banner banner banner
Сестры
Сестры
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Сестры

скачать книгу бесплатно

– Мелочь, просто совсем мелочь, – ответил он. – Я уже давно пытаюсь сообщить вам эту мелочь: да, кое-что произошло, да, кое-что нас очень напугало… и если б вы отреагировали раньше, Амбра и Алиса были бы здесь, с нами.

Голос отца дрожал от ярости. Мартен увидел, как налился кровью затылок Ко, а под кожаной курткой обозначились и напряглись мышцы плеч.

– То есть? – спросил шеф, не скрывая, что ничего не понял.

– Разве жандармы вам ничего не говорили?

– Какие жандармы? Объясните, пожалуйста.

– Это началось месяцев шесть тому назад… звонил телефон, и на другом конце провода молчали… Три ночи подряд, в одно и то же время, ровно в половине четвертого утра.

Отец Амбры и Алисы оглядел всех по очереди, прежде чем продолжить.

– Я прекрасно помню… девочки были на занятиях. В первый раз мы решили, что это с ними что-нибудь случилось, и запаниковали.

Он помолчал, стиснув зубы.

– Во второй раз я уже знал, что мне никто не ответит, и сказал в трубку: «Вы, наверное, ошиблись номером». Не спрашивайте меня, почему, но я знал, что это не сумасшедший… И потом, в трубку кто-то еле слышно дышал. Все это происходило в самой середине ночи… А в третий раз я спросил того, кто был на другом конце провода, что ему надо, и попросил оставить нас в покое. Как и раньше, ответа я не услышал.

– И у вас нет мысли, кто это мог быть?

Отец отрицательно покачал головой.

– И все прекратилось?

Тот снова мотнул головой.

– Он снова позвонил. Через несколько недель… Это были выходные, и девочки приехали домой. Он сказал: «Могу я поговорить с Амброй или с Алисой?» Половина четвертого утра… Я спросил, кто он такой и знает ли, который час. Он повторил: «Могу я поговорить с Амброй или с Алисой?», словно ничего не услышал. Я сказал, что сейчас повешу трубку, а он повторил еще раз: «Могу я поговорить с Амброй или с Алисой»? Тогда я пригрозил, что сейчас вызову жандармов. И он сказал: «Передайте Амбре и Алисе, что они скоро умрут».

Сервас увидел, как в глазах отца снова отразился страх, тот самый огромный, неизмеримый страх, что он пережил той ночью.

– В эту ночь телефон звонил раз десять. Девочки проснулись. Все были напуганы. И я его в конце концов отключил.

– Он еще звонил?

– Да. Каждую субботу, в половине четвертого утра, когда девочки были дома. Несколько недель подряд… В конце концов я начал вообще отключать телефон перед сном.

– Вы спрашивали девочек, может, они предполагали, кто это мог быть?

Отец покачал головой.

– Они сказали, что не имеют ни малейшего понятия.

– Вы известили об этом жандармерию?

Он снова кивнул.

– Ну и?..

Его снова охватил гнев.

– Никаких известий с их стороны. Они сказали, что ничего не могут предпринять.

– Вы можете описать голос в трубке?

– Мужчина… молодой… лет двадцати, может, тридцати, но как узнаешь… Он говорил очень тихо.

– А вы смогли бы узнать этот голос?

Он с сомнением покачал головой.

– Вряд ли… Да нет, я же вам уже сказал, он говорил очень тихо.

– Благодарю вас, господин Остерман.

– Это еще не всё…

Голос его задрожал от гнева и укоризны, глаза засверкали.

Ковальский резко вскочил, словно ему дали под зад.

– Вот как?

– Он позвонил прошлой ночью…

На этот раз все застыли на месте.

– И что сказал?

Сервас увидел, как мгновенно осунулось лицо Ришара Остермана.

– Сказал, что они мертвы. И еще… что они получили то, что заслужили.

Глава 8, где речь идет о девственности и футболе

«Мертвые не разговаривают. Мертвые не думают. Мертвые не оплакивают живых. Мертвые мертвы, тут все просто. Но настоящая могила – это забвение», – думал Мартен.

