Ставка на ноль

Мира Кузнецова

Ставка на ноль

День первый. Блеф

Блеф (англ. Bluff) – термин, использующийся в клубном покере и означающий тактику игрока, который использует психологические приемы в игре.

– Ну и где её искать? – я стоял на входе в парк и крутил головой, пытаясь выбрать направление. Опоздал встретить Лизу, выходящую из ЛИМПТУ, и вот теперь топчусь, как прыщавый мальчишка, не зная ответа на вопросы «Что? Где? Когда?». Вернее, «Куда?» Выпендрился – получи. Хорошо ещё мужчина, куривший на крыльце, заметил мою растерянность и спросил: «Ищешь кого?», а потом при имени Лизы с любопытством уставился на меня, покачал головой: «Ну-ну… Они в парк пошли. Всей группой. Зачёт отмечать пивом». Я козырнул по привычке и повернул в указанном направлении. Букет, виновник моего опоздания, спрятанный за спиной, мелькнул на миг, и мужик заржал: «Удачи. Без неё не справишься».

И вот теперь я в ней отчаянно нуждался. Парк оказался не так уж и мал. Я сделал десяток шагов до очередной ближайшей развилки и снова замер соляным столбом, и вдруг услышал её смех. Только она так смеялась: громко, вовлекая в собственное веселье всех, кто попадал в «радиус действия». Мне тут же захотелось улыбаться, смотреть на её откровенный ржач или бурное веселье, похлопывание ладонью в такт смеху по воздуху, слезу стекающую по лицу от открытых миру чувств… Я одёрнул себя и побежал, пока смех ещё звучал, в его направлении.

Только тогда, когда сквозь деревья стали видны спины её сокурсников, я остановился и перевёл дыхание. Нет, уж. Теперь я не спешил. Теперь я шёл прогулочным шагом. По крайней мере, пусть так выглядит со стороны. Дыхание выровнялось, но я и теперь не спешил подходить или обозначать своё присутствие. Мы не виделись почти год и мне было приятно просто смотреть на её расслабленность, шушуканье с сидящими рядом подружками, дружеские подначки стоящих вокруг девушек парней. Девушек… Сидящая слева от Элис женщина, явно была старше её лет на десять. А вот блондинка справа, пожалуй, ровесница. Да и Лизу, Элис, Елизавету Петровну… Нет, её еще можно было звать так – девушка. И двое детей в придачу не меняли расклад. Она вдруг вскинула руку и помахала, подзывая блондинистого увальня.

– Филя. Ты чего молчишь? Тебе ещё не надоела их заевшая пластинка? «Питер. Он такой Питер»… Может объясним этим денди, как в нашей Рязани князьков казнили и травили задолго до величия города на болоте? Не было его ещё, – она подмигнула, приподняв плечи и хитро прищурив глаза, – не было, и в помине. Вот так! Так что умойтесь, парни! – а потом без всякого перехода хлопнула себя по коленям ладонями и встала. – Всем спасибо. Было весело, но мне пора. Меня ждут.

Я ещё продолжал улыбаться, когда понял, что Лиза идёт прямо на меня. Она протянула руку и взяла букет.

– Думаю это мне, – спокойно и ровно произнесла, поднося букет к носу, вдыхая запах. Странное выражение на миг мелькнуло и пропало на её лице, но она вдруг развернулась и пошла обратно к скамейке, на которой сидели девушки.

– Галчонок, это тебе. Мне никто не поверит, что я их купила себе сама. А ты своему расскажешь правду. – Она сунула оторопевшей женщине букет и снова помахала всем рукой. – Пока. Пока. До завтра.

Я вышел на асфальтированную парковую дорожку и пока Лиза, приближалась ко мне, сделал извиняющийся поклон в сторону, наблюдавшей за нами группы. А потом шагнул на встречу и предложил опереться на согнутую в локте руку. Она цокнула языком, покачала головой и сказала: «Йок», – а после, демонстративно засунула руки в несуществующие на её повседневном платье карманы джинсов. И прошла мимо, продолжая держать руки в воображаемых карманах, покачивая бедрами и стуча каблучками по асфальту.

