скачать книгу бесплатно
Вошедший был низкого роста, широкоплеч, в черной шапочке и своей невыразительностью затмевал коллегу, сидящего в углу кабинета.
Не взглянув в сторону Трошина, он кивнул своему боссу.
– Говори, – впервые они все услышали голос человека, про которого никто ничего не знал.
– Группа в актовом зале, можно начинать. Полчаса назад прибыла оперативная группа, проводит мероприятия. Собака, вроде бы, взяла след.
– Вроде бы?
Низкий пожал плечами.
– За воротами снег, следы ведут по дороге – кинолог направился туда, но, думаю, это бесполезно.
– Сначала допросите караульных и охрану, потом лаборантов. Участников тестирования не распускайте, пусть сидят, ждут. Поставьте там человека, чтобы не разговаривали между собой.
Низкий кивнул в сторону начальства.
– А эти?
– С этими я сам разберусь.
– Понял. Что-то еще?
– Да. Отсюда никого не выпускать и не впускать. Вообще никого, даже наших. Ясно?
– Так точно.
– Выполняй.
– Слушаюсь.
Коренастый вышел и прикрыл дверь, словно кроме них двоих в кабинете никого не было.
Трошин почувствовал, как внутри него закипает гнев. Что они себе позволяют? Кто они такие? Рука автоматически потянулась к мобильному телефону. Один звонок и…
– Леонид Маркович, не стоит никуда звонить. Положите телефон на стол и не трогайте его, пока я не разрешу. И вы – тоже, – человек в костюме перестал вдруг качать уродливой головой.
– В смысле?! Вы мне запрещаете? – побагровел Трошин.
– Я вам советую, – бесцветным голосом сказал штатский. – Напомню. У вас сбежал участник тестирования вакцины. В канун запуска производства. Это, как минимум, халатность, а максимум, – саботаж. Так что, не нужно совершать необдуманных действий.
– Никуда он не сбежал, – сказал Лукин. – Куда тут сбежишь? Сидит где-нибудь в подсобке.
Штатский вздохнул. Могло показаться, что он действительно озабочен происходящим, хотя в это мало кто верил. Несопоставимы интересы – вакцина от гриппа не могла сама по себе заинтересовать военных или ФСБ. Даже пропажа почти готовой вакцины, но ведь ничего не пропало – результаты почти готовы и можно хоть завтра запускать производство. Они как раз успевают за два месяца до начала возможной эпидемии свиного гриппа.
– А что, собственно, вообще происходит? – не выдержал Трошин. – Забыл как вас зовут, извините. Вы же не будете утверждать, что вас интересует этот человек? Который, я уверен, вот-вот отыщется.
Штатский проигнорировал его вопрос. Он сидел возле окна, под фикусом и наблюдал, как все трое выложили свои мобильники на стол.
– И планшеты тоже. Смарт-часы, у кого есть. Вынужденная мера безопасности. Потом вам все вернут.
Любитель новых гаджетов Лукин нехотя снял свои новенькие Apple Watch, Золотов достал из кожаного портфеля Айпад.
– У меня только телефон, – сказал Трошин. Он не стал сообщать, что внизу, на стоянке, в бардачке джипа есть еще один телефон. На всякий случай.
– Через некоторое время я смогу рассказать… и не только рассказать, но и показать, что происходит. Боюсь, пока вам придется посидеть здесь… – с этими словами он легко поднялся со стула, подошел к директорскому столу и сгреб телефоны. Чуть позже я допрошу каждого из вас, хотя в этом и нет строгой необходимости. Я знаю, что вы… не имеете никакого отношения к тому, что здесь произошло.
В кабинете повисла тишина. Они не могли поверить в происходящее, хотя что-то подсказывало, что штатский, не задумываясь, применит силу и, возможно, даже оружие.
– Вы, кажется, берете на себя слишком много, – тяжело дыша, выговорил Трошин.
– Отнюдь, Леонид Маркович.
Штатский снова отошел к окну, как будто рассчитывал там что-то увидеть. Наклонил голову и помассировал виски – с силой нажимая на череп. Кажется, у него болела голова, возможно, начиналась простуда или грипп, подумал Лукин, наблюдая за каждым движением странного человека, которого прислали за ними следить. Разнюхивать. Он явно не в себе. И тот второй. Впрочем, эти ребята все странные – словно живут на другой планете.
– Нам нужно продолжать испытания. Их результаты могут быть нарушены, если мы в самое ближайшее время не возобновим наблюдения и сбор анализов – тогда препарат не будет признан и годы труда уйдут коту под хвост. Вашими стараниями. – Глаза Трошина горели гневом.
