Никто мне ничего не обещал. Дневниковые записи последнего офицера Советского Союза

Более того, закрытый вуз учит пониманию и различению «моряков от салаг». Сергей в начале своего обучения в училище просто упивался командами: «Товарищи курсанты», «Смирно, равнение на…» и т. д., которые подавались при входе офицеров, в казарму, в курилку, в класс. Но по прошествию нескольких месяцев, он очень ясно понял, что офицер должен появляться под ясные очи солдат и курсантов, если ему по-настоящему есть что сказать. Если тебе сказать нечего, то и не лезь в их жизнь. Подавать команду «Товарищи курсанты» офицеру, который просто так погулять вышел, это означало стать продолжением анекдота: «служи дурачок – заработаешь значок».

В любой профессии люди вынуждены очень долгое время находиться друг с другом бок о бок, и здесь всё может случиться, и надо быть к этому готовым. Именно закрытый вуз даёт навыки такого общежития, прививает принципы автономной жизни в коллективе. Учит порядку, чистоте, опрятности, честности. Надо понимать, что серьёзных дел без подготовленных кадров не бывает. Открытые вузы, например, геологические, железнодорожные фактически используют этот же приём через частые экспедиции, производственные практики. Сергей по этому поводу часто вспоминал свой родной завод, где самым главным объединяющим фактором была «пол-литра». Хотя, именно завод лишил его всяческого страха перед любой службой. Читая стишки, которыми были исписаны все подушки в казарме о трудностях службы, вроде таких: «Без фанфар и процессий// В солдатской шинели//, Сбросив капельки пота// С непросохших усов//, Я сапёрной лопатой//, Сдержав выкрики в горле//, Закопал свою юность// У Приокских холмов», Сергей часто думал, а слабо, сдать пропуск на заводской проходной и оказаться за колючей проволокой на целую смену, и так каждый день. Там тоже командиры, только злее. Видимо, поэтому рабочие дружины и укатали белую армию в семнадцатом году.

На войсковую стажировку Сергей поехал в Крым. Был выбор. Наиболее ретивые курсанты рвались в войска, чтобы, так сказать, познать службу по полной программе. Это были те, кто хорошо учился, и кого это не испортило. Они не поняли даже главной заповеди: «Храбрый в бой, умный в тыл». Сергей хотел к морю. «Храбрые» поехали в войсковые части, расположенные вдоль Байкало – амурской магистрали. Вернувшись оттуда, у них был точно такой же вид, какой был у Сергея в первый день работы на заводе, а у многих ещё хуже. Они обнаружили там, что «дикие племена солдат» часто не имеют даже ложек, не говоря уже о тарелках. Но самым главным было наблюдение того, что без тарелок жить, в принципе, можно, а вот без ложек – никак. Нечем вычёсывать вшей. Хотя и здесь наш солдат приспособился, он лопал самогон под ёлками, и пьяные вши осыпались с него вшивым дождём. Одним словом, Серёжкины однокурсники побывали в «Париже, времён Людовика IV» и сильно призадумались над своей дальнейшей жизнью…

А тут ещё умер Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев. Курсанты эту новость встретили весьма печально. Книги Леонида Ильича «Малая земля» и «Целина» они уже законспектировали, но эти конспекты одномоментно утратили всякий вес в глазах политотдела училища. Это значит, что с приходом нового вождя нужно будет конспектировать новые эпохальные, героические, исторические документы. Все мечтали о том, чтобы на трон Генсека пробился кто угодно, только не писатель.

Где-то с недельку после похорон Генсека ничего не менялось в жизни училища. Но через день, после назначения Андропова Юрия Владимировича Генеральным секретарём, всё училище было построено на плацу и простояло в ожидании начальника училища часа два, чтобы лучше прочувствовать историзм и важность момента. Когда начальник училища поднялся на трибуну, все облегчённо вздохнули, решив, что осталось стоять недолго. Начальник училища сказал, что до этого дня курсанты жили «как попало», командование допускало слабину по отношению к ним, но в этот исторический день пришла бумага с требованием ужесточить дисциплину. Слово «ужесточить» он повторил несколько раз.

