скачать книгу бесплатно
Нина опустила глаза и прикрыла старым платком колени.
– На, хлебни! – не унимался пацан и плеснул пивом несчастной в лицо.
– Да что же ты делаешь? – возмутилась старушка, торговавшая яблоками.
– А почём яблочки, мать? – язвительно улыбнулся парень и подошёл ближе. – Вкусные?
Он начал по очереди брать яблоко за яблоком, надкусывать и с ужасно недовольной гримасой класть на место.
– Кислятина! – произносил он, кривляясь, под одобрительный гогот толпы приятелей.
Старичок с ржавыми инструментами начал поспешно собираться. Нина замерла, как парализованная.
– А это что у тебя тут? – обратился к Нине раздурившийся пацан, – птицы? А летать они у тебя умеют? Давай, я их научу!
Толпа болельщиков разразилась хохотом:
– Федот кого хочешь летать научит! Давай, Федот! – ревела толпа.
Федот схватил фигурку изящного белого аиста, которую Нине подарил отец и швырнул его об стену, разбив на мелкие осколки.
Нина закрыла лицо руками. Рыданья сдавили ей горло. Федот методично швырял об стену одну за другой фигурки из Нининой коллекции. В какой-то момент Нина, опомнившись, попыталась прикрыть руками оставшиеся нетронутыми фигуры. Среди них ещё была цела танцующая балерина, подаренная Нине погибшим на войне первым мужем. Эта фигурка была Нине особенно дорога. Она поставила её рядом с другими статуэтками просто так, рассчитывая не продавать ни при каком случае.
– А тебе не нравится, что ли? – заорал Федот и с размаху ударил Нину сапогом в лицо.
Нетрудно предположить, что было бы дальше, но в этот момент из метро вышел Челентано с гитарой на плече. Став свидетелем последней сцены, он молниеносно оказался между Ниной и Федотом.
– Не смейте её трогать! – заявил он с такой уверенностью и хладнокровием, что в толпе болельщиков на мгновение повисла тишина.
– Ты что смелый, что ли? – заревел Федот и, не дожидаясь ответа, ударил Челентано пивной бутылкой по голове.
Зелёные стёкла рассыпались по асфальту. Челентано молча рухнул на землю.
– Ты чё, Федот? Нахрена? – послышалось в толпе болельщиков. Кто-то первый поспешно ретировался. За ним кинулись другие. Оставшись без поддержки, мигом исчез и Федот.
Нина оттащила бесчувственного Челентано в сторону, на газон и сложила ему под голову свой старый платок. Его лицо без слетевших при ударе очков было непохожим на себя. Он был бледен, как будто выточен из мрамора. Глаза его были закрыты, но всё лицо как будто светилось тихим фосфорическим светом. В этот момент Нине показалось, что Челентано необыкновенно красив. Он просто прекрасен, потому что он другой. Его только нужно было разглядеть. И Нина разглядела Челентано.
Вдали замигали синие огни скорой. Вокруг начала собираться толпа. А Нина не могла оторвать глаз от белого мраморного лица своего защитника. Она гладила ладонью его тёмные волосы и не могла понять, откуда в ней взялась такая лавина нежности к этому с детства знакомому человеку.
С тех пор Нина больше не торгует у метро. Она работает уборщицей на мебельной фабрике. Кто её туда устроил? Несложно догадаться. Ведь теперь в Нининой комнате все стены завешаны плакатами Битлов. В углу комнаты дымит паяльником Челентано, восстанавливая старый кассетный магнитофон. А на серванте улыбается грациозная фарфоровая балерина. Она-то лучше всех знает цену этой жизни.
Я вытащу тебя отсюда
Город Чёрный Яр получил своё название ещё до революции. Говорили, что помещик, владевший здешней землёй, был изрядный кутила и жил в Петербурге. Его крестьяне от нужды воровали потихоньку барский лес. Потом, чтобы скрыть последствия, они подожгли остатки леса. Случился сильный пожар, в результате которого сгорел не только лес, но и само село с близлежащими хуторами. С тех пор вся местность стала зваться Чёрным Яром.