– Ну… – я набрал в грудь воздух, собираясь возмутиться, но в это время за моей спиной грохнул дружный хохот и чей-то голос спокойненько подвел черту: «Приятно осознавать, что не только мы здесь – идиоты».

Ничего не оставалось, как усмехнуться и догнать невозмутимо удаляющуюся от меня Лизу. Аккуратно снял с её плеча сумку с тетрадями и, не пытаясь к ней прикасаться, пошёл рядом.

– В отпуск? – она вдруг прервала молчание.

– Нет. Навсегда. – Я скосил глаза, ожидая реакции, но Лиза даже не сбилась с шага, только опущенные ресницы, на миг сорвались вверх, приоткрывая глаза.

– Думаю, вы знаете, что делаете. Тимке тут хорошо. Мы созваниваемся.

– Да, я знаю, что делаю. Я один приехал. Кира осталась там. У неё новый бурный роман, грозящий перерасти в брак.

– Так ты здесь потому, что тебе подписали вольную? – вот теперь она остановилась, повернула голову и сощурилась, разглядывая моё лицо.

– Нет. Вольную дал я. Оставил ей всё, уволился и приехал.

– Вот так просто уволился? Не смеши меня Петров. Не смеши. Уволиться из армии так просто нельзя.

– Я рапорт написал сразу, как ты начала собирать вещи для отправки в Питер. До этого был рапорт о переводе. Думал ты уедешь к родителям на ПМЖ и я туда же.

– Он приехал и забрал детей у них, пока я тряслась четверо суток в поезде. У меня не осталось выбора. – Она протянула руку, снимая свою сумку с моего плеча. – Спасибо, что проводил. Прости, мой автобус.

Она обогнула меня и поспешила к стоящему автобусу.

– Я приехал потому что не смог забыть нас, – крикнул ей вслед.

Она остановилась, уже занеся ногу на ступеньку и оглянулась.

– Нас нет. Мне было позволено завести любовника. А я… я полюбила. А это соглашением не предусматривалось. И мне снова предложили выбор. И я его сделала, Глеб. Нас нет.

Двери автобуса закрылись, и он тронулся. Я машинально отметил его номер. Её автобус. Не сбежала. Просто уехала к детям. Я достал сигареты и отошел к парапету, огораживающему вход в метро. Подождём. Не впервой.

День второй. Бай-ин.

Бай-ин – вступительный денежный взнос для игры в покер.

– Здравствуйте, а вы Андрея не пригласите к телефону?

– Андрея? Конечно пригласим. – я усмехнулась и, прикрыв микрофон ладонью, крикнула в пространство квартиры. – Андрей! Тебя к телефону!

– Лиза, это я. Не клади трубку. Поговори со мной.

– Да, Глеб. Он уже идёт. Как у вас дела?

– Лиза, нам нужно поговорить. По телефону… сама понимаешь, не получится.

– Дети? Нормально Глеб. Олежка пошел в первый класс. Ну, да ты знаешь. – я перехватила трубку другой рукой, оглянулась на дверь и торопливо зашептала. – Боже, какой бред я несу. Не о чем нам говорить. – Вздохнула и снова громко прокричала. – Андрей, Глеб звонит. Ты подойдешь или нет? Что мне ему сказать?

– Ну, не идет и не идет, Лиз. Ты послушай меня. Пожалуйста. Я приеду завтра в универ. Надо поговорить. Правда надо. Нельзя так. Ты же уничтожаешь наше будущее.

– В цирк говоришь детей сводить? Я скажу мужу. Думаю, он тоже хочет с тобой увидеться. Вот и сводите детей в цирк.

– И в цирк сводим, и в планетарий. И на море свозим, Лиз. Вместе. Заберу вас к себе и сводим. Ты и я. Без Андрея.