Уже на другой день жить стало значительно интересней. В городе начались проверки документов на предмет, где вы должны быть в это время: на каком заводе, фабрике, и почему вас там нет? Это стало пугающей неожиданностью, грозящей большими неприятностями. Замком-взвод Вася Церуш собрал наиболее оголтелых самоходчиков и сказал примерно следующее: «Я понимаю, что тот ритм службы, к которому мы привыкли, изменить нельзя, но и проблемы, тем более ваши, мне на мою родную задницу абсолютно не нужны. Поэтому делаем так. Ты ищешь лопаты и веники, ты место рядом с училищем, где всё это мы будем хранить. Никаких спортивных костюмов, никакой гражданской одежды. Все самоходы в повседневной форме с лопатой или метлой на плече. При задержании бодро отвечать: «Меня послали мести, копать, при этом доставать из кармана белый носовой платок и помахать им, вытирая пот». До Васиных слов, мы как-то не замечали, что всем курсантам выдавали белые носовые платки. Так выходило, что выдавали неспроста. Политработники учили: «Делай, как мы говорим», а командиры намекали: «В случае шухера, чем махать у вас есть». Одним словом, приноровились, причём быстрее офицеров.

Полиотделу училища слово «ужесточить» чрезвычайно импонировало. Этот отдел вообще любил разного рода правительственные кампании. Они буквально устроили облаву на офицеров – преподавателей, любителей выпить после трудового дня на своей кафедре. Кафедры проверялись ежедневно, чёрные списки составлялись ежечасно. Оказалось, что самыми пьющими в училище оказались офицеры, плохо скрывающие свои еврейские корни и самое страшное свои профессиональные навыки. Многих отправили в войска. На их место пришли другие. Глупости стало ещё больше. Политотдел напоминал Сергею взаимоотношения из своего детства, когда мальчишки сбивались в группу и шли хулиганить, пряча свою безответственность в общей толпе. Именно эта безответственность и служила тягой к созданию группировки, толпы. Но так было на гражданке. Гражданский люд именно так нарушал закон. В военном училище стремление «сбиться» в толпу воспринималось как верх глупости. Здесь за всё, что совершалось с тобой и вокруг тебя, отвечал только ты. Здесь тоже можно было нарушать и законы, и уставы, но в одиночестве. Сила была в одиночестве. Одиночество было главным законом. Два человека, идущие вместе в «самоход», если второй не был преданным другом, приходили к неприятностям, которые по малости назывались «залётом» и приводили к нарядам на службу, а по великости к «вылету» из училища. Школа была довольно жёсткая. Но так оказывалось, что есть в армии особая каста групповщины – политработники. Вторая сторона тыла. Но если тыловики были сродни разведчикам, то политбойцы сродни сутенёрам и проституткам, так как легко меняли принципы и всегда были готовы продать всё, даже Родину-мать, так как ни за что в ней, конкретно не отвечали. Именно в училище Сергей понял, кого именно подпирали и подгоняли штыками во время атак заградительные отряды НКВД.

Вскоре умер и Ю.В. Андропов. Его сменил Черненко. Колесо закрутилось обратно. Началась новая кампания. Политработники и к ней приноровились и принялись грабить недограбленное. Это история радовала курсантов-старшекурсников лишь одним аспектом, раз «дерутся за ресурс и место», значит, есть что делить, может и нам что-нибудь останется. Нам, офицерам! Широка и богата страна Россия, много в ней лесов, полей и рек.

Всё было…

Сергей получил свои первые «золотые погоны».

Глава 3. Господа офицеры

Военных округов в СССР было много, но весь золотой фонд Вооружённых сил, его офицерский корпус служить хотел в Краснознамённом Киевском военном округе. Защищать рубежи в других местах никто особенно не рвался. После войсковой стажировки в училище все хотели «На Берлин»! За место под «солнцем» шла самая настоящая война как между родителями будущих лейтенантов, так и между ними самими. Выигрывали в этой борьбе те, кто хорошо учился и главное тому, чему «инкогнито» и должно было научить училище тыла. Доходило до маразма. Курсанты, которых в течение пяти лет командование приближало к себе за желание «стучать», вдруг поняли, что на их распределении это не скажется никак. Кто же помогает предателям. Их используют, только пока они нужны. Но в мозгах у этих олухов накануне распределения происходило нечто необъяснимое, они считали, что в очередной раз «настучав» на своего собрата курсанта, они получат хорошее место службы. Такое стремление некоторых курсантов привело Сергея накануне выпуска в канцелярию ротного в одних трусах. Следом за ним семенил младший сержант Семёнов, неся в руках его, Сергея, одежду. Семёнов бодро начал докладывать ротному, что поймал Сергея сразу по возвращению его из самовольной отлучки… Ротный с тоской смотрел на эту картину. Утром был выпуск, уже все ходили в форме офицеров. Сергею он сказал: «Забери у него форму и иди спать».

