчисленными тоннами мутных вод. И был еще жив. Как это вообще было возможно?
Забрезжил рассвет. Наступил, несмотря ни на что. Как всегда, как и положено.
Наваждение Камиллы
Первым делом Микаэль перечислил деньги на лечение дочери журналистки (теперь он знал, что ее звали Камиллой), и еще, насколько позволяла ситуация, двух мальчиков. У дочки Камиллы – Дениз – была опухоль ствола головного мозга, два мальчика страдали лейкемией. Все трое должны были отбыть на лечение в израильские клиники. Микаэль хотел оплатить Камилле и дорогу, но она отказалась, сказала, что кое-что осталось от продажи квартиры.
Когда Микаэль забрал из суда свой ответный иск на предъявленное ему журналисткой обвинение, это очень разозлило Домбровского. Он не мог понять мотивов поступка своего партнера, а когда спрашивал, то вразумительного ответа не получал.
Вечером Микаэлю позвонила секретарша. Она сообщила, что мать одного из отбывающих в Израиль детей была сбита автомобилем, и что девочке, несмотря на обслуживающий персонал клиники, без матери вряд ли справиться. Между делом она предложила оформить в клинику Шиба кое-кого другого.
– Что за бред вы несете?!
Через тридцать минут Микаэль был в отделении травматологии. Камилла лежала в общей, пропитанной лекарствами и кровью, палате. У нее было сотрясение мозга, перелом двух ребер и ноги. Она была в сознании, плакала, но не из-за себя.
– Я подвела своего ребенка. Они сказали, что теперь… Но ей ждать нельзя! Она и так ждала слишком долго! Время давно не работает на нас!
– Она полетит, не волнуйтесь.
– Но как же без меня?! Ей всего семь! Она психологически может не выдержать!
– Есть способные вас заменить родственники?
– Отца у нее нет, а у моего отца старческая деменция!
– Я с ней полечу. Дети меня видят веселым.
– Вы?! – несколько мгновений Камилла смотрела на Микаэля. Несмотря на ссадины на лице, она все равно была очень мила. Он давно это заметил. – Вы не сможете! Вы ей никто!
– А вы можете предложить что-нибудь получше?
В отчаянии Камилла замолчала.
– Как вас угораздило-то вообще? – прервал тягостное молчание Микаэль.