Я вдруг поняла, что женщина, внимательно смотрящая в мои глаза из в зеркала шифоньера вопрошающе и оценивающе одновременно – это я. Дверь комнаты начала распахиваться, и я торопливо заговорила:

– Всего доброго, Глеб. Передаю трубку мужу, – но вместо него в комнату вошла дочь и сказала:

– Папа уехал с бабушкой.

– Куда?

– Я его тоже спросила, ма. Бабушка сказала, что это не твоё дело.

– Не моё. Здесь всё не моё, кроме вас с братом. – А после спросила в трубку. –Ты ещё здесь?

– Да.

– Мы одеваемся и идём на электричку. Через час на Витебском будем. Можешь нас там встретить. Можешь не встретить.

– Куда пойдем?

– На край света? – усмехнулась я и продолжила. – Кажется, зоопарк – это же там?

Черный зонт распахнулся над моей головой, как только я ступила на перрон. Ручка зонта ткнулась в ладонь, а горячие пальцы мимолетно её погладили, сжимая на пластике мои. Детские голоса одновременно закричали:

– Петров! Ура!

Я не смогла сдержаться и засмеялась, глядя как дети одновременно прыгнули на Глеба, а он их прижал к себе и понёс к зданию вокзала.

– С ума сошёл. Поставь детей на перрон! Ещё не хватало! – крикнула ему вслед.

– Не ставь! – закричала смеющаяся Таша.

– Не ставь! – вторя ей, тут же завопил Олежка.

– До метро. Лизок, догоняй! Не мокни!

А я стояла, глядя в спину, несущего моих детей Глеба, и не могла сдержать улыбки. Сейчас было можно. Просто стоять и чувствовать себя абсолютно счастливой. Позволить себе это безумное счастье ещё десять, девять, восемь… пять. Жаль. Я вздохнула. Ещё одну секунду… Глеб поставил детей на ноги, распахнул дверь в метро и подтолкнул смеющуюся парочку внутрь. Всё! Моргнула, на миг прикрыв глаза, и наклонилась, поправляя брюки. Глеб оглянулся:

– Лиза, не отставай! – и шагнул ко мне.

– Да, да… я бегу. – Он уже поймал мою ладонь и прижал к губам, вдохнул запах и медленно провел губами влажную дорожку.

– Соскучился. Давай уже, правда, рванём?

– Куда? – я опешила, заблудившись в желаниях и смыслах.

– На край света. Мы же туда? Ты же сама сказала.

Пальцы мгновенно похолодели и превратились в мрамор. Рука опустилась, сжав ручку двери, и я потянула её на себя.

– Куда мы поедем, ма? – Таша забежала вперёд, заглядывая в лицо и ловя мою руку.

– Так куда мы поедем, ма? – Повторил за ней Глеб.

– В зоопарк? – я улыбнулась и пожала плечами.

– Елизавета Петровна, напоминаю – дождь на улице. Может в ТЮЗ? Или планетарий?

– Давайте уж сами решите, – я махнула на них рукой не в силах перестать улыбаться, – главное, чтобы мне там налили чашку чая.

– Простите, что вмешиваюсь в разговор. – Глеб и Ташка обернулись на голос одновременно. Молодая женщина, прижимала к животу смешливого мальчонку. – В «Манеже» выставка игрушек. Вашим детям там наверняка понравится. Мы вчера со своими ходили. Тебе же понравилось, Мишань?

– Да, мам.

– Спасибо. Ну, что мелочь? Так и решим? Идём? – подмигнул Глеб детям и те согласно закивали…

Возвращались домой уже по‛темну. Глеб настоял и несмотря на моё сопротивление, и при громогласной поддержке детей, поехал с нами в Пушкин. Уже стоя у парадной, я подняла голову и посмотрела ему в лицо:

– Зайдёшь?

– Думаю – это лишнее. Спросит скажи, что на работу вызвали.

– А тебя вызвали, Петров? – спросила, прижавшаяся к моему боку, Таша.

– А как же? Позвонили домой. Ты же помнишь, я ходил звонить домой и мне сказали.