Сергей поехал служить в Киевский военный округ. На флюиды ненависти своих недоброжелателей ему было абсолютно наплевать. Если бы он рвался в бой, он бы пошёл в десант. Но флюиды ненависти и в стране были уже сильны. Произошла авария на Чернобыльской АЭС. Все «ломанулись» обратно в Россию, хоть в Забво, хоть в Дальво, хоть в Сибво, хоть туда, где «Макар телят не пас», лишь бы подальше от ККВО. Сергея же устраивало на Украине всё.

Служить по специальности инженера – механика, которой его учили, Сергей не попал. На всех военных заводах выпускающих технику тыла, был полный комплект. Он был направлен на должность начальника продовольственной службы отдельного батальона аэродромно-технического обеспечения. Сокращённо это звучало как ОБАТО. Всё хорошее в его службе сводилось к тому, что это было рядом с Киевом, остальное походило на вечный бой. Хоть как-то упорядочить службу в ОБАТО не было никакой реальной возможности. Назначение на любую должность в ОБАТО было сродни проводам в «последний путь». Но кто выдерживал в ОБАТО, пару лет не боялся уже вообще ничего, и дальше делал хорошую военную карьеру, либо спивался к «чёртовой матери». Офицеры шутили, что в мире есть только три агрессивных блока: НАТО, СЕНТО и ОБАТО. Причём последний самый агрессивный.

ОБАТО занимался обеспечением полётов лётного полка. Лётчики летали постоянно: и днём, и ночью. Их нужно было кормить, следить за тем, чтобы в окна столовой не дуло, так как любую простуду они сразу списывали на плохую заботу о них со стороны ОБАТО. Нужно было успокаивать официанток и поварих, которые вовсю вели охоту на лётчиков и даже авиационных техников, что всегда заканчивалось слезами и бабьими войнами вплоть до того, что повариха могла кинуться драться на официантку, вооружившись тёркой. Девчонки были красивые. Сергей им всем желал счастья, но службу это легче не делало.

К этому прибавлялось постоянно желание всего обслуживающего персонала без исключения, а особенно заведующих столовых, а их было целых три, унести из столовой свежие продукты, а еду готовить из тех, что остались с прошедшего дня. Периодически это приводило к массовым отравлениям, так как не у всех дур хватало мозгов, хотя бы все просроченные продукты прокипятить и прожарить. Это был рукотворный ад. Но было не скучно. Не скучно настолько, что Сергею было некогда даже задуматься над тем, где я, кто я, что я?

Батальон собрать было невозможно. Все солдаты по штатному расписанию болтались кто где хотел. Именно болтались, так как согласованности в действиях комбата и комполка практически никогда не было. Видимо, порядок был в воздухе, а на земле был полный бедлам. К основному аэродрому придатком добавлялся ещё запасной. Бойцы там жили, как лесные братья.

Это был вечный, круглосуточный бой. Сергей даже ночевал в кабинете, там он хоть высыпался, ибо офицерское общежитие, куда его поселили, тоже представляло из себя большой бордель в период заката Римской империи. Авиационный полк летал на «МИГах – 25», их называли «летающими гастрономами». Спирт, которым промывались двигатели самолётов, промывал и кишки всего воинского братства. Он был везде: в ваннах, в вёдрах, в трёхлитровых банках, в вазах из-под цветов, в бутылках. Ёмкость тары соответствовала близости её владельца к самолёту.

В соседях с Сергеем был дикорастущий старлей Вася Савицкий из политотдела дивизии, со средним образованием авиационного техника, который постоянно учил Сергея жизни, говоря: «Хочешь расти, пол-оклада отдавай кадровику. Я уже через год старший лейтенант, «окучивающий» комсомол, а по-иному бегал бы с гаечным ключом за реактивным самолётом…». В Васе всё было хорошо. Но он был бабник. Причём приводил на редкость красивых и ухоженных девчонок. Сергею видеть их было невыносимо. Такая красота – и почти под порогом.