Он разглядывал родителей Алисы и Амбры. Он не знал, что они испытывали. Да и откуда ему знать? Может, они все еще питали крошечную безумную надежду, что все это какая-то ошибка и там лежат не их девочки? Может, им хотелось скорее со всем этим покончить и вернуться домой, чтобы там выплакаться вдали от посторонних глаз? Становилось ли им страшно от мысли, что последний образ девочек, который останется у них в памяти, будет связан с тем, что они увидят через мгновение? Сервас перебирал в памяти все, что они рассказали о ночных телефонных звонках, и в особенности о последнем, самом мрачном, когда в ночь двойного убийства кто-то сообщил им, что девочки мертвы. Во «Франс Телеком» сразу направили запрос об идентификации звонившего. К этому подключились сети университетского кампуса. Безрезультатно. Снова звонили в жандармерию, но там сочли ночные звонки чьей-то скверной шуткой…

Родители девочек сидели рядышком напротив кабинета судебного медика, но друг к другу не прикасались. И Сервас спросил себя, выстоит ли эта семейная пара под ударом двойного траура.

Класа, похоже, такие соображения не волновали. Он видел слишком много трупов, слишком много насилия и слишком много горя, и истинного, и притворного. Медик сидел за столом, на котором ни один предмет не напоминал о смерти, как, к примеру, в больницах на рабочих столах крупных специалистов, где зачастую можно обнаружить резиновые муляжи мозгов, легких или сердец. Наоборот, в залитой солнцем оранжерее с пыльными цветными витражами, переоборудованной в кабинет, жизнь присутствовала повсюду. Над мебелью с металлических балок свешивались настоящие джунгли экзотических растений в горшках, которые заполняли все пространство, распространяя запах кормилицы-земли и гумуса. Горшки стояли и на дубовом столе рядом с массивным телефоном «Ролодекс». Сервас прочел несколько надписей на этикетках: Dracula chimaera (орхидея), Chamaecrista fasciculata (сорт папоротника), Dionaea muscipula (росянка). И все же ему показалось, что здесь, под застекленным оранжерейным потолком, чувствовался еле уловимый запах тления. Жизненный цикл природы непобедим: за смертью следует возрождение.

– Ну что ж, пойдемте, – сказал Клас, вставая с места.

Сервас заметил, как головы стариков медленно втянулись в плечи. Коротышка Клас провел их по длинному коридору, облицованному серым камнем, что придавало ему сходство с интерьером старинной крепости, толкнул металлическую дверь, нажал на выключатель, и они оказались в большом холодном зале, выложенном плиткой. Одна из стен сплошь состояла из блестящих стальных ящиков-холодильников. Клас сверился с карточкой идентификации, вставленной в картодержатель при каждом ящике, потом открыл одну из дверец, с дребезжанием выкатил оттуда длинный ящик на колесиках и сделал родителям знак подойти.

– Не задерживайтесь, – посоветовал он. – Это никому не нужно. Лучше пусть они останутся в вашей памяти такими, какими были раньше. Я хочу, чтобы вы просто взглянули, чтобы опознать их.

Отец подошел, а мать, казалось, окаменела.

Клас поднял покрывало.

Это, несомненно, была Алиса… Судебный медик открыл ее тело по грудь. Сервас заметил, что возле левого плеча у девушки было характерное родимое пятно. Она, казалось, спала. Старики почти одновременно закивали. Клас опустил покрывало. Затем выкатил второй ящик.

Когда он снова откинул покрывало, Сервас стиснул зубы, ожидая, какова будет их реакция.

У матери вырвался сдавленный, похожий на икоту, крик ужаса; отец быстро отступил назад и всхлипнул. Сервас отметил, что оба сразу же отвели глаза от изуродованного лица Амбры. Закусив губы, отец кивнул и, повернувшись спиной к ящикам и к дочерям, обнял жену.

– Подтверждаете ли вы, что это Амбра и Алиса Остерман, ваши дочери? – задал Клас вопрос, положенный по протоколу.

Сервас пробормотал «мне очень жаль» и выскочил на улицу глотнуть свежего воздуха, на ходу проклиная Ковальского, который послал его сюда одного.

На воздухе он вдруг почувствовал, что силы кончились. Зажег сигарету и курил, следя глазами за двумя молоденькими девчонками на другой стороне улицы. Они хохотали и шли широко и уверенно, словно весь город принадлежал им. Мартен глубоко затянулся и вслушался в шумы города. Клаксоны, тарахтение скутеров, ровный гул уличного движения, звон церковных колоколов, воркование голубей на крыше, обрывки музыки… Обычная жизнь, такая, как и всегда.