– А чего ты тогда с нами поехал? – Включился в разговор Олежка.

– Потому, что я – джентльмен и обязан проводить даму и.. Двух дам и молодого человека домой.

– Да? А я думала, что ты – мужик. Тетя Вита всегда говорила маме: «Петров – настоящий мужик», – хитро сощурив один глаз, продолжила допрос Ташка.

– Нет, малышка, я – не мужик. Не умею я ни дрова колоть, ни за сохой ходить.

– Дядь Глеб, а что лучше мужик или джентлемент? – снова встрял в разговор мелкий.

– Думаю, – Петров опустился на колени и посмотрел Олежке прямо в глаза, – думаю, что для женщины лучше, чтобы рядом был настоящий мужчина и джентльмен. Настоящие мужики очень часто забывают, что рядом с ними женщины, и они нуждаются в том, чтобы их любили. Ты же вырастешь настоящим мужчиной? И будешь беречь свою мать и жену, обещаешь?

– Обещаю. Маму беречь, а жены у меня пока нет…

Рука Глеба потянулась к голове мальчика, но он вдруг изменил её движение и протянул моему сыну ладонь для рукопожатия. Олежка кивнул и протянул свою. – Олег, всегда береги свою маму.

– Буду.

Глеб встал и в поклоне поцеловал руку Таше:

– Добрых снов юная леди. – И повернулся ко мне.

– Позволишь? – и только сейчас я разжала пальцы, почему то стиснувшие до белизны ручку сумки, висящей на плече, и протянула для поцелуя. Но Глеб не стал склонять голову, а так же медленно понес мою руку к своим губам, не отрывая взгляда от моих глаз. Прикоснулся губами к внутренней части ладони.

– До завтра, Элис.

Дом встретил тишиной, время от времени нарушаемой храпом свекрови. Муж, как обычно сидел у окна в крохотной кухне и курил.

– Нагулялись? – продолжая курить и даже не повернув головы в сторону прихожей, спросил Андрей.

– Да. В манеж ходили. Хотели в зоопарк, но… дождь все испортил. А потом немного просто прошлись. – я посмотрела на детей и спросила. – Чай?

Но Таша пихнула Олежку вперед и сказала:

– Не. Потом. Мы мультик посмотрим.

Я сняла туфли и прошла в кухню, доставая сигарету из пачки. Очень медленно размяла её и только тогда прикурила. Сделала первую глубокую затяжку и откинулась спиной на стену.

– И куда вы ездили? Где это "не её дело"?

Андрей вздрогнул и повернулся ко мне лицом.

– Умеешь ты заставить человека чувствовать себя дерьмом.

– Разве? Я просто задала тебе простой вопрос. Тебе достаточно было дать простой ответ. Всего лишь.

– А ты не хочешь ответить на тот же вопрос?

– Куда мы ездили? Так я этого не скрывала. И ведь не солгала? – Я потушила дотлевшую сигарету и встала. – Спокойной ночи.

День третий. Блайнд.

Блайнд (от англ. Blind) – вынужденная или обязательная ставка в покере.

Я снова мерял шагами тротуар перед ЛИМПТУ. Тот же мужик, что и в первый мой приход сюда, снова курил на крыльце и хмыкал время от времени, посматривая на меня. Нет, я не опоздал, хоть и сжимал в руке цветы для Лизы. Я усмехнулся, глядя на них – теперь она их точно возьмет домой. Ей не придется пристраивать их подружке. «Не сможет», – я ещё раз усмехнулся и расплылся в дурацкой улыбке, глядя на ошеломлённое лицо моей Элис. Мужик тоже улыбался, сложив руки на груди. Его реакция на Лиз настораживала. Я скосил на него глаза – он явно развлекался зрелищем. А Лиз стояла на крыльце, так не ступив на ступени. Стояла склонив голову к правому плечу и покачиваясь с пятки на носок, словно борясь с желаниями бежать вперед и снова бежать, но назад, и удерживая себя на месте сложенными друг на друга и сцепленными за спиной руками. Я почувствовал, что она нуждается в том, чтобы я решил её внутреннюю дилемму и я решил. Я прыгнул, перескакивая через две ступеньки крыльца сразу к ней, на площадку и подхватил её, отшатнувшуюся и теряющую равновесие, левой рукой. Прижал к себе и чмокнул в нос.