Пока Вася спаивал очередную жертву, Сергей, думая, куда бы ему из мужской солидарности пойти перекантоваться, сочинял стихи и дарил их падшим барышням:

Милая, прикрой лицо руками,Твою улыбку видят столько глаз,Боюсь, не затоптали бы ногами,Плохих так много среди нас.Ты улыбайся, будь нежна, игрива,Но перед зеркалом, сама с собой.Тогда, возможно, злая сила,Тебя не видя, минет стороной.Но как нежна твоя улыбка,Что я совсем тебе чужой,Тебя увидел – и влюблён.

Возможно, что стихи Сергея оказывали на барышень оздоровительный эффект. По крайней мере, ни одну из них Сергей не видел дважды.

А стишки его гуляли по гарнизону:

«Не люби, любить уже поздно,Любовь меня, уже, не найдёт,Вспоминай, вспоминать ещё можно,И меня, и наш гвардейский полк.

Вторым соседом был прапорщик – парашютист, Заслуженный мастер спорта. Он уходил рано утром, почти ночью, когда Сергей ещё спал. С парашютом он прыгал рано утром, до начала полётов. Приходя вечером, Сергей всегда его заставал сидящим на кровати, в позе лотоса с аэрофлотовской пиалой в руках и с крепко удерживаемой ногами трёхлитровой банкой со спиртом.

Сергей всякий раз, увидев мутный осадок на дне банки, состоящий из остатков сгоревшего авиационного керосина, говорил: «Валера, ты бы хоть процедил его, что ли».

Валера всякий раз отвечал: «Тех, кто цедил, давно смели вениками в мешок». Лицо у Валеры было синеватого цвета, всё в мелких точках. Как объяснял сам парашютист – это следы прыжков с большой высоты. Валера был не женат. Как понял Сергей, девушка, которая ему нравилась, разбилась лет 10 назад. Это его странным образом успокоило. Так выходило, что у него всё уже было: и любовь и жена – и что теперь он вдовец с пиалой в руках и трёхлитровой банкой со спиртом в ногах, с пустым сердцем и потухшими глазами.

Обслуга гостиницы, извлекала из пьянства офицеров немалую прибыль. Ведёшь барышню в номер гостиницы, отведи глаза кастелянши, хотя бы «трёшкой». Но, были и жадные.

Напротив номера Сергея обитали штурмана. Возглавлял их Миша Хоменко. Миша был очень хороший парень и уже капитан. Собираясь на свидание, он без стука врывался в номер Сергея и спрашивал: «Есть чистая рубашка?». Ему всякий раз отвечали: «Возьми в шифоньере». В шифоньере валялось грязное бельё. Миша всё вываливал на пол и выбирал наиболее чистую и не мятую, иногда прихватывал и носки. Миша откровенно не признавал ни кастелянш, ни расточительства некоторых офицеров. Зачем переплачивать, если гостиница одноэтажная. И в ней кроме дверей, есть ещё окна. Иногда Мише эти номера удавались, но это было редко. Воинская часть была древняя, для кастелянш секретов в ней не было. Они сами лет тридцать назад растягивали пружины этих же кроватей. Они чуяли нутром, как мимо них проплывает положенный за «тайну» гешефт.

Дежурная бабулька в любое время ночи могла встать под Мишиной дверью и заголосить: «Миша, я знаю у тебя женщины». Миша начинал ругаться, его подруга хихикать. Бабулька продолжала голосить и будить всю гостиницу: «Миша, я сейчас позову начальника политотдела». Миша ей говорил: «Зови хоть всех начальников». Эти переговоры могли длиться и час, и два, но бабки всякий раз побеждали. Сергей несколько раз, чтобы выспаться с 50 % скидкой расплачивался за Мишу. Бабулек такой вариант тоже устраивал.

Молодость била ключом, сперматозоиды играли, как мальки в озере. Всем было весело: и бабулькам – кастеляншам, и барышням, и офицерам.

Помимо человеческого фактора Сергей обнаружил, что голуби на Украине воркуют громче российских, хоть и тельцем помельче. Эти сизые бестии начинали ворковать с 4-х часов утра. Вся эта суматоха была каждую ночь. Это тоже был своеобразный порядок, ритм жизни, но вывернутый наизнанку. Поэтому Сергей отсыпался на аэродроме.