Ближе к вечеру Гамбье, республиканский прокурор, предстал перед журналистами на пресс-конференции. Он объявил о двух убитых студентках, сообщил о первых деталях, о платьях первопричастниц – Сервас и Ковальский скривились при этих словах, – но обошел молчанием оба крестика: и тот, что был на шее Амбры, и тот, что исчез. На выходе Ковальский отвел Мартена в сторонку:

– Вернись в кабинет и прочти эту чертову книжонку. И посмотри, нет ли еще совпадений. Может, это чтиво и вправду вдохновило убийцу; может, в ней есть еще что-то. Ты ведь у нас в группе интеллектуал…

И он, похлопав Серваса по плечу, протянул ему полиэтиленовый пакет с тем экземпляром книги, что нашли в комнате Амбры.

Сервас понял, на что намекает Ковальский. На его длинные волосы, на учебу на филфаке, на манеру говорить длинными фразами, а еще на то, что бывалые сослуживцы отвергали и одновременно презирали его мозги, чересчур набитые всякой всячиной.

– Интересно было бы знать, кто проник в комнату Амбры, кроме родителей, конечно, – сказал он вдруг. – Знал ли убийца, что девушки были поклонницами Эрика Ланга? И что у Амбры в комнате стоял томик «Первопричастницы»? Это не может быть простым совпадением.

– По меньшей мере, один человек об этом знал, – сказал Ковальский.

– Да. Эрик Ланг.

* * *

Когда Сервас вышел из Региональной службы судебной полиции, было уже 20.30. От ливня не осталось и следа. Стоял чудесный майский вечер, и тулузцы высыпали на улицу, на террасы кафе. Небо обрело оранжево-розовый оттенок, и стены домов из розоватого камня сразу заиграли новым цветом. Из окон домов и автомобилей вылетали и порхали в воздухе обрывки мелодий песенок-однодневок, которым вряд ли удастся пережить лето.

Мартен пешком дошел до улицы Мец, повернул налево и двинулся к площади Эскироль, потом свернул к Гаронне, по Новому мосту перешел в квартал Сен-Сиприан и зашагал по тротуару, от которого еще струилось накопленное за день тепло. И воздух тоже был теплый и ласковый.

Войдя домой в свои три маленькие комнаты, Сервас сразу почувствовал, как здесь жарко, несмотря на открытые окна. К нему на руки с разбега прыгнула Марго. Потом босиком, в белой в синюю полоску футболке на несколько размеров больше и в закатанных выше загорелых колен джинсах, появилась Александра. Она пристально на него взглянула, послала ему воздушный поцелуй и вернулась в гостиную, и Сервас услышал, как жена тихо разговаривает с кем-то по телефону. Музыка, которая доносилась из гостиной, была ему знакома: «The Cure» группы «Зенит». Александра в прошлом году затащила его на концерт. У него в голове промелькнула мысль: а не специально ли она сейчас поставила эту песню, может, ей надо, чтобы он не слышал разговор?

Мартен немного поиграл с дочкой – поднимал ее, раскачивал, сажал себе на плечи, щекотал, и на него дождем сыпались гогот, щебет, смех и притворные вопли протеста. Дочка, конечно, пока еще была маленькой зверюшкой, и надо ей было немного: есть, спать, играть, смеяться и быть любимой… Полная противоположность матери, подумал он не без доли вероломства.

Потом, уже поздним вечером, когда температура в квартире начала понемногу опускаться, а с улицы подул свежий вечерний бриз, Сервас устроился в уголке дивана поближе к открытому окну и достал книгу из мешочка для вещдоков.

Еще не начав читать, он вдруг засомневался: а есть ли смысл погружаться в эти страницы? Чего он ждет от книги? Надеется найти в ней разгадку? Но в игре обязательно кто-то должен водить. Если убийца вдохновился романом, что в данном случае вполне вероятно, он может так или иначе повторить линию сюжета. Сколько книжных магазинов продавали книгу в этом районе? В скольких библиотеках она есть? Что касается магазинов, то «Первопричастница» имела шумный успех. А это означает, что ее прочло слишком много народу, и всех уже не найдешь. Он начал читать и к концу второй страницы сказал себе, что это вовсе неплохо для легкого жанра. Стиль не такой напыщенный, как в письмах, хотя ему тоже чего-то не хватает. Может, амбиции, устремленности? Мартен снова углубился в чтение, но тут с улицы донесся голос какого-то пьяного. Он распевал знакомую арию, но на этот раз Сервас ее не узнал. Он, конечно, не литературовед, но в стиле этого автора было что-то такое… Где-то в самой глубине таились злоба и патологическая порочность. И они присутствовали буквально на каждой странице. Испорченность, разврат, садизм… Неужели именно это понравилось двум девочкам-подросткам в переходном возрасте, когда происходит преодоление страхов, когда потребность идти наперекор родителям с их ценностями, потребность в признании и любви так же неодолимо притягательна, как яркий свет для бабочек? Алиса и Амбра и были такими бабочками, которые только что вылезли из куколок и устремились в полет. Они искали себя, испытывали на прочность все родительские запреты. Для их душ, жадных до всего нового, романы Эрика Ланга должны были обладать мощной притягательностью.