– Цветы. Тебе. Ты же любишь фиалки? – спросил я, заглянув ей в глаза. А они вдруг наполнились водой и в них словно открылись два колодца с болью. – Помнишь, у тебя был целый подоконник на кухне, и они цвели разными цветами. Такой оазис посреди заснеженного пейзажа за окном.

– Любила. Они все умерли. Я повезла Олежку родителям, а Андрей их засушил. Я была глупа и спросила почему он их не поливал, а он открыл форточку и выкинул их. Одну за другой. Да. Я люблю фиалки. – она сморгнула и колодцы закрылись, поглотив всю воду в её глазах. – Но, Глеб, это же было давно. Мы не были тогда ещё знакомы.

– Были. Я не был тебе представлен, но я уже знал тебя. Узнавал, вернее…

Лиза вздохнула и отпрянула от меня, возвращая себе независимость и уверенность в правоте любого своего поступка.

– Беру. Ты прав. Я люблю фиалки. – Она улыбнулась и засмеялась. – Особенно, когда их много и они разного цвета. Давай. Моя.

День четвертый. Каре

Каре (фр. Carré) – покерная комбинация,

в которой есть четыре карты одного

достоинства и кикер. В английском варианте эта ставка называется «Four of a kind», буквально – четыре одного достоинства.

Я шла по длинному коридору наощупь. Каждый раз, когда я доходила до очередной развилки, узкие, расходящиеся в разные стороны такие же однообразные коридоры на миг освещались и я могла хотя бы оценить их длину. Они ничем не отличались кроме неё. Иногда мне казалось, что какой-то шире другого, но миг заканчивался и я снова погружалась во тьму и мои руки ощупывали холодные стены, отсчитывая провалы ответвлений до самого короткого. Неожиданно добавился запах. Я остановилась и закружила на месте принюхиваясь, мысленно плюнув на то, что собьюсь и уже не найду тот самый короткий, в который мне нужно свернуть. Запах был знакомым. Так пах мужчина, за которого я вышла замуж. Мне казалось, что я его любила и даже родила от него детей. И пошла на запах, ощупывая стены и, наконец, рука провалилась в пустоту, от которой пахло моей любовью. Я свернула и пошла, по неволе пригибаясь, после того как больно стукнулась лбом о скошенный потолок. Подняла левую руку вверх, ощупывая теперь и его. А он все снижался и снижался, и мне стало невозможно дальше идти, я опустилась на колени, потому что назад дороги тоже не было, и поползла на четвереньках. Я точно знала – мне нужно туда, вперед. Колени уже давно кровили, да и ладони оставляли мокрый след, но я продолжала ползти. Я уже слышала голоса, когда мои руки нащупали дверь, я потянула её за ручку. Закрыто. я стала скрестись. Сил на то, чтобы стукнуть кулаком в эту дверь не было, но была уверенность, что стоит её хоть разок ударить с размаху – она вылетит, как миленькая. Но размахнуться зажатая узким коридором, уставшая и обессиленная, я совершенно не могла. Я заплакала, подтягивая своё безвольное тело ближе к двери в немыслимой надежде, что может быть, если я привалюсь к ней, она сломается… и тут вдруг вспомнила. Эту дверь он закрыл от меня сам. Он мне сам сказал, что я ему больше не нужна. «Ты была нужна только чтобы родить мне сына». Да. Он так сказал. И я закричала, глядя как дрожит и колеблется дверь от моего крика…

– Тише. Тише. Ты перебудишь весь дом. Что оголодала? Давно никого? Ну перепихнулась бы с Петровым. Или еще с кем. Хочешь, – он прижал меня к матрасу, – я тебя сам… обслужу, коль уж так невмоготу, что приползла ко мне. В конце концов ты единственная женщина, которая меня способна зажечь. – Он сжал мою грудь, и я мысленно представила черные пятна на белой коже, выдохнула и вывернулась, вставая с дивана. – Куда?