Спасало ещё большое количество командировок. Фактически каждый месяц он куда-то летал. Самой продолжительно и трудной была командировка в Узбекистан.

Время шло, место службы у Сергея было хоть и трудное, но предельно «блатное». Киев – отец городов Русских. Кроме того, кадровые отделы внимательно следили, чтобы дипломы офицеров соответствовали хотя бы их званиям. У Сергея был диплом инженера, и подошло время присвоения очередного воинского звания. Ему предложили перейти точно на такую же должность только из батальона в зенитно-ракетный полк, но за 200 километров от Киева. Сергей согласился. Конечно, после ОБАТО он попал в рай.

Страной уже вовсю «рулил» новый Генсек Михаил Сергеевич Горбачёв. Он открыл все тайны партийной номенклатуры, и из затхлых шлюзов пошла сильная вонь. Оказалось, что дети партхозноменклатуры давно уже укрепляли агрессивный блок НАТО, да и сам он туда зачастил. Сергею новый Генсек нравился. В некотором роде он сильно облегчил его, Сергея, службу, объявив борьбу с пьянством. Представление у офицеров о дисциплине в Советской армии ещё оставалось, хотя Варшавский военный блок разворовывался с разбойничьим свистом, но пить стало опасно. Из армии можно было вылететь, а куда приземляться было не совсем понятно. У тех, кто служил на Украине, особенно до аварии на Чернобыльской АЭС, желаний и ожиданий от службы уже не было. Квартиры получены, сады и гаражи построены. Чего ещё желать? Многие только ради этой материальной мечты и служили. Кроме того, такого ассортимента товаров, который был на полках украинских магазинов, Сергей не видел в России нигде, даже в Москве.

Борьба с пьянством сильно облегчила работу всего тыла ВС СССР. Меньше крали, но орали на подчинённых больше. Обиды друг на друга копились, а выхода они не находили.

Сергей, с постоянно трезвой головой, сразу же обнаружил некоторые странности в званиях и должностях. Так выходило, что начальник физической, инженерной, химической служб для армии были значительно нужней, чем все офицеры тыла вместе взятые. У всех офицеров тыла, начальников служб, были капитанские должности, а у остальных майорские. Старшие товарищи ему объяснили, что такова стратегия развитого социализма. «Спортсмену» и самому взять нечего и негде, да и от него никто ничего не хочет, как и от «химика», разве что ОЗК для рыбалки, поэтому их поощряют «диким» ростом. А тыловикам есть что взять и есть где, но главное, что их все пытаются обобрать, поэтому каждое звание надо «выкупать». На пьяную голову все равны и все братья, а на трезвую – все «разводки» и умозаключения политбюро ЦК КПСС становились обидными, непонятными, и вся их вредность проявлялась, как на фотобумаге в ванночке с проявителем.

В борьбе с пьянством политработники почувствовали возвращение к андроповскому ужесточению. Сказывались дефекты их образования. Остальные офицеры были склонны рассматривать горбачёвские проекты как борьбу с политотделами. Но пока все полковые политначальники вели себя чрезвычайно развязно. Они крепко перекрывали все материальные средства, входя в какие-то лавочные комиссии по распределению товаров народного потребления через военторги, в какие – то комиссии по распределению квартир и т. д. Более вредного порождения на теле государства невозможно было и представить. Начальник политотдела, как правило, был просто отфильтрованным и кристаллизованным куском змеиного яда. А в полку Сергея он был ещё и дурак. Будучи сыном какого-то члена военного совета, он крал и тащил буквально всё. Это была редкая сволочь, постоянно повторявшая: «Я как начальник политотдела, коммунист могу требовать…». Офицеры мстили, но по одному возможному варианту: крали то, что осталось.

И тут Сергей обнаружил странную особенность своих души и тела. В его подчинении была целая служба и штат прапорщиков, начальников складов. Только воруй, только мсти «лучшим представителям» советской власти. Но стоило ему взять на складе хоть банку консервов, его «расшибала» какая-нибудь болезнь. Фактически это означало полную должностную непригодность. Его Родина культивировала только одну профессию, – профессию вора. А тут такой кошмар: находишься при материальный средствах и ничего не можешь украсть. Полная профнепригодность. Его словно заговорили на давно забытой заповеди: «Не укради». Но кто это сделал, если Сергей в церкви был один раз, и то не по своей воле, а только в день своего младенческого крещения.