В советские годы в Чёрном Яре начали строить комбинат по производству азотных удобрений. На строительство комбината были собраны люди со всего союза. Кто-то приехал сам, в поисках лучшей жизни, а кого-то привезли в зарешёченном вагоне. Все они потом остались жить в Чёрном Яре, переженились и вместе ходили на работу мимо здания исполкома с огромными буквами «Слава КПСС» на крыше.
После развала союза азотные удобрения в таком количестве оказались не нужны и люди постепенно начали покидать родной городок. Со временем взрослое население Чёрного Яра поделилось на три категории: пожилые инженеры с испорченным здоровьем, сильно пьющие рабочие, потерявшие работу, и полные инвалиды из первых двух категорий.
В семье Володи Селиванова были представлены все три категории горожан. Мама – инженер технолог, страдающая от бронхиальной астмы; парализованная бабушка, отдавшая сорок шесть лет заводу, и пьющий отчим, неплохой в прошлом сварщик, терявший во хмелю всяческий рассудок.
Ещё была младшая сестрёнка Анечка с огромными голубыми глазами и вьющимися золотыми кудрями.
Через полтора года после её рождения в семье Селивановых произошло несчастье, которое, однако, принесло всем заметное облегчение.
В начале года умерла бабушка. Маме больше не надо было по вечерам, после работы, вытаскивать из-под неё мокрые простыни и обрабатывать пролежни. А весной умер отчим. Теперь мама не закрывалась в ванне, когда пьяный мужчина с битой бутылкой в руках искал в квартире Иосифа Сталина, спрятавшегося за занавеской. Вовка больше не холодел от страха, наблюдая, как пьяный отчим отучает Анечку писать в штаны, запихивая годовалую девочку в стиральную машину и угрожая постирать с двойной дозой порошка.
Из всех проблем в жизни остались лишь сущие пустяки. Разбитое на кухне окно, заколоченное фанерой, пропускающее холод зимой, да ещё надоевшие до чёртиков макароны на обед и ужин.
Зато жарким летом холодная вода из уличной колонки была безумно вкусна. Мощная струя, с шумом вырывающаяся из-под чугунного крана пела волшебную радостную песню. Она разбивалась о деревянный поддон, закрывающий сточный колодец, разлетаясь на тысячи сияющих на солнце холодных брызг, от которых старые Вовкины кеды вмиг становились насквозь мокрыми.
А холодными зимними вечерами к чуть тёплым батареям добавлялось воображаемое тепло от ярких рубиновых лучиков октябрятского значка-звёздочки, подаренного мамой.
Об октябрятах Вовка знал лишь из маминых рассказов, и они казались ему необыкновенно счастливыми. Он втайне завидовал, что маме так повезло в детстве.
Со временем население Чёрного Яра постепенно сокращалось. Трудно было сказать, сколько приходилось уехавших на одного умершего или умерших на одного уехавшего, но одну закономерность Вовка заметил ещё в школе.
Чем лучше школьник учился, тем быстрее после окончания школы он покидал родной город. Отличники и хорошисты уезжали сразу после школы, чтобы поступить в институт. Середнячки уезжали чуть позже, в поисках хорошей работы. Двоечники – либо покидали город вслед за середняками, либо оставались в нём надолго.
По этой Вовкиной теории не было никаких сомнений, что смышлёная сестрёнка Анечка, учившаяся на одни пятёрки, уедет сразу же после школы. Самому же Вовке, по собственным соображениям, предстояло уехать позже.
Аню провожали всем двором. Солнечным летним днём Вовка, уже отслуживший к тому времени в армии, работал первый год трактористом. Он прикатил к дому на старом, ещё советском «Белорусе». Соседи наперебой совали счастливой Аньке в дорогу домашние пироги и банки с мёдом. Мама, несмотря на жару, укутанная в тёплый платок, плакала и просила звонить ей как можно чаще. Аня как-то вмиг повзрослела и похорошела. Её голубые глаза сияли счастьем, а золотые кудри шевелились от тёплого летнего ветра.