– Вы их продолжите. Совсем скоро. – Штатский зажмурился.
Ученые переглянулись.
– Может, вам таблетку дать? – спросил Золотов.
– Таблетка не поможет, – сказал штатский. – Потому что у меня ничего не болит.
– Как хотите.
– Будет лучше, если вы не создадите никаких проблем работе следственной бригаде. Понимаете, о чем я? Не нужно лишних телодвижений. Просто посидите здесь. Дверь я закрою на ключ. Он подошел к небольшому столику, возле фикуса, на котором стоял графин с водой. Налил себе стакан, залпом выпил, икнул. Лицо его перекосило, челюсти задвигались, будто он пережевывал воду.
Ни слова не говоря, поставил стакан на место и вышел. Они услышали, как лязгнул дверной замок.
– Откуда у него ключи? – спросил Золотов.
Трошин похлопал себя по карманам пиджака.
– Мои у меня, – сказал он. – Может быть, у Веры Ильиничны забрали?
Они переглянулись. Каждый из них думал об одном и том же, но первый отважился сказать самый молодой, Илья Лукин:
– Мда. И что будем теперь делать?
Глава 6
22 октября 2012 года
Отношения с Оксаной закончились в тот вечер двадцать второго октября 2012 года, когда раздался звонок телефона в кармане куртки. Андрей возвращался с задания – промозглым днем с фотографом Геной Власенко и редакционным водителем они вдоль и поперек облазили городскую свалку.
На северном склоне гигантской, с девятиэтажный дом, горы мусора, протянувшейся на несколько километров, они обнаружили ветхие лачуги, наспех сколоченные из подручного материала. Зияющие прорехи сараев, откуда то и дело показывались угрюмые настороженные лица, тут же задергивались заляпанной мешковиной, будто там, за этими аляповатыми ненадежными стенами скрывалось нечто ценное. Или жуткое.
Они зашли в лагерь вдвоем. Водитель остался ждать внизу, у развилки шоссе, опасаясь, что машину повредят или вовсе раскрутят на запчасти. Место производило крайне удручающее впечатление. Несмотря на день (они прибыли в половину двенадцатого), было темно, солнце не показывалось уже вторую неделю, холодно и сыро. Почти как в городе, только ко всем прочим прелестям, прибавлялся этот… запах. Сладковатый, приторный, назойливо пробирающийся во все щели, пропитывающий вещи, кожу, смешивающийся с дыханием – поначалу просто невыносимый.
У Андрея кружилась голова. Пришлось ползти по склону вонючей горы, иной возможности подойти к лагерю не было. Как назывались эти люди, живущие и работающие здесь круглый год? Мусорщики? Старатели? Чистильщики? Он понятия не имел. По обрывкам разговоров и слухам, на свалке обитали те, кто совсем опустился, потерял жилье, родных, надежду или вообще все сразу. Тут не спрашивали документов, трудовой книжки и справки из поликлиники, всем было наплевать на твое прошлое, настоящее и будущее – только разгребай мусор, сдавай сырье на пункт и получай причитающееся по прейскуранту.
С южной стороны в паре километров раздавался рев двигателей самосвалов, опрокидывающих звенящую массу на землю, бульдозеров, сгребающих горы трескающегося и крошащегося мусорного варева, под горой глухо лязгала станина гидравлического пресса, запечатывая продукты жизнедеятельности городка в плотные чушки и над всем этим островом, словно шапка ядерного гриба, колыхалось черное-белое облако воронья и чаек. Странное соседство, подумал Андрей. Вороны и чайки.
Он поежился. Казалось, отовсюду на них смотрят глаза. И отделаться от этого впечатления не удавалось. У подножия трущоб, выскочив из-за огромного ящика, на них ринулись две собаки, – невероятно худые, жилистые, на тонких длинных лапах. Они походили на чумных бешеных псов, клочья шерсти топорщились на впалых боках, челюсти лязгали, морды щерились глухим рыком.
Гена вскинул свой Никон, то ли пытаясь защититься, то ли в надежде сделать последний кадр, который прославит его хотя бы после смерти. Камера с внушительным объективом не отпугнула, а лишь раззадорила псов: они хоть и сбавили скорость, но теперь по их оскалившимся мордам было понятно – наглые двуногие сильно пожалеют, что ступили на чужую территорию. Где их никто не ждал.