Жизнь шла своим чередом. Политработники увлеклись борьбой с пьянством, «ужесточением», дележом и воровством. Действующая армия протрезвела настолько, что в центре Москвы, чуть ли ни на Красную площадь приземлился немецкий спортивный самолёт с гражданином ФРГ, лётчиком Рустом, прилетевшим прямо из – за «бугра». Это было позорно и обидно, ибо этот лётчик просто так «полетать решил» и пролетел пол – России. А параллельно с ним над территорией СССР резвились ещё два истребителя из Турции, и тоже совершенно безнаказанно.

Сухой закон отменили, но перестройку продолжили.

Михаил Сергеич с таким же энтузиазмом, с каким рвался к высшим постам в СССР, теперь этот СССР разваливал. В войсках это проявлялась весьма своеобразно. Генсек, он же первый президент СССР, найдёт какой-нибудь недостаток в советской системе, озвучит его народу, а уж народ из этого недостатка вывернет целый пласт. Пролетарии стали припоминать, что их «стахановцы», на которых они трудились целыми бригадами, так и не «проставились». «Стахановцы» твердили, что эти трудовые подвиги были нужны партии и стране, но пролетарии делали уточнение, что не стране и партии, а местным парторгам, и потому «проставиться» придётся. Доярки сразу вспомнили, как сливали молоко в одно ведро самой передовой доярке и пошло, поехало.

В армии ситуация была идентичной. Заныли даже политработники, так выходило что сразу же после Великой Отечественной войны они стали не нужны, но продолжали паразитировать на теле армии, а во время войны от них было больше вреда, чем пользы. Начальник политотдела рвач, карьерист и скотина ходил по полку и пытался войти в доверие к тем, на кого ещё вчера орал. Свою речь он начинал со слов, как хорошо было раньше, хотя бы во времена Хрущёва: «Одел каракулевую шапку на голову и ты вождь, или рядом с вождём, одел цигейковую шапку – мелкий начальник…». Но страх у офицеров перед политорганами проходил, в открытый конфликт не вступали только те, кто ещё мечтал уехать в какую-нибудь «банановую» страну военспецом и зависел от подписи начпо. Остальные иронично замечали, что хрущёвские «пидарки» и сегодня прекрасно бы смотрелась на головах политработников. Пока политработники ходили и ныли цитатами из учения марксизма-ленинизма о том, что верхи не могут, а низы не хотят, отцы – командиры, как умели пытались спасать вооружённые силы.

Командиры и себя не жалели и другим старались спуску не давать, так как боевую готовность никто не отменял. Видение ситуации у боевых офицеров и политработников было совершенно разным. Первые родину защищали, вторые считали что чем хуже тем лучше, так как, тогда, когда станет совсем худо им дадут власть по наведению порядка. Командиров полков, такое поведение их замов по политчасти сильно раздражало. Стали происходить странные вещи. Начальник политотдела в годовщину 70-летия Великого Октября с синяком под глазом угодил в медвытрезвитель, что сильно укрепило дисциплину в полку и придало веру в верный курс партии и правительства. Всех мучил единственный вопрос: «Отмажут его от справедливого наказания или нет». Офицеры тыла за всеми этими процессами наблюдали со стороны. Им было абсолютно всё равно, так как все носители «вихрей» со всех сторон продолжали есть и пить. И правые и левые, и почвенники и западники, и командиры и политработники аппетита не потеряли. Тыл продолжал кормить всех. На него перестройка не распространялась. Хотя некоторое облегчение было, появились явные противоречия между разными группировками, и усилился контроль за тем, что бы «противник» не хапнул больше чем положено. Да и хапать становилось нечего. Склады катастрофически пустели.

Горбачёв, вовсю утверждал что «процесс пошёл». К сожалению, Михаилу Сергеевичу было абсолютно наплевать на конечный результат процесса, но он и самим процессом не жил, он любовался собой и конечно Раечкой. Любимой народной поговоркой стало высказывание: «По России мчится тройка: Мишка, Райка, Перестройка».