Вовка наблюдал за происходящим из своего трактора, сплёвывая шелуху от семечек через открытую дверь кабины. Ему предстояло отвезти сестру на станцию.
В Вовкиной душе смешались в этот момент самые разные чувства. Тревога за младшую сестрёнку, которую он всю жизнь защищал от проказ одноклассников. Гордость за поступающую в престижный питерский вуз Анюту. Белая зависть к сестре, которая теперь будет жить в Петербурге, который Вовка видел лишь на красивых открытках.
Наверное, там – сияющие огнями большие проспекты; красивые дворцы, музеи и театры; там люди хорошо одеваются и ходят в рестораны; ездят на такси и собственных автомобилях. Они умные, энергичные и хорошо зарабатывают. Летают отдыхать заграницу и знают, как правильно жить на этом свете.
Вовка сплюнул на сухую пыльную дорогу и вытер промасленной тряпкой грязные руки.
Когда прощания закончились, он подал сестре руку и Аня, лёгкая как пушинка, заскочила в кабину трактора. Всю дорогу она что-то щебетала о речных трамвайчиках, разводных мостах и гранитных набережных. Вовка слушал её вполуха. Ему не давали покоя собственные мысли.
Неужели Анюта сможет стать городской? А ведь, пожалуй, сможет. А, может быть, и мне туда?
На перроне Володя крепко обнял сестру. Она повисла на его шее и поцеловала в щёку.
– Я вытащу тебя отсюда! – уверенно заявила Аня, глядя в глаза брату с материнской любовью и нежностью.
– Себя сначала вытащи, егоза! – улыбнулся Володя и потрепал золотистые кудри сестрёнки.
– Обещаю тебе, Володя. Я вытащу тебя отсюда! Ты только подумай об этом серьёзно, – ответила Аня и, ещё раз чмокнув брата, заскочила в вагон поезда.
Больше всех за Аню переживала, конечно же, мама. Поначалу она даже плакала вечерами и всё время держала возле себя мобильный телефон. Аня звонила довольно часто, но говорила коротко – дорогой роуминг.
Про учёбу в институте почти ничего из её рассказов понять было нельзя. Зато о красоте города и особенностях жизни в мегаполисе Аня рассказывала с восторгом. Она скороговоркой вываливала на голову матери кучу информации, перемешанной со словами: «Ты представляешь мама!», – и заканчивала своим традиционным «пока-пока», выключаясь, не дождавшись ответа.
Мама всё вздыхала, качая головой. Она не знала, радоваться ей или нет. Постоянно отправляя Ане на карту свои последние деньги, она отказывала себе во всём. Ей было вовсе не интересно, сколько тысяч людей собралось на концерт во дворце спорта и что такое каршеринг. Она хотела узнать, хорошо ли дочь кушает, тепло ли одевается, с кем подружилась и как даётся учёба. Ответы на все эти вопросы звучали невнятно, и мать часто теряла по ночам сон.
Спустя какое-то время Аня сообщила, что нашла подработку, по вечерам в кафе, и теперь у неё хватает денег. Она даже стала отправлять немного обратно маме и обещала непременно приехать летом.
Это слегка успокоило мать, но необъяснимая тревога не покидала материнское сердце.
Вовкины же дела шли всё хуже. Старый трактор окончательно сломался. На новый у предприятия пока не нашлось средств, и Володе Селиванову пришлось на неопределённое время перейти в уборщики на мизерную зарплату.
К тому же у Вовки совсем не заладилось с личной жизнью. Его юношеская зазноба выскочила замуж, пока Селиванов был в армии. А новые отношения в Чёрном Яре, где почти все знали друг друга, у него как-то не складывались.
Он часто вспоминал Аню и подумывал, что, согласно его старой теории, пора бы и ему податься за счастьем в большой город.
Тут ещё приятель подвернулся. Генка Войцеховский. Стройный красавец, иссушивший сердца половины девчонок Чёрного Яра.
Ни работы, ни специальности у Генки не было. Зато была своя теория по поводу отъезда в Петербург. Со слов Генки, выглядела она примерно так.
В Питере пять миллионов жителей. Половина из них, то есть два с половиной миллиона – женского пола. Если хотя бы каждая десятая не замужем, то почему мне не влюбить в себя одну из них? Остаётся лишь выбрать одну из двухсот пятидесяти тысяч женщин, томящихся в ожидании своего принца. Будет жильё и хлеб, а там и дело какое-нибудь найдётся.
Такие рассуждения казались Селиванову смешными. Но, с другой стороны, где ещё искать счастье, как не там?
И вот однажды Володя рассказал матери о своих планах уехать. Мама выслушала его молча. Она повернулась к сыну спиной и долго смотрела в окно. Она не верила в обещания забрать её к себе через полгода или год. Она не хотела покидать город, в котором знала каждый камень. Где прошла её молодость, где могилы родителей, где люди, с которыми она одного теста. Даже полуразвалившийся комбинат был для неё родным. Она искренне радовалась, что в последние годы там отремонтировали столовую и перестали задерживать зарплату. Несмотря на пенсионный возраст, она продолжала работать, и все были рады, что она не уходит на заслуженный отдых. Она не видела себя иначе как в Чёрном Яре, и ни при каких обстоятельствах не смогла бы его покинуть.
Теперь же, тяжёлое чувство раздвоения терзало её душу. Хотелось, чтобы дети были недалеко. Иметь возможность видеть их, помогать им и посильно участвовать в их жизни. В то же время она боялась помешать им создавать собственное счастье. Боялась, что из-за неё они не смогут реализовать свои возможности. Не хотела быть обузой и помехой.
Она молча выслушала сына и туго затянула под подбородком серый платок, стягивающий её непослушные и уже совсем седые волосы.
Через неделю Владимир уехал вместе с Геной Войцеховским покорять культурную столицу.
Брат Войцеховского жил в Питере и работал менеджером в компании, торгующей запчастями для тяжёлой гусеничной техники. Селиванов в телефонном разговоре с ним заручился поддержкой в трудоустройстве. Володя хорошо знал устройство тракторов и тягачей. Со временем, приобретя некоторый опыт, он рассчитывал занять в этой компании какую-либо скромную должность. Поначалу же был готов на любую работу и любое обучение.
Примерно так всё и сложилось. Селиванову предложили работу ночным охранником на складе запчастей. А днём отправили посещать курсы менеджмента.
Генка устроился барменом в ресторан неподалёку и начал усиленный поиск невесты. Вовкина работа по ночам вполне устраивала Войцеховского, так как комната, которую они сняли на двоих, оставалась ночью полностью в его распоряжении.
Сразу же после своего приезда Селиванов попытался навестить сестру и даже созвонился с ней. Но Аня ответила, что сейчас как раз переезжает с одной съёмной квартиры на другую, и будет рада увидеться с ним на будущей неделе.
После бессонных ночей на работе Володя старался отоспаться, потом ехал на курсы, и увидеть Аню у него пока не получалось. К тому же Аня посетовала, что у неё начинается сложная сессия и они договорились обязательно встретиться, как только появится возможность.
С первой же зарплаты Селиванов отправил матери всё, что у него осталось после оплаты комнаты и закупки продуктов. Генка же отметил первую городскую зарплату с размахом, и весь последующий месяц был на мели. Вовке пришлось делить с другом свой скромный паёк.
На следующий месяц у Войцеховского появилась возможность отблагодарить товарища, так как без зарплаты на этот раз остался Селиванов. Случилось это так.
В одно из ночных дежурств Володя услышал, как за забором склада остановился грузовик. Какие-то люди ходили снаружи вдоль забора. Селиванов вышел на улицу проверить, что им нужно в такой поздний час.
На заборе висели две рекламные растяжки. На одной метровыми буквами красовался текст – «Помещения сдаются в аренду», другая содержала номер телефона, по которому необходимо звонить.
При появлении Селиванова двое молодых парней, откручивавших рекламный плакат, тут же поспешили к машине. Третий, мужчина постарше, доброжелательно улыбнулся Селиванову.
– Извини за беспокойство, командир! – произнёс он, добродушно хлопая Владимира по плечу.
– Что вам не спится, мужики? – поинтересовался Селиванов.
– Мы из рекламного агентства. Наружную рекламу меняем. Эту нужно заменить на другую. С руководством всё согласовано, не беспокойся.
– А почему ночью это надо делать?
– Заказов много, днём не успеваем. Да и пробки такие на дорогах. Ночью проще, – ответил мужик, продолжая улыбаться золотыми коронками зубов.
Наутро Селиванова вызвали к заместителю директора.
– Володя, а куда у тебя за ночь реклама подевалась, объясни, пожалуйста? – спросил руководитель, глядя на Селиванова поверх золотых очков.
– Её рекламная служба демонтировала ночью, – без тени сомнения ответил Володя.
– А тебя не смущает, что они только текст сняли, а номер телефона оставили?
– Ну, видимо, в другой раз приедут, – ответил Селиванов, начиная подозревать неладное.
– Нет, Володенька, не приедут. Потому что плакат с нашим номером телефона им не нужен. Украли у тебя рекламу. Прямо из-под носа.
– Как же так? Неужели? Они же сказали, что с руководством согласованно.
– Эх, Володя, это у вас там, в провинции, сказал согласованно – значит согласованно. Ладно, давай номера грузовика. Сейчас попробуем органы подключить.
– Я не записал, – произнёс Володя, опустив голову и понимая, что непростительно ошибся.
– Как не записал? А на кой тебя тут посадили? – вскипел начальник.
В этом месяце из зарплаты Селиванова вычли стоимость украденной рекламы, которая составила три четверти его заработка.
Стыд за эту промашку был для Вовки хуже недоедания. К тому же Войцеховский кормил его вполне сносно и, стараясь утешить, даже иногда по вечерам приносил пиво.
В один из таких вечеров Генка вернулся с работы в радостном возбуждении.
– Вова, танцуй! Мы сегодня обслуживали банкет. Деньжонок нам отвалили – будь здоров. Пойдём твою тоску-печаль развеем. Я угощаю.
– Может, лучше за комнату вперёд оплатим, раз есть такая возможность?
– Успеем ещё за комнату. Мы третий месяц в Питере, а ты ни в одном клубе не был. Я отличное место знаю, тебе понравится. Там такие девчонки танцуют, обалдеть!
– Ну ладно, пошли.
Они выпили для куража по паре банок пива и отправились в клуб.
Оглушённый ритмичными ударами акустической системы, Селиванов пытался рассмотреть танцующих в полумраке людей. Это не походило на знакомые ему дискотеки в доме культуры Чёрного Яра. Он никак не мог уловить, в чём заключалось отличие.
Селиванову казалось, что все эти люди непросто плохо знакомы или незнакомы вообще. Они как будто даже испытывали некую неприязнь или пренебрежение друг к другу. В воздухе висело напряжение, скрытая и сдерживаемая агрессия. Высокомерные взгляды, напускная вальяжность. Не было привычного для дискотек в Чёрном Яре бесшабашного веселья и удали.
Войцеховский тут же раздобыл пару довольно крепких коктейлей. Огни софитов стали более размытыми. Бармен, молодой парень стриженый наголо, с дюжиной металлических колец в носу и ушах, виртуозно наполнял бокалы, раскидывая в них лёд. Несколько кубиков льда, не попавших в нужный бокал, скользнули по стойке бара и, переливаясь в разноцветных огнях, угодили в компанию девчонок, сидевших за стойкой на высоких стульях.
Неестественный смех и непонятные возгласы привлекли внимание Селиванова. Через мгновение девчонки оказались рядом, и Генка уже угощал всех тем же коктейлем.