Андрей с детства боялся собак, они внушали ему животный ужас: не раз кусали, потом мать возила его на уколы «в живот», так он думал, холодея, когда впервые на его ноге сомкнулись челюсти бездомной псины, обитавшей на пустыре за домом.
Оказалось, сорок уколов в живот – городская легенда. Так сказал усатый, огромного роста и силы фельдшер травмпункта, осматривая место укуса. «Хотя… в пятидесятых годах так и было – кололи взвесь мозга больной бешенством овцы, а сам вирус деактивировали с помощью фенола. Вакцина получалась слишком слабой, поэтому требовалось много уколов – четыре раза в день в течение месяца, чтобы точно сработала» – говорил он с озабоченным видом холодеющему от ужаса мальчику.
– Считать умеешь, сколько получится? – спросил фельдшер, набирая огромным шприцем мутную жидкость из банки.
Андрей чуть не заплакал, слезы навернулись на глаза, от страха его затрясло. Мать стояла за дверью, она ничем не могла помочь.
– Сто… сто двадцать… – пролепетал он.
– Правильно, – сказал фельдшер. – Сто двадцать уколов. И это еще не все, потом пятнадцать дней дополнительно. Но… не трясись ты так, теперь все иначе. Шесть уколов и свободен, мой юный кинолог.
Разговор тридцатилетней давности всплыл у него в голове, когда ближний пес, трамбуя лапами скрипучий пакет, ощетинился, чуть присел, готовясь к прыжку. Его жуткий утробный рык заставил Андрея попятиться, и он впервые пожалел, что не носит с собой оружия. Хоть бы и травматического, любого. Он был бы рад даже обычному перцовому баллончику. Гена стоял плечом к плечу, удерживая камеру возле груди – собаки же, такие худые, что походили на тени, кажется, были готовы идти до конца и уж точно не думали о смерти.
– Гена… – прошептал Андрей, – …когда она прыгнет, я схвачу… а ты мочи камерой по башке. Понял? – Нагибаться за палкой или камнем не было времени.
Гена вздрогнул. Сама мысль, что их запросто могут загрызть собаки, до сих пор не приходила ему в голову. Андрей же точно знал – эти могут, как тогда на пустыре. Но там ему повезло, первая собака вцепилась в ногу и принялась трепать штанину, а стая выглядывала из-за ржавого гаража дяди Наума на обочине, куда шел Андрей – в «штаб», когда вдруг из-за деревьев выехала на велосипеде тетя Дебора, жена дяди Наума. Она всегда проезжала мимо гаража, когда направлялась на дачу, – лишний раз убедиться, что все в порядке и их транспортное средство в безопасности. Огромная необъятная соседка, непонятно как управляющаяся с раскладным велосипедом, заметила мальчика и повисшую собаку на его ноге, удивительно проворно соскочила с педалей и заорала – зычным, натренированным голосом потомственной одесситки. Собак ветром сдуло, от уколов же отвертеться не удалось.
Андрей покосился. В ближайшей кибитке дернулась занавеска, грязная тряпка бардового цвета колыхнулась едва заметно, но он понял, что внутри кто-то есть.
– Эй, помогите! – просипел он. Негромко, чтобы не разозлись собак еще сильнее. – Мы не грабители, мы из газеты!
Вряд ли их кто услышит. Вой моторов из-за мусорной кручи перекрыл его голос. Никто не вышел.
Собаки пригнулись. Верный признак, что уже поздно о чем-то думать. Хорошо, если их всего две. А если нет? Если там, за коробками поджидает целая свора?
Собака позади, меньшая размерами, повела уродливой головой. Правое оборванное ухо повернулось. Ее слезящиеся, мутные глаза на миг блеснули – будто она увидела перед собой вкусную сочную отбивную и тут же погасли. Она заскребла передними лапами, зловонное дыхание, долетевшее до Андрея, смешалось с пробирающим уханьем.
– Тифон! Пшел! Пошел вон! – услышали они голос за спиной.
Рык сменился воем, собаки попятились, поскуливая. Андрей опустил папку, которой пытался защититься. Руки его дрожали. Стыдно признать, он чуть не обмочился. Напряжение, взведенное до состояния сжатой пружины, высвободилось – он выдохнул, – шумно, при этом странно всхлипнув.
– Фу ты, черт! – Гена пытался справиться с камерой, неестественно повисшей у него на груди – тесемка несколько раз перекрутилась, зацепив заодно пуговицы джинсового жакета. Пальцы не попадали на кнопки. Его руки тряслись крупной дрожью.
Андрей повернулся на голос, который раздался вовсе не из жилища-хибары, слепленной из остатков ДСП, темного сырого картона, рубероида и кусков потрескавшегося шифера.
Голос шел снизу – оттуда, где в темных зарослях замшелого облетевшего кустарника, такого плотного, что сквозь него ничего не было видно, шумел, сливаясь с завываниями ветра, быстрый ручей.
Девчушка вышла оттуда, из кустов. На вид ей было лет тринадцать, высокая, худая, поджарая с выпирающими скулами и распахнутыми серыми, как стальное октябрьское небо, глазами.
– Вы… что-то ищите? – спросила она, оглядывая их, как пришельцев. Собственно, видимо, так они и выглядели, особенно учитывая камеру на шее фотографа, за которую в любом злачном месте могли открутить голову.
Андрей взглянул на товарища. Его палец застыл на кнопке затвора, но он почему-то не фотографировал, – то ли стеснялся, то ли боялся ее спугнуть и навлечь гнев в виде собак, от которых второй раз вряд ли удастся убежать.
Одета она была в простой трикотажный спортивный костюм темно-синего цвета с белыми широкими полосками. Оттопыривающиеся пузырями колени болтались на ветру.
– Мы… – Андрей не мог сообразить, кто она такая и как с ней нужно разговаривать – как с ребенком или как со взрослой. Судя по внешнему виду, конечно, она была подростком и в таком случае, что она тут делала, когда все дети в городе на занятиях в школе? – Мы… из газеты, – сказал он неопределенно. – Меня зовут Андрей Лосев, я пишу статью о свалке, что тут происходит… а это, – Андрей кивнул в сторону застывшего Геннадия, – фотограф. Гена.
Девочка наклонила голову, оценивая сказанное.
– Я знаю вас, – вдруг сказала она. – И пишите вы не в газете.
Андрей смутился.
– Ну… это интернет-газета. Городской портал.
– Так и говорите. Газета – бумажная, – она кивнула себе под ноги и Андрей, к своему стыду, увидел там полуистлевший номер «Городского вестника», печатного издания администрации города. Когда-то он начинал в этой газете стажером, но как только появилась возможность, сбежал.
– Да… простите. Я не… – он прервался, потому что краем глаза заметил тех самых собак, которые отошли на некоторое расстояние и теперь наблюдали за происходящим с мрачным интересом. Он не сомневался, стоит ей подать знак, например, поднять большой палец или два раза моргнуть и эти зверюги, больше напоминающие гиен, чем обычных собак, в мгновение ока растерзают их, даже не поперхнувшись. Он знал эту породу. С виду хилые, на самом деле – безжалостные выносливые звери-убийцы, помесь доберманов с волками.
– Не бойтесь, они не кусаются без команды.
– Это ваши собаки?
Она кивнула.
– Но… мамы сейчас нет, придет через час. Если хотите, можете ее подождать. Тифон, Ехидна, – место! – крикнула она собакам.
Только сейчас Андрей понял, точнее, заметил, что девчушка держит в руках серый эмалированный таз с горой мокрых вещей.
– Вы там что… стирали? – самопроизвольно вырвалось у него.
Девочка не смутилась.
– Да, там ручей. Вода, правда, очень холодная. Руки замерзли. – Она помедлила. – Может быть… зайдете в дом?
Господи, подумал Андрей. Это не может быть правдой. Он посмотрел на «дом», куда она направилась, удерживая таз под боком.
Ветер усилился, теперь его порывы проникали сквозь тройной слой одежды, включая термобелье. Крупицы ледяного песка обжигали лицо. Гена пытался укутать камеру под куртку, но задубевшие руки отказывались повиноваться.
– Идем, – мотнул он головой. – Иначе околеем. – И сделал шаг по направлению к лачуге, вслед за девочкой. Собаки, как по команде, повернули головы, но с места не сдвинулись.
Андрей стало жутко. Кто они такие, эти люди?
Нехотя, косясь по сторонам, он пошел за Геной.
Когда они вошли в лачугу, девушка притворила за ними дверь, если это сбитое из необструганных досок решето можно было так назвать.
На удивление, внутри оказалось довольно тепло. В полумраке на стене, прямо напротив входа висел плакат с пятью пацанами, снятыми лежащими голова к голове, как ромашка, на ковре из денег и подпись: «Ласковый май наступит в октябре. Миллионеры из детдома во всех кинотеатрах с 1 октября». Яркий сочный плакат с улыбающимися баловнями судьбы.