– В туалет.

– А ну-ну. Кстати, вечером мы едем в гости. Ивановы уволились, приехали и ждут нас. Просили быть всенепременно вместе, – он хохотнул, -и с другом нашим общим. Петров нас будет ждать в метро.

Я открыла дверь санузла, вошла и по привычке задвинула шпингалет. Возвращаться в «супружескую постель» не хотелось. Совсем. И пусть любви, за которой я ползла в сегодняшнем сне не было и давно, и подавно, но Андрей прав я давно не занималась сексом и гормоны просто бесились в моей крови. Я разделась, пустила воду в ванну и ступила в неё. Легла и закрыла глаза. Нет Андрей прав и не прав. Я не хотела мужчин. Никаких, кроме одного. Я хотела Петрова. Почему? Любила. И поэтому не могла быть с ним. Собирать крохи с чужих столов… только не в его случае. И так позволила себе безумную неделю перед отъездом. Оказалось, что потом не смогу разжать руки на вокзале, вцепившись в него руками и взглядом. Проводница что-то кричала, а я стояла, забыв дышать. Он взял мои руку в свои, опустил их вдоль моих бедер, а потом резко прижал и поднял меня в тамбур. Коротко коснулся губами моего рта и выскочил на перрон. Проводница уже закрыла дверь вагона, когда до меня дошло, что он кричит мне:

– Я приеду к тебе! Жди! – Я резко дернулась и кинулась к окну, поезд уже покинул вокзал. Ни Петрова, ни надежды. Я сморгнула и повернулась к проводнице:

– Можно я закурю?

– Кури. Будешь уходить – открой. – И она щелкнула ручкой замка, на двери, ведущей в следующий вагон…

Внезапно я поняла, что мне холодно. Села и пощупала струю льющейся воды. Чертова колонка снова потухла. Придется мне для любимой свекрови поменять еще и колонку. Мне поменять.

Что ж… Встаем и улыбаемся себе в зеркале. Не получилось. Улыбаемся еще раз. Нет. Еще раз. Еще, еще. Вот так. Это уже более-менее похоже на довольство окружающим миром. Зафиксировали. Я подняла голову, опустила плечи. «Будь собой, милая. Не дай себя сломать. И это пройдет», – я подмигнула себе и оделась. Порадуем детей завтраком. А после завтрака себя… обновками.

Я стояла, глядя на себя в огромное зеркало примерочной, перемерив с десяток блуз, джемперов, пиджаков в комбинации с тремя брюками, я наконец был собой довольна. Женщина, что сейчас с любопытством глядела на меня, ожидая приговора, не была похожа на меня, но она была уверена в себе. Она ничего не боялась. Она верила, что достойна лучшего и знала, что однажды это, лучшее, случится. Мы улыбнулись друг другу. Я протянула руку к сумочке, достала губную помаду и добавила цвета губам.

– Девочки, срежьте ценники, мне уже некогда переодеваться. А это упакуйте в пакет, пожалуйста, – я положила на стойку сложенные джинсы и свитер, в которых пришла.

– Вам не кажется, что вот это будет здесь уместно? – девочка кассир крутнула стойку с бижутерией, быстро сняла браслет, украшенный дорожкой мерцающих синих кристаллов и прозрачных камней кубического циркония. – Это «Лунный свет». Он похож на Вас.

Я коснулась расстеленного на поверхности стойки браслета и улыбнулась. Девушка все поняла правильно и протянула мне пару серег.

– Берите! Это же реплика «PANDORA». Сносит с ног за бесценок. – Девчонка расплылась в широкой улыбке понимания.

– Хорошо, – кивнула я, растягивая губы в улыбке уже совершенно искренне, – пусть сносит.