До такой степени, что они позабыли обо всех правилах благоразумия и осторожности? В этом возрасте способность оценки риска зачастую еще слаба, ее заслоняет ощущение ложной вседозволенности. Эй, сударь, ты рассуждаешь, как психоаналитик…

– Что это ты там читаешь? – поинтересовалась Александра, входя в комнату.

Мартен показал ей обложку книги. По всей очевидности, она никогда не слышала ни о книге, ни об авторе.

– А что за книга?

– Детектив.

Жена уселась в кресло, положив на подлокотник скрещенные ноги и покачивая голой ступней с накрашенными ногтями.

– Ты теперь читаешь детективы?

– Не детективы, а один детектив…

– И что в нем такого особенного?

– У автора… мозги больно набекрень.

– Ух-х-х ты! Набекрень? Ему это зачтется, один – ноль в его пользу…

Мартен только сейчас понял, что Александра слегка навеселе. По голосу понял. Она и вправду держала в руке бокал с вином. Кончики розовых ногтей были острижены прямо и подчеркнуты белой полоской. Жена улыбалась, словно его слова ее ужасно развеселили.

– Что? – спросила она. – Что ты на меня так смотришь?

Сервас не ответил. Александра не сводила с него глаз, и в ее взгляде он заметил совершенно новое торжество.

– Марго спит? – спросил он.

Она кивнула. Щеки ее покрылись легким румянцем, губы слегка припухли против обычного.

– Я перебрала.

– И много?

– Это уже третий бокал.

В ее глазах он прочел призыв. Этот ритуал повторялся всякий раз, как жена возвращалась из долгого заграничного рейса. В такие моменты она была завлекательна ничуть не меньше любой встреченной в баре девчонки. Мартен словно вдруг видел перед собой незнакомую женщину.

И с этой незнакомкой ему было неловко. Порой у него тут же возникал вопрос: а как Александра ведет себя во время полетов? Он знал, что она предпочитала мужскую дружбу женской и могла запросто пойти в ресторан с совершенно незнакомым мужчиной, вовсе не считая, что это первый шаг к постели. Так, во всяком случае, она всегда утверждала.

И он знал, что у нее были свои секреты. И было их гораздо больше, чем у него. И с течением времени эта диспропорция стала отдалять их друг от друга. Мартен догадывался об этом по ее уклончивым ответам по возвращении из Гонконга или Сингапура. Например, когда он звонил ей, номер часто был занят. Когда Сервас задавал вопросы на эту тему, Александра отговаривалась простым совпадением. В совпадения он не верил. А может, это профессия сыщика начала на него влиять? Потом он долго не решался заводить речь на эту тему. Ложь. Если у него будет непреложное доказательство того, что Александра ему врет, как ему реагировать? «Никогда мне не ври. Ложь приводит меня в ужас. И я тебе ни разу не совру, слышишь?» Так Александра сказала ему в самом начале их отношений. Ему вспомнилось время, когда эти слова он чтил так же свято, как слова Евангелия.

– О чем ты сейчас думаешь? – спросила жена, перед тем как поднести бокал к губам. Тот уже почти опустел. А глаза ее блестели все больше и больше.

– О твоем предстоящем рейсе.

– К черту мой предстоящий рейс, – сказала Александра, вставая и огибая низкий столик, чтобы подойти к Мартену.

Она наклонилась и поцеловала его, остановившись напротив и запустив пальцы в его густую шевелюру. На языке у нее сохранился привкус белого вина. Приподняв футболку, взяла его руки и силой приложила к своей обнаженной груди.

– Окно открыто, а мы как раз напротив, – пробормотал Мартен, опрокидываясь на спинку дивана. – Вот соседи будут довольны…

– К чертям соседей, – отвечала она, и дыхание ее участилось.