Две богатеньких малышки

Всех троих словно опьянил воздух свободы – свободы от дома, от убийства и его последствий. Это длилось целую неделю. Они наняли машину, раскатывали по побережью, куда душа пожелает – и ни разу не встретили знакомого лица. Они ездили вверх-вниз по Ривьере, от Канн до Кап-Фера; они прокатились в Грасс, где воздух был напоен ароматом цветов, которым суждено превратиться в духи… На старом цветочном базаре в Ницце они купили столько цветов, что комната Эмми стала напоминать оранжерею – гвоздики, мимоза, розы, фрезии… В Вилль-Франш, в ресторанчике, они ели рыбу, тушенную в белом вине. Они резвились беззаботно, как дети, – и Эмми чувствовала себя предательницей по отношению к Диане. Она знала, что Дуг пишет жене; однажды он сказал, что передал Ди привет от нее. Однако сам он не получал от нее писем, а если и получал, то Эмми не знала об этом, потому что Дуг взял за правило самолично забирать по утрам почту, состоявшую, главным образом, из рождественских открыток.

В канун Нового Года они отправились потанцевать. Эмми надела единственное взятое с собой нарядное платье из белого шифона, с еле заметным светло-зеленым оттенком, – и с вызовом, словно тетушка Медора в этот миг наблюдала за ней, приколола к плечу брошку – четырехлистный клевер. Дуг сразу заметил это, и глаза его засияли. Он сказал, что платье Эмми похоже на белую сирень – это был единственный комплимент, который он себе позволил.

Когда Дуг пригласил Эмми на танец, ее укололо какое-то нехорошее предчувствие; она сказала себе, что это глупо, и встала. Дуг танцевал прекрасно, да и сама музыка вселяла радость. Ни разу он не привлек Эмми к себе слишком крепко, не разу не прижался щекой к ее волосам, ни разу не сжал ее руку. Настал Новый Год, часы начали бить двенадцать, свет на несколько мгновений погас, и все, кто был в зале, расцеловались; но Дуг лишь легонько коснулся губами ее щеки.

Ночь на второе января принесла первую тревожную весть из дому: позвонил Сэнди.

– Надеюсь, что не разбудил тебя. У вас, наверно, уже за полночь?

– Неважно. – Эмми заставила себя открыть глаза, включила ночник и сонно сказала: – С Новым Годом.

– И тебя с Новым Годом. Но я звоню не за этим.

Сердце у Эмми бешено заколотилось; она рывком села на постели:

– Диана?!

– Нет-нет, с ней все в порядке. Я ездил к ней на следующий день после Рождества. Она молодец, хорошо держится. Тут другое… Агнес пропала.

– Ох, – Эмми с облегчением откинулась на подушки. – Агнес вечно пропадает. Она сказала, что едет к племяннице, и…

– Нет. – Голос Сэнди звучал громко и ясно. – Она туда не доехала. Тревогу подняла как раз-таки ее племянница. Она вспомнила, что мистер Бигэм – ваш семейный адвокат, и позвонила ему, чтобы через него связаться с тобой. А он поручил это мне, потому что сам лежит со сломанной ногой. Этот старый болван решил поучить свою внучку кататься на коньках на Рокфеллер-Плаза. Дело в том, что Агнес должна была приехать к племяннице, но не приехала, и, насколько известно мне, нигде за все эти не объявлялась.

– Но… Сэнди, у могли найтись какие-нибудь другие дела!

– Нет, – твердо сказал Сэнди. – Племянница сказала, что Агнес везла рождественские подарки детям. Этим делом она никак не могла пренебречь.

Эмми несколько мгновений подумала:

– Это верно. А в больницах ты узнавал? Вдруг она попала в аварию?

– Узнавал. Нигде ее нет. Я и в твоей квартире был, разговаривал с уборщицей, которую наняла Агнес; она тоже сказала, что та уехала к племяннице. В последний раз она видела Агнес на следующий день после твоего отъезда. У тебя есть хоть какие-то догадки о том, где она может быть?

Эмми вдруг пробрал озноб, словно зловещая черная туча, преследовавшая их семью в Нью-Йорке, догнала ее и здесь.

– Нет. Агнес не из тех, у кого есть друзья.

– Тогда мне придется заявить в Бюро по розыску пропавших без вести.

– Ты что?! Да Агнес с ума сойдет!

– У тебя есть другие предложения?

У Эмми упало сердце:

– Не знаю, что делать. Но я чувствую, поверь, что она вот-вот объявится и все объяснит.

– Ее племянница почему-то так не думает. Ладно, я заявлю в Бюро. У тебя есть ее фотография?

– С собой – нет. Но постой. Скажи уборщице – а еще лучше управляющему домом, он тебя знает, – чтобы пустили тебя в квартиру. Дома есть альбом с семейными фотографиями, только я не помню, где он лежит. Скорей всего, в маленькой библиотеке рядом с гостиной, в одном из шкафов. Ну, помнишь, та маленькая комнатка, темная, в которую мы редко заходим.

– Хорошо. Ну, а у тебя как дела? – спросил он запоздало.

– Все прекрасно.

– Дуг, надо полагать, с вами?

– Да, он приехал накануне Рождества.

– Ну, отдыхайте. Если появятся какие-нибудь новости об Агнес, я сразу дам тебе знать.

Раздались короткие гудки. Эмми медленно повесила трубку. Голос Сэнди словно вернул ее в Нью-Йорк и наполнил ощущением прошлогодней трагедии… Она стала думать про Агнес. Господи, как не хочется, чтобы ее фотография попала в полицию, чтобы ее разыскивали как пропавшую без вести…

Действительно, не привезти детям племянницы подарки к Рождеству – это совсем не похоже на Агнес. Вот что на нее похоже – так это вернуться домой в любой момент, как ни в чем не бывало, с неприступным и невозмутимым видом…

Эмми понимала, что, пока она здесь, она ничего не может сделать. Но уснуть она уже не смогла. Устав ворочаться в постели, она встала, распахнула высокие окна и принялась наблюдать, как из-за моря поднимается багрово-огненный шар солнца…

Она не рассказала о звонке Сэнди ни Джастину, ни Дугу. Незачем их волновать. К середине дня ей даже удалось убедить себя, что скрытная Агнес просто-напросто отправилась не к племяннице, а к кому-то другому, и со дня на день вернется домой. Черная туча, повисшая над ней в тот миг, когда она услышала голос Сэнди, не улетела и не рассеялась; но Эмми все равно решила ничего не говорить мужчинам.

После Нового Года Дуг остался с ними еще на целых две недели. Лазурно-золотые деньки продолжались; на горизонте в синеватой дымке уходили в небо альпийские вершины; волны Средиземного моря с гулкими вздохами омывали берег, как сотни лет назад, когда его бороздили римские галеры. Эмми, Джастин и Дуг не теряли времени даром и каждый день придумывали себе все новые занятия и развлечения: иначе нельзя, если хочешь отвлечься, забыть, спастись…

Однажды вечером, когда Джастин играл в бридж, а Эмми и Дуг прогуливались по набережной, он небрежно приобнял ее за талию. Он – муж моей сестры, подумала Эмми, и она приговорена к пожизненному заключению…

К пожизненному… Эти слова эхом отразились в шорохе волн. Эмми мягко убрала руку Дуга и сказала, что уже поздно; пора возвращаться в гостиницу и забирать Джастина.

На следующий день Эмми и Дуг наняли машину и отправились на прогулку по горной дороге вдоль Пти-Корниша. В другой машине ехали Джастин и головокружительная молодая вдовушка, с которой он познакомился в Монте-Карло.

Дорога оказалась долгой. Когда в долину начали спускаться синие тени, они остановились попить чаю в крохотной гостинице, прижавшейся к подножию крутого горного склона. Чай был невкусным, и Дуг заказал вина, которое, напротив, оказалось отменным. Они неторопливо смаковали его, беседуя; но внезапно Эмми твердо сказала, что пора возвращаться в Ниццу.

Дуг расплатился, и они вернулись к машине, припаркованной в крохотном, вымощенном булыжником дворике. По тропе они выехали обратно на дорогу – и за крутым поворотом взглядам их открылся великолепный вид: безбрежное море, черные силуэты кипарисов, темно-синие вершины гор… Дуг остановил машину, выключил мотор и зажег фары.

– Это на случай, если какая-то машина вдруг выскочит из-за поворота, – сказал он; затем повернулся и в сгущающейся мгле, в обволакивающей тени кипарисов нежно заключил Эмми в объятия. Она чувствовала тепло его рук и мягкой фланелевой куртки, шелковистость его шарфа, ощущала щекой его гладкую, но твердую щеку. Она снова почувствовала себя девочкой-подростком, влюбленной в Дуга, словно и не было всех этих лет и всего, что за них произошло. Зачарованная, она очутилась внезапно в зачарованном месте под темно-фиолетовым небом, где чернели стройные кипарисы, а с моря дул легкий, ласковый бриз. Дуг повернул к себе ее лицо и поцеловал в губы, затем еще раз.

– Ты скажешь, что так нельзя, – хрипло произнес он. – Но только так и можно. Можно и нужно. Я не могу помочь Диане. Я не…

Чары рассеялись. Диана отпрянула, но Дуг крепче привлек ее к себе и ликующе выкрикнул:

– Ты любишь меня, я знаю! Я не стал бы ничего делать, не будь я уверен в этом!

– Нет, нет, ты ошибаешься. Отпусти меня, Дуг. Давай вернемся в Ниццу.

Он отпустил ее и некоторое время сидел молча, опираясь на руль; глаза его были темнее ночного моря.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Я не хочу, чтобы ты была несчастна. Но выход должен быть, и я его найду.

Он завел машину, и они помчались вниз, навстречу ярким огням Ниццы. К тому времени, как они подъехали к гостинице, уже совсем стемнело, и взволнованный Джастин маячил перед входом, дожидаясь их.

На следующий день, рано утром, Дуг сказал, что возвращается в Нью-Йорк. Решение было внезапным, и Джастин изо всех сил пытался отговорить его, но Дуг сказал, что его беспокоит судьба спектакля. Эмми промолчала. Потом Дуг улучил минутку наедине с ней – в ее номере, в просторной гостиной. Аромат фиалок, которые он неизменно приносил Эмми, и резкий, приторный запах фрезий, казалось ей, будут преследовать ее всю жизнь… Дуг сказал только одну фразу:

– Ты знаешь, почему я уезжаю.

Она кивнула – и тут зашел Джастин за ежеутренней свежей гвоздикой. Они втроем отправились в аэропорт, и возможности поговорить с глазу на глаз больше не представилось.

– Теперь нам будет одиноко, – вздохнул Джастин, глядя, как самолет отрывается от взлетной полосы.

– У тебя же есть твоя молодая вдовушка, – поддразнила его Эмми.

– Никого у меня нет. Да к тому же, она и не вдовушка вовсе; я горько заблуждался. У нее есть муж, – Джастин легонько вздрогнул, – кстати, настоящий атлет. Гольф, бокс, охота и все такое. Он приезжает на следующей неделе.

Эмми рассмеялась, хотя ей было совсем невесело:

– В таком случае тебе нужно или расстаться с ней, или самому заняться боксом!

Джастин не снизошел до ответа.

Дуг дал о себе знать только через неделю. Но на этой неделе прозвучал еще один тревожный звонок от Сэнди.

12

Письмо от Дуга пришло в полдень. Долетел он благополучно, спектакль закрывается, он был у Дианы, она жива-здорова. «Мне кажется, она все знает, Эмми. Она догадывается. Я ни слова ей не сказал, но уверен, что она знает». Дальше в письме говорилось, что браслеты не найдены, и полиция пока не нашла никаких следов. Лейтенант Хейли, еще один полицейский и Сэнди ездили к Диане и беседовали о браслетах. Она не могла вспомнить, когда надевала их в последний раз, но ее обрадовало, что кражей заинтересовался Хейли: по ее мнению, это может означать, что он не полностью уверен в ее виновности. Сам Дуг еще раз обыскал собственный дом: «Ты же знаешь, как беспечна Диана; она вполне могла сунуть их в какую-нибудь сумочку или забросить в дальний угол и забыть об этом. Но я ничего не нашел». В денежных делах, подумала Эмми, Диана отнюдь не беспечна; с другой стороны, ей ничего не стоит оставить драгоценности в бумажном пакете под кроватью… Дальше Дуг писал, что в Ницце ему было очень хорошо, что эти дни стали для него глотком свежего воздуха, и что он никогда о них не забудет. Письмо заканчивалось словами: «Эмми, милая, ты все помнишь – ты должна помнить. И я никогда не забуду те мгновения над морем, возле маленького ресторанчика, где мы пили чай; не забуду темные тени кипарисов, и огни Ниццы далеко внизу, и мы вдвоем – ты и я… не стану продолжать. Но я люблю тебя».

Эмми частично зачитала письмо Джастину.

– Много ты пропустила? – проницательно спросил он.

– Почти ничего.

– Неправда. Ты пропустила самое важное. Я не вчера родился, и прекрасно вижу, как у вас с Дугом обстоят дела. Ты была права, не стоило мне его приглашать. Дело дрянь: Дуг связан с женщиной, которая сидит в тюрьме, а ты… Ох, Эмми, не знаю… Иногда свет считает дурным то, что на самом деле хорошо. С другой стороны, – поспешно добавил он, – вряд ли тебе или Дугу стало бы легче, если бы он развелся. А жить с ним вместе, если он не разведется с Дианой и не женится на тебе, ты не сможешь – по крайней мере, я себе этого не представляю. – Он вздохнул. – А может быть, я и неправ. – Джастин помолчал, глядя, как Эмми складывает письмо и прячет в сумочку. – Забавно, – сказал он наконец. – Никогда я не считал себя замшелым стариком, а уж тем более – ханжой; но порой обнаруживаешь в себе самые неожиданные вещи. Представляю, что устроит тебе по возвращении твоя тетка Медора.

– Она уже устроила, – сухо ответила Эмми.

– Вот-вот, а ты продолжаешь ее содержать. Все для нее делаешь. По идее, она должна поддерживать тебя, помогать, а не…

– Пожалуй, ей кажется, что именно это она и делает, – пошутила Эмми, но внезапно поняла, что это правда.

Джастин оказался прав: им обоим стало одиноко без Дуга. Джастин пришел в уныние и начал заговаривать о том, чтобы перебраться в другое место. Может быть, в Рим, неуверенно сказал он, но потом решил, что в это время года в Риме слишком холодно и сыро. В конце концов, они остались в Ницце, несмотря на прозвучавший в ту же ночь звонок Сэнди.

Сэнди говорил сухо и кратко. Даже не спросив, как дела, он сразу приступил к делу:

– Ты помнишь водителя такси, который свидетельствовал на суде?

– Что? Нет… Ой, погоди. Кажется, вспоминаю. Но он почти ничего не сказал…

– Он сказал, что неподалеку от дома Дианы посадил в свою машину пожилую женщину и отвез ее в "Мэйси". Так вот, эта женщина – Агнес.

Эмми показалось, что ее окатили ледяной водой:

– Агнес?! Не может быть!

– И тем не менее. Я нашел у тебя дома ее фотографию, отнес в полицию; там отпечаток размножили и расклеили по городу. Таксист увидел фото и явился в полицию… Эмми, ты хоть думала о том, что с ней могло случиться?

– Да! Но с Агнес так бывает! Она появляется и исчезает, но она надежный человек… Нет, Сэнди, я не слишком волновалась о ней.

– Да, думаю, тебе и без того было о чем волноваться, – сказал Сэнди без всякой иронии, но Эмми почувствовала, как запылали ее щеки.

– Что еще сказал таксист?

– Практически ничего. Он посадил ее в машину примерно в половине четвертого. Исходя из этого, полиция предположила, что Агнес могла что-то знать об убийстве Гила, могла даже быть каким-то образом, вовлечена в него, коль скоро она работает у тебя и хорошо знает Диану.

– Она ходила на суд, изо дня в день. Почему этот таксист не заметил ее в зале?

– Говорит, не заметил, и все. Говорит, что вообще не смотрел в зал, потому что очень спешил.

– Но не могла же Агнес знать что-то об убийстве Гила – и никому не сказать!

Последовала долгая пауза. Наконец Сэнди произнес:

– Понимаю, что ты хочешь сказать. Но беда в том, что Агнес до сих пор не нашлась, и никто ничего о ней не знает. Я думал, вдруг ты получила от нее письмо… У тебя в доме, среди почты, были три открытки Агнес от тебя. Мы с лейтенантом Хейли просмотрели их. Сплошь приятные новости, – добавил он, снова без намека на иронию.

– Она любит получать открытки, – вызывающе сказала Эмми. – Мы летим домой, Сэнди. Я завтра же…

– Это бессмысленно. Оставайтесь. Если я что-нибудь узнаю, то сразу сообщу тебе. Кстати, ты, наверное, знаешь, что ко мне приходил Дуг. И еще я получил письмо от Дианы. Она полагает, что Дуг хочет с ней развестись.

– Что?!

– Думаю, со временем она согласится на развод, но не сразу. И у Дуга есть очевидные причины просить развода.

– А зачем Дуг приходил к тебе? – Эмми сама услышала, как резко и взволнованно прозвучал ее голос.

– Я думал, ты знаешь. Расспросить о разводе. Спокойной ночи, Эмми.

В трубке раздался щелчок, и послышался голос телефонистки: "Ваш разговор с Нью-Йорком окончен".

Эмми повесила трубку.

Дугу не следовало просить у Сэнди совета относительно развода. И зря она не сказала Сэнди, что, насколько ей известно, вопрос о разводе не стоит вовсе.

Эмми долго сидела в постели, глядя на телефон. Ей бы хотелось, чтобы Сэнди выбирал другое время для своих звонков… и чтобы после них хоть иногда можно было уснуть…

И все же зря она так легко отнеслась к первому известию об исчезновении Агнес, так легко убедила себя, что Агнес жива-здорова и вот-вот объявится…

Теперь Эмми отчаянно встревожилась. Чтобы Агнес знала что-то об убийстве Гила, но скрывала это – такое еще возможно, хоть и маловероятно. Но чтобы она сама убила Гила – нет, этого просто не может быть.

Но в рассказ таксиста Эмми поверила, потому что вдруг вспомнила: в тот день Агнес сказала, что собирается к племяннице в Нью-Джерси. Значит, она ехала на Пенсильванский вокзал, а "Мэйси" – совсем неподалеку, и Агнес всегда покупала там подарки детишкам племянницы.

Значит, таксист говорит правду. Но если Агнес что-то знает об убийстве Гила, как могла она скрывать это "что-то" все лето, всю осень, и пока шел суд, и даже когда прозвучал приговор?! Впрочем, думая об этом, Эмми не могла не признать, что кто-кто, а Агнес умеет хранить тайну.

Но почему? Чего ради?

Ответ – простой и очевидный – пришел сам собой. Агнес могла скрывать в тайне только то, что могло бы нежелательным образом отразиться на Эмми, Джастине или Диане.

В памяти Эмми вдруг явственно всплыл разговор с Агнес. Та была взволнована, но, как всегда, сдержанна. "Я полагаю, уже никто не сомневается, что мисс Диана его убила?" – спросила она; затем, с каменным лицом и непроницаемым взглядом агатовых глаз, добавила: "Но когда я услышала эту записку…" Потом помолчала и, наконец, сказала угрюмо: "Я уже ни в чем не могу быть уверена".

Именно так, слово в слово.

Что же Агнес хотела этим сказать, мучительно соображала Эмми. Стала бы она что-то скрывать, чтобы защитить ее, Эмми? Несомненно, стала бы; но Эмми-то как раз и не от чего было защищать. Джастина? Да. Но он ничего не знал об убийстве Гила. Диану? Да; но даже в упрямой голове Агнес в конце концов поселилась мысль о виновности Дианы.

Если верить таксисту, – а Сэнди ему верит, – то Агнес находилась неподалеку от дома на 63-й-стрит примерно в те же минуты, когда был убит Гил.

Диана явно не знала о том, что Агнес там была, иначе она хоть раз заикнулась бы об этом. Агнес не говорила, что была в день убийства в доме Дианы… но, с другой стороны, она не говорила и того, что была неподалеку от этого дома…

Эмми могла придумать добрую дюжину причин, по каким Агнес могла отправиться к Диане: например, Диана попросила старую служанку сделать что-то, о чем та не сочла нужным сообщать Эмми. Например: у Дианы в то время не было слуг, а в такие моменты Агнес всегда выкраивала часок-другой, чтобы помочь Ди по хозяйству… Эмми смутно вспомнила, что в день убийства Гила Джастин сказал, будто Агнес собиралась в бюро по найму. Вот и еще один повод зайти к Диане. Но, может быть, Агнес что-то помешало, и вместо того, чтобы зайти к Ди, она остановила такси и поехала в "Мэйси", а оттуда на Пенсильванский вокзал?..

В голове у Эмми мелькали бесчисленные догадки, но все они разбивались о каменную стену скрытности Агнес.

Ближе к утру в голову ей закралась странная и страшная мысль: что, если Агнес действительно знала что-то об убийстве Гила, и это "что-то" настолько опасно для убийцы, что он предпочел заставить Агнес замолчать навсегда? Что, если Агнес убили так же жестоко и хладнокровно, как Гила?

Нет, это немыслимо. Гила убила Диана; в это поверили все, включая суд присяжных и саму Эмми. Но Диана в тюрьме; значит, убить Агнес она никак не могла.

Зря Дуг говорил с Сэнди о разводе. Теперь ей неизбежно придется принять твердое решение и заставить Дуга смириться с ним. Но, хоть решение Эмми уже приняла – по крайней мере, ей хотелось так думать, – Дуг, очевидно, не захочет с ним мириться. Если попытаться взглянуть на все это холодно и беспристрастно, то Дуга легко понять: жена его осуждена на пожизненное заключение, и с этим ничего не поделать. Что бы ни случилось, Диана уже не будет счастлива; и если двое любят друг друга и хотят соединить свои судьбы, почему бы нет? Неужели несчастливы обязательно должны быть все три человека; не хватит ли одного?

Вот только она, Эмми, не будет счастлива; с Дугом – не будет. Чары рассеялись; все оказалось призрачным, ненастоящим.

Но как Диана догадалась, что Дуг влюблен в Эмми?

Об этом Эмми узнала на следующий день. Узнала она и о том, что у Агнес были основания скрывать события того злосчастного дня, когда был убит Гил.

Утром Эмми чувствовала себя усталой; глаза ее были пусты. Джастин тоже выглядел усталым – и старым. Они сидели за столом в гостиной Эмми (она заказала завтрак в номер). День был серым; в распахнутых окнах стальное небо сливалось на горизонте с такого же цвета морем.

Эмми поняла, что должна рассказать Джастину про Агнес. Она набрала в грудь побольше воздуху и начала:

– Ночью мне звонил Сэнди…

Джастин внимательно слушал ее, намазывая маслом булочку. Он ел так быстро, что масло стекало у него по подбородку, и избегал смотреть на Эмми. Когда она закончила, он встал, отодвинул стул, прошагал к окну, затем вернулся к столу и бесцветным голосом произнес:

– Она увидела меня.

Эмми выронила булочку:

– Тебя?! Что ты хочешь этим сказать?

– Она видела, как я шел от дома Дианы. Она стояла на углу. Наверное, ждала такси. И заметила меня.

Эмми выпрямилась и застыла:

– Ты в тот день ходил к Диане?!

– Ну да, – нехотя ответил Джастин. – Я же сказал.

– Но… но ты не говорил этого раньше!

– Еще бы. Я же не идиот.

– Но ты удивился, когда я сказал тебе, что Гил убит! Ты пришел в изумление…

– Разумеется. Еще бы! Когда я подумал, что это случилось едва ли не в тот момент, когда я стоял на крыльце…

– Постой-ка, Джастин. А ты не видел, чтобы кто-то выходил из дому?

– Я не видел ни души. И не слышал выстрелов, если ты собиралась спросить об этом.

– Но… – Эмми едва удавалось быть последовательной; десятки вопросов роились у нее в голове. – Но зачем ты ходил к Диане?

– Хотел сказать в лицо все то, о чем написал в письме. Я был не в себе.

– Это уж точно, – ядовито заметила Эмми. – Итак, ты отправился к Диане…

– …чтобы сказать ей все, что я о ней думал! Я так боялся, что в один прекрасный день мое тело выловят в Ист-Ривер, или найдут сложенным пополам в багажнике автомобиля где-нибудь в трущобах Джерси…

– И ты виделся с Дианой?

– Нет. Я звонил, но никто не открыл мне. Я страшно разнервничался, но в конце концов решил, что могу прийти к ней за деньгами и в другой раз. – Джастин говорил с подкупающей откровенностью. – Так что я потерял терпение и ушел. В клуб. А на углу стояла Агнес.

– Ты заговорил с ней?

– Нет – просто прошел мимо. Может, помахал рукой из вежливости. Не помню. Я посидел в клубе и вернулся домой. Естественно, я не стал ничего этого рассказывать – ни тебе, ни кому другому. Я никогда не ссорился с Гилом Сэнфордом; я не видел его в тот день, я не знал, что он был у Дианы – если он вообще был там в тот момент, когда я звонил в дверь. Да плевать я хотел на Гила; если я когда-то о нем и думал, так только потому, что меня бесила его физиономия.

"Бесила его физиономия" – так мог выразиться только Джастин. Эмми помотала головой, словно отгоняя дурной сон. – Но, Джастин, почему ты ничего не сказал полиции?

– Еще чего не хватало! – Джастин уже вполне овладел собой; он взял очередную булочку и принялся обильно намазывать на нее масло. – Стал бы я по доброй воле лезть в дело об убийстве! Я его не убивал. Я не видел ничего подозрительного. Зачем мне говорить, что я был около дома?

– Но раз Агнес исчезла, это может означать… не знаю, что! Вдруг это как-то связано с убийством?

– Ты хочешь сказать, что ее тоже могли убить? Допустим, ей что-то известно об убийстве Гила. Допустим, убийца узнает об этом – и убивает Агнес. Вот о чем ты подумала. – Джастин попал в точку. – Если это так, то выходит, что Диана не убивала Гила – потому что ведь Агнес она никак не могла убить.

Эмми долго молчала; затем медленно произнесла:

– Если с Агнес случилось что-то ужасное…

– Ты хочешь сказать – если ее убили.

– Да… хотя я не верю в это. Но если это так, значит, убийца Гила боялся Агнес… и, следовательно, убийца – не Диана…

– А я тебе что сказал? Эмми, мне не нравится твоя манера относиться ко мне как к несмышленому младенцу. Естественно, речь идет о том, что Гила убил кто-то другой, и что этот "кто-то" боялся Агнес!

Джастин был мрачен и угрюм; он вдруг показался Эмми совсем старым. Она глядела, как он аккуратно промокает рот салфеткой… Страшная догадка осенила ее. Агнес видела Джастина у дома Дианы. Джастин связался с ростовщиком. Он играл на бегах; он легко мог позволить втянуть себя в любое мерзкое предприятие… Короче говоря, он мог нанять кого-то, чтобы убить Агнес.