У меня было такое хорошее настроение, что даже Андрей вдруг решил сыграть в «любящего мужа» и со смехом протягивал мне руку на выходе из вагона метро. Ему явно нравилось, что встречные мужчины улыбаются издали, а пройдя мимо оглядываются. Он даже начал вести счет моих побед. Верней своих. Именно это он и провозгласил на выходе со станции, курившему у колонны Петрову.

– Петров! Лиза обеспечила мне сегодня полную и окончательную победу над мужчинами этого города. Со счетом 37:1 выиграл я.

– Почему такой странный счет? – Петров сделал последнюю затяжку и отправил окурок точно в урну.

– Тридцать семь разновозрастных мужчин при виде неё расплылись в улыбке и после проводили её взглядом, не взирая на моё присутствие. Один ты стоишь с кислой рожей.

– Ясно. Дело в кислой роже. Исправим положение и счет, – Петров медленно повернул голову в мою сторону, одновременно с этим доставая из-за спины, белую розу, перевитую голубой лентой и протянул её мне. Я так же медленно шагнула к нему, протягивая руку за цветком, он наклонился и пропел модный мотив из Земфиры. – Я задыхаюсь от нежности, от твоей – моей… ла-ла-ла. Почему? Лай-ла-ла-ла…– и поцеловал руку, протянутую за цветком, задержал её в своих пальцах, разогнулся и вложил в неё розу. – Полная победа. Несокрушимая, полковник. Ваша жена – страшное оружие нашей действительности.

– Страшно-красивое оружие, Петров. – Андрей взял меня под локоть, вынуждая перехватить розу другой рукой. Ухмыльнулся наблюдая за этим маневром, а потом повернулся в сторону Глеба. – Моя жена… действительно убойное средство массового поражения. Ну, что? Далеко идти? Тачку возьмем или прогуляемся? Благо дама у нас потрясающая, – он растянул последнее слово, а потом закончил фразу резко. Словно муху прихлопнул одним махом, – хоть и одна на двоих.

Петров не выдержал. Вскинул голову, словно уворачиваясь от пощечины, но Андрей на него и не смотрел. Он знал, что делает. Но (мысленно я усмехнулась) Петров стоял слева от проходящего мимо Андрея. И я коснулась его руки ладонью и улыбнулась уголками губ. Глеб тут же расслабился, подмигнул и рявкнул во весь дух:

– На-пра-во! – Резко, с оттягом слогов, как на плацу во время занятий строевой. Спина Андрея мгновенно утратила расслабленный вальяжный вид, вытянувшись в струну. Всё тело пришло в движение выверенными, натренированными за годы жестами. Андрей развернулся на каблуках и выполнил поворот на 90 градусов. И вот тут Глеб, нисколько не смущаясь, продолжил:

– Черт, Андрей! Прости… привычка, – и он заржал. Я улыбнулась и в этот момент за нашими спинами к смеху Глеба кто-то присоединился. Мы все трое одновременно повернулись. Блестя цыганскими глазами, радушно раскинув руки, на которые висели пакеты с фруктами, и прочей снедью и торчащей из одного из них белой розой, стоял Вовка Иванов и хохотал.

– Вольно, господа офицеры! Вольно! Глеб, забери у меня эти кульки!

– С чего бы? Они на тебе уже прижились, – продолжал веселиться тот.

– Бери, бери! – Вовка ловко стряхнул пакеты в подставленные руки Глеба, ловко выдернув розу в последний момент.

– Лизавета, Лизавета, целый год я без привета. Где ты? Где ты? Где ты, где ты! Ты разбила сердце это! – Вовчик театрально хлопнул себя по груди сжатым кулаком, а потом опустился на колено и протянул мне розу. Слегка помятую, но тем не менее белую.

– Ну, что ж, Елизавета Петровна, ваши шуты в сборе. Царствуйте! Владейте! Развлекайтесь… И, господа, пойдемте уже потрапезничаем.