скачать книгу бесплатно
корни
мой наполнитель это скорее лес,
воспитанный грибниками и пауками.
мальчишки на пнях оставляют солёный хлеб,
который ещё в руках превращается в камень.
меня обжимает свет, повторяет воздух,
ровняет огонь, отслеживает вода,
я по костям зверей узнаю свой возраст,
по мху на деревьях – откуда любви не ждать,
по жирным следам лесника выбираюсь в люди,
по тёплой листве забираюсь опять в себя.
таёжное небо, ссутулясь, меня кормит грудью,
и звери мои, как бы ни было тихо, не спят,
а я им даю имена, а затем изменяю,
потом выгоняю наружу – они не идут:
звери с ничего не значащими именами;
лес, уходящий корнями в пустоту.
завеса
я всё превращаю в дым, и дым превращаю в дым,
а сам становлюсь водой расслабленной, молодым,
вещающим о тебе, сокрытая в пустоте,
мол, ты превратилась в дым, что ты без меня теперь
как зёрнышко на весу воздушное, под весной
качаешься надо мной, качаешься, подвесной
высокий и длинный мост – ни шагу ступить нельзя,
нельзя не попасть домой, где тени по мне скользят,
спеша превратиться в дым, как ты превратилась в дым,
хлебнув от меня воды, найдя на воде следы,
ведущие от меня, петляющие к войне
за облаком проливным на выжженной стороне,
где гнётся предсмертно дым, где дыму уже невмочь
не видеть меня седым и располагать не мной.
пожитки
останешься как есть, не став собой,
и прошлое не вспомнится как надо,
пиши: за смертью следует любовь,
а за любовью – смерть. одна расплата
за всё как за одно: расплаты нет,
как нет такого слова. оставайся,
как водится, вне слов. финальный снег
переводи в начальный, расступайся,
переходя во внутренний разбег,
в нечёткую звезду в ночных глазницах,
и неопределяемый размер
души твоей растянутой приснится
ему, тому, кто вышел и ушёл,
сказав, что остаётся. он смеётся,
не оставаясь. хохот приглушён,
и в нём никто себе не признаётся.
но ты всё знаешь, видел, отгадал,
не веря, не смотря, светясь ошибкой,
как медленной любовью, что всегда
приходит, чтоб забрать свои пожитки.
хоккей
одиноко лежащий велосипед на мосту.
баночка витаминов «ревит»
дребезжит в кармане, перебивая сердечный стук.
ничего, что было бы о любви.
разве только билет на вчерашний хоккей.
озябшее небо не отражает речная вода,
маленькая девочка вдалеке –
для меня она останется маленькой навсегда –
маленькое облако, его огромная тень.
вспоминаются записи в собственном дневнике:
«вторник. хочется уже иметь детей.
ненавижу хоккей».
моя любовь
любовь моя ни в кого не материализуется,
так и остаётся: красивой, словеснообразной,
всеми разделённой, разлуконенаказуемой
и ко мне как будто бы непричастной.
не называть же каждое своё увлечение любовью –
одна она у меня, одинокая, тюлево-бежевая.
я держу её в тепличных условиях,
и она меня за кого-то держит.
нет у неё ни страха, ни целомудрия,
девственности нет /её, кажется, вообще не было/
она пользуется моей доверчивостью,
припудривается
косметикой каждой моей подруги,
на мягкой мебели
оставляет своё мерцающее оперение.
длительность
наших отношений наводит на мысль,
что любовь у меня последняя.
хотя всё самое искреннее в жизни звучит неубедительно,
всё равно что лирическое отступление.
и что мне с ней делать? пожалуй что взять да выставить
на посмешище или за дверь,
или стервою, обнажающей свою грудь.
иногда мне кажется, что я умру от сердечного приступа,
если раньше приступа не умру.
не обращай внимания
да, не надо, не обращай, незачем,
давай забудем, какие мы с тобой вероломные,
какие мы друг другу первые встречные,
голодные.
сердце – это просто орган для перекачивания крови,
помни,
ну стучит, ускоряется, захлёбывается – бог с ним.
а кто-то из нас второму не ровня,
неровный.
ты, наверное, жажда,
вот смотрю на тебя и думаю: ты жажда,
моя тёплая жажда,
я смотрю на тебя так, как будто бы совершаю кражу,
нет, это именно что настоящее, как раз важно.
а так и не скажешь.
а так и не подумаешь. да мало ли.
такая маленькая, тоненькая, с далёкой улыбкой,
с холодными ногами.
эти реки текут в тишину. знаем – плавали.
ты нравишься моей маме,
хотя она почти ничего о тебе не знает
кроме того, что ты дорога мне,
что ты дорога мне,
что ты
родилась в мае,
а я, наверное, в мае умру
без тебя,
тебя и подобных тебе проклиная.
только
не обращай на меня внимания.
сабрина
когда я умру, ты рассмеёшься, наверное.
мол, нет ничего закономерного,
вот жил-жил и неожиданно умер –
в этом столько зауми.
она всегда тебя здорово смешила.
мне не будет ни радостно, ни паршиво.
я буду представлять себе твою улыбку,
подходя к райской калитке.
а улыбка у тебя нескромная, ножевая.
вспомнишь, как я тебя всегда называю.
я и там тебя буду называть так же, даже
ещё бессовестнее, как сейчас не скажешь,
там открывается что-то вроде второго голоса,
которым можно говорить полностью,
которым невозможно наговориться,
и самое страшное в нём – повториться,
но я буду повторяться, и ты тому виною,
это непоправимое и смешное.
а ты будешь улыбаться и думать, что невинна,
моя дорогостоящая сабрина
да, ты будешь смеяться над всей этой бессмыслицей,
но, сабрина, всё ещё выяснится,
прояснится, и я буду недалёк от правды,
так же как рай недалёк от ада,
так же как мы с тобой недалеки друг от друга,
всё перемесится, перебесится – станет глухо.
ничего не изменится, сабрина, только перевёрнётся.
и я не умру – хотя что мне ещё остаётся.
сентябрь уже
я встал. за мною встало утро,
и – ноготками по спине.
у нины я запомнил кудри
и слово «нет».
еще мне отроду не тридцать.
беру я время на измор.
на аллу можно было злиться,
но я не мог.
у эммы я запомнил гетры